— Нет, — сказала она внезапно серьёзно. — Я хочу... поговорить.
Он замер. Она тоже. Воздух в зале стал как будто плотнее.
— Григорий... — начала Ольга. — Мне сделаны три предложения руки и сердца. Принц, герцог, штатгальтер… Всё, как полагается. Я же царская дочь, - губы Ольги скривились.
Григорий молчал, спина его выпрямилась, руки скрестились за спиной. Он молча ждал, что она скажет дальше.
— Отец говорит: «Ты должна выбрать. Ты — великая княжна, у тебя есть долг. Ты обязана». А я...
Она сделала шаг ближе.
— ...я не хочу покидать Россию. Не хочу становиться частью чужого двора, чужой жизни, чужих правил. Это моя родина. Мой воздух. Моя земля. Я... не могу иначе.
Он внимательно смотрел на неё.
— Вы — царевна. Если вы откажетесь от династического брака, вы утратите всё: положение, поддержку, влияние. И в глазах двора...
— Ты такой же! — вдруг выкрикнула она, отпрянув.
Ее лицо исказилось, из глаз брызнули слезы. Она подняла руки и ударила со всей силы Строганова по груди, так, что тот немного пошатнулся.
— Ты такой же, как он! Как они все! Думаешь только о выгоде! Ты — один из них! Думаешь, я — инструмент, красивая фишка на доске! Ты...
Но не успела она закончить, как Григорий шагнул к ней, резко, уверенно — и обнял. Просто, как человек, который уже сделал выбор.
— Я думаю, что я люблю вас. Вот и всё, что я могу сказать, — тихо, почти шёпотом.
Ольга замерла. Потом посмотрела ему в глаза — и…
— Я тоже, — прошептала Ольга. — Я тоже… люблю тебя, Григорий. И не хочу ни принцев, ни герцогов, ни почестей, ни положения. Только быть счастливой. С тобой…
Он склонился к ней — и поцеловал её, осторожно, сдержанно, а потом страстно, прижимая ее к себе, и Ольга ответила со всем пылом, который был ей дарован.
— Ты станешь моей женой? – спросил Строганов.
— Да, - ответила она быстро, твердо и без раздумий.
Совья Арцыбашева шла по дорожке, шурша юбкой, любуясь, как солнце пробивается сквозь ветви.
— Вот вы где, — раздался голос позади.
Софья обернулась.
Он стоял, как всегда, немного небрежный: расстёгнут ворот мундира, волосы чуть растрёпаны, улыбка, как у мальчика, который только что сотворил какую-то шалость.
— Ваше высочество, — склонила голову Софья, сдерживая улыбку. — Вы преследуете меня?
— А если да?
— Мне это льстит, - с важностью ответила Софья.
Они пошли рядом. Несколько шагов в тишине.
— Софья, — сказал Алексей, — прекрасное имя. Мое любимое, - прибавил он. - Вы — как весенний день. С ветром. И запахом сирени.
Софья фыркнула:
— Сирень отцвела давно!
— Но вы всё равно ей пахнете.
Она посмотрела на него, ее глаза сверкнули озорством:
— Вы сегодня очень поэтичны. Надеюсь, не из-за дурного настроения?
— Из-за хорошего, —ответил он.
Они остановились у скамьи. Алексей чуть повернулся к ней, взял её за руку.
— Я думаю о вас. Это странно, но… говорю, как есть, - улыбнулся он.
— Я… — начала Софья, но не закончила, потому что он склонился и поцеловал её.
Нежно. Осторожно. По-настоящему.
Сначала она замерла. Потом — ответила. Потому что… Потому что иначе было нельзя…
Когда он отстранился, она шепнула, почти не веря:
— Мы… мы этого не должны делать…
— Уже поздно, — ответил Алексей. — Мы это сделали.
А потом он вновь обнял ее, прижал к себе и крепко-крепко поцеловал. У Софьи захватило дух, она обняла его в ответ, обхватила обеими руками и растаяла в его объятиях, отринув голос разума.
После того памятного поцелуя Ольга будто замерла. Она избегала шумных, людных собраний, больше молчала, чем говорила, и все думала, думала… Григорий хочет видеть ее своей женой, но как этого добиться? Сказать отцу? От этой мысли по спине Ольги пробегал холодок. Венчаться тайком? А что дальше? Ее молчание и отчужденность все трактовали по-разному. Императрица как-то сказала супругу:
—Кажется, наша девочка выросла. Уверена, она погружена в размышления о долге и выборе супруга.
В целом, императрица была права, Ольга и думала о выборе супруга, но про долг она забыла напрочь.
Ища уединения, Ольга много гуляла одна и предпочитала, как это ни странно, оранжерею. В парке ей одной гулять бы не дали, а тут она могла побыть сама с собой.
В оранжерее было тепло, пахло апельсиновыми деревьями и мимозой, и редко кого можно было в ней встретить. Обычно — только садовник, да иногда кто-то из прислуги.
В этот день Ольга тоже шла по оранжерейной дорожке и внезапно замерла. Перед ней, за поворотом, стояли царевич Алексей и фрейлина Софья Арцыбашева. Они ее не видели, а она их видела прекрасно.
Она увидела, как Алексей склонился к Софье и поцеловал ее, как она обвила его руками за шею и прильнула к нему. Ольга отпрянула. Вот это да! Сердце стучало в висках. Выходит, она не одна нарушает правила? Через минуту Алексей ушёл, не заметив её. Софья осталась одна у апельсинового дерева, застыв в задумчивости или, скорее, в мечтах о своей любви.
Ольга вышла из тени.
— Я всё видела, - сказала она.
Софья вздрогнула, обернулась — и побледнела.
— Ваше… высочество…
— Как вы смели? — голос Ольги был тихим, как ледяная вода. — Он — царевич, наследник престола. Вы — фрейлина. Вы… вы понимаете, что между вами ничего не может быть?
Софья зашаталась, прижала ладони к губам. И вдруг — упала на колени перед Ольгой.
— Прошу… прошу вас, Ваше Высочество! Не выдавайте меня! Я… я не знаю, как это случилось… но я… я… — она задохнулась, слёзы потекли по лицу. — Это всё неправильно, я знаю! Но я не могу не любить его! Я не могу!
Ольга помолчала. Потом подошла ближе.
— Встаньте и вытрите слёзы.
Софья вскинула заплаканное лицо, непонимающе посмотрела на царевну. В ее глазах теплилась безумная надежда. Ольга невозмутимо смотрела на нее, но в душе у царевны кипел вулкан страстей. Она поняла, что Софья станет ее союзником, хочет она этого, или не хочет… А союзник ей очень нужен, тем более, союзник, повязанный собственной тайной.
— Я буду хранить вашу тайну, — сказала Ольга медленно. — И даже помогу вам. Потому что я верю в любовь. Настоящую.
Софья всхлипнула.
— Вы… правда? Правда так думаете?
О, Софья и самой важно было услышать эти слова! Если сестра царевича говорит, что он ее – Софью – любит, значит, она не ошиблась! Значит, это так и есть!
— Да. Но взамен вы поможете мне. И поклянётесь молчать, - продолжила между тем Ольга.
Фрейлина медленно поднялась, всё ещё дрожа.
— Я… клянусь.
Ольга кивнула.
— Тогда ступайте за мной.
Софья поднялась и последовала за царевной. Что-то придумала Ее высочество? Что за тайну надо хранить? Впрочем, скоро всё станет известно. Чего гадать? И Софья, достав платок, вытерла глаза, выдохнула и окончательно успокоилась.
Конспиративная квартира на Васильевском острове. Поздний вечер.
Маленькая комната была освещена лишь керосиновой лампой, стоявшей на подоконнике. Воздух пах дешёвым табаком и металлом — от инструментов, разбросанных на столе. У Вадима сегодня были только девушки: Вера и Мария. Они решили навестить его и застали Вадима в самом угнетенном и злом состоянии духа. И теперь он стоял у окна, глядя на туманную улицу. Его лицо было мрачно, брови сдвинуты.
— Он спас цесаревну, — сказал он резко. — Чёрт бы его побрал! Как будто она — обычный человек!
— А она, выходит, не человек? — спокойно, но сдержанно бросила Вера. Она сидела на диване, как всегда, в темном, строгая, сдержанная, разумная, не поддающаяся эмоциям. — Она была при смерти. Он — врач. Он её спас. Это всё. Он выполнил свой долг. При чём же тут политика?
— При чём политика? — вскипел Вадим. — Ты слышишь себя? Он дал им еще один шанс! Он укрепил их! Спас лицо династии, мать будущего императора! Теперь они разыграют спектакль: «Цесаревна выжила чудом, благодарим Бога и отечественную науку!» А между тем —на их руках кровь, страх, цензура, казни! И всё останется по-прежнему!
Глаза Марии сверкнули.
— Он предатель, — сказала она резко. — Он предал идею. Предал нас! Мы обязаны исключить Семашина из наших рядов!
— Вы оба сумасшедшие, — Вера вдруг вскочила.
Щёки её запылали, голос задрожал. Мария и Вадим ошеломленно посмотрели на нее, они никогда не видели Веру в таком состоянии.
— Да, я с вами, я верю в революцию. Но вы что, совсем перестали быть людьми? Спасти — это предательство? Наказать врача за выполнение его долга?
— Да, если это спасение — в пользу тирании! — рявкнул Вадим. – И если врач предал друзей!
Вера схватила пальто со спинки стула.
— Когда вы поймёте, что мы боремся за людей, а не против них, тогда и поговорим. А пока — живите в своём чёрно-белом мире. Мне с вами не по пути. И если хотите, исключайте и меня тоже!
Она хлопнула дверью.
Наступила тишина, лишь лампа качнулась от сквозняка.
— Бабы, - Вадим презрительно скривил губы. – Уверен, она просто влюбилась в этого докторишку!
Мария рассмеялась:
— Согласна! Полная глупость. Влюбиться можно только в одного человека, - вкрадчиво прибавила она.
— Любви вообще нет места в наших рядах! – отрезал Вадим. – Это только бабы, - он презрительно повторил это слово, - всегда думают о любви. А думать надо о деле!
—Вадим, я готова с тобой поспорить, - пылко сказала Мария. – Во-первых, не всегда думают о любви, иной раз и о мести. А, во-вторых, любовь не мешает важным делам, а напротив… помогает…
—Что? Не мели ерунды! – оборвал ее Вадим. Он будто не слушал собеседницу. — Скажи лучше… кто он? – пробормотал молодой человек.
— Кто?
— Тот, кто передал нам схему поезда. Кто указал, когда и где закладывать заряд. Кто дал материалы. Кто знал маршрут императора, когда даже мы не знали его до конца. Кто указал нам, как приказывать андроидам…
Вадим повернулся к Маше.
— Инструктор… Ни имени, ни лица. Кто он? Откуда? И почему он помог?
Мария вздрогнула. В её глазах мелькнуло сомнение.
— Ты думаешь, он... использовал нас?
Вадим медленно кивнул.
— Думаю, мы пешки. А он — кто-то, кто играет на десять ходов вперёд. И если мы его не найдём, он ещё сыграет — и не обязательно на нашей стороне. Зря мы пошли у него на поводу… Ох, зря…
Он снова уставился в ночь за окном. Мария приблизилась к нему, встала рядом, положила пальцы на сгиб его локтя, но он… он даже не заметил. Она постояла еще около Вадима, потом громко вздохнула и отошла к столу, налить себе чаю.
— Чаю хочешь, Вадим? – спросила она.
Но тот не ответил. Досада исказила черты лица Марии, но делать было нечего. Навязываться Вадиму? Момент был не тот, Мария это чувствовала. Ладно, посмотрим, что дальше будет. В конце концов, он не железный…
В покоях цесаревны было тихо. Мягкий свет настольной лампы ласково падал на стены, отражаясь в вышитых подушках и узорах ковра. Цесаревна Александра лежала в высоком кресле, все ещё бледная и слабая, но уже с ясными глазами и с нежной улыбкой на устах.
Фрейлина Шаховская тихо сидела рядом, неся дежурство около выздоравливающей.
— Я долго думала, — вдруг тихо сказала цесаревна, — и поняла, что спасена была Божьей волею не просто так… Я должна сделать что-то большее, чем делала до сей поры. Сделать не для себя, а для тех, кому повезло меньше… Для тех, у кого нет ни моего положения, ни моих возможностей.
Шаховская внимательно смотрела на Александру, стараясь не перебивать.
— Вы хотите помочь неимущим, страждущим? — осторожно спросила фрейлина.
— Да, — кивнула Александра. — Очень хочу! Тем, кто болеет и не имеет помощи! Я хочу узнать, чем именно я могу помочь. И особенно — чем можно поддержать рожениц и младенцев. Ведь это самое хрупкое, самое дорогое... Я боюсь, что многие из них остаются без нужной заботы, и хотя я… - тут цесаревна прервалась и на глазах ее мелькнули слёзы, но она всё-таки продолжила. – Хотя я потеряла… но другим же можно помочь… Я хочу помочь…
Она глубоко вздохнула и обвела взглядом комнату.
— Прошу вас, отправьтесь в Мариинскую больницу. Поговорите там с главным врачом — профессором Павлом Семёновичем Кашиным. Я точно знаю его имя, потому что Ее Величество как-то говорила об этой больнице и о том, что она нуждается в помощи. Узнайте у него, что именно требуется, чем я могу быть полезна. И не просто узнайте — постарайтесь понять, какова там настоящая нужда! В чём она! Это важно!
— Конечно, Ваше Высочество, — ответила Шаховская с лёгким поклоном. — Я выполню ваше поручение как можно скорее.
Цесаревна улыбнулась.
— Спасибо, дорогая. Это будет наш совместный труд, - Александра протянула руку Шаховской, и они обменялись рукопожатием.
Фрейлина Шаховская не стала откладывать просьбу цесаревны в долгий ящик и, сменившись с дежурства, вызвала дворцовый экипаж, и уже через полчаса поднималась по больничным ступеням. Конечно, экипаж фрейлины не остался незамеченным. Ее встретили служители и Шаховская объявила, что хотела бы увидеть Павла Семеновича, у нее поручение от цесаревны.
Екатерину провели по длинному коридору, и вскоре она оказалась в кабинете главного врача — профессора Кашина. Высокий, сухощавый, с орлиным профилем и мягким голосом, он встал при её появлении, поклонился и предложил сесть. Фрейлина опустилась в гостевое кресло. Кашин позвонил в колокольчик и попросил явившуюся служительницу принести чаю. Как только чай был разлит по чашкам, Шаховская изложила просьбу цесаревны.
— Передайте, пожалуйста, цесаревне Александре Фёдоровне мою глубокую благодарность, — произнёс профессор с лёгкой хрипотцой, выслушав гостью. — Мы все молились о её здоровье. И то, что она теперь думает о других, что же… это говорит о ее широкой и доброй натуре.
— Её Высочество особенно обеспокоена положением рожениц, — сказала Шаховская, раскрывая записную книжку. — Она хотела бы узнать, в чём нуждается больница. Что она может сделать.
Кашин кивнул:
— Прежде всего, нам катастрофически не хватает чистого белья, перевязочного материала, простейших лекарств. Не говоря уж о более серьёзных вещах —койках, отдельной палате для младенцев. Родильное отделение переполнено. Акушерок не хватает, тут нам тоже нужна помощь. Но этот вопрос значительно более глубокий. Необходимо, чтобы акушерское дело, обучение акушерскому делу широко было развернуто и распропагандировано. Нынешние времена таковы, что мы должны поставить обучение акушерскому делу на широкую ногу.
Шаховская записывала всё, что говорил Кашин. В конце она сказала:
— Благодарю вас, профессор. Я непременно передам ваши пожелания Ее Высочеству, а после, надеюсь, приеду к вам уже с результатами.
Они распрощались, и Екатерина спустилась по ступеням, прижимая к груди книжечку. Снаружи неожиданно пошёл мелкий дождь и уже появились лужи. Когда она ступила на нижнюю ступень, нога ее подвернулась, каблук скользнул по ступеньке, Шаховская покачнулась и с тихим вскриком упала. Она старалась не уронить записную книжку, а потому ударилась больно, ибо не могла смягчить удар руками.
— Осторожно! — раздался рядом мужской голос.
К фрейлине подбежал молодой доктор, который, видимо, шел за ней на крыльцо.
— Не шевелитесь. Больно? – спросил он.
— Я… пустяки… — Шаховская отводила глаза. — Просто подвернула.
— ничего себе! Просто подвернула! Ну-ка, позвольте мне вашу лодыжку…
— Я… действительно не нуждаюсь… - начала было Шаховская, покраснев.
— Мне лучше знать, я врач, - ответил незнакомец и незамедлительно, но очень деликатно, ощупал ее лодыжку.
Он замер. Она тоже. Воздух в зале стал как будто плотнее.
— Григорий... — начала Ольга. — Мне сделаны три предложения руки и сердца. Принц, герцог, штатгальтер… Всё, как полагается. Я же царская дочь, - губы Ольги скривились.
Григорий молчал, спина его выпрямилась, руки скрестились за спиной. Он молча ждал, что она скажет дальше.
— Отец говорит: «Ты должна выбрать. Ты — великая княжна, у тебя есть долг. Ты обязана». А я...
Она сделала шаг ближе.
— ...я не хочу покидать Россию. Не хочу становиться частью чужого двора, чужой жизни, чужих правил. Это моя родина. Мой воздух. Моя земля. Я... не могу иначе.
Он внимательно смотрел на неё.
— Вы — царевна. Если вы откажетесь от династического брака, вы утратите всё: положение, поддержку, влияние. И в глазах двора...
— Ты такой же! — вдруг выкрикнула она, отпрянув.
Ее лицо исказилось, из глаз брызнули слезы. Она подняла руки и ударила со всей силы Строганова по груди, так, что тот немного пошатнулся.
— Ты такой же, как он! Как они все! Думаешь только о выгоде! Ты — один из них! Думаешь, я — инструмент, красивая фишка на доске! Ты...
Но не успела она закончить, как Григорий шагнул к ней, резко, уверенно — и обнял. Просто, как человек, который уже сделал выбор.
— Я думаю, что я люблю вас. Вот и всё, что я могу сказать, — тихо, почти шёпотом.
Ольга замерла. Потом посмотрела ему в глаза — и…
— Я тоже, — прошептала Ольга. — Я тоже… люблю тебя, Григорий. И не хочу ни принцев, ни герцогов, ни почестей, ни положения. Только быть счастливой. С тобой…
Он склонился к ней — и поцеловал её, осторожно, сдержанно, а потом страстно, прижимая ее к себе, и Ольга ответила со всем пылом, который был ей дарован.
— Ты станешь моей женой? – спросил Строганов.
— Да, - ответила она быстро, твердо и без раздумий.
Совья Арцыбашева шла по дорожке, шурша юбкой, любуясь, как солнце пробивается сквозь ветви.
— Вот вы где, — раздался голос позади.
Софья обернулась.
Он стоял, как всегда, немного небрежный: расстёгнут ворот мундира, волосы чуть растрёпаны, улыбка, как у мальчика, который только что сотворил какую-то шалость.
— Ваше высочество, — склонила голову Софья, сдерживая улыбку. — Вы преследуете меня?
— А если да?
— Мне это льстит, - с важностью ответила Софья.
Они пошли рядом. Несколько шагов в тишине.
— Софья, — сказал Алексей, — прекрасное имя. Мое любимое, - прибавил он. - Вы — как весенний день. С ветром. И запахом сирени.
Софья фыркнула:
— Сирень отцвела давно!
— Но вы всё равно ей пахнете.
Она посмотрела на него, ее глаза сверкнули озорством:
— Вы сегодня очень поэтичны. Надеюсь, не из-за дурного настроения?
— Из-за хорошего, —ответил он.
Они остановились у скамьи. Алексей чуть повернулся к ней, взял её за руку.
— Я думаю о вас. Это странно, но… говорю, как есть, - улыбнулся он.
— Я… — начала Софья, но не закончила, потому что он склонился и поцеловал её.
Нежно. Осторожно. По-настоящему.
Сначала она замерла. Потом — ответила. Потому что… Потому что иначе было нельзя…
Когда он отстранился, она шепнула, почти не веря:
— Мы… мы этого не должны делать…
— Уже поздно, — ответил Алексей. — Мы это сделали.
А потом он вновь обнял ее, прижал к себе и крепко-крепко поцеловал. У Софьи захватило дух, она обняла его в ответ, обхватила обеими руками и растаяла в его объятиях, отринув голос разума.
Глава 11
После того памятного поцелуя Ольга будто замерла. Она избегала шумных, людных собраний, больше молчала, чем говорила, и все думала, думала… Григорий хочет видеть ее своей женой, но как этого добиться? Сказать отцу? От этой мысли по спине Ольги пробегал холодок. Венчаться тайком? А что дальше? Ее молчание и отчужденность все трактовали по-разному. Императрица как-то сказала супругу:
—Кажется, наша девочка выросла. Уверена, она погружена в размышления о долге и выборе супруга.
В целом, императрица была права, Ольга и думала о выборе супруга, но про долг она забыла напрочь.
Ища уединения, Ольга много гуляла одна и предпочитала, как это ни странно, оранжерею. В парке ей одной гулять бы не дали, а тут она могла побыть сама с собой.
В оранжерее было тепло, пахло апельсиновыми деревьями и мимозой, и редко кого можно было в ней встретить. Обычно — только садовник, да иногда кто-то из прислуги.
В этот день Ольга тоже шла по оранжерейной дорожке и внезапно замерла. Перед ней, за поворотом, стояли царевич Алексей и фрейлина Софья Арцыбашева. Они ее не видели, а она их видела прекрасно.
Она увидела, как Алексей склонился к Софье и поцеловал ее, как она обвила его руками за шею и прильнула к нему. Ольга отпрянула. Вот это да! Сердце стучало в висках. Выходит, она не одна нарушает правила? Через минуту Алексей ушёл, не заметив её. Софья осталась одна у апельсинового дерева, застыв в задумчивости или, скорее, в мечтах о своей любви.
Ольга вышла из тени.
— Я всё видела, - сказала она.
Софья вздрогнула, обернулась — и побледнела.
— Ваше… высочество…
— Как вы смели? — голос Ольги был тихим, как ледяная вода. — Он — царевич, наследник престола. Вы — фрейлина. Вы… вы понимаете, что между вами ничего не может быть?
Софья зашаталась, прижала ладони к губам. И вдруг — упала на колени перед Ольгой.
— Прошу… прошу вас, Ваше Высочество! Не выдавайте меня! Я… я не знаю, как это случилось… но я… я… — она задохнулась, слёзы потекли по лицу. — Это всё неправильно, я знаю! Но я не могу не любить его! Я не могу!
Ольга помолчала. Потом подошла ближе.
— Встаньте и вытрите слёзы.
Софья вскинула заплаканное лицо, непонимающе посмотрела на царевну. В ее глазах теплилась безумная надежда. Ольга невозмутимо смотрела на нее, но в душе у царевны кипел вулкан страстей. Она поняла, что Софья станет ее союзником, хочет она этого, или не хочет… А союзник ей очень нужен, тем более, союзник, повязанный собственной тайной.
— Я буду хранить вашу тайну, — сказала Ольга медленно. — И даже помогу вам. Потому что я верю в любовь. Настоящую.
Софья всхлипнула.
— Вы… правда? Правда так думаете?
О, Софья и самой важно было услышать эти слова! Если сестра царевича говорит, что он ее – Софью – любит, значит, она не ошиблась! Значит, это так и есть!
— Да. Но взамен вы поможете мне. И поклянётесь молчать, - продолжила между тем Ольга.
Фрейлина медленно поднялась, всё ещё дрожа.
— Я… клянусь.
Ольга кивнула.
— Тогда ступайте за мной.
Софья поднялась и последовала за царевной. Что-то придумала Ее высочество? Что за тайну надо хранить? Впрочем, скоро всё станет известно. Чего гадать? И Софья, достав платок, вытерла глаза, выдохнула и окончательно успокоилась.
Конспиративная квартира на Васильевском острове. Поздний вечер.
Маленькая комната была освещена лишь керосиновой лампой, стоявшей на подоконнике. Воздух пах дешёвым табаком и металлом — от инструментов, разбросанных на столе. У Вадима сегодня были только девушки: Вера и Мария. Они решили навестить его и застали Вадима в самом угнетенном и злом состоянии духа. И теперь он стоял у окна, глядя на туманную улицу. Его лицо было мрачно, брови сдвинуты.
— Он спас цесаревну, — сказал он резко. — Чёрт бы его побрал! Как будто она — обычный человек!
— А она, выходит, не человек? — спокойно, но сдержанно бросила Вера. Она сидела на диване, как всегда, в темном, строгая, сдержанная, разумная, не поддающаяся эмоциям. — Она была при смерти. Он — врач. Он её спас. Это всё. Он выполнил свой долг. При чём же тут политика?
— При чём политика? — вскипел Вадим. — Ты слышишь себя? Он дал им еще один шанс! Он укрепил их! Спас лицо династии, мать будущего императора! Теперь они разыграют спектакль: «Цесаревна выжила чудом, благодарим Бога и отечественную науку!» А между тем —на их руках кровь, страх, цензура, казни! И всё останется по-прежнему!
Глаза Марии сверкнули.
— Он предатель, — сказала она резко. — Он предал идею. Предал нас! Мы обязаны исключить Семашина из наших рядов!
— Вы оба сумасшедшие, — Вера вдруг вскочила.
Щёки её запылали, голос задрожал. Мария и Вадим ошеломленно посмотрели на нее, они никогда не видели Веру в таком состоянии.
— Да, я с вами, я верю в революцию. Но вы что, совсем перестали быть людьми? Спасти — это предательство? Наказать врача за выполнение его долга?
— Да, если это спасение — в пользу тирании! — рявкнул Вадим. – И если врач предал друзей!
Вера схватила пальто со спинки стула.
— Когда вы поймёте, что мы боремся за людей, а не против них, тогда и поговорим. А пока — живите в своём чёрно-белом мире. Мне с вами не по пути. И если хотите, исключайте и меня тоже!
Она хлопнула дверью.
Наступила тишина, лишь лампа качнулась от сквозняка.
— Бабы, - Вадим презрительно скривил губы. – Уверен, она просто влюбилась в этого докторишку!
Мария рассмеялась:
— Согласна! Полная глупость. Влюбиться можно только в одного человека, - вкрадчиво прибавила она.
— Любви вообще нет места в наших рядах! – отрезал Вадим. – Это только бабы, - он презрительно повторил это слово, - всегда думают о любви. А думать надо о деле!
—Вадим, я готова с тобой поспорить, - пылко сказала Мария. – Во-первых, не всегда думают о любви, иной раз и о мести. А, во-вторых, любовь не мешает важным делам, а напротив… помогает…
—Что? Не мели ерунды! – оборвал ее Вадим. Он будто не слушал собеседницу. — Скажи лучше… кто он? – пробормотал молодой человек.
— Кто?
— Тот, кто передал нам схему поезда. Кто указал, когда и где закладывать заряд. Кто дал материалы. Кто знал маршрут императора, когда даже мы не знали его до конца. Кто указал нам, как приказывать андроидам…
Вадим повернулся к Маше.
— Инструктор… Ни имени, ни лица. Кто он? Откуда? И почему он помог?
Мария вздрогнула. В её глазах мелькнуло сомнение.
— Ты думаешь, он... использовал нас?
Вадим медленно кивнул.
— Думаю, мы пешки. А он — кто-то, кто играет на десять ходов вперёд. И если мы его не найдём, он ещё сыграет — и не обязательно на нашей стороне. Зря мы пошли у него на поводу… Ох, зря…
Он снова уставился в ночь за окном. Мария приблизилась к нему, встала рядом, положила пальцы на сгиб его локтя, но он… он даже не заметил. Она постояла еще около Вадима, потом громко вздохнула и отошла к столу, налить себе чаю.
— Чаю хочешь, Вадим? – спросила она.
Но тот не ответил. Досада исказила черты лица Марии, но делать было нечего. Навязываться Вадиму? Момент был не тот, Мария это чувствовала. Ладно, посмотрим, что дальше будет. В конце концов, он не железный…
В покоях цесаревны было тихо. Мягкий свет настольной лампы ласково падал на стены, отражаясь в вышитых подушках и узорах ковра. Цесаревна Александра лежала в высоком кресле, все ещё бледная и слабая, но уже с ясными глазами и с нежной улыбкой на устах.
Фрейлина Шаховская тихо сидела рядом, неся дежурство около выздоравливающей.
— Я долго думала, — вдруг тихо сказала цесаревна, — и поняла, что спасена была Божьей волею не просто так… Я должна сделать что-то большее, чем делала до сей поры. Сделать не для себя, а для тех, кому повезло меньше… Для тех, у кого нет ни моего положения, ни моих возможностей.
Шаховская внимательно смотрела на Александру, стараясь не перебивать.
— Вы хотите помочь неимущим, страждущим? — осторожно спросила фрейлина.
— Да, — кивнула Александра. — Очень хочу! Тем, кто болеет и не имеет помощи! Я хочу узнать, чем именно я могу помочь. И особенно — чем можно поддержать рожениц и младенцев. Ведь это самое хрупкое, самое дорогое... Я боюсь, что многие из них остаются без нужной заботы, и хотя я… - тут цесаревна прервалась и на глазах ее мелькнули слёзы, но она всё-таки продолжила. – Хотя я потеряла… но другим же можно помочь… Я хочу помочь…
Она глубоко вздохнула и обвела взглядом комнату.
— Прошу вас, отправьтесь в Мариинскую больницу. Поговорите там с главным врачом — профессором Павлом Семёновичем Кашиным. Я точно знаю его имя, потому что Ее Величество как-то говорила об этой больнице и о том, что она нуждается в помощи. Узнайте у него, что именно требуется, чем я могу быть полезна. И не просто узнайте — постарайтесь понять, какова там настоящая нужда! В чём она! Это важно!
— Конечно, Ваше Высочество, — ответила Шаховская с лёгким поклоном. — Я выполню ваше поручение как можно скорее.
Цесаревна улыбнулась.
— Спасибо, дорогая. Это будет наш совместный труд, - Александра протянула руку Шаховской, и они обменялись рукопожатием.
Фрейлина Шаховская не стала откладывать просьбу цесаревны в долгий ящик и, сменившись с дежурства, вызвала дворцовый экипаж, и уже через полчаса поднималась по больничным ступеням. Конечно, экипаж фрейлины не остался незамеченным. Ее встретили служители и Шаховская объявила, что хотела бы увидеть Павла Семеновича, у нее поручение от цесаревны.
Екатерину провели по длинному коридору, и вскоре она оказалась в кабинете главного врача — профессора Кашина. Высокий, сухощавый, с орлиным профилем и мягким голосом, он встал при её появлении, поклонился и предложил сесть. Фрейлина опустилась в гостевое кресло. Кашин позвонил в колокольчик и попросил явившуюся служительницу принести чаю. Как только чай был разлит по чашкам, Шаховская изложила просьбу цесаревны.
— Передайте, пожалуйста, цесаревне Александре Фёдоровне мою глубокую благодарность, — произнёс профессор с лёгкой хрипотцой, выслушав гостью. — Мы все молились о её здоровье. И то, что она теперь думает о других, что же… это говорит о ее широкой и доброй натуре.
— Её Высочество особенно обеспокоена положением рожениц, — сказала Шаховская, раскрывая записную книжку. — Она хотела бы узнать, в чём нуждается больница. Что она может сделать.
Кашин кивнул:
— Прежде всего, нам катастрофически не хватает чистого белья, перевязочного материала, простейших лекарств. Не говоря уж о более серьёзных вещах —койках, отдельной палате для младенцев. Родильное отделение переполнено. Акушерок не хватает, тут нам тоже нужна помощь. Но этот вопрос значительно более глубокий. Необходимо, чтобы акушерское дело, обучение акушерскому делу широко было развернуто и распропагандировано. Нынешние времена таковы, что мы должны поставить обучение акушерскому делу на широкую ногу.
Шаховская записывала всё, что говорил Кашин. В конце она сказала:
— Благодарю вас, профессор. Я непременно передам ваши пожелания Ее Высочеству, а после, надеюсь, приеду к вам уже с результатами.
Они распрощались, и Екатерина спустилась по ступеням, прижимая к груди книжечку. Снаружи неожиданно пошёл мелкий дождь и уже появились лужи. Когда она ступила на нижнюю ступень, нога ее подвернулась, каблук скользнул по ступеньке, Шаховская покачнулась и с тихим вскриком упала. Она старалась не уронить записную книжку, а потому ударилась больно, ибо не могла смягчить удар руками.
— Осторожно! — раздался рядом мужской голос.
К фрейлине подбежал молодой доктор, который, видимо, шел за ней на крыльцо.
— Не шевелитесь. Больно? – спросил он.
— Я… пустяки… — Шаховская отводила глаза. — Просто подвернула.
— ничего себе! Просто подвернула! Ну-ка, позвольте мне вашу лодыжку…
— Я… действительно не нуждаюсь… - начала было Шаховская, покраснев.
— Мне лучше знать, я врач, - ответил незнакомец и незамедлительно, но очень деликатно, ощупал ее лодыжку.
