Раньше это не казалось каким-то препятствием, но сейчас она не захотела туда пробраться даже в ботинках. Где-то за горизонтом уже начинало греметь. Грозы Сашка с детства боялась, и нужно было обязательно вернуться домой до ее приближения. Девушка подобрала юбки цветастого сарафана и скоро спустилась к воде у подножия холмов.
Неглубокая на первый взгляд вода, словно черное зеркало, отражала Сашку и ее толстую косу, норовившую плюхнуться в темноту.
Что там, под зеркалом, кто знает? Одни рассказывали, если ступить в ручей — сразу погибнешь, другие — что там мелководье. Были и те, кто рассказывал, будто ручей меняет глубину и направление и для каждого он разный. Люди верили, друг другу пересказывали, но правды никто не знал. Знали, что место заповедное, вода, хотя и кажется черной, на самом деле чистая, питьевая и необычайно вкусная. Что у ручья помощи попросить можно — обязательно поможет. Что если девица с парубком воды одновременно выпьют с разных берегов, то навек их ручей соединит.
Может, и Харитина вот так смотрелась в воду на этом же месте. Девушка коснулась рукой темной воды, вызывая рябь, как вдруг браслет соскользнул с руки. Сашка поторопилась ухватить его, придерживая другой рукой шаль на груди, но тут в глазах все завертелось, и девушка отключилась.
— Бог в помощь, Герасим Осипович!
— И вам так же, отец Анатолий! Глядите, что за оказия со мной приключилась!
Герасим кивнул в бричку, где лежала девица без сознания. Молодой священник привстал на подводу и потрогал руку.
— Живая! Слава тебе Господи! — батюшка перекрестился.
— Живая, — Герасим последовал его примеру. — У ручья нашел, а рядом никого. Что делать, ума не приложу. Похоже, не из наших: одежа чудная, платье полуголое совсем. Городская, может?
— Похоже, городская. Руки вон какие нежные, к работе наверняка не приучены.
— Да вижу, барышня вроде как. Только откуда здесь взялась? Ридикюль вон при ней, надо глянуть, чего там.
Александра легонько застонала и открыла глаза.
— Господи! Где я? — в них тут же отразился испуг.
Доброе миловидное лицо с бородкой, напоминавшее лик Иисуса Христа, улыбнулось ей в ответ:
— В Александровке, барышня. Не бойтесь! Вам тут никто худа не сделает. Вы сознание потеряли у ручья, а Герасим Осипович вас нашел.
— У ручья? — Сашка села, закутываясь сильнее в шаль, оглядывая вроде бы знакомую местность и пытаясь вспомнить, что случилось.
— Какой сейчас год?
Ее собеседники переглянулись.
— Так тысяча восемьсот... — дальше Сашка ничего уже не слышала. В ушах зашумело. — …от Рождества Христова, июля третьего дня.
«Нет-нет! Это сон! Это просто сон! Такого быть не может. Ты же не сошла с ума? — она пыталась не паниковать сразу. — А если… Нет! Ладно, главное, не показаться умалишенной людям».
— Вы, стало быть, не помните ничего?
— Нет… То есть что-то помню… то есть не знаю я…
— Не волнуйтесь, барышня, во всем разберемся и родичей ваших сыщем. Сейчас отдохнете, обогреетесь, вон как побледнели. И фельдшер у нас имеется. Я — отец Анатолий Белоусов, священник Васильевской церкви. А это Герасим Осипович Нужный, ваш спаситель.
Сашка, округлив глаза, уставилась на прапрадеда:
«Вот и родич нашелся… Стоп. Спокойно. Этого не может быть! Я сплю. Это всего лишь сон».
— Попробуйте вспомнить, звать-то вас как?
— Кажется, Александра… Александра Алексеевна.
— Вот, уже кое-что. Так потихоньку и память вернется с Божьей помощью, — отец Анатолий снова осенил себя крестным знамением.
Из хаты, возле которой они стояли, выбежала девушка лет семнадцати и бросилась к Герасиму:
— Папка! Папка вернулся! Благословите, отец Анатолий!
Священник спустился с подводы и перекрестил ее:
— Господи благослови, Харитина Герасимовна!
Сашка открыла рот: на нее ее же глазами смотрела та самая прабабушка.
— А барышня что, к нам? Погостить? Издалека?
— Дочка, с барышней несчастие, по-видимому, случилось. Она не помнит ничего. Нашел без чувств у воды.
— Ох беда! Так надо же вас на постой куда-то определить! Папка, к нам, может?
Герасим почесал седеющий затылок:
— Так это…
— Верно, места ж нет у нас. Я не подумала.
— Харитина, Герасим Осипович, я думаю, лучше всего барышню мне к себе забрать, — сказал батюшка. — Дом у нас с моей матушкой большой, места всем хватит. Сестра теперь у барина живет с мужем, а нам гости завсегда в радость. Как вы, Александра Алексеевна? Согласны?
— Да, конечно! Благодарю вас.
— Давай, Герасим, вези девушку к церкви! Она еще слаба пешком идти, хоть тут и недалече.
Отец Анатолий снова поднялся на подногу и присел на край брички рядом с Александрой, а Герасим Осипович хлестнул кобылу и направил дальше по ухабистой дороге.
— Макар! — крикнула Александра Семеновна соседу через забор. — Иди сюда! Дело у меня к тебе срочное.
Дед Макар пригладил густые длинные седые усы и, не спеша, подошел к забору.
— У нас с тобой, Александра, всего два общих дела. И по одному ты мне в молодости отказала. Стало быть…
— Беда, Макар! Сашка пропала. — Перебив его, Александра качала головой и вытирала передником слезу. — К ручью она пошла, а я, дура старая, вчера ей тот браслет отдала. Сходи осмотрись, я не дойду с ногами своими.
— Не голоси, баба! Все возвращаются, и она вернется.
— А как сгинет девка?
— Молчи, Александра! Нечего Бога гневить. Чего голосить попусту? Ты еще ничего толком не знаешь, а если и так, как говоришь, то разве помочь чем можешь?
— Не могу. Да сердцем чую, недоброе с ней приключилось. Делать-то что, Макар?! — у женщины опять выступили слезы.
— Не реви, баба! Схожу я к ручью. Прямо щас и пойду, заодно корову заберу, вечереет уже.
Макар снова пригладил усы. Было видно, что он тоже занервничал.
Александра как проводила его взглядом в поле, так и стояла, пока не вернулся, у калитки, стараясь про дурное не думать. Через пару часов показался Макар со своей коровой. Чем ближе он подходил, тем сильнее колотилось сердце у Александры Семеновны. Макар загнал корову во двор и сунул соседке через забор гранатовый браслет:
— Не привиделось нам в детстве, Александра. Да двоим сразу и не могло привидеться, и столько раз подряд тоже. Жди. Вернется. Все возвращаются, и она вернется.
Женщина в ответ замотала головой, теперь не сдерживая слезы:
— Это я во всем виновата! Загубила внучку, дура старая!
— Перестань причитать! Ждать будем. Она у тебя душа добрая, умная, вчёная. Чай не сгинет.
— В том-то и дело, что добрая. Обидеть ее легко, Макар.
— У нее преимущество. В сотни лет. Не пропадет, молодежь сейчас крепкая. Ты не бери дурного в голову, а лучше услуга за услугу: помоги мне корову сдоить. Так и время пройдет, а я передохну, тоже стар стал бегать такие расстояния.
Александра закивала головой и пошла через калитку во двор соседа, а Макар привычным жестом пригладил усы, сел на завалинку и закурил трубку.
Дом священника был просторным и располагался там же, прямо за церковью, то есть именно за тем местом, где теперь стоял Свято-Сергиевский монастырь, прямо у нового памятника Петру и Февронии, в здании, где теперь воскресная школа. Тогдашняя Васильевская церковь была небольшой, окружена оградой. Той самой, что, как рассказывала Сашке монахиня, люди помогли на яичных желтках поставить. И через двести лет ее пришлось рушить с помощью взрыва, иначе не поддавалась.
Мать отца Анатолия оказалась мягкой и приветливой женщиной. Она поселила гостью в самой светлой комнате на два окна. С пригорка, где стоял дом священника, открывался чудесный вид.
— Не печалься, дочка, — сказала матушка, когда Сашка вышла к ужину, — Бог все решит. У него свои помыслы, людям неведомые, и понять мы их не можем. Если послал испытание, значит, оно тебе по силам. Но Господь милостив, не оставит, ты только молись, дочка, и память вернется.
— Благодарю вас, матушка, на добром слове. Просто страшно мне. Все чужое вокруг, люди чужие, да и я будто сама не своя.
Сашка пыталась говорить так, чтобы окружающие ничего не заподозрили и поняли ее странное состояние.
— Это ничего. Все образуется. Садись, дочка, поешь лучше!
Девушка сильнее закуталась в шаль и села на деревянную лавку.
Дни потекли один за другим. Сашка пыталась помочь по хозяйству своим благодетелям, но толку от нее было мало. Она старалась не думать о том, вернется ли домой, в свое время. О том, что может умереть от банального гриппа, поскольку ее организм уже не может справиться без антибиотиков. Впервые девушка порадовалась тому, что в ее сумочке вечный бардак, в котором нашлись маникюрный набор, разных таблеток на пару месяцев, сосудосуживающие капли, мазь с антибиотиком и даже марганцовка. А на закуску полный заряд телефона и портативного блока для зарядки. Только чем ей может помочь мобильный телефон в ХІХ веке? Впервые ценности в жизни изменились до неузнаваемости и утратили свой смысл.
Жизнь в деревне, еще и того времени, кардинально отличалась от ее современного быта. Работали крестьяне с утра до вечера, кроме церковных праздников. Вот уж где точно один день год кормит. Каждый день Сашки начинался с потайного ритуала: накраситься тональным кремом на водной основе и слегка припудриться, подрисовать карандашом брови, слегка тронуть ресницы брасматиком. Александра не могла похвастаться хорошим цветом лица, как деревенские девушки. Приходилось маскироваться, так как она сильно стеснялась выглядеть нездоровой. Но все это скоро закончится, и рыжие круги вокруг глаз из-за пристрастия к кофе закрасить не получится. Сашке не хотелось про это думать, иначе можно было сойти с ума. Потому она решила для себя жить одним днем.
Герасим Осипович все переживал, что отказал Сашке в гостеприимстве, и она его всячески успокаивала, когда забегал ненадолго в гости. У него ртов в хате — мал мала меньше, только Сашки там не хватало. С прапрабабушкой, Катериной Федоровной, познакомиться не довелось. Скончалась она от сильного жара в прошлом году в возрасте сорока лет. Сашка знала, что за ней через полтора года ограбят и убьют Герасима перед самой свадьбой дочки Харитины, и той придется самой растить малых братьев — Петра и Семена. Сашка смотрела, как бегает, резвится ребятня во главе с прадедом Семеном, и глубоко в душе очень переживала, но мало понимала, что происходит с ней и чем она может помочь в такой странной, необычной ситуации. Как сказать и предупредить? И какие буду последствия ее вмешательства в прошлое?
По деревне быстро разнеслись вести про дивную барышню, которую нашли у ручья. Сашка старалась не попадаться на глаза людям, чувствуя, как ее рассматривают, словно музейный экспонат или пришельца. Ходила она в гости только к Герасиму и Харитине, или же они навещали ее.
— Ну что, матушка, как наша гостья? — отец Анатолий вытер пот со лба и стал жадно пить воду из крынки.
— Да барышня она! Точно тебе говорю. Образованная, к печи не знает, с какого боку подойти. Руки чистые и мягкие, стирки не видывали. Помогать мне все пытается по хозяйству, с раннего утра на ногах. Потом я ее отдохнуть отправила, так она и уснула после обедни. Где видано, чтобы девка днем спала? Но душа у нее добрая, чистая, только печалится больно.
— А с чего бы и не печалиться, коли не помнит почитай ничего.
— Это верно говоришь, отец Анатолий. Верно. Сынок, обед тебе ставить? Представляешь, гостья наша так помочь мне хотела, салат заморский приготовила. Вареное мясо, яйца и лук да сметаной заправила. Знаешь, как вкусно-то вышло!
— Нет, матушка, позже поем. У Ростовских дитя слегло, зовут отслужить. То же самое, что и у сегодняшнего новопреставленного раба Божия.
Отец Анатолий перекрестился.
— Здравствуйте, батюшка! — в двери кухни показалась Сашка.
— День добрый, Александра Алексеевна! Как вы?
— Спасибо, хорошо. Благодаря вам с матушкой. Простите, я слышала краем уха, что ребенок у кого-то приболел?
— Да. К сожалению, думаю, и этого Господь приберет. Хотя на все воля его. Плох малец.
— Отец Анатолий, возьмите меня с собой! Пожалуйста! Вдруг помочь смогу, ребеночка спасти?
— Пойдемте, конечно, но на все воля Господа. Только по всему видно, корь у него, заразно это очень.
— Ничего, на все воля Божия, — постаралась не выбиваться из образа Сашка.
— Александра Алексеевна, если вы не болели корью, то вам никак нельзя не идти туда. Точно захвораете.
— Я болела, отец Анатолий, не переживайте, а в другой раз невозможно заразиться.
— Так, барышня, понос у него сильный. Отравился, а чем, разве ж добьешься? — мать малыша, Устинья, нервничала и мяла в руках передник. — Помрет, как пить дать. Пусть батюшка отслужит!
— Это не отравление, а действительно корь, у него сыпь. При отравлении не сыпет. Вы не волнуйтесь, Устинья, отец Анатолий сделает все, что нужно. Прошу вас, позвольте мне побыть с Николенькой ночь-другую. Я буду за ним ухаживать и поить. Понос только вчера начался, у нас еще есть шанс вылечить ребенка. Ничего вам не могу обещать, выздоровление мальчика от многого зависит: и от сил организма, и в целом от здоровья, и… от воли Божьей, но давайте попробуем?
Устинья посмотрела на мужа, продолжая комкать передник:
— Гриша?
Отец стоял мрачнее тучи.
— Зачем вы барышня надежду жене даете?
— А вы считаете, что не нужно лечить дите? Ничего делать не нужно? Просто стоять и смотреть, как он умирает?
Неглубокая на первый взгляд вода, словно черное зеркало, отражала Сашку и ее толстую косу, норовившую плюхнуться в темноту.
Что там, под зеркалом, кто знает? Одни рассказывали, если ступить в ручей — сразу погибнешь, другие — что там мелководье. Были и те, кто рассказывал, будто ручей меняет глубину и направление и для каждого он разный. Люди верили, друг другу пересказывали, но правды никто не знал. Знали, что место заповедное, вода, хотя и кажется черной, на самом деле чистая, питьевая и необычайно вкусная. Что у ручья помощи попросить можно — обязательно поможет. Что если девица с парубком воды одновременно выпьют с разных берегов, то навек их ручей соединит.
Может, и Харитина вот так смотрелась в воду на этом же месте. Девушка коснулась рукой темной воды, вызывая рябь, как вдруг браслет соскользнул с руки. Сашка поторопилась ухватить его, придерживая другой рукой шаль на груди, но тут в глазах все завертелось, и девушка отключилась.
— Бог в помощь, Герасим Осипович!
— И вам так же, отец Анатолий! Глядите, что за оказия со мной приключилась!
Герасим кивнул в бричку, где лежала девица без сознания. Молодой священник привстал на подводу и потрогал руку.
— Живая! Слава тебе Господи! — батюшка перекрестился.
— Живая, — Герасим последовал его примеру. — У ручья нашел, а рядом никого. Что делать, ума не приложу. Похоже, не из наших: одежа чудная, платье полуголое совсем. Городская, может?
— Похоже, городская. Руки вон какие нежные, к работе наверняка не приучены.
— Да вижу, барышня вроде как. Только откуда здесь взялась? Ридикюль вон при ней, надо глянуть, чего там.
Александра легонько застонала и открыла глаза.
— Господи! Где я? — в них тут же отразился испуг.
Доброе миловидное лицо с бородкой, напоминавшее лик Иисуса Христа, улыбнулось ей в ответ:
— В Александровке, барышня. Не бойтесь! Вам тут никто худа не сделает. Вы сознание потеряли у ручья, а Герасим Осипович вас нашел.
— У ручья? — Сашка села, закутываясь сильнее в шаль, оглядывая вроде бы знакомую местность и пытаясь вспомнить, что случилось.
— Какой сейчас год?
Ее собеседники переглянулись.
— Так тысяча восемьсот... — дальше Сашка ничего уже не слышала. В ушах зашумело. — …от Рождества Христова, июля третьего дня.
«Нет-нет! Это сон! Это просто сон! Такого быть не может. Ты же не сошла с ума? — она пыталась не паниковать сразу. — А если… Нет! Ладно, главное, не показаться умалишенной людям».
— Вы, стало быть, не помните ничего?
— Нет… То есть что-то помню… то есть не знаю я…
— Не волнуйтесь, барышня, во всем разберемся и родичей ваших сыщем. Сейчас отдохнете, обогреетесь, вон как побледнели. И фельдшер у нас имеется. Я — отец Анатолий Белоусов, священник Васильевской церкви. А это Герасим Осипович Нужный, ваш спаситель.
Сашка, округлив глаза, уставилась на прапрадеда:
«Вот и родич нашелся… Стоп. Спокойно. Этого не может быть! Я сплю. Это всего лишь сон».
— Попробуйте вспомнить, звать-то вас как?
— Кажется, Александра… Александра Алексеевна.
— Вот, уже кое-что. Так потихоньку и память вернется с Божьей помощью, — отец Анатолий снова осенил себя крестным знамением.
Из хаты, возле которой они стояли, выбежала девушка лет семнадцати и бросилась к Герасиму:
— Папка! Папка вернулся! Благословите, отец Анатолий!
Священник спустился с подводы и перекрестил ее:
— Господи благослови, Харитина Герасимовна!
Сашка открыла рот: на нее ее же глазами смотрела та самая прабабушка.
— А барышня что, к нам? Погостить? Издалека?
— Дочка, с барышней несчастие, по-видимому, случилось. Она не помнит ничего. Нашел без чувств у воды.
— Ох беда! Так надо же вас на постой куда-то определить! Папка, к нам, может?
Герасим почесал седеющий затылок:
— Так это…
— Верно, места ж нет у нас. Я не подумала.
— Харитина, Герасим Осипович, я думаю, лучше всего барышню мне к себе забрать, — сказал батюшка. — Дом у нас с моей матушкой большой, места всем хватит. Сестра теперь у барина живет с мужем, а нам гости завсегда в радость. Как вы, Александра Алексеевна? Согласны?
— Да, конечно! Благодарю вас.
— Давай, Герасим, вези девушку к церкви! Она еще слаба пешком идти, хоть тут и недалече.
Отец Анатолий снова поднялся на подногу и присел на край брички рядом с Александрой, а Герасим Осипович хлестнул кобылу и направил дальше по ухабистой дороге.
— Макар! — крикнула Александра Семеновна соседу через забор. — Иди сюда! Дело у меня к тебе срочное.
Дед Макар пригладил густые длинные седые усы и, не спеша, подошел к забору.
— У нас с тобой, Александра, всего два общих дела. И по одному ты мне в молодости отказала. Стало быть…
— Беда, Макар! Сашка пропала. — Перебив его, Александра качала головой и вытирала передником слезу. — К ручью она пошла, а я, дура старая, вчера ей тот браслет отдала. Сходи осмотрись, я не дойду с ногами своими.
— Не голоси, баба! Все возвращаются, и она вернется.
— А как сгинет девка?
— Молчи, Александра! Нечего Бога гневить. Чего голосить попусту? Ты еще ничего толком не знаешь, а если и так, как говоришь, то разве помочь чем можешь?
— Не могу. Да сердцем чую, недоброе с ней приключилось. Делать-то что, Макар?! — у женщины опять выступили слезы.
— Не реви, баба! Схожу я к ручью. Прямо щас и пойду, заодно корову заберу, вечереет уже.
Макар снова пригладил усы. Было видно, что он тоже занервничал.
Александра как проводила его взглядом в поле, так и стояла, пока не вернулся, у калитки, стараясь про дурное не думать. Через пару часов показался Макар со своей коровой. Чем ближе он подходил, тем сильнее колотилось сердце у Александры Семеновны. Макар загнал корову во двор и сунул соседке через забор гранатовый браслет:
— Не привиделось нам в детстве, Александра. Да двоим сразу и не могло привидеться, и столько раз подряд тоже. Жди. Вернется. Все возвращаются, и она вернется.
Женщина в ответ замотала головой, теперь не сдерживая слезы:
— Это я во всем виновата! Загубила внучку, дура старая!
— Перестань причитать! Ждать будем. Она у тебя душа добрая, умная, вчёная. Чай не сгинет.
— В том-то и дело, что добрая. Обидеть ее легко, Макар.
— У нее преимущество. В сотни лет. Не пропадет, молодежь сейчас крепкая. Ты не бери дурного в голову, а лучше услуга за услугу: помоги мне корову сдоить. Так и время пройдет, а я передохну, тоже стар стал бегать такие расстояния.
Александра закивала головой и пошла через калитку во двор соседа, а Макар привычным жестом пригладил усы, сел на завалинку и закурил трубку.
Дом священника был просторным и располагался там же, прямо за церковью, то есть именно за тем местом, где теперь стоял Свято-Сергиевский монастырь, прямо у нового памятника Петру и Февронии, в здании, где теперь воскресная школа. Тогдашняя Васильевская церковь была небольшой, окружена оградой. Той самой, что, как рассказывала Сашке монахиня, люди помогли на яичных желтках поставить. И через двести лет ее пришлось рушить с помощью взрыва, иначе не поддавалась.
Мать отца Анатолия оказалась мягкой и приветливой женщиной. Она поселила гостью в самой светлой комнате на два окна. С пригорка, где стоял дом священника, открывался чудесный вид.
— Не печалься, дочка, — сказала матушка, когда Сашка вышла к ужину, — Бог все решит. У него свои помыслы, людям неведомые, и понять мы их не можем. Если послал испытание, значит, оно тебе по силам. Но Господь милостив, не оставит, ты только молись, дочка, и память вернется.
— Благодарю вас, матушка, на добром слове. Просто страшно мне. Все чужое вокруг, люди чужие, да и я будто сама не своя.
Сашка пыталась говорить так, чтобы окружающие ничего не заподозрили и поняли ее странное состояние.
— Это ничего. Все образуется. Садись, дочка, поешь лучше!
Девушка сильнее закуталась в шаль и села на деревянную лавку.
Дни потекли один за другим. Сашка пыталась помочь по хозяйству своим благодетелям, но толку от нее было мало. Она старалась не думать о том, вернется ли домой, в свое время. О том, что может умереть от банального гриппа, поскольку ее организм уже не может справиться без антибиотиков. Впервые девушка порадовалась тому, что в ее сумочке вечный бардак, в котором нашлись маникюрный набор, разных таблеток на пару месяцев, сосудосуживающие капли, мазь с антибиотиком и даже марганцовка. А на закуску полный заряд телефона и портативного блока для зарядки. Только чем ей может помочь мобильный телефон в ХІХ веке? Впервые ценности в жизни изменились до неузнаваемости и утратили свой смысл.
Жизнь в деревне, еще и того времени, кардинально отличалась от ее современного быта. Работали крестьяне с утра до вечера, кроме церковных праздников. Вот уж где точно один день год кормит. Каждый день Сашки начинался с потайного ритуала: накраситься тональным кремом на водной основе и слегка припудриться, подрисовать карандашом брови, слегка тронуть ресницы брасматиком. Александра не могла похвастаться хорошим цветом лица, как деревенские девушки. Приходилось маскироваться, так как она сильно стеснялась выглядеть нездоровой. Но все это скоро закончится, и рыжие круги вокруг глаз из-за пристрастия к кофе закрасить не получится. Сашке не хотелось про это думать, иначе можно было сойти с ума. Потому она решила для себя жить одним днем.
Герасим Осипович все переживал, что отказал Сашке в гостеприимстве, и она его всячески успокаивала, когда забегал ненадолго в гости. У него ртов в хате — мал мала меньше, только Сашки там не хватало. С прапрабабушкой, Катериной Федоровной, познакомиться не довелось. Скончалась она от сильного жара в прошлом году в возрасте сорока лет. Сашка знала, что за ней через полтора года ограбят и убьют Герасима перед самой свадьбой дочки Харитины, и той придется самой растить малых братьев — Петра и Семена. Сашка смотрела, как бегает, резвится ребятня во главе с прадедом Семеном, и глубоко в душе очень переживала, но мало понимала, что происходит с ней и чем она может помочь в такой странной, необычной ситуации. Как сказать и предупредить? И какие буду последствия ее вмешательства в прошлое?
По деревне быстро разнеслись вести про дивную барышню, которую нашли у ручья. Сашка старалась не попадаться на глаза людям, чувствуя, как ее рассматривают, словно музейный экспонат или пришельца. Ходила она в гости только к Герасиму и Харитине, или же они навещали ее.
— Ну что, матушка, как наша гостья? — отец Анатолий вытер пот со лба и стал жадно пить воду из крынки.
— Да барышня она! Точно тебе говорю. Образованная, к печи не знает, с какого боку подойти. Руки чистые и мягкие, стирки не видывали. Помогать мне все пытается по хозяйству, с раннего утра на ногах. Потом я ее отдохнуть отправила, так она и уснула после обедни. Где видано, чтобы девка днем спала? Но душа у нее добрая, чистая, только печалится больно.
— А с чего бы и не печалиться, коли не помнит почитай ничего.
— Это верно говоришь, отец Анатолий. Верно. Сынок, обед тебе ставить? Представляешь, гостья наша так помочь мне хотела, салат заморский приготовила. Вареное мясо, яйца и лук да сметаной заправила. Знаешь, как вкусно-то вышло!
— Нет, матушка, позже поем. У Ростовских дитя слегло, зовут отслужить. То же самое, что и у сегодняшнего новопреставленного раба Божия.
Отец Анатолий перекрестился.
— Здравствуйте, батюшка! — в двери кухни показалась Сашка.
— День добрый, Александра Алексеевна! Как вы?
— Спасибо, хорошо. Благодаря вам с матушкой. Простите, я слышала краем уха, что ребенок у кого-то приболел?
— Да. К сожалению, думаю, и этого Господь приберет. Хотя на все воля его. Плох малец.
— Отец Анатолий, возьмите меня с собой! Пожалуйста! Вдруг помочь смогу, ребеночка спасти?
— Пойдемте, конечно, но на все воля Господа. Только по всему видно, корь у него, заразно это очень.
— Ничего, на все воля Божия, — постаралась не выбиваться из образа Сашка.
— Александра Алексеевна, если вы не болели корью, то вам никак нельзя не идти туда. Точно захвораете.
— Я болела, отец Анатолий, не переживайте, а в другой раз невозможно заразиться.
— Так, барышня, понос у него сильный. Отравился, а чем, разве ж добьешься? — мать малыша, Устинья, нервничала и мяла в руках передник. — Помрет, как пить дать. Пусть батюшка отслужит!
— Это не отравление, а действительно корь, у него сыпь. При отравлении не сыпет. Вы не волнуйтесь, Устинья, отец Анатолий сделает все, что нужно. Прошу вас, позвольте мне побыть с Николенькой ночь-другую. Я буду за ним ухаживать и поить. Понос только вчера начался, у нас еще есть шанс вылечить ребенка. Ничего вам не могу обещать, выздоровление мальчика от многого зависит: и от сил организма, и в целом от здоровья, и… от воли Божьей, но давайте попробуем?
Устинья посмотрела на мужа, продолжая комкать передник:
— Гриша?
Отец стоял мрачнее тучи.
— Зачем вы барышня надежду жене даете?
— А вы считаете, что не нужно лечить дите? Ничего делать не нужно? Просто стоять и смотреть, как он умирает?
