Одни осуждают смелую девицу, другие — уже тайком шепчут, что в её венах, наверное, течёт кровь самой Жанны д’Арк. А я лишь тихо замечу: любовь, как известно, умеет вершить чудеса похлеще всякой техномагии. И кто знает, быть может, именно эта любовь спасёт и Империю?»
Лиза сидела в небольшой гостиной дома мастера Ермолаева. Она была не одна. Рядом с ней сидел он… Омега… Нет, теперь его звали Матвей и это имя ей очень нравилось.
— Матвей, — тихо произнесла она, словно пробуя на вкус новое слово. И сама улыбнулась: как оно хорошо звучало в её устах, как сразу стало родным.
Он сидел напротив, в кресле, чуть неловко, как всегда, когда оставался с ней наедине. Заметив её улыбку, он тоже чуть улыбнулся.
— Ты так смотришь на меня, будто ждёшь, что я не откликнусь, — сказал он.
— Я ещё не привыкла, — призналась Лиза, смущённо опуская глаза. — Но мне нравится… очень нравится звать тебя Матвеем. Словно всё стало на свои места.
— Когда ты говоришь это, я чувствую… будто действительно существую, — ответил он негромко и серьезно.
—Но ты существуешь! В самом деле существуешь! – воскликнула она. – Какие могут быть сомнения? Тем более, теперь, когда мы… - тут она смешалась, покраснела и опустила глаза.
Он дотронулся пальцами до ее подбородка, заставил поднять лицо и посмотреть на него. Взгляд его был прямым, чистым, и вдруг ей стало трудно дышать.
— Ты ведь всегда существовал, — пробормотала она.
Она протянула руку — и он осторожно, будто боясь сделать лишнее движение, взял её ладонь в свои пальцы. Они были тёплые, нежные, чуть дрожащие…
В комнате воцарилась тишина. Лиза думала о том, что бояться уже нечего и всё очень просто: он — её Матвей.
Он вдруг наклонился — и их губы встретились. Поцелуй был робким, почти детским, но полным нежности и обещания. Лиза почувствовала, как у неё кружится голова, и всё внутри неё наполнилось тихим счастьем, будто сбывалось что-то невозможное.
Когда они отстранились друг от друга, она всё ещё держала его за руку и шептала:
— Матвей…
—Лизонька моя, - ответил он и улыбнулся и стало ясно, что теперь они вдвоём, и никакая сила этого уже не изменит.
Бал, устроенный во дворце в честь бракосочетания царевны Ольги и графа Строганова, на этот раз имел особый оттенок. Траур по царевичу Алексею всё ещё лежал тяжелой тенью на дворе, и потому торжество было хоть и пышным, но заметно сдержанным. Гостей собралось меньше обычного, дамские платья не блистали драгоценными тканями и каменьями, как бывало прежде, а словно подчёркивали печаль последних месяцев: приглушённые оттенки серого, лилового, тёмно-синего, с редкими вкраплениями золота и жемчуга.
Император лично представил новоиспечённого зятя — графа Строганова — двору. Супруг Ольги смущённо кланялся, но держался прямо. Ольга же светилась счастьем.
— Всё-таки странно, — перешептывались аристократки. — Царевна и за какого-то там графа. Что дальше? Елена — за мещанина? А Анна — за крестьянина? Куда катится этот мир!..
— И то сказать, — вторили им мужчины. — Неужто за границей женихов почти не осталось? Европе оскудела наследными принцами и правителями? Каково попрание устоев!
— И когда была их свадьба? – вопрошали третьи. – Почему она прошла тайком? Быть может, имело место какое-то неприличие?
И тут же втихаря строились предположения о том, что царевна согрешила до свадьбы, и надо было прикрыть грех. А согрешила она не со Строгановым, а Строганов лишь взялся ее грех прикрыть… Ох, чего только не наговорили, хорошо, что новобрачные этого не слышали!
Впрочем, злые языки перескакивали и на другую тему.
— А что, — шепнула одна дама другой, — правда ли, что эта Воронцова… ну, та, фрейлина, ухитрилась обручиться с тем самым Матвеем Ермолаевым? Которого ещё недавно считали… андроидом?
— Не просто правда, — фыркнула её собеседница. — Но его теперь в газетах называют чудом науки и церковью подтверждённым человеком. А у нас в обществе любят всё необыкновенное. Так что, пожалуй, она ещё и в моде будет, — закончила она с завистью.
И тут же кто-то принялся рассуждать о том, что танцы при трауре — «сомнительный компромисс между скорбью и весельем». Эти слова никто всерьёз не слушал, но пару шепотков на эту тему расползлось по бальной зале.
Тем временем в зале появился профессор Лимонников, кивая знакомым. Приглашение его на бал вызвало новую волну сплетен: кто-то боле в императорской семье? Или, быть может, новобрачная уже в положении?
Доктор Семашин стоял чуть в стороне, наблюдая за залом и невольно ища глазами фрейлину Екатерину Шаховскую. Она вошла вместе с подругами, сдержанно и элегантно прошла по залу, улыбнулась, заметив его взгляд. Семашин почувствовал, что сердце у него ухнуло куда-то в пятки. А она, кажется, покраснела…
Бал открылся полонезом. Первой парой, разумеется, шли молодые — Ольга и Строганов. За ними — цесаревич с супругой: они выглядели образцом гармонии, и многие не могли отвести от них глаз. Вслед двигались другие пары, и лишь императрица оставалась неподвижной на своем месте, её лицо было грустным, руки сложены на коленях. Все шептались: государыня так и не оправилась после потери сына. Император сидел рядом, молчаливый, но не такой печальный, как супруга.
Когда заиграла мазурка, Семашин, собравшись с духом, подошёл к Шаховской.
— Сударыня, — склонился он неловко, — окажите мне честь станцевать со мною.
— С удовольствием, — ответила Екатерина с лёгкой улыбкой.
Они танцевали, и доктор вдруг почувствовал, что весь блеск дворца исчезает, остаётся только она — лёгкая, живая, добрая. Позже, во время котильона, на который она тоже согласилась, он, краснея и заикаясь, нашёл в себе силы прошептать:
— Екатерина Сергеевна… простите мне мою дерзость… я не граф и не князь, я лишь врач… но… я вас люблю. Позвольте мне… я прошу вашей руки…
Шаховская вскинула на него глаза и просто ответила:
— Да, я согласна.
Семашин едва не оступился от счастья, но она удержала его за руку, улыбнувшись.
Рядом кружилась в танце пара Матвея и Лизы. Они почти не говорили, но это было и не нужно: всё уже было решено между ними, всё уже было сказано.
Цесаревич с женой рано покинули бал, сославшись на усталость. Молодые Ольга и Строганов оставались в центре внимания. Какая-то дама не удержалась и сказала царевне ядовито:
— Странный выбор, ваше высочество. Мы ожидали для вас большего.
Ольга посмотрела даме прямо в глаза и с улыбкой ответила:
— Ах, сударыня, большего мне и не надо. Мне нужен был только он.
И, взяв мужа за руку, улыбнулась так, что всем стало понятно – она абсолютно счастлива.
Этот бал, однако, был не последним в череде праздников. Следующим было событие куда более важное – свадьба.
В доме Воронцовых царило редкое для этого строгого семейства волнение. Анна Павловна бегала из комнаты в комнату, то прижимая к груди кружевной платок, то хватаясь за коробку с лентами. Пётр Васильевич делал вид, что сидит спокойно с газетой, но всякий раз, когда заглядывал в комнату дочери, ронял очки и тут же брался их вытирать. Сама Лиза сидела перед зеркалом, а над её волосами колдовал не кто-нибудь, а сам мсье Рауль, который себя не помнил от счастья! Еще бы, такая невеста, такое приглашение! О, он уже воображал, что о нем напишут в газетах и как он после этой свадьбы станет еще более популярен в столице! От клиентов не станет отбоя!
Платье Лизе шила сама Ламанова. Она опять ругалась на то, что ее торопят, что она не успеет, и Лиза было заикнулась, что согласна и на готовое, но Ламанова… Она чуть не устроила Лизе скандал и белое платье к свадьбе сшили в рекордные сроки. Оно казалось простым: гладкий шёлк, чуть серебристый на свету, немного кружева, изящный силуэт, но в нём была какая-то удивительная чистота и достоинство.
Фату и венок для невесты делала мадам Непперстрем и теперь казалось, что у невесты на голове невесомая дымка, украшенная флердоранжем, который будто бы покрыт росинками, роль коих исполняла мелкая бриллиантовая россыпь.
— Ах, Лизонька, — шептала мать, подправляя фату дочери, когда та полностью уже была одета, — как же я дождалась этого дня… И ведь вспомни, я была права, когда отправляла тебя на Бал Дебютанток! Вспомни, что я говорила тебе тогда!
— Маменька, ну перестаньте, — улыбалась Лиза, - я помню! Всё благодаря вам!
Ну и не обходилось без Глаши. Среди всех этих модисток, куаферов, их помощников, суетилась Глафира, которая положила себе весь день провести с Воронцовыми, тем более что Лиза пригласила ее на само бракосочетание и даже презентовала ей для такого случая нарядное платье. Глаша была в восторге от невесты и от самой себя, боялась измять платье, берегла шляпку и в то же время пыталась во все вмешиваться.
Наконец экипаж подали к подъезду, и Воронцовы, окружённые суетой слуг, отправились ко дворцу. На этот раз всё было особенно торжественно: не просто свадьба, а венчание в церкви Зимнего дворца, да ещё с государем и государыней в роли посажённых родителей — случай почти невиданный для такой скромной семьи, как Воронцовы.
В храме уже собрались гости. Здесь были и вся императорская семья, и счастливые молодожёны Строгановы, и мастер Ермолаев — бледный, но гордый, и фрейлины во главе с Друцкой и Шаховской, и доктор Семашин, который, заметив Екатерину Сергеевну, не сводил с неё глаз.
Церковь Зимнего дворца сверкала золотом и свечами. Всё выглядело почти как во сне. И вот под руку с самим императором в храм вошла Лиза — невеста. Тот шагал неторопливо, сдержанно, но взгляд у него был мягкий и чуть ироничный, словно он хотел подбодрить свою «подопечную».
У алтаря ждал Матвей. Его глаза сияли, и на секунду Лиза не поверила себе самой – неужели это он? Неужели это я иду к нему? Неужели это наша свадьба и это всё взаправду? Не верится… Не верится!
Венчал их сам митрополит Исидор. Для Лизы все прошло как в тумане, поэтому, когда она услышала слова митрополита:
— Жених, целуйте невесту, - то чуть не упала в обморок.
Матвей наклонился и коснулся губ Лизы. И это было просто чудесно.
Анна Павловна уже открыто вытирала глаза платком, а Пётр Васильевич упрямо смотрел себе под ноги, чтобы никто не заметил, как он тоже моргает подозрительно часто.
Гости ахали и перешёптывались:
— Первая невеста империи! — сказала одна дама.
— Да, и она затмила всех, даже дочерей императора, — добавила другая.
Кто-то из молодых людей шепнул приятелю:
— Вот увидишь, это новая эпоха. С нею начнётся иное время.
—А она хорошенькая, - пробормотал какой-то щеголь. – Надо бы свести с ними тесное знакомство…
«А я ей завидую», - мелькнуло в голове у юной царевны Анны, присутствовавшей на венчании. – «Я бы хотела так полюбить…»
И на следующий день газеты вышли с громкими заголовками:
«Первая невеста империи венчается в храме Зимнего дворца»,
«Фрейлина Воронцова затмила даже дочерей императора»,
«Начинается новая эра — эра торжества техномагии!»
В статьях о чем только не говорилось!
Журналисты писали о том, что государь лично вывел невесту под руку, и в этом был особый знак: император словно благословил союз своей волей, возвысив «простую фрейлину» до уровня почти царственной невесты.
Отныне каждая фрейлина могла мечтать не только о выгодной партии, но и о подлинной истории любви, способной взволновать весь мир.
На улицах судачили:
— Да какое счастье! Это всё политика!
— А по мне, так красиво. Хоть раз — свадьба не по расчёту, а по сердцу.
Статья «Фрейлина Воронцова затмила даже дочерей императора» была более пикантная. Автор с восторгом описывал наряд Лизы: скромный белый шёлк, без чрезмерных драгоценностей, зато с тем выражением лица невесты, которое «не купить ни золотом, ни положением». Утверждалось, что даже царевны невольно меркли перед сиянием невесты. В газете утверждалось, что природа и любовь могут создать больше блеска, чем все ювелиры империи.
Автор дерзко утверждал: «И если дочерям монарха не всегда удаётся пленить публику, то фрейлина Воронцова сделала это в один миг — просто сказав своё «да»».
Молодой человек, что читал эту статью вслух в булочной на углу Невского и Литейного, подвергся чуть ли не нападению булочницы, ее помощницы и служанок, покупавших булки к господскому обеду:
— Затмила дочерей? Вот этого государыня, пожалуй, не простит журналистам! – заявила толстая булочница. – И как вы смеете читать вслух этакую гадость! – она размахнулась, и ударила молодого человека рукой, в которой была зажата сайка.
Молодой человек охнул и сбежал, а дамы продолжили.
— А мне кажется, они сами рады, что хоть у кого-то свадьба вышла счастливая, - сказала какая-то романтически настроенная горничная.
— Фрейлина! Затмила царевну! Да где это видано? Мир сходит с ума! – высказалась тощая мещанка, проходившая мима и оставшаяся послушать чтеца.
В гостиных больше обсуждали статью с названием: «Начинается новая эра — эра торжества техномагии!»
Эта статья была самой громкой и спорной. Автор утверждал, что брак Лизы и Матвея Ермолаева — не просто свадьба, а знаковый момент истории Империи. Здесь впервые техномагическое творение (а публика всё равно продолжала называть Матвея «созданием») было признано человеком, супругом, равным всем прочим. Газета уверяла: мы вступаем в новый век, когда техномагия перестанет быть лишь служанкой науки и военной мощи, а станет частью самой человеческой жизни.
«Если сегодня андроид признан человеком, — писал автор, — то завтра никто не усомнится, что техномагия способна не только создавать машины, но и возрождать души».
Эта во всех смыслах передовая статья тоже вызвала много замечаний. Дворник, который слушал под окном, как инженер Арендт читает вслух статью друзьям, во всеуслышание заявил:
— Эра техномагии? Да я вчера самовар починить не мог, а они — эра!
Раздавшийся хохот был ему ответом.
— Нет, ну, если даже император благословил… значит, так тому и быть, - ответил дворнику инженер, выглянув в окно.
— Поглядите: ещё лет пять — и мы будем жениться на механических барышнях. Вот смеху-то будет! – заявил молодой человек в широком кепи, что проходил в этот момент мимо.
— А вы смейтесь, смейтесь. А может, оно и правда к лучшему. Видно, что этот Ермолаев не железка, а человек, - неожиданно заключил дворник под всеобщий дружный хохот.
А венцом газетной вакханалии стала колонка княгини N. Статья называлась «Письма из гостиной».
«Ах, милые мои читательницы (и не сомневаюсь, тайком и читатели мужескаго пола), столица ещё не успела обсохнуть от слёз по утерянному наследнику, как уже омылась новыми сияющими росами — от венчания, какого не видывала Империя.
Фрейлина Елизавета Воронцова стала супругой Матвея Ермолаева, а к алтарю ее под руку вес сам император.
Наряд невесты был столь скромен, что о нём судачат уже третий день: то ли нежность, то ли дерзкая мода нового века, где белый шёлк затмевает любые драгоценные камни. Жених же — человек, о котором судачили не меньше, чем о самой свадьбе: «бывший андроид», «новый Адам», «чудо техномагии» — что только не говорили. А я позволю себе сказать прямо: в его глазах было столько света и смущения, что, право, всякая девушка на месте фрейлины сказала бы «да».
Сплетни? О, куда же без них. Одни шепчут, будто государь хотел показать, что новая эпоха открыта — и начинается она с Матвея Ермолаева.
Лиза сидела в небольшой гостиной дома мастера Ермолаева. Она была не одна. Рядом с ней сидел он… Омега… Нет, теперь его звали Матвей и это имя ей очень нравилось.
— Матвей, — тихо произнесла она, словно пробуя на вкус новое слово. И сама улыбнулась: как оно хорошо звучало в её устах, как сразу стало родным.
Он сидел напротив, в кресле, чуть неловко, как всегда, когда оставался с ней наедине. Заметив её улыбку, он тоже чуть улыбнулся.
— Ты так смотришь на меня, будто ждёшь, что я не откликнусь, — сказал он.
— Я ещё не привыкла, — призналась Лиза, смущённо опуская глаза. — Но мне нравится… очень нравится звать тебя Матвеем. Словно всё стало на свои места.
— Когда ты говоришь это, я чувствую… будто действительно существую, — ответил он негромко и серьезно.
—Но ты существуешь! В самом деле существуешь! – воскликнула она. – Какие могут быть сомнения? Тем более, теперь, когда мы… - тут она смешалась, покраснела и опустила глаза.
Он дотронулся пальцами до ее подбородка, заставил поднять лицо и посмотреть на него. Взгляд его был прямым, чистым, и вдруг ей стало трудно дышать.
— Ты ведь всегда существовал, — пробормотала она.
Она протянула руку — и он осторожно, будто боясь сделать лишнее движение, взял её ладонь в свои пальцы. Они были тёплые, нежные, чуть дрожащие…
В комнате воцарилась тишина. Лиза думала о том, что бояться уже нечего и всё очень просто: он — её Матвей.
Он вдруг наклонился — и их губы встретились. Поцелуй был робким, почти детским, но полным нежности и обещания. Лиза почувствовала, как у неё кружится голова, и всё внутри неё наполнилось тихим счастьем, будто сбывалось что-то невозможное.
Когда они отстранились друг от друга, она всё ещё держала его за руку и шептала:
— Матвей…
—Лизонька моя, - ответил он и улыбнулся и стало ясно, что теперь они вдвоём, и никакая сила этого уже не изменит.
Глава 22
Бал, устроенный во дворце в честь бракосочетания царевны Ольги и графа Строганова, на этот раз имел особый оттенок. Траур по царевичу Алексею всё ещё лежал тяжелой тенью на дворе, и потому торжество было хоть и пышным, но заметно сдержанным. Гостей собралось меньше обычного, дамские платья не блистали драгоценными тканями и каменьями, как бывало прежде, а словно подчёркивали печаль последних месяцев: приглушённые оттенки серого, лилового, тёмно-синего, с редкими вкраплениями золота и жемчуга.
Император лично представил новоиспечённого зятя — графа Строганова — двору. Супруг Ольги смущённо кланялся, но держался прямо. Ольга же светилась счастьем.
— Всё-таки странно, — перешептывались аристократки. — Царевна и за какого-то там графа. Что дальше? Елена — за мещанина? А Анна — за крестьянина? Куда катится этот мир!..
— И то сказать, — вторили им мужчины. — Неужто за границей женихов почти не осталось? Европе оскудела наследными принцами и правителями? Каково попрание устоев!
— И когда была их свадьба? – вопрошали третьи. – Почему она прошла тайком? Быть может, имело место какое-то неприличие?
И тут же втихаря строились предположения о том, что царевна согрешила до свадьбы, и надо было прикрыть грех. А согрешила она не со Строгановым, а Строганов лишь взялся ее грех прикрыть… Ох, чего только не наговорили, хорошо, что новобрачные этого не слышали!
Впрочем, злые языки перескакивали и на другую тему.
— А что, — шепнула одна дама другой, — правда ли, что эта Воронцова… ну, та, фрейлина, ухитрилась обручиться с тем самым Матвеем Ермолаевым? Которого ещё недавно считали… андроидом?
— Не просто правда, — фыркнула её собеседница. — Но его теперь в газетах называют чудом науки и церковью подтверждённым человеком. А у нас в обществе любят всё необыкновенное. Так что, пожалуй, она ещё и в моде будет, — закончила она с завистью.
И тут же кто-то принялся рассуждать о том, что танцы при трауре — «сомнительный компромисс между скорбью и весельем». Эти слова никто всерьёз не слушал, но пару шепотков на эту тему расползлось по бальной зале.
Тем временем в зале появился профессор Лимонников, кивая знакомым. Приглашение его на бал вызвало новую волну сплетен: кто-то боле в императорской семье? Или, быть может, новобрачная уже в положении?
Доктор Семашин стоял чуть в стороне, наблюдая за залом и невольно ища глазами фрейлину Екатерину Шаховскую. Она вошла вместе с подругами, сдержанно и элегантно прошла по залу, улыбнулась, заметив его взгляд. Семашин почувствовал, что сердце у него ухнуло куда-то в пятки. А она, кажется, покраснела…
Бал открылся полонезом. Первой парой, разумеется, шли молодые — Ольга и Строганов. За ними — цесаревич с супругой: они выглядели образцом гармонии, и многие не могли отвести от них глаз. Вслед двигались другие пары, и лишь императрица оставалась неподвижной на своем месте, её лицо было грустным, руки сложены на коленях. Все шептались: государыня так и не оправилась после потери сына. Император сидел рядом, молчаливый, но не такой печальный, как супруга.
Когда заиграла мазурка, Семашин, собравшись с духом, подошёл к Шаховской.
— Сударыня, — склонился он неловко, — окажите мне честь станцевать со мною.
— С удовольствием, — ответила Екатерина с лёгкой улыбкой.
Они танцевали, и доктор вдруг почувствовал, что весь блеск дворца исчезает, остаётся только она — лёгкая, живая, добрая. Позже, во время котильона, на который она тоже согласилась, он, краснея и заикаясь, нашёл в себе силы прошептать:
— Екатерина Сергеевна… простите мне мою дерзость… я не граф и не князь, я лишь врач… но… я вас люблю. Позвольте мне… я прошу вашей руки…
Шаховская вскинула на него глаза и просто ответила:
— Да, я согласна.
Семашин едва не оступился от счастья, но она удержала его за руку, улыбнувшись.
Рядом кружилась в танце пара Матвея и Лизы. Они почти не говорили, но это было и не нужно: всё уже было решено между ними, всё уже было сказано.
Цесаревич с женой рано покинули бал, сославшись на усталость. Молодые Ольга и Строганов оставались в центре внимания. Какая-то дама не удержалась и сказала царевне ядовито:
— Странный выбор, ваше высочество. Мы ожидали для вас большего.
Ольга посмотрела даме прямо в глаза и с улыбкой ответила:
— Ах, сударыня, большего мне и не надо. Мне нужен был только он.
И, взяв мужа за руку, улыбнулась так, что всем стало понятно – она абсолютно счастлива.
Этот бал, однако, был не последним в череде праздников. Следующим было событие куда более важное – свадьба.
В доме Воронцовых царило редкое для этого строгого семейства волнение. Анна Павловна бегала из комнаты в комнату, то прижимая к груди кружевной платок, то хватаясь за коробку с лентами. Пётр Васильевич делал вид, что сидит спокойно с газетой, но всякий раз, когда заглядывал в комнату дочери, ронял очки и тут же брался их вытирать. Сама Лиза сидела перед зеркалом, а над её волосами колдовал не кто-нибудь, а сам мсье Рауль, который себя не помнил от счастья! Еще бы, такая невеста, такое приглашение! О, он уже воображал, что о нем напишут в газетах и как он после этой свадьбы станет еще более популярен в столице! От клиентов не станет отбоя!
Платье Лизе шила сама Ламанова. Она опять ругалась на то, что ее торопят, что она не успеет, и Лиза было заикнулась, что согласна и на готовое, но Ламанова… Она чуть не устроила Лизе скандал и белое платье к свадьбе сшили в рекордные сроки. Оно казалось простым: гладкий шёлк, чуть серебристый на свету, немного кружева, изящный силуэт, но в нём была какая-то удивительная чистота и достоинство.
Фату и венок для невесты делала мадам Непперстрем и теперь казалось, что у невесты на голове невесомая дымка, украшенная флердоранжем, который будто бы покрыт росинками, роль коих исполняла мелкая бриллиантовая россыпь.
— Ах, Лизонька, — шептала мать, подправляя фату дочери, когда та полностью уже была одета, — как же я дождалась этого дня… И ведь вспомни, я была права, когда отправляла тебя на Бал Дебютанток! Вспомни, что я говорила тебе тогда!
— Маменька, ну перестаньте, — улыбалась Лиза, - я помню! Всё благодаря вам!
Ну и не обходилось без Глаши. Среди всех этих модисток, куаферов, их помощников, суетилась Глафира, которая положила себе весь день провести с Воронцовыми, тем более что Лиза пригласила ее на само бракосочетание и даже презентовала ей для такого случая нарядное платье. Глаша была в восторге от невесты и от самой себя, боялась измять платье, берегла шляпку и в то же время пыталась во все вмешиваться.
Наконец экипаж подали к подъезду, и Воронцовы, окружённые суетой слуг, отправились ко дворцу. На этот раз всё было особенно торжественно: не просто свадьба, а венчание в церкви Зимнего дворца, да ещё с государем и государыней в роли посажённых родителей — случай почти невиданный для такой скромной семьи, как Воронцовы.
В храме уже собрались гости. Здесь были и вся императорская семья, и счастливые молодожёны Строгановы, и мастер Ермолаев — бледный, но гордый, и фрейлины во главе с Друцкой и Шаховской, и доктор Семашин, который, заметив Екатерину Сергеевну, не сводил с неё глаз.
Церковь Зимнего дворца сверкала золотом и свечами. Всё выглядело почти как во сне. И вот под руку с самим императором в храм вошла Лиза — невеста. Тот шагал неторопливо, сдержанно, но взгляд у него был мягкий и чуть ироничный, словно он хотел подбодрить свою «подопечную».
У алтаря ждал Матвей. Его глаза сияли, и на секунду Лиза не поверила себе самой – неужели это он? Неужели это я иду к нему? Неужели это наша свадьба и это всё взаправду? Не верится… Не верится!
Венчал их сам митрополит Исидор. Для Лизы все прошло как в тумане, поэтому, когда она услышала слова митрополита:
— Жених, целуйте невесту, - то чуть не упала в обморок.
Матвей наклонился и коснулся губ Лизы. И это было просто чудесно.
Анна Павловна уже открыто вытирала глаза платком, а Пётр Васильевич упрямо смотрел себе под ноги, чтобы никто не заметил, как он тоже моргает подозрительно часто.
Гости ахали и перешёптывались:
— Первая невеста империи! — сказала одна дама.
— Да, и она затмила всех, даже дочерей императора, — добавила другая.
Кто-то из молодых людей шепнул приятелю:
— Вот увидишь, это новая эпоха. С нею начнётся иное время.
—А она хорошенькая, - пробормотал какой-то щеголь. – Надо бы свести с ними тесное знакомство…
«А я ей завидую», - мелькнуло в голове у юной царевны Анны, присутствовавшей на венчании. – «Я бы хотела так полюбить…»
И на следующий день газеты вышли с громкими заголовками:
«Первая невеста империи венчается в храме Зимнего дворца»,
«Фрейлина Воронцова затмила даже дочерей императора»,
«Начинается новая эра — эра торжества техномагии!»
В статьях о чем только не говорилось!
Журналисты писали о том, что государь лично вывел невесту под руку, и в этом был особый знак: император словно благословил союз своей волей, возвысив «простую фрейлину» до уровня почти царственной невесты.
Отныне каждая фрейлина могла мечтать не только о выгодной партии, но и о подлинной истории любви, способной взволновать весь мир.
На улицах судачили:
— Да какое счастье! Это всё политика!
— А по мне, так красиво. Хоть раз — свадьба не по расчёту, а по сердцу.
Статья «Фрейлина Воронцова затмила даже дочерей императора» была более пикантная. Автор с восторгом описывал наряд Лизы: скромный белый шёлк, без чрезмерных драгоценностей, зато с тем выражением лица невесты, которое «не купить ни золотом, ни положением». Утверждалось, что даже царевны невольно меркли перед сиянием невесты. В газете утверждалось, что природа и любовь могут создать больше блеска, чем все ювелиры империи.
Автор дерзко утверждал: «И если дочерям монарха не всегда удаётся пленить публику, то фрейлина Воронцова сделала это в один миг — просто сказав своё «да»».
Молодой человек, что читал эту статью вслух в булочной на углу Невского и Литейного, подвергся чуть ли не нападению булочницы, ее помощницы и служанок, покупавших булки к господскому обеду:
— Затмила дочерей? Вот этого государыня, пожалуй, не простит журналистам! – заявила толстая булочница. – И как вы смеете читать вслух этакую гадость! – она размахнулась, и ударила молодого человека рукой, в которой была зажата сайка.
Молодой человек охнул и сбежал, а дамы продолжили.
— А мне кажется, они сами рады, что хоть у кого-то свадьба вышла счастливая, - сказала какая-то романтически настроенная горничная.
— Фрейлина! Затмила царевну! Да где это видано? Мир сходит с ума! – высказалась тощая мещанка, проходившая мима и оставшаяся послушать чтеца.
В гостиных больше обсуждали статью с названием: «Начинается новая эра — эра торжества техномагии!»
Эта статья была самой громкой и спорной. Автор утверждал, что брак Лизы и Матвея Ермолаева — не просто свадьба, а знаковый момент истории Империи. Здесь впервые техномагическое творение (а публика всё равно продолжала называть Матвея «созданием») было признано человеком, супругом, равным всем прочим. Газета уверяла: мы вступаем в новый век, когда техномагия перестанет быть лишь служанкой науки и военной мощи, а станет частью самой человеческой жизни.
«Если сегодня андроид признан человеком, — писал автор, — то завтра никто не усомнится, что техномагия способна не только создавать машины, но и возрождать души».
Эта во всех смыслах передовая статья тоже вызвала много замечаний. Дворник, который слушал под окном, как инженер Арендт читает вслух статью друзьям, во всеуслышание заявил:
— Эра техномагии? Да я вчера самовар починить не мог, а они — эра!
Раздавшийся хохот был ему ответом.
— Нет, ну, если даже император благословил… значит, так тому и быть, - ответил дворнику инженер, выглянув в окно.
— Поглядите: ещё лет пять — и мы будем жениться на механических барышнях. Вот смеху-то будет! – заявил молодой человек в широком кепи, что проходил в этот момент мимо.
— А вы смейтесь, смейтесь. А может, оно и правда к лучшему. Видно, что этот Ермолаев не железка, а человек, - неожиданно заключил дворник под всеобщий дружный хохот.
А венцом газетной вакханалии стала колонка княгини N. Статья называлась «Письма из гостиной».
«Ах, милые мои читательницы (и не сомневаюсь, тайком и читатели мужескаго пола), столица ещё не успела обсохнуть от слёз по утерянному наследнику, как уже омылась новыми сияющими росами — от венчания, какого не видывала Империя.
Фрейлина Елизавета Воронцова стала супругой Матвея Ермолаева, а к алтарю ее под руку вес сам император.
Наряд невесты был столь скромен, что о нём судачат уже третий день: то ли нежность, то ли дерзкая мода нового века, где белый шёлк затмевает любые драгоценные камни. Жених же — человек, о котором судачили не меньше, чем о самой свадьбе: «бывший андроид», «новый Адам», «чудо техномагии» — что только не говорили. А я позволю себе сказать прямо: в его глазах было столько света и смущения, что, право, всякая девушка на месте фрейлины сказала бы «да».
Сплетни? О, куда же без них. Одни шепчут, будто государь хотел показать, что новая эпоха открыта — и начинается она с Матвея Ермолаева.
