— Мы здесь! – крикнул он и отчаянно затряс решетку, подбадриваемый подпрыгивающей от радости Мадлен.
— Заткнись, дубина! – грозно прошипел голос сверху, и огромная рука, волосатая будто медвежья лапа, просунула ему кинжал сквозь прутья решетки. – Всю малину испортишь.
— Эй, отворяйте, мы вам жратвы принесли! – снова заголосила Катрин с апломбом опытной актрисы. – Вы что, не слышите, мы из таверны!
Через несколько мгновений, которые показались всем вечностью, дверь, наконец, приоткрылась, и Трехпалый, высунув голову, зарычал:
— Отвали, мамаша, мы ничего не заказывали.
— Вы - нет. А вот молодая дама, что ужинала у нас в таверне, велела и вам послать еды, чтобы отпраздновать ваш успех. У меня тут жареный каплун, горшок с паштетом, свежий хлеб, пирог и кувшин моего лучшего вина.
За спиной у Трехпалого показался второй мужчина со шпагой в руке.
— Что скажешь, Рубака? – спросил Трехпалый, облизывая губы. – Как насчет того, чтобы слегка улучшить наш солдатский паек?
— Все оплачено, - проворковала Катрин. – Но ежели вам ничего не надо, так оно даже лучше. Я уж сыщу, кому перепродать все это. Должно ж мне что-то перепасть за то, что я тащилась в эту крысиную дыру.
И она, ворча себе под нос, сделала вид, что уходит.
— Ей, мамаша, постой! Если все и впрямь оплачено, кто ж откажется! Давай сюда свою корзинку, - услышала она с облегчением.
— Ну нет, за корзину мне никто не платил, моя она пока еще, – усмехнулась мнимая трактирщица. – Мой парень сложит все у вас на кухне, а корзинку заберет.
Себастьян тут же взлетел по ступенькам, весело посвистывая, и протиснулся в дом мимо Трехпалого. Но едва войдя, он тут же огрел второго наемника корзиной с такой силой, что тот покатился вниз по ведущей в подвал лестнице. Тем временем Мальбруа и его приятели накинулись на не ждавшего подвоха Трехпалого, которого они без труда повалили на пол, заломив ему руки за спину и приставив к горлу нож.
Тем временем второй наемник, Рубака, уже вскочил на ноги и успел подобрать оружие. Де Шабри выхватил из корзины шпагу и шагнул ему навстречу. Наемник ухмыльнулся и зло прищурился:
— Ну давай, иди ко мне, глупый петушок. Сейчас я насажу тебя на вертел…
Граф сделал выпад, но наемник легко отбил удар с мастерством опытного бойца, а затем и сам атаковал, заставив Себастьяна отступить. Но это было стратегическое отступление: шаг за шагом граф увлекал своего соперника в комнату, с равной ловкостью нанося и парируя удары.
— Неплохо! – признал Рубака, с трудом отбив очередной выпад Себастьяна. – Чувствуется, что в этих ваших академиях тебя не только ножкой шаркать научили. А знаешь ли ты вот такой приемчик, сосунок?
И он атаковал де Шабри так стремительно, что граф не сумел отразить удар: клинок Рубаки обжег ему предплечье.
Тем временем Катрин сумела проскользнуть мимо сражающихся и спуститься в подвал. Едва она отперла дверь, как ей на шею бросилась Мадлен, смеясь и всхлипывая одновременно. Не дожидаясь, пока женщины наплачутся, Гастон рванул вверх по лестнице, чтобы помочь своим спасителям.
— Ба, рад вас видеть, Маркусси, - бросил ему де Шабри, не спуская глаз с противника.
— Вам не помочь, друг мой? – отозвался Гастон тем же светским тоном, заметив окровавленный рукав товарища.
— О нет, благодарю вас. Это дело сугубо личное. Я его начал, я и закончу.
— Поторопитесь, черт возьми, - крикнул ему Мальбруа. – Нам нужно поскорее убираться отсюда. Если у наших ангелочков есть в этих краях приятели, я за наши шкуры и гроша ломанного не дам.
— Как скажете, - фыркнул Себастьян. – Раз публика настаивает, придется перейти к фирменному блюду. А что вы скажете об этом приеме, месье Рубака?
С этими словами он одним быстрым поворотом кисти выбил шпагу у наемника и тут же проткнул ему бедро.
— Отличный удар! – восхитился Гастон, хлопая в ладоши. – Научите меня, дружище?
— С удовольствием! Тут нет ничего сложного, главное…
— Себастьян! – послышался за его спиной полный упрека голосок Мадлен. – Вам не кажется, что момент слегка не подходящий?
— Кхм… да, пожалуй, вы правы… Прошу вас, мадемуазель, - и граф галантно распахнул перед девушкой дверь, оставив Мальбруа почетную задачу связать раненного.
— Себастьян? Ты называешь его Себастьяном? – возмутился Гастон, бросившись вслед за ними на улицу. – Значит, для тебя я все эти годы только «господин Гастон», а его ты, ты…
— Ой, ну пожалуйста, не надо, го… Гастон. Видит бог, иногда ты просто невозможен! - с улыбкой повернулась к нему Мадлен.
Он недоверчиво заглянул ей в глаза и… молча улыбнулся в ответ.
В этот четверг, 6 августа 1682 года, в половине одиннадцатого вечера дофина Мария-Анна после двух дней мучительных схваток произвела на свет крупного здорового младенца мужского пола. Король, все эти дни не покидавший комнату невестки, которую врачи поспешили объявить безнадежной, бросился к дверям, чтобы лично прокричать придворным, заполнявшим все кулуары и лестницы, ведущие к покоям дофины:
— У Франции есть герцог Бургундский!
В замке началось невообразимое: обезумевшие от радости придворные подхватили короля на руки и понесли по залам, передавая из рук в руки. Бедным гвардейцам из личной охраны Его Величества не удавалось даже пробиться к государю, который счастливо махал рукой под громкие «виват!»
Не прошло и десяти минут, как со всех сторон раздался колокольный звон – первой ударила в колокол церковь Версаля, а к ней тут же присоединились все окрестные церкви. Никто из присутствующих не помнил подобного ликования: люди пели и танцевали даже в королевской часовне, распивали игристое шампанское вино, обнимались и целовались на радостях.
Король, отбросив маску живого божества, утирал слезы счастья: теперь он был дедом и мог не опасаться, что род Бурбонов вдруг прервется. К тому же, его сын, толстый дофин Луи, был для Людовика сплошным разочарованием, а вот из внука он собирался сделать настоящего короля. Великого короля!
На улице рабочие запалили множество костров, швыряя в огонь все, что попадало им под руку, от строительных лесов до портшезов. Вокруг каждого костра кружились в деревенских танцах бесчисленные дворцовые слуги.
— Сир, - отчаянно взывал Бонтан, озираясь по сторонам. - Сир!
Наконец, Людовик в сбившемся набок парике вынырнул из толпы придворных и кивком указал камердинеру на оконную нишу.
— Есть новости? – осведомился он, вновь принимая величественный вид.
— Нет, сир, но я лично осмотрел детскую и навел справки о всех двадцати слугах, принятых в штат герцога Бургундского. Ничего подозрительного. Возможно, эти слухи не имеют под собой основания…
— Будьте бдительны, Бонтан. Удвойте стражу, не спускайте глаз с мадам де Монтеспан и осторожно расспросите королеву об этой так называемой испанской графине.
С этими словами Людовик направился к дверям, но Бонтан успел ухватить его за рукав.
— Это еще не все, сир! Они жгут галерею!
— Что? В каком смысле?
— Эти дикари срывают со стен большой галереи золоченые панели и швыряют их в костры, сир. Одно ваше слово…
— Не мешайте этим славным людям радоваться вместе со мной, Бонтан, - оборвал камердинера Людовик. – Мы закажем новые панели.
— Резьба и позолота на сто тысяч ливров, сир…, - простонал Бонтан, но его уже никто не слышал – короля вмиг окружили придворные и увлекли за собой туда, откуда слышалась громкая музыка и доносился звон бьющегося стекла.
Бонтану было не до музыки – впору было хвататься за голову от отчаяния. На то, чтобы навести порядок после сегодняшнего разгрома, потребуется не один день, и все проблемы придется решать ему…
И только в комнате молодой матери царила тишина и покой. Королева, преклонив колени, возносила шепотом благодарственные молитвы святой Маргарите, пока дофина, измученная родами, забылась, наконец, глубоким сном.
В смежной комнате, где установили колыбель для новорожденного принца, акушер обмывал младенца укрепляющей смесью вина и топленого масла. Кормилица Анна Компостен, крупная молодая женщина с внушительной грудью, тихо сидела рядом, ожидая, когда ей позволят накормить малыша, который, несмотря на трудные роды, заливался громким здоровым плачем.
— За здоровье принца! – подмигнул ей один из новых слуг, нанятых для маленького герцога Бургундского.
Он налил стаканчик ратафии, закупорил бутылку и поставил ее на столик рядом с колыбелькой.
— Держите, мадам, это вам. Особый ликер, пользительный. Говорят, что от ратафии у кормилиц молоко прибывает. Вот вы и проверьте, вдруг пригодится.
Анна нехотя взяла стакан. Этот щуплый тип с лицом хорька, рыжими редкими волосами и огромной бородавкой на носу вызывал у нее необъяснимое отвращение, но не могла же она отказаться выпить за здоровье принца.
Под пристальным взглядом рыжего она маленькими глотками выпила сладкий ликер, повторив вслед за всеми:
— Да здравствует принц!
Волна неудержимого веселья докатилась и до столицы. К половине двенадцатого новость успела облететь весь Париж, и все кабаки и трактиры распахнули двери, предлагая бесплатную выпивку всем желающим. Люди пели и танцевали на улицах, дети запускали шутихи, женщины вывешивали из окон полотнища с королевскими лилиями. Город веселился от души: король объявил трехдневный праздник.
Мадлен, Гастон и Себастьян с трудом пробивались сквозь толпу, ведя лошадей в поводу и кусая губы с досады. Каждый понимал, что им надо спешить в Версаль, поскольку наемники маркизы де Монтеспан могли нанести удар в любой момент.
Новость о рождении принца застигла их у самого дома сьера Мальбруа, и друзья немедленно отправились в дорогу, но избежать толчеи не успели. На улице Арбр-Сек толпа юношей и девушек в карнавальных костюмах водила хороводы вокруг деревянной колыбели, которую несли на плечах двое крепких молодцов. На набережной молодежь качала на одеялах малышей: крошечная девочка весело смеялась, взлетая в воздух над головами.
Мадлен, пошатнувшись, прислонилась к стене. Голова кружилась, и перед глазами мелькали чужие, странные картины. Не было ни уличной толпы, ни шума: вместо парижской суеты она видела залитую солнцем комнату.
— Не мешайте, госпожа, посидите тихонько, - с улыбкой просит няня, застегивая ремни на огромном кожаном чемодане.
— А ты мою куклу положила?
— Вашу Мадлен? Ну конечно, разве мы могли ее забыть! – рассмеявшись, служанка отпихивает суетящуюся вокруг нее девочку. – Ну полно, не мешайте мне, сеньорита, а не то карета уедет без нас.
Марьета упирается в чемодан коленом, чтобы затянуть ремень потуже.
— Я не мешаю, я проверяю, - серьезно возражает девочка. - Я же не могу отправиться к бабушке во Францию без моей Мадлен.
— И выньте медальон изо рта, госпожа! Видела бы вас бедная донья Мария Луиса, сохрани Господь ее душу...
— Мадлен, ты в порядке? – Гастон с тревогой заглянул ей в лицо, коснулся плеча.
Она открыла глаза и обвела улицу непонимающим взглядом. В висках стучало, вокруг кружилась сплошная пестрая лента мелькающих лиц, факелов и флагов.
— Все хорошо, - солгала Мадлен. – Я иду.
На то, чтобы пересечь Новый мост, у них ушло больше получаса, такой плотной была толпа. Воистину, праздник для воров и карманников! Прямо на мосту успели возвести сцену, на которой бродячая труппа на радость зевакам разыгрывала импровизированный спектакль из жизни двора, а чуть поодаль надрывался зазывала, расхваливая достоинства эликсира, «спасшего мадам дофину».
Мадлен остановилась, пытаясь совладать с шарахнувшейся в сторону лошадью, напуганной огнем факелов. Голова снова закружилась, и она едва успела ухватиться за луку седла и зажмуриться. Все качалось, и она сама качалась на обитом бархатом сидении кареты.
— Ваш брат – сущее ничтожество, - произносит на испанском молодая дама на сидении напротив.
— И к тому же глупец, - вздыхает мужчина рядом с ней. – Долги, дуэли, женщины! Отец намерен лишить его наследства за то, что Антонио вывалял наше имя в грязи.
— Все дело в том, что старший в семье вы, мой друг. Вы унаследуете и земли, и титул, и ваш брат прекрасно это знает. Поэтому он так и зол на вас.
— Дядя Антонио желает нам зла, папа? – спрашивает девочка.
Мужчина сердито хмурится, и Марьета тихо шепчет ей на ухо:
— Детям не следует встревать в разговоры взрослых, сеньорита Касильда…
Над ее головой взрывались шутихи, но Мадлен не замечала ни рассыпающихся звездочек, ни радостно кричащих детей.
— Касильда? – повторила она недоверчиво.
Лошадь тронулась с места, потянув за собой девушку. К счастью, Гастон с Себастьяном ничего не заметили.
Еще час ушел на то, чтобы выбраться из пригорода, поскольку в деревнях вокруг Парижа тоже бушевал праздник. В Отейле горожане купались в Сене, в Севре на улицах пылали огромные костры. Но больше всего их потряс вид Версаля: в замке горели все окна, в парке было светло, как днем, и отовсюду слышались веселые песни. Перепившиеся придворные плескались в фонтанах прямо в парадном платье, танцевали в боскетах, флиртовали в Лабиринте и гроте Фетиды…
Бросив лошадей во дворе посреди неописуемого разгрома, догорающих портшезов и изломанных строительных лесов, друзья бросились наверх, в кордегардию на половине королевы.
— Позовите мою сестру, умоляю, - кинулся к знакомому гвардейцу Гастон. – Это очень, очень срочно!
Не прошло и пары минут, как Шарлотта, вихрем промчавшись через все салоны, опочивальню и приемную королевы, бросилась в объятия брата.
— Идемте скорее, вам нужно увидеть Бонтана, - заявила она, когда ее, наконец, отпустили. – Он сейчас у королевы, я вас проведу.
Зрелище, которое ждало их в покоях королевы, было, пожалуй, не менее поразительным, чем оргии в парке. Толстенькая королева в домашнем платье сидела перед камином на подушке, а напротив нее, на изящном табуретике, явно предназначенном для герцогинь, а не для его солидного веса, восседал первый камердинер короля и с очень серьезным видом попивал шоколад из крошечной чашечки, оттопырив мизинец.
После двух бесконечных дней мучительного ожидания Мария-Терезия предпочла отослать всех своих дам, чтобы воспользоваться редкой возможностью расслабиться, не опасаясь ничьих глаз и ушей.
Рядом с королевой, присев на корточки перед жаровней, верная Мендоса жарила омлет, тихонько напевая что-то на испанском. Королева обожала ее омлеты не меньше, чем густой чесночный суп (одной из расхожих шуток при дворе было «Мне кажется, или я чувствую запах чеснока и шоколада?» «О да, здесь пахнет духами королевы»).
Мадам дю Пейоль, устроившаяся рядом на такой же подушке, поглядывала на Мендосу голодными глазами: ужин ей пришлось пропустить, а сильные переживания, как известно, возбуждают аппетит…
— А вот и она, - произнесла королева при виде бросившейся к ее ногам Мадлен. – Надо же, мы как рас говорить о тебе.
— Ваше Величество… Скажите, с малышом все в порядке?
— Да, он здоров. Бонтан уверяет меня, что все в порядке. Я так рада тебя видеть, девочка. Я видела посла…
Маркусси и де Шабри тоже подошли с поклоном, и Гастон, не дожидаясь, пока королева договорит, повернулся к Бонтану:
— Человек, которого мы искали, некий Табарен, наверняка уже прибыл в Версаль с ядом. Его сообщник Бенвенути должен быть с мадемуазель дез Ойе, в покоях мадам де Монтеспан. Мы с Мадлен слышали, как они сговаривались!
— Заткнись, дубина! – грозно прошипел голос сверху, и огромная рука, волосатая будто медвежья лапа, просунула ему кинжал сквозь прутья решетки. – Всю малину испортишь.
— Эй, отворяйте, мы вам жратвы принесли! – снова заголосила Катрин с апломбом опытной актрисы. – Вы что, не слышите, мы из таверны!
Через несколько мгновений, которые показались всем вечностью, дверь, наконец, приоткрылась, и Трехпалый, высунув голову, зарычал:
— Отвали, мамаша, мы ничего не заказывали.
— Вы - нет. А вот молодая дама, что ужинала у нас в таверне, велела и вам послать еды, чтобы отпраздновать ваш успех. У меня тут жареный каплун, горшок с паштетом, свежий хлеб, пирог и кувшин моего лучшего вина.
За спиной у Трехпалого показался второй мужчина со шпагой в руке.
— Что скажешь, Рубака? – спросил Трехпалый, облизывая губы. – Как насчет того, чтобы слегка улучшить наш солдатский паек?
— Все оплачено, - проворковала Катрин. – Но ежели вам ничего не надо, так оно даже лучше. Я уж сыщу, кому перепродать все это. Должно ж мне что-то перепасть за то, что я тащилась в эту крысиную дыру.
И она, ворча себе под нос, сделала вид, что уходит.
— Ей, мамаша, постой! Если все и впрямь оплачено, кто ж откажется! Давай сюда свою корзинку, - услышала она с облегчением.
— Ну нет, за корзину мне никто не платил, моя она пока еще, – усмехнулась мнимая трактирщица. – Мой парень сложит все у вас на кухне, а корзинку заберет.
Себастьян тут же взлетел по ступенькам, весело посвистывая, и протиснулся в дом мимо Трехпалого. Но едва войдя, он тут же огрел второго наемника корзиной с такой силой, что тот покатился вниз по ведущей в подвал лестнице. Тем временем Мальбруа и его приятели накинулись на не ждавшего подвоха Трехпалого, которого они без труда повалили на пол, заломив ему руки за спину и приставив к горлу нож.
Тем временем второй наемник, Рубака, уже вскочил на ноги и успел подобрать оружие. Де Шабри выхватил из корзины шпагу и шагнул ему навстречу. Наемник ухмыльнулся и зло прищурился:
— Ну давай, иди ко мне, глупый петушок. Сейчас я насажу тебя на вертел…
Граф сделал выпад, но наемник легко отбил удар с мастерством опытного бойца, а затем и сам атаковал, заставив Себастьяна отступить. Но это было стратегическое отступление: шаг за шагом граф увлекал своего соперника в комнату, с равной ловкостью нанося и парируя удары.
— Неплохо! – признал Рубака, с трудом отбив очередной выпад Себастьяна. – Чувствуется, что в этих ваших академиях тебя не только ножкой шаркать научили. А знаешь ли ты вот такой приемчик, сосунок?
И он атаковал де Шабри так стремительно, что граф не сумел отразить удар: клинок Рубаки обжег ему предплечье.
Тем временем Катрин сумела проскользнуть мимо сражающихся и спуститься в подвал. Едва она отперла дверь, как ей на шею бросилась Мадлен, смеясь и всхлипывая одновременно. Не дожидаясь, пока женщины наплачутся, Гастон рванул вверх по лестнице, чтобы помочь своим спасителям.
— Ба, рад вас видеть, Маркусси, - бросил ему де Шабри, не спуская глаз с противника.
— Вам не помочь, друг мой? – отозвался Гастон тем же светским тоном, заметив окровавленный рукав товарища.
— О нет, благодарю вас. Это дело сугубо личное. Я его начал, я и закончу.
— Поторопитесь, черт возьми, - крикнул ему Мальбруа. – Нам нужно поскорее убираться отсюда. Если у наших ангелочков есть в этих краях приятели, я за наши шкуры и гроша ломанного не дам.
— Как скажете, - фыркнул Себастьян. – Раз публика настаивает, придется перейти к фирменному блюду. А что вы скажете об этом приеме, месье Рубака?
С этими словами он одним быстрым поворотом кисти выбил шпагу у наемника и тут же проткнул ему бедро.
— Отличный удар! – восхитился Гастон, хлопая в ладоши. – Научите меня, дружище?
— С удовольствием! Тут нет ничего сложного, главное…
— Себастьян! – послышался за его спиной полный упрека голосок Мадлен. – Вам не кажется, что момент слегка не подходящий?
— Кхм… да, пожалуй, вы правы… Прошу вас, мадемуазель, - и граф галантно распахнул перед девушкой дверь, оставив Мальбруа почетную задачу связать раненного.
— Себастьян? Ты называешь его Себастьяном? – возмутился Гастон, бросившись вслед за ними на улицу. – Значит, для тебя я все эти годы только «господин Гастон», а его ты, ты…
— Ой, ну пожалуйста, не надо, го… Гастон. Видит бог, иногда ты просто невозможен! - с улыбкой повернулась к нему Мадлен.
Он недоверчиво заглянул ей в глаза и… молча улыбнулся в ответ.
Прода от 06.10.2019, 01:39
Глава 18
В этот четверг, 6 августа 1682 года, в половине одиннадцатого вечера дофина Мария-Анна после двух дней мучительных схваток произвела на свет крупного здорового младенца мужского пола. Король, все эти дни не покидавший комнату невестки, которую врачи поспешили объявить безнадежной, бросился к дверям, чтобы лично прокричать придворным, заполнявшим все кулуары и лестницы, ведущие к покоям дофины:
— У Франции есть герцог Бургундский!
В замке началось невообразимое: обезумевшие от радости придворные подхватили короля на руки и понесли по залам, передавая из рук в руки. Бедным гвардейцам из личной охраны Его Величества не удавалось даже пробиться к государю, который счастливо махал рукой под громкие «виват!»
Не прошло и десяти минут, как со всех сторон раздался колокольный звон – первой ударила в колокол церковь Версаля, а к ней тут же присоединились все окрестные церкви. Никто из присутствующих не помнил подобного ликования: люди пели и танцевали даже в королевской часовне, распивали игристое шампанское вино, обнимались и целовались на радостях.
Король, отбросив маску живого божества, утирал слезы счастья: теперь он был дедом и мог не опасаться, что род Бурбонов вдруг прервется. К тому же, его сын, толстый дофин Луи, был для Людовика сплошным разочарованием, а вот из внука он собирался сделать настоящего короля. Великого короля!
На улице рабочие запалили множество костров, швыряя в огонь все, что попадало им под руку, от строительных лесов до портшезов. Вокруг каждого костра кружились в деревенских танцах бесчисленные дворцовые слуги.
— Сир, - отчаянно взывал Бонтан, озираясь по сторонам. - Сир!
Наконец, Людовик в сбившемся набок парике вынырнул из толпы придворных и кивком указал камердинеру на оконную нишу.
— Есть новости? – осведомился он, вновь принимая величественный вид.
— Нет, сир, но я лично осмотрел детскую и навел справки о всех двадцати слугах, принятых в штат герцога Бургундского. Ничего подозрительного. Возможно, эти слухи не имеют под собой основания…
— Будьте бдительны, Бонтан. Удвойте стражу, не спускайте глаз с мадам де Монтеспан и осторожно расспросите королеву об этой так называемой испанской графине.
С этими словами Людовик направился к дверям, но Бонтан успел ухватить его за рукав.
— Это еще не все, сир! Они жгут галерею!
— Что? В каком смысле?
— Эти дикари срывают со стен большой галереи золоченые панели и швыряют их в костры, сир. Одно ваше слово…
— Не мешайте этим славным людям радоваться вместе со мной, Бонтан, - оборвал камердинера Людовик. – Мы закажем новые панели.
— Резьба и позолота на сто тысяч ливров, сир…, - простонал Бонтан, но его уже никто не слышал – короля вмиг окружили придворные и увлекли за собой туда, откуда слышалась громкая музыка и доносился звон бьющегося стекла.
Бонтану было не до музыки – впору было хвататься за голову от отчаяния. На то, чтобы навести порядок после сегодняшнего разгрома, потребуется не один день, и все проблемы придется решать ему…
И только в комнате молодой матери царила тишина и покой. Королева, преклонив колени, возносила шепотом благодарственные молитвы святой Маргарите, пока дофина, измученная родами, забылась, наконец, глубоким сном.
В смежной комнате, где установили колыбель для новорожденного принца, акушер обмывал младенца укрепляющей смесью вина и топленого масла. Кормилица Анна Компостен, крупная молодая женщина с внушительной грудью, тихо сидела рядом, ожидая, когда ей позволят накормить малыша, который, несмотря на трудные роды, заливался громким здоровым плачем.
— За здоровье принца! – подмигнул ей один из новых слуг, нанятых для маленького герцога Бургундского.
Он налил стаканчик ратафии, закупорил бутылку и поставил ее на столик рядом с колыбелькой.
— Держите, мадам, это вам. Особый ликер, пользительный. Говорят, что от ратафии у кормилиц молоко прибывает. Вот вы и проверьте, вдруг пригодится.
Анна нехотя взяла стакан. Этот щуплый тип с лицом хорька, рыжими редкими волосами и огромной бородавкой на носу вызывал у нее необъяснимое отвращение, но не могла же она отказаться выпить за здоровье принца.
Под пристальным взглядом рыжего она маленькими глотками выпила сладкий ликер, повторив вслед за всеми:
— Да здравствует принц!
Прода от 13.11.2019, 00:56
***
Волна неудержимого веселья докатилась и до столицы. К половине двенадцатого новость успела облететь весь Париж, и все кабаки и трактиры распахнули двери, предлагая бесплатную выпивку всем желающим. Люди пели и танцевали на улицах, дети запускали шутихи, женщины вывешивали из окон полотнища с королевскими лилиями. Город веселился от души: король объявил трехдневный праздник.
Мадлен, Гастон и Себастьян с трудом пробивались сквозь толпу, ведя лошадей в поводу и кусая губы с досады. Каждый понимал, что им надо спешить в Версаль, поскольку наемники маркизы де Монтеспан могли нанести удар в любой момент.
Новость о рождении принца застигла их у самого дома сьера Мальбруа, и друзья немедленно отправились в дорогу, но избежать толчеи не успели. На улице Арбр-Сек толпа юношей и девушек в карнавальных костюмах водила хороводы вокруг деревянной колыбели, которую несли на плечах двое крепких молодцов. На набережной молодежь качала на одеялах малышей: крошечная девочка весело смеялась, взлетая в воздух над головами.
Мадлен, пошатнувшись, прислонилась к стене. Голова кружилась, и перед глазами мелькали чужие, странные картины. Не было ни уличной толпы, ни шума: вместо парижской суеты она видела залитую солнцем комнату.
— Не мешайте, госпожа, посидите тихонько, - с улыбкой просит няня, застегивая ремни на огромном кожаном чемодане.
— А ты мою куклу положила?
— Вашу Мадлен? Ну конечно, разве мы могли ее забыть! – рассмеявшись, служанка отпихивает суетящуюся вокруг нее девочку. – Ну полно, не мешайте мне, сеньорита, а не то карета уедет без нас.
Марьета упирается в чемодан коленом, чтобы затянуть ремень потуже.
— Я не мешаю, я проверяю, - серьезно возражает девочка. - Я же не могу отправиться к бабушке во Францию без моей Мадлен.
— И выньте медальон изо рта, госпожа! Видела бы вас бедная донья Мария Луиса, сохрани Господь ее душу...
— Мадлен, ты в порядке? – Гастон с тревогой заглянул ей в лицо, коснулся плеча.
Она открыла глаза и обвела улицу непонимающим взглядом. В висках стучало, вокруг кружилась сплошная пестрая лента мелькающих лиц, факелов и флагов.
— Все хорошо, - солгала Мадлен. – Я иду.
На то, чтобы пересечь Новый мост, у них ушло больше получаса, такой плотной была толпа. Воистину, праздник для воров и карманников! Прямо на мосту успели возвести сцену, на которой бродячая труппа на радость зевакам разыгрывала импровизированный спектакль из жизни двора, а чуть поодаль надрывался зазывала, расхваливая достоинства эликсира, «спасшего мадам дофину».
Мадлен остановилась, пытаясь совладать с шарахнувшейся в сторону лошадью, напуганной огнем факелов. Голова снова закружилась, и она едва успела ухватиться за луку седла и зажмуриться. Все качалось, и она сама качалась на обитом бархатом сидении кареты.
— Ваш брат – сущее ничтожество, - произносит на испанском молодая дама на сидении напротив.
— И к тому же глупец, - вздыхает мужчина рядом с ней. – Долги, дуэли, женщины! Отец намерен лишить его наследства за то, что Антонио вывалял наше имя в грязи.
— Все дело в том, что старший в семье вы, мой друг. Вы унаследуете и земли, и титул, и ваш брат прекрасно это знает. Поэтому он так и зол на вас.
— Дядя Антонио желает нам зла, папа? – спрашивает девочка.
Мужчина сердито хмурится, и Марьета тихо шепчет ей на ухо:
— Детям не следует встревать в разговоры взрослых, сеньорита Касильда…
Над ее головой взрывались шутихи, но Мадлен не замечала ни рассыпающихся звездочек, ни радостно кричащих детей.
— Касильда? – повторила она недоверчиво.
Лошадь тронулась с места, потянув за собой девушку. К счастью, Гастон с Себастьяном ничего не заметили.
Еще час ушел на то, чтобы выбраться из пригорода, поскольку в деревнях вокруг Парижа тоже бушевал праздник. В Отейле горожане купались в Сене, в Севре на улицах пылали огромные костры. Но больше всего их потряс вид Версаля: в замке горели все окна, в парке было светло, как днем, и отовсюду слышались веселые песни. Перепившиеся придворные плескались в фонтанах прямо в парадном платье, танцевали в боскетах, флиртовали в Лабиринте и гроте Фетиды…
Бросив лошадей во дворе посреди неописуемого разгрома, догорающих портшезов и изломанных строительных лесов, друзья бросились наверх, в кордегардию на половине королевы.
— Позовите мою сестру, умоляю, - кинулся к знакомому гвардейцу Гастон. – Это очень, очень срочно!
Не прошло и пары минут, как Шарлотта, вихрем промчавшись через все салоны, опочивальню и приемную королевы, бросилась в объятия брата.
— Идемте скорее, вам нужно увидеть Бонтана, - заявила она, когда ее, наконец, отпустили. – Он сейчас у королевы, я вас проведу.
Зрелище, которое ждало их в покоях королевы, было, пожалуй, не менее поразительным, чем оргии в парке. Толстенькая королева в домашнем платье сидела перед камином на подушке, а напротив нее, на изящном табуретике, явно предназначенном для герцогинь, а не для его солидного веса, восседал первый камердинер короля и с очень серьезным видом попивал шоколад из крошечной чашечки, оттопырив мизинец.
После двух бесконечных дней мучительного ожидания Мария-Терезия предпочла отослать всех своих дам, чтобы воспользоваться редкой возможностью расслабиться, не опасаясь ничьих глаз и ушей.
Рядом с королевой, присев на корточки перед жаровней, верная Мендоса жарила омлет, тихонько напевая что-то на испанском. Королева обожала ее омлеты не меньше, чем густой чесночный суп (одной из расхожих шуток при дворе было «Мне кажется, или я чувствую запах чеснока и шоколада?» «О да, здесь пахнет духами королевы»).
Мадам дю Пейоль, устроившаяся рядом на такой же подушке, поглядывала на Мендосу голодными глазами: ужин ей пришлось пропустить, а сильные переживания, как известно, возбуждают аппетит…
— А вот и она, - произнесла королева при виде бросившейся к ее ногам Мадлен. – Надо же, мы как рас говорить о тебе.
— Ваше Величество… Скажите, с малышом все в порядке?
— Да, он здоров. Бонтан уверяет меня, что все в порядке. Я так рада тебя видеть, девочка. Я видела посла…
Маркусси и де Шабри тоже подошли с поклоном, и Гастон, не дожидаясь, пока королева договорит, повернулся к Бонтану:
— Человек, которого мы искали, некий Табарен, наверняка уже прибыл в Версаль с ядом. Его сообщник Бенвенути должен быть с мадемуазель дез Ойе, в покоях мадам де Монтеспан. Мы с Мадлен слышали, как они сговаривались!
