Так в ней сказана мудрейшая вещь. Женщина, она может чувствовать себя в доме царицей и царствие это — в служении Богу, мужу и семье. Нет более надежного и более настоящего счастья, чем ее дом, почитание мужа и обожание им своей жены, как завещал Господь. В этом служении смысл женщины, а счастье зависит от того, как она к этому смыслу относится. Если подходить ко всякому домашнему делу с радостью, то оно не будет в тягость, а муж, любящий свою жену, сделает так, что она расцветет в его доме. И будет время и на творчество, и на учебу.
— Сашка, как же верно все ты говоришь… Ты мне сейчас будто радость в сердце впустила, — Харитина повисла у Сашке на шее, а та обняла ее с огромной нежностью.
— Значит, вот ты какая, Александра Алексеевна, — барыня важно прохаживалась по комнате, сложив руки на груди.
— Да уж какая есть.
— Резвая, резкая, глаза долу не опускаешь, прямиком смотришь без боязни. Словно нашего круга.
— А мне глаза незачем прятать, — не полезла в карман за словом Сашка.
Дверь в покои барыни отворилась, и вошел ее сын:
— Сашенька! — лицо матери сразу смягчилось.
— Матушка, мне сказали, вам нездоровится.
Александр поцеловал мать и вдруг увидел Сашку. Он прикипел взглядом к девушке, и ей даже показалось, что приоткрыл рот. Словно раньше ее где-то видел, словно они знакомы. Александра сама не понимала, почему не может отвести взгляда от его голубых ласковых глаз.
— Сынок, ты пришел о моем здоровье справиться или девок дворовых разглядывать?
Тут уж Сашка сложила руки на груди и нахмурилась.
— Простите, матушка, мне девушка показалась знакомой.
— Хорошо бы, а то без роду, без племени. Не помнит ничего. Наши крестьяне ее нашли у ручья без сознания. Девка людей лечит, и притом успешно, вот позвала поговорить.
Барыня отвела сына под руку в дальнюю часть покоев и некоторое время ворковала, аки голубка. Пока он не попрощался.
— Может, ты и не крестьянка, Александра Алексеевна, да только на сына моего глаз не разевай. Я видела, как ты на него смотрела. Без роду, без племени, — повторила она. — А лучше рассказывай, нешто ты ничего и вправду не помнишь?
— Не помню.
— А чем людей лечить, помнишь, значит?
— Да. Это вовсе не лечение, а так, подручные средства и профилактика.
— Вас ист даст профилактика? (с нем. Что такое профилактика?) — вдруг спросила барыня по-немецки.
— Дас ист айне методе фюр гуте гезундхайт (с нем. Это один из методов для хорошего здорового самочувствия), — выпалила автоматом Александра.
Барыня, все мерившая комнату, остановилась и заглянула ей в лицо:
— Произношение тебе подтянуть надо, а так, я вижу, образована. Рассказывай, как мальчонку от кори спасла?
— Да никак. Воздух, отдых и постоянное витаминное питье. Организм его сам справился.
— И понос просто так у тебя проходит?
— При рвоте и диарее человек погибает от обезвоживания. Организм теряет соли и воду, их нужно восполнить, пока идет борьба с инфекцией. Вот вода с солью и медом помогает. Чай ромашковый как антисептик.
Брови барыни взлетели вверх и стали на место:
— О как! Диарея, значит. Надо бы тебе с моим лекарем поговорить. Уму-разуму его поучить.
— Вы меня за этим звали?
— И за этим тоже. Нездоровится мне, — барыня села в кресло. — Женские дни идут долго, болезненно и сильно. Голова кругом. Что делать?
— Судя по вашему возрасту, это должно скоро закончиться вообще. А пока тысячелистник, два цветка с листьями на стакан, прокипятить минут 15. Пить по стакану в день, если сильно. От боли зверобой, ложка на литр воды заварить. Есть больше яблок, печени, говядины. Сок гранатовый пить.
— Напиши все, — она кивнула на столик для писем. — Что за услуги хочешь?
— У вас ведь знакомые за границей есть? По возможности достаньте марганцовку, соду, йод и зелень бриллиантовую. Для крестьян. Им доктор не по карману.
— Для себя, значит, не просишь ничего. Хорошо. Что смогу, достану. Пиши! И спасибо тебе!
В комнату вдруг влетела горничная:
— Барыня, матушка, не гневайтесь. Барин молодой, Матвей, захворал!
Лицо барыни сразу поменялось:
— Захворал? Что с ним?
— Не знаю. Рвота всю ночь. Так он, матушка, запретил вас волновать. Но барин молодой еще, относится к себе легкомысленно. Не дай Бог что станется!
— Да ну, Груша. Не говори так! Спасибо, что предупредила. Что ж, Александра Алексеевна, не время еще вас отпускать.
— Пойдемте, посмотрим молодого барина, — ответила Сашка.
И они пошли в покои на другом конце дома.
«Вот уж и правда потеряться можно и от матушки болезнь скрывать», — подумала Сашка.
Юный парень был бледен, словно простыни. Сашка присела рядом и стала осматривать. Температуры не было, что уже было хорошим знаком.
— Что вы ели или пили?
— Ничего такого. Я просил матушку не беспокоить. Вот всыплю Грушке, как очухаюсь.
— Сначала очухайся!
— Ах ты какая дерзкая! Это ж откуда только взялась?
— Откуда взялась, там уже нет. Если хочешь выздороветь, отвечай, что спрашиваю.
— Матвей, ты, верно, смерти моей хочешь? — барыня была вне себя.
— Мама, да Груша все преувеличивает.
— Барыня, не переживайте, мне кажется, не все так серьезно. Но прошу вас, — отозвалась Сашка, — нам с больным нужно наедине поговорить.
Она отвернулась от Матвея Николаевича и многозначительно кивнула барыне.
— Хорошо Александра Алексеевна, я буду ждать вестей у себя, зайдите потом.
— А как я помру? — огрызнулся Матвей, когда мать вышла.
— Не помрешь. Говори, что пил?
— Горилку об заклад.
— Рвать давно начал?
— Под утро, до самых петухов пили.
— Так, давай снимай рубаху!
— Это еще зачем?
— Желудок мыть стану.
— Чего?
— Если сейчас не промоем, станет хуже. Отравление в кишки переместится, и тогда уж я не знаю, как тебе помочь.
— Как это, мыть желудок?
— Воды напьешься и два пальца в рот.
— Рвать, что ли, снова? При тебе?
— При мне. Я доктор. И не огрызайся! Груша! — позвала Сашка, догадываясь, что под дверью кто-то обязательно есть.
— Да, барышня, — девка вмиг оказалась подле Сашки.
— Принеси чистой воды теплой. Потом ромашку завари отвар. Разведи в литре воды столовую ложку сахара и чайную соли. Чистую воду сразу, прямо сейчас неси, и полчаса нас не беспокоить.
Груша побежала выполнять, а Матвей спросил:
— Правда полегчает?
— Полегчает.
— Я, мужик, и с бабой в одних портках, как…
— А че, с бабой лучше без портков? — куснула доброго молодца Сашка.
— Ну ты и змея!
— Хватит хорохориться. Мне нужно точно знать, как ты себя чувствуешь. Иначе помочь не смогу.
— Мутит сильно. Прям сил нет, — молодой человек, наконец, расслабился и опустился на кровать после того, как снял рубаху.
Сашка потрогала ладонью лоб больного и автоматически поправила мягкие волнистые волосы, чуть светлее, чем у его брата.
— Ничего, я тебе помогу.
Сашка отлила в кружку воды, принесенной Грушей. Потом достала из сумочки завалявшуюся марганцовку.
«Воистину женская сумочка — это нечто… —
Она посмотрела на дату и нахмурилась. — Ну ничего, никто еще не помер, и я в том числе».
Сашка осторожно бросила пару камушков в кружку, размешала и попробовала. Напоминало вкус детства. Она вспомнила, как тетка однажды отпаивала ее марганцовкой после отравления зелеными абрикосами.
— Пейте, залпом. И сразу в лоханку. Нажимаете на корень языка, и все получится. Главное, не сдерживайтесь. Необходимо все хорошо промыть несколько раз.
К вечеру больной устал окончательно и уснул.
— Как он? — барыня заглянула к сыну.
— Думаю, что все будет в порядке. Только не нагружайте его едой сразу, я напишу, что кушать и в какой последовательности. Останусь на ночь здесь, хочу присмотреть еще за ним. Пусть отца Анатолия предупредят, если можно.
— Я распоряжусь. И вам поесть бы надо, поди проголодались за целый день.
— Не откажусь. Благодарю вас.
Едва барыня удалилась, на пороге комнаты брата появился старший сын, Александр Хлопов.
— Александра Алексеевна, вы еще здесь?
— Да, мне придется остаться до утра с вашим братом.
— Могу я вам чем-то помочь?
— Хотелось бы кофе, если можно.
— Я сделаю, не извольте беспокоиться. А как же вы, спать не будете?
— Разве что вы меня смените.
— С превеликим удовольствием.
Барыня не была в восторге от идеи сына, но перечить его решению не стала, а лишь поджала губы.
Ночь прошла незаметно. Матвей спал, а они с Александром запаслись кофейником и говорили просто обо всем до самого рассвета. Утром младшему Хлопову стало совсем хорошо, и он захотел есть. Лицо порозовело и выглядело здоровым, в темно-синих глазах появился огонек.
— Ну, благодарю вас, что ли, Александра Алексеевна!
— Да не за что, Матвей Николаевич. Только не усердствуйте больше так с мужскими забавами.
— Брату разболтала поди уже?
— Не разболтала. Сам похвастаешься.
— Ясно. Вам ночью не до меня было. Матушка сказала, вы вдвоем надо мной ночевали якобы.
— Иди уже ложись, сегодня еще в кровати побыть надо. Сильно ты отравился, знаток женских сердец.
— Издеваешься?
— Как я могу, я же доктор, — Сашка подарила парню самую обворожительную из своих улыбок.
— Так что все-таки с ним было? — спросил Хлопов, когда Сашка засобиралась домой.
— Сами спросите. Становление мужчины, что не обходится без глупостей.
— Отобедаете с нами Александра Алексеевна? — тон появившейся в комнате барыни не терпел возражения, но Сашка была непреклонна.
— Благодарю вас, для меня это честь, однако мне необходимо домой. И отдохнуть, и отец Анатолий волнуется. К тому же меня еще ждут больные.
— Тогда позвольте вас хотя бы отблагодарить.
— Это лишнее, я не беру плату за свои услуги.
— Я предполагала такой ваш ответ, потому приготовила для вас другую благодарность. Пойдемте!
Они прошли в покои барыни, где на кровати были разложены платья.
— Забирай все, тебе пригодятся.
— Благодарю! Мне действительно нечего особо надеть. Матушка Ольга дала платья своей дочери, которые вы той пожаловали. Правда, не все они моего размера.
— Эти подойдут. Конечно, это символическая плата за спасение моего сына, но ты же ничего другого не возьмешь.
— Не возьму. А платья отменные.
Сашка заулыбалась, в ней взыграла женщина, которая больше недели ходит в одном платье.
— Александра Алексеевна, позвольте проводить? — хозяин имения поторопился вслед за ней к ручью, когда Сашка уже сбегала с пригорка, на котором возвышался барский дом.
— Если вам делать нечего, идите, земля ведь ваша.
— Слышали, что люди про ручей сказывают?
— Слышала. Думаете, правда?
— Вам виднее, вас же здесь нашли.
— Мне домой пора. Дел много. Прошу меня простить, но правда некогда мне.
— Я провожу вас до дома.
Сашка остановилась, позволяя Хлопову зайти вперед.
— Не надо. Вы уже достаточно проводили. Не обижайтесь, но дальше не нужно.
Изо дня в день Хлопов стал регулярно встречаться ей как бы невзначай, провожал за травами в луг и лес, даже к больным ходил, что отец Анатолий совсем не одобрял, но молчал. Сашка не знала, что делать, только от священника ни в чем не таилась. Самое страшное, что с ней могло здесь произойти, по ее мнению, уже начало происходить. И остановить это могла только она сама. В сердце поселилось чувство к молодому барину, и от дружеского оно было очень далеко.
— Александра Алексеевна, позвольте за вами ухаживать, умоляю! Как увидел вас впервые, так и погиб просто, — ошарашил ее Хлопов в их очередную встречу.
— Александр Николаевич, мне не семнадцать лет, не надо мне зубы заговаривать, — парировала Сашка, — сама могу вас так заговорить, что имя свое позабудете.
— А я бы и рад забыться. Да если б только в ваших объятиях!
Сашка остановилась и посмотрела в глаза цвета ясного неба, которые роскошно сочетались с золотом кудрей ее кавалера.
«Представляю, скольким девкам он голову заморочил с такой-то внешностью. Парубки вокруг все чернявые и смуглые, а этот — словно змей-искуситель, не такой, как все. А что, если душа у него совсем не такая ясная, как эти очи? Что, скорее всего, так и есть».
— Прекратите! — сказала она резко. — С тех пор, как я здесь, каждая особь мужского пола так и норовит приблизиться ко мне, спасибо хоть не бросаются на улице, а только взглядами масляными провожают. Я не хочу, чтобы и наша с вами дружба стала такой…
— Замасленной?
— Вот именно. Хоть вы не опускайтесь до подобного.
— Александра Алексеевна, ради всего святого, не гоните! Я не имел в виду ничего дурного. Я всего лишь хотел бы… Поймите, у меня ведь самые чистые помыслы относительно вас…
— Александр Николаевич, ваши помыслы далеки от реальности. Кто вы и кто я? — она продолжила свой путь, обойдя собеседника.
— Кто?
— Вы серьезно? — Сашка снова остановилась и даже бросила наземь корзину, поставив руки в бока. — Вы дурачком прикидываетесь? О нас с вами уже собаки по всей деревне лают что попало. Я вам не ровня, ваши родители никогда не допустят наших отношений, мы разного круга.
— Да где ж разного? Вы умны и образованы, ваше поведение, манеры, речь, вы из благородных — сто процентов.
При этих словах у Сашки что-то подпрыгнуло в груди. Это ее любимое выражение, неужели барин ее словесных оборотов набрался за время их так называемой дружбы?
— А что семью свою не помните, так вы в том не виноваты.
— Послушайте, здесь, в деревне, все решает людское отношение. Я не позволю, чтобы отцу Анатолию ворота дегтем мазали. Слишком он добр был ко мне.
— Сашка, как же верно все ты говоришь… Ты мне сейчас будто радость в сердце впустила, — Харитина повисла у Сашке на шее, а та обняла ее с огромной нежностью.
— Значит, вот ты какая, Александра Алексеевна, — барыня важно прохаживалась по комнате, сложив руки на груди.
— Да уж какая есть.
— Резвая, резкая, глаза долу не опускаешь, прямиком смотришь без боязни. Словно нашего круга.
— А мне глаза незачем прятать, — не полезла в карман за словом Сашка.
Дверь в покои барыни отворилась, и вошел ее сын:
— Сашенька! — лицо матери сразу смягчилось.
— Матушка, мне сказали, вам нездоровится.
Александр поцеловал мать и вдруг увидел Сашку. Он прикипел взглядом к девушке, и ей даже показалось, что приоткрыл рот. Словно раньше ее где-то видел, словно они знакомы. Александра сама не понимала, почему не может отвести взгляда от его голубых ласковых глаз.
— Сынок, ты пришел о моем здоровье справиться или девок дворовых разглядывать?
Тут уж Сашка сложила руки на груди и нахмурилась.
— Простите, матушка, мне девушка показалась знакомой.
— Хорошо бы, а то без роду, без племени. Не помнит ничего. Наши крестьяне ее нашли у ручья без сознания. Девка людей лечит, и притом успешно, вот позвала поговорить.
Барыня отвела сына под руку в дальнюю часть покоев и некоторое время ворковала, аки голубка. Пока он не попрощался.
— Может, ты и не крестьянка, Александра Алексеевна, да только на сына моего глаз не разевай. Я видела, как ты на него смотрела. Без роду, без племени, — повторила она. — А лучше рассказывай, нешто ты ничего и вправду не помнишь?
— Не помню.
— А чем людей лечить, помнишь, значит?
— Да. Это вовсе не лечение, а так, подручные средства и профилактика.
— Вас ист даст профилактика? (с нем. Что такое профилактика?) — вдруг спросила барыня по-немецки.
— Дас ист айне методе фюр гуте гезундхайт (с нем. Это один из методов для хорошего здорового самочувствия), — выпалила автоматом Александра.
Барыня, все мерившая комнату, остановилась и заглянула ей в лицо:
— Произношение тебе подтянуть надо, а так, я вижу, образована. Рассказывай, как мальчонку от кори спасла?
— Да никак. Воздух, отдых и постоянное витаминное питье. Организм его сам справился.
— И понос просто так у тебя проходит?
— При рвоте и диарее человек погибает от обезвоживания. Организм теряет соли и воду, их нужно восполнить, пока идет борьба с инфекцией. Вот вода с солью и медом помогает. Чай ромашковый как антисептик.
Брови барыни взлетели вверх и стали на место:
— О как! Диарея, значит. Надо бы тебе с моим лекарем поговорить. Уму-разуму его поучить.
— Вы меня за этим звали?
— И за этим тоже. Нездоровится мне, — барыня села в кресло. — Женские дни идут долго, болезненно и сильно. Голова кругом. Что делать?
— Судя по вашему возрасту, это должно скоро закончиться вообще. А пока тысячелистник, два цветка с листьями на стакан, прокипятить минут 15. Пить по стакану в день, если сильно. От боли зверобой, ложка на литр воды заварить. Есть больше яблок, печени, говядины. Сок гранатовый пить.
— Напиши все, — она кивнула на столик для писем. — Что за услуги хочешь?
— У вас ведь знакомые за границей есть? По возможности достаньте марганцовку, соду, йод и зелень бриллиантовую. Для крестьян. Им доктор не по карману.
— Для себя, значит, не просишь ничего. Хорошо. Что смогу, достану. Пиши! И спасибо тебе!
В комнату вдруг влетела горничная:
— Барыня, матушка, не гневайтесь. Барин молодой, Матвей, захворал!
Лицо барыни сразу поменялось:
— Захворал? Что с ним?
— Не знаю. Рвота всю ночь. Так он, матушка, запретил вас волновать. Но барин молодой еще, относится к себе легкомысленно. Не дай Бог что станется!
— Да ну, Груша. Не говори так! Спасибо, что предупредила. Что ж, Александра Алексеевна, не время еще вас отпускать.
— Пойдемте, посмотрим молодого барина, — ответила Сашка.
И они пошли в покои на другом конце дома.
«Вот уж и правда потеряться можно и от матушки болезнь скрывать», — подумала Сашка.
Юный парень был бледен, словно простыни. Сашка присела рядом и стала осматривать. Температуры не было, что уже было хорошим знаком.
— Что вы ели или пили?
— Ничего такого. Я просил матушку не беспокоить. Вот всыплю Грушке, как очухаюсь.
— Сначала очухайся!
— Ах ты какая дерзкая! Это ж откуда только взялась?
— Откуда взялась, там уже нет. Если хочешь выздороветь, отвечай, что спрашиваю.
— Матвей, ты, верно, смерти моей хочешь? — барыня была вне себя.
— Мама, да Груша все преувеличивает.
— Барыня, не переживайте, мне кажется, не все так серьезно. Но прошу вас, — отозвалась Сашка, — нам с больным нужно наедине поговорить.
Она отвернулась от Матвея Николаевича и многозначительно кивнула барыне.
— Хорошо Александра Алексеевна, я буду ждать вестей у себя, зайдите потом.
— А как я помру? — огрызнулся Матвей, когда мать вышла.
— Не помрешь. Говори, что пил?
— Горилку об заклад.
— Рвать давно начал?
— Под утро, до самых петухов пили.
— Так, давай снимай рубаху!
— Это еще зачем?
— Желудок мыть стану.
— Чего?
— Если сейчас не промоем, станет хуже. Отравление в кишки переместится, и тогда уж я не знаю, как тебе помочь.
— Как это, мыть желудок?
— Воды напьешься и два пальца в рот.
— Рвать, что ли, снова? При тебе?
— При мне. Я доктор. И не огрызайся! Груша! — позвала Сашка, догадываясь, что под дверью кто-то обязательно есть.
— Да, барышня, — девка вмиг оказалась подле Сашки.
— Принеси чистой воды теплой. Потом ромашку завари отвар. Разведи в литре воды столовую ложку сахара и чайную соли. Чистую воду сразу, прямо сейчас неси, и полчаса нас не беспокоить.
Груша побежала выполнять, а Матвей спросил:
— Правда полегчает?
— Полегчает.
— Я, мужик, и с бабой в одних портках, как…
— А че, с бабой лучше без портков? — куснула доброго молодца Сашка.
— Ну ты и змея!
— Хватит хорохориться. Мне нужно точно знать, как ты себя чувствуешь. Иначе помочь не смогу.
— Мутит сильно. Прям сил нет, — молодой человек, наконец, расслабился и опустился на кровать после того, как снял рубаху.
Сашка потрогала ладонью лоб больного и автоматически поправила мягкие волнистые волосы, чуть светлее, чем у его брата.
— Ничего, я тебе помогу.
Сашка отлила в кружку воды, принесенной Грушей. Потом достала из сумочки завалявшуюся марганцовку.
«Воистину женская сумочка — это нечто… —
Она посмотрела на дату и нахмурилась. — Ну ничего, никто еще не помер, и я в том числе».
Сашка осторожно бросила пару камушков в кружку, размешала и попробовала. Напоминало вкус детства. Она вспомнила, как тетка однажды отпаивала ее марганцовкой после отравления зелеными абрикосами.
— Пейте, залпом. И сразу в лоханку. Нажимаете на корень языка, и все получится. Главное, не сдерживайтесь. Необходимо все хорошо промыть несколько раз.
К вечеру больной устал окончательно и уснул.
— Как он? — барыня заглянула к сыну.
— Думаю, что все будет в порядке. Только не нагружайте его едой сразу, я напишу, что кушать и в какой последовательности. Останусь на ночь здесь, хочу присмотреть еще за ним. Пусть отца Анатолия предупредят, если можно.
— Я распоряжусь. И вам поесть бы надо, поди проголодались за целый день.
— Не откажусь. Благодарю вас.
Едва барыня удалилась, на пороге комнаты брата появился старший сын, Александр Хлопов.
— Александра Алексеевна, вы еще здесь?
— Да, мне придется остаться до утра с вашим братом.
— Могу я вам чем-то помочь?
— Хотелось бы кофе, если можно.
— Я сделаю, не извольте беспокоиться. А как же вы, спать не будете?
— Разве что вы меня смените.
— С превеликим удовольствием.
Барыня не была в восторге от идеи сына, но перечить его решению не стала, а лишь поджала губы.
Ночь прошла незаметно. Матвей спал, а они с Александром запаслись кофейником и говорили просто обо всем до самого рассвета. Утром младшему Хлопову стало совсем хорошо, и он захотел есть. Лицо порозовело и выглядело здоровым, в темно-синих глазах появился огонек.
— Ну, благодарю вас, что ли, Александра Алексеевна!
— Да не за что, Матвей Николаевич. Только не усердствуйте больше так с мужскими забавами.
— Брату разболтала поди уже?
— Не разболтала. Сам похвастаешься.
— Ясно. Вам ночью не до меня было. Матушка сказала, вы вдвоем надо мной ночевали якобы.
— Иди уже ложись, сегодня еще в кровати побыть надо. Сильно ты отравился, знаток женских сердец.
— Издеваешься?
— Как я могу, я же доктор, — Сашка подарила парню самую обворожительную из своих улыбок.
— Так что все-таки с ним было? — спросил Хлопов, когда Сашка засобиралась домой.
— Сами спросите. Становление мужчины, что не обходится без глупостей.
— Отобедаете с нами Александра Алексеевна? — тон появившейся в комнате барыни не терпел возражения, но Сашка была непреклонна.
— Благодарю вас, для меня это честь, однако мне необходимо домой. И отдохнуть, и отец Анатолий волнуется. К тому же меня еще ждут больные.
— Тогда позвольте вас хотя бы отблагодарить.
— Это лишнее, я не беру плату за свои услуги.
— Я предполагала такой ваш ответ, потому приготовила для вас другую благодарность. Пойдемте!
Они прошли в покои барыни, где на кровати были разложены платья.
— Забирай все, тебе пригодятся.
— Благодарю! Мне действительно нечего особо надеть. Матушка Ольга дала платья своей дочери, которые вы той пожаловали. Правда, не все они моего размера.
— Эти подойдут. Конечно, это символическая плата за спасение моего сына, но ты же ничего другого не возьмешь.
— Не возьму. А платья отменные.
Сашка заулыбалась, в ней взыграла женщина, которая больше недели ходит в одном платье.
— Александра Алексеевна, позвольте проводить? — хозяин имения поторопился вслед за ней к ручью, когда Сашка уже сбегала с пригорка, на котором возвышался барский дом.
— Если вам делать нечего, идите, земля ведь ваша.
— Слышали, что люди про ручей сказывают?
— Слышала. Думаете, правда?
— Вам виднее, вас же здесь нашли.
— Мне домой пора. Дел много. Прошу меня простить, но правда некогда мне.
— Я провожу вас до дома.
Сашка остановилась, позволяя Хлопову зайти вперед.
— Не надо. Вы уже достаточно проводили. Не обижайтесь, но дальше не нужно.
Изо дня в день Хлопов стал регулярно встречаться ей как бы невзначай, провожал за травами в луг и лес, даже к больным ходил, что отец Анатолий совсем не одобрял, но молчал. Сашка не знала, что делать, только от священника ни в чем не таилась. Самое страшное, что с ней могло здесь произойти, по ее мнению, уже начало происходить. И остановить это могла только она сама. В сердце поселилось чувство к молодому барину, и от дружеского оно было очень далеко.
— Александра Алексеевна, позвольте за вами ухаживать, умоляю! Как увидел вас впервые, так и погиб просто, — ошарашил ее Хлопов в их очередную встречу.
— Александр Николаевич, мне не семнадцать лет, не надо мне зубы заговаривать, — парировала Сашка, — сама могу вас так заговорить, что имя свое позабудете.
— А я бы и рад забыться. Да если б только в ваших объятиях!
Сашка остановилась и посмотрела в глаза цвета ясного неба, которые роскошно сочетались с золотом кудрей ее кавалера.
«Представляю, скольким девкам он голову заморочил с такой-то внешностью. Парубки вокруг все чернявые и смуглые, а этот — словно змей-искуситель, не такой, как все. А что, если душа у него совсем не такая ясная, как эти очи? Что, скорее всего, так и есть».
— Прекратите! — сказала она резко. — С тех пор, как я здесь, каждая особь мужского пола так и норовит приблизиться ко мне, спасибо хоть не бросаются на улице, а только взглядами масляными провожают. Я не хочу, чтобы и наша с вами дружба стала такой…
— Замасленной?
— Вот именно. Хоть вы не опускайтесь до подобного.
— Александра Алексеевна, ради всего святого, не гоните! Я не имел в виду ничего дурного. Я всего лишь хотел бы… Поймите, у меня ведь самые чистые помыслы относительно вас…
— Александр Николаевич, ваши помыслы далеки от реальности. Кто вы и кто я? — она продолжила свой путь, обойдя собеседника.
— Кто?
— Вы серьезно? — Сашка снова остановилась и даже бросила наземь корзину, поставив руки в бока. — Вы дурачком прикидываетесь? О нас с вами уже собаки по всей деревне лают что попало. Я вам не ровня, ваши родители никогда не допустят наших отношений, мы разного круга.
— Да где ж разного? Вы умны и образованы, ваше поведение, манеры, речь, вы из благородных — сто процентов.
При этих словах у Сашки что-то подпрыгнуло в груди. Это ее любимое выражение, неужели барин ее словесных оборотов набрался за время их так называемой дружбы?
— А что семью свою не помните, так вы в том не виноваты.
— Послушайте, здесь, в деревне, все решает людское отношение. Я не позволю, чтобы отцу Анатолию ворота дегтем мазали. Слишком он добр был ко мне.
