типографской машинкой и станком, где он начинал, а сейчас … И не успев додумать фразу, впрочем, о чем бы он не начинал, заканчивал мысль он неизменно похвалой самого себя, хотя сейчас едва ли это было важно, словом он потянул ручку двери на себя, как вдруг от гулкого удара едва не потерял равновесие, а нечто, абсолютно не издав ни звука, провальсировало словно заводной волчок, аккурат до последней ступеньки, а потом кубарем скатилось с лестницы, ему даже показалось, что в ворохе падающих листов бумаги он успел рассмотреть пару женских ног и кремовые панталоны, хотя может все это ему лишь привиделось.
Растерявшись от неожиданности, Аркадий Вениаминович, к счастью, быстро пришел в себя и поспешил даме на помощь. Это оказалось вполне миловидная юная барышня, хотя может и не совсем юная, в полумраке, поди разбери, однако несмотря на плохое освещение, тот факт, что ее щеки, горели красным пламенем, не вызывал никаких сомнений. Она сделала неудачную попытку подняться, после чего в нежно-голубых глазах появилось отчаяние, что не могло не растопить душу истинного джентльмена, а Аркадий Вениаминович, конечно же, считал себя истинным джентльменом. Словом, в рыцарском порыве он предложил ей руку, и с любезностью, на которую только был способен, заговорил нежным голосом слаще елея:
– Милая барышня, мне право слово так неудобно, простите меня великодушно, даже если я не виноват, разрешите вам помочь, но ей Богу, вы так стремительно выскочили из двери, едва ли кто-то мог бы предугадать … – Он рассчитывал, что сейчас барышня растает, и от его помощи, и от того как он галантен и обворожителен, и уже предвкушал насладиться женским восхищением в ответ, к коему, сказать по чести, был приучен, но вновь был сбит с толку, ничуть не меньше чем минуту назад был сбит с ног ею самой.
Девушка не только не воспользовалась предложенной рукой, но даже не удосужилась ответить, вместо этого она в одно мгновение поднялась, деловито отряхнулась, чуть сморщила носик, потерла колено, а затем гневно воззрилась на него.
– Вы стоите на моей рукописи… – сквозь зубы процедила она.
– Что? – опешил Капитанов.
– Рукопись! – и она устремила руки вниз.
Он удивленно посмотрел на то место, куда указывает разъяренная барышня, поняв, что стоит на пачке уже порядком намокших и грязных бумаг, испуганно попятился, и вновь посмотрел на нее, но уже без прежней уверенности в себе.
Девушка с отчаянным рвением принялась собирать уже не белые листы бумаги, исписанные мелким каллиграфическим девичьим почерком, которые ветер норовил унести и запрятать во дворы, верно, чтобы в минуты затишья прочесть их.
Во время сбора бумажного урожая, девушка не только не обращала на него внимание, но и без всякого стеснения, что-то разъяренно бубнила себе под нос, едва ли он мог разобрать все, что та говорила, но то, что он услышал, заставило его покраснеть. Мало того, что ею было произнесено такое огромное количество слов, которые употреблялись взрослыми мужчинами разве что в кабаке на пристани, так в довершении ко всему некоторые из них он вообще услышал впервые, это в свои то почти сорок лет, но самое большое потрясение, настигло его тогда, когда он понял, что все эти слова, были адресованы не кому иному, как ему и его издательству.
Он переводил взгляд с оставшихся на снегу листов рукописи, на разъярённую девушку, затем вновь на листы, и снова на нее, быстро соединив все события минувших десяти минут воедино понял… По всей видимости, девушка, не иначе как начинающий автор, а гнев, заставивший ее кубарем скатиться по лестнице, был вызван ничем иным, как результатом полученного отказа.
Сообразив, что к чему, он как всегда остался чрезвычайно собой доволен, хотя, конечно, вместе с тем немного огорчен, узнав, что его мир, держащийся на убеждении, что все его уважают, почитают и прислушиваются, словно на трех китах, немного пошатнулся. Впрочем, несмотря на смешанные чувства, так похожие на легкое щекотание внутри, отбросив тень сомнений, Аркадий Вениаминович принялся помогать девушке, расторопно собирая разбросанные тут и там листы бумаги, впрочем, не слишком заботясь об их нумерации.
Отчего то, он и сам не мог понять причину, ему отчаянно захотелось заслужить ее расположение, так что, собрав, все, что лежало под ногами, и даже больше, пару раз побегав туда-сюда, за теми листами, которые, словно намереваясь обрести свободу, уверовали, что они птицы, и по зову то ли сердца, то ли ветра, стремились ввысь, но были пойманы и отправлены к своим менее удачливым собратьям. Он гордо протянул девушке свой улов, и дружелюбно улыбнулся. Их руки, на миг соприкоснулись, и он не без сочувствия заметил, что ладошка барышни холодна, словно лед.
– Спасибо, – уже мягче ответила она и пристально посмотрела ему прямо в глаза. Алые губки, сложенные в бантик, изогнулись в очаровательной улыбке.
От этой улыбки, Аркадий Вениаминович вдруг почувствовал себя и опьяненным, и поглупевшим, и податливым, и мягким, словно растопленный жарким огнем воск.
– Милая барышня, к сожалению, не знаю Вашего имени, разрешите полюбопытствовать…, – проблеял он словно неокрепший, и с трудом стоящий на льду барашек. – Ну что за напасть нашла на него, ведет себя, как новорожденный, - подумал Капитанов, – едва ли он сам мог объяснить, что с ним такое происходит.
– Фелицата Александровна, – ответила девушка, сначала дружелюбно, затем стала меняться в лице, и вот опять метаморфоза: милая девушка начала превращаться в разъярённую фурию, ноздри гневно раздуваются, глаза сощурились, он готов был поклясться, что каждый волосок на ее прекрасном миниатюрном теле, встал дыбом как у кошки.
– Разрешите теперь мне полюбопытствовать, уж не работаете ли вы, сударь, в «Товариществе скоропечатни А.В. Капитанова»? – злобно пропищала она.
Аркадий Вениаминович не был робкого десятка, но лишь до той поры, пока не встретил Фелицату Александровну, так что, руководствуясь не только желанием понравиться барышне, но и инстинктом самосохранения, немного попятился назад, а затем заявил:
– Ну что Вы, и пес бы не стал, такую дрянную контору охранять, я право слово здесь по делу, я стряпчий, А-а-а-анатолий Ва-ва-а-аалентинович Кка-ка-ка-ка-капитОнов, (у-у-у-уф, выдохнул Капитанов, не то чтобы ему первый раз в жизни пришлось солгать, но никогда прежде врать не было так тяжело). – Я знаете ли, забыл по рассеянности некие важные бумаги, по одному конфиденциальному делу, оттого и не могу сказать по какому, вот и воротился. А как Вы здесь оказались прелестная барышня, в столь поздний час?
Фелицата посмотрела на него лукаво и засмеялась, толи ей комплимент пришелся по вкусу, то ли негативная оценка издательства, словно бальзам на душу, но взгляд стал гораздо благосклоннее.
Мужчина и правда пришелся Фелицате по нраву, хотя и вид имел слегка жуликоватый, впрочем, какой стряпчий не имеет жуликоватый вид. Может все дело в его ловко подкрученных рыжих усах, или хитрых и умных черных глазах, а может тому виной этот крупный нос с горбинкой, впрочем, какое это уже имело значение, когда амур за спиной решил сыграть в старую как мир игру.
Легкое сомнение кольнуло Фелицату где-то в районе подреберья, уж не слишком ли дорого одет этот стряпчий, и не слишком ли роскошен его синий сюртук из толстого, но нежного английского сукна, но думать не хотелось, да уже и не моглось.
– Ох, Анатолий Валентинович, как я здесь очутилась, как я здесь очутилась, хм… верно по наивности, так как самонадеянно полагала, что за громким именем скрывается и честь и правда, но не найдя ни того ни другого лишь ушиблась, – и мило нахмурив носик потерла правую ягодицу, отчего Аркадий Вениаминович судорожно сглотнул, но не проронил ни слова. Однако Фелицата, не обратив на это ни малейшего внимания, продолжила: – Едва ли Господин Капитанов может претендовать на такую благородную фамилию, с таким высоким званием. Как же, Капитанов он! Матросов он! Не больше! А паруса его ржавой бригантины тянет команда слепых глупцов!
– Г-г-гребцов? – заикаясь, переспросил он.
– ГЛУПЦОВ! – отчеканила Фелицата. – Именно они сбивают его посудину с правильного курса. – Все это барышня сказала, хотя и впопыхах, но твердо и уверенно, к тому же сии умозаключения дискуссии не подразумевали, а должны были быть приняты собеседником за истину, и как нечто самой собой разумеющееся.
Аркадий Вениаминович, получив столь не лестный отзыв о своем издательстве, чуть не пошатнулась, словно от боксерского удара, нанесенное точно в солнечное сплетение. Сперва он даже хотел было что-то резко возразить, но вовремя спохватился и смолчал, нервно теребя свой пышный рыжий ус.
– Позвольте же, чем же они Вас так обидели, хотя я бывал здесь не часто, и знаю работников лишь поверхностно, но все они производили пример людей трудолюбивых и порядочных, я и представить не могу, как и чем они могли вас оскорбить, Вас столь хрупкое и нежное создание… Ей Богу, в толк не возьму, – спросил он, с трудом сдерживая, съедающее его любопытство. – Не томите же, расскажите, что же вызвало Ваш гнев? – не унимался Капитанов, – он даже поддался вперед, не желая потерять ни одного ценного слова.
– Не важно, – махнула рукой Фелицата, она только сейчас, когда гнев начал стихать, а ярость перегорела, словно хворост в камине, ощутила как холод вновь начал пробирать ее до костей. Она зябко поежилась, осознавая, что в довершении ко всему еще и повредила колено. Словом, запал прошел, и теперь она почувствовала себя опустошенной, несчастной и одинокой, стоя посередине замерзшей мостовой с совершенно незнакомым человеком, на которого, зачем то выплеснула весь свой гнев, о чем теперь отчаянно жалела.
– Простите меня великодушно, Анатолий Валентинович, барышне не пристало давать волю гневу, да еще и перед ни в чем не повинным человеком. Слава Богу, свидетели этой позорной сцены лишь Я, Вы и звезды. Но вы я чувствую, я знаю, Господин благородный, стало быть, и в будущем ни словом, ни намеком не обмолвитесь никому о том, что произошло здесь и сейчас. Но мне пора, простите, что вот так вылетела из двери…
– Даже не берите в голову, – перебил ее Капитанов. Видя, как она зябко переминается с ноги на ногу, простил ей в одночасье и Матросова, и Ржавую бригантину, словом все, что она наговорила в порыве гнева, вольно или невольно. – Позвольте мне вас довести, далеко ли вы живете, мой извозчик…, – и он сразу осекся. – Мой хозяин, представляет мне извозчика, и не слукавлю, если скажу, что он находится до определенного часа в полном моем распоряжении, право слово, как карета для золушки. Позвольте же, мне сослужить вам хотя бы малую службу, монетой не возьму, но по дороге, обещаете рассказать мне историю, чем же вас обидели, в этой презренной типографии, ведь это место и издательством то не назовешь, – продолжил он. Казалось еще минуту, и он сам воспылает неприязнью к своему же собственному детищу. – Тем более, так редко, бывает, чтобы между незнакомыми людьми, вот так в одночасье, возникает и доверие и понимание, это ли не ценно… – заключил Капитанов.
Фелицата с благоговением посмотрела на этого высокого Господина, в свете газовых фонарей, казалось, его усы начали отливать золотом, а над головой засветился нимб. И отбросив все сомнения, она согласилась принять столь великодушное предложение, тем более возвращаться пешком одной в такой холод совсем не хотелось.
Давно Фелицата не ездила в столь роскошном экипаже, Анатолий Валентинович был обходителен и любезен, укрыл ей ноги меховой накидкой, окружил ее таким вниманием и такой заботой, что разомлев, она почувствовала себя настолько свободно, насколько чувствовала себя свободной на диване у своего батюшки под вышитым маменькиным пледом.
Ход лошади был неспешный, улицы Петербурга были запружены повозками, неторопливыми и медлительными конками, телегами, бричками, и еще бог весть чем, и конечно же пешеходами, которые будто муравьи сновали везде и всюду. Торопи не торопи лошадей, а быстрее не поедешь, впрочем, пассажиры этого экипажа были тому только рады.
– Фелицата Александровна, помнится, вы обещали мне рассказать, что за злоключение с вами произошло. Кто Вас обидел, не томите же. Как жаль, порой, что былые времена прошли, ежели узнаю, что с вами поступили недостойно, ей Богу, возьмусь за шпагу, – высокопарно заявил Капитанов, и кажется сам в это уверовал.
Фелицата весело засмеялась, польщенная столь пылким порывом.
– Полно Вам Анатолий Валентинович, разве же меня можно обидеть, вы за меня можете не волноваться, не тот я человек, который себя в обиду даст, – хвастливо заявила Фелицата, словно и не она час назад задыхалась от гнева и едва ли не готова была расплакаться прямо на виду у этого почтенного, но незнакомого господина. В глубине сознания внутренний голос, шепнул ей, что барышня должна быть и скромной и кроткой, и еще Бог весть какой, но Фелицата редко слушала свой внутренний голос, не стала она слушать его и в этот раз, и продолжила: – Я знаете ли, Анатолий Валентинович, писательница, на моем счету уже несколько рассказов и повесть и романы…. – зачем то соврала Фелицата. – И хотя мое имя известно лишь в малых кругах, однако я получила множество хвалебных отзывов, так что, отказ этого «скромного» и «небольшого» издательства, не мог меня расстроить, скорее он не имел для меня никакого значения, – словно это не она час назад кубарем скатилась с лестницы издательства. И как часто бывает рассказ, начавшийся с маленькой лжи, превратился в целый роман обмана, но Фелицату было уже не остановить.
– Даже так? – удивленно переспросил Капитанов. Аркадий Вениаминович смотрел с полуулыбкой на всю это наивную браваду, на губки сложенные бантиком и лихорадочный блеск голубых как весеннее солнце глаз, пунцовые не то от гнева, не то от мороза щеки и понимал, что готов слушать эту глупую нелепицу и час и два, а может и целую вечность.
– Обидно лишь одно, – продолжила Фелицата, – нет, не отказ, как вы наверняка поспешили подумать, обидно, что они даже не читали мою рукопись! – воскликнула она, не в силах больше сдерживать свой гнев, но быстро спохватилась и заключила: – Впрочем, едва ли мне до них есть дело.
– Не читали???? – искренне удивился Аркадий Вениаминович. – Разрешите полюбопытствовать, с чего вы это решили? Может вы ошибаетесь?
– Нисколько, ни тени сомнения! Не читали! Уж поверьте! И понять это было не сложно! – воскликнула Фелицата. Она, конечно же, умолчала, о том с чего все началось, и о варенье, впервые пролитом на рукопись и о том, что «Товарищество скоропечатни А.В. Капитанова» было уже десятым издательством куда она нанесла визит. Словом, она опустила все факты, которые бы выставили ее в дурном свете, а изложила лишь саму суть событий, не забыв упоминать как она умна, и сообразительна, и как она ловко склеила листы рукописи, которые и позволили ей понять, что никто не удосужился ее даже прочитать. Кроме того, редактор издательства, был так самоуверен и недружелюбен, что даже не попытался скрыть сей постыдный факт.
– Так, так…, – все что смог сказать, сбитый с толку Капитанов. – Чего-чего, а такой развязки он не ожидал.
Растерявшись от неожиданности, Аркадий Вениаминович, к счастью, быстро пришел в себя и поспешил даме на помощь. Это оказалось вполне миловидная юная барышня, хотя может и не совсем юная, в полумраке, поди разбери, однако несмотря на плохое освещение, тот факт, что ее щеки, горели красным пламенем, не вызывал никаких сомнений. Она сделала неудачную попытку подняться, после чего в нежно-голубых глазах появилось отчаяние, что не могло не растопить душу истинного джентльмена, а Аркадий Вениаминович, конечно же, считал себя истинным джентльменом. Словом, в рыцарском порыве он предложил ей руку, и с любезностью, на которую только был способен, заговорил нежным голосом слаще елея:
– Милая барышня, мне право слово так неудобно, простите меня великодушно, даже если я не виноват, разрешите вам помочь, но ей Богу, вы так стремительно выскочили из двери, едва ли кто-то мог бы предугадать … – Он рассчитывал, что сейчас барышня растает, и от его помощи, и от того как он галантен и обворожителен, и уже предвкушал насладиться женским восхищением в ответ, к коему, сказать по чести, был приучен, но вновь был сбит с толку, ничуть не меньше чем минуту назад был сбит с ног ею самой.
Девушка не только не воспользовалась предложенной рукой, но даже не удосужилась ответить, вместо этого она в одно мгновение поднялась, деловито отряхнулась, чуть сморщила носик, потерла колено, а затем гневно воззрилась на него.
– Вы стоите на моей рукописи… – сквозь зубы процедила она.
– Что? – опешил Капитанов.
– Рукопись! – и она устремила руки вниз.
Он удивленно посмотрел на то место, куда указывает разъяренная барышня, поняв, что стоит на пачке уже порядком намокших и грязных бумаг, испуганно попятился, и вновь посмотрел на нее, но уже без прежней уверенности в себе.
Девушка с отчаянным рвением принялась собирать уже не белые листы бумаги, исписанные мелким каллиграфическим девичьим почерком, которые ветер норовил унести и запрятать во дворы, верно, чтобы в минуты затишья прочесть их.
Во время сбора бумажного урожая, девушка не только не обращала на него внимание, но и без всякого стеснения, что-то разъяренно бубнила себе под нос, едва ли он мог разобрать все, что та говорила, но то, что он услышал, заставило его покраснеть. Мало того, что ею было произнесено такое огромное количество слов, которые употреблялись взрослыми мужчинами разве что в кабаке на пристани, так в довершении ко всему некоторые из них он вообще услышал впервые, это в свои то почти сорок лет, но самое большое потрясение, настигло его тогда, когда он понял, что все эти слова, были адресованы не кому иному, как ему и его издательству.
Он переводил взгляд с оставшихся на снегу листов рукописи, на разъярённую девушку, затем вновь на листы, и снова на нее, быстро соединив все события минувших десяти минут воедино понял… По всей видимости, девушка, не иначе как начинающий автор, а гнев, заставивший ее кубарем скатиться по лестнице, был вызван ничем иным, как результатом полученного отказа.
Сообразив, что к чему, он как всегда остался чрезвычайно собой доволен, хотя, конечно, вместе с тем немного огорчен, узнав, что его мир, держащийся на убеждении, что все его уважают, почитают и прислушиваются, словно на трех китах, немного пошатнулся. Впрочем, несмотря на смешанные чувства, так похожие на легкое щекотание внутри, отбросив тень сомнений, Аркадий Вениаминович принялся помогать девушке, расторопно собирая разбросанные тут и там листы бумаги, впрочем, не слишком заботясь об их нумерации.
Отчего то, он и сам не мог понять причину, ему отчаянно захотелось заслужить ее расположение, так что, собрав, все, что лежало под ногами, и даже больше, пару раз побегав туда-сюда, за теми листами, которые, словно намереваясь обрести свободу, уверовали, что они птицы, и по зову то ли сердца, то ли ветра, стремились ввысь, но были пойманы и отправлены к своим менее удачливым собратьям. Он гордо протянул девушке свой улов, и дружелюбно улыбнулся. Их руки, на миг соприкоснулись, и он не без сочувствия заметил, что ладошка барышни холодна, словно лед.
– Спасибо, – уже мягче ответила она и пристально посмотрела ему прямо в глаза. Алые губки, сложенные в бантик, изогнулись в очаровательной улыбке.
От этой улыбки, Аркадий Вениаминович вдруг почувствовал себя и опьяненным, и поглупевшим, и податливым, и мягким, словно растопленный жарким огнем воск.
– Милая барышня, к сожалению, не знаю Вашего имени, разрешите полюбопытствовать…, – проблеял он словно неокрепший, и с трудом стоящий на льду барашек. – Ну что за напасть нашла на него, ведет себя, как новорожденный, - подумал Капитанов, – едва ли он сам мог объяснить, что с ним такое происходит.
– Фелицата Александровна, – ответила девушка, сначала дружелюбно, затем стала меняться в лице, и вот опять метаморфоза: милая девушка начала превращаться в разъярённую фурию, ноздри гневно раздуваются, глаза сощурились, он готов был поклясться, что каждый волосок на ее прекрасном миниатюрном теле, встал дыбом как у кошки.
– Разрешите теперь мне полюбопытствовать, уж не работаете ли вы, сударь, в «Товариществе скоропечатни А.В. Капитанова»? – злобно пропищала она.
Аркадий Вениаминович не был робкого десятка, но лишь до той поры, пока не встретил Фелицату Александровну, так что, руководствуясь не только желанием понравиться барышне, но и инстинктом самосохранения, немного попятился назад, а затем заявил:
– Ну что Вы, и пес бы не стал, такую дрянную контору охранять, я право слово здесь по делу, я стряпчий, А-а-а-анатолий Ва-ва-а-аалентинович Кка-ка-ка-ка-капитОнов, (у-у-у-уф, выдохнул Капитанов, не то чтобы ему первый раз в жизни пришлось солгать, но никогда прежде врать не было так тяжело). – Я знаете ли, забыл по рассеянности некие важные бумаги, по одному конфиденциальному делу, оттого и не могу сказать по какому, вот и воротился. А как Вы здесь оказались прелестная барышня, в столь поздний час?
Фелицата посмотрела на него лукаво и засмеялась, толи ей комплимент пришелся по вкусу, то ли негативная оценка издательства, словно бальзам на душу, но взгляд стал гораздо благосклоннее.
Мужчина и правда пришелся Фелицате по нраву, хотя и вид имел слегка жуликоватый, впрочем, какой стряпчий не имеет жуликоватый вид. Может все дело в его ловко подкрученных рыжих усах, или хитрых и умных черных глазах, а может тому виной этот крупный нос с горбинкой, впрочем, какое это уже имело значение, когда амур за спиной решил сыграть в старую как мир игру.
Легкое сомнение кольнуло Фелицату где-то в районе подреберья, уж не слишком ли дорого одет этот стряпчий, и не слишком ли роскошен его синий сюртук из толстого, но нежного английского сукна, но думать не хотелось, да уже и не моглось.
– Ох, Анатолий Валентинович, как я здесь очутилась, как я здесь очутилась, хм… верно по наивности, так как самонадеянно полагала, что за громким именем скрывается и честь и правда, но не найдя ни того ни другого лишь ушиблась, – и мило нахмурив носик потерла правую ягодицу, отчего Аркадий Вениаминович судорожно сглотнул, но не проронил ни слова. Однако Фелицата, не обратив на это ни малейшего внимания, продолжила: – Едва ли Господин Капитанов может претендовать на такую благородную фамилию, с таким высоким званием. Как же, Капитанов он! Матросов он! Не больше! А паруса его ржавой бригантины тянет команда слепых глупцов!
– Г-г-гребцов? – заикаясь, переспросил он.
– ГЛУПЦОВ! – отчеканила Фелицата. – Именно они сбивают его посудину с правильного курса. – Все это барышня сказала, хотя и впопыхах, но твердо и уверенно, к тому же сии умозаключения дискуссии не подразумевали, а должны были быть приняты собеседником за истину, и как нечто самой собой разумеющееся.
Аркадий Вениаминович, получив столь не лестный отзыв о своем издательстве, чуть не пошатнулась, словно от боксерского удара, нанесенное точно в солнечное сплетение. Сперва он даже хотел было что-то резко возразить, но вовремя спохватился и смолчал, нервно теребя свой пышный рыжий ус.
– Позвольте же, чем же они Вас так обидели, хотя я бывал здесь не часто, и знаю работников лишь поверхностно, но все они производили пример людей трудолюбивых и порядочных, я и представить не могу, как и чем они могли вас оскорбить, Вас столь хрупкое и нежное создание… Ей Богу, в толк не возьму, – спросил он, с трудом сдерживая, съедающее его любопытство. – Не томите же, расскажите, что же вызвало Ваш гнев? – не унимался Капитанов, – он даже поддался вперед, не желая потерять ни одного ценного слова.
– Не важно, – махнула рукой Фелицата, она только сейчас, когда гнев начал стихать, а ярость перегорела, словно хворост в камине, ощутила как холод вновь начал пробирать ее до костей. Она зябко поежилась, осознавая, что в довершении ко всему еще и повредила колено. Словом, запал прошел, и теперь она почувствовала себя опустошенной, несчастной и одинокой, стоя посередине замерзшей мостовой с совершенно незнакомым человеком, на которого, зачем то выплеснула весь свой гнев, о чем теперь отчаянно жалела.
– Простите меня великодушно, Анатолий Валентинович, барышне не пристало давать волю гневу, да еще и перед ни в чем не повинным человеком. Слава Богу, свидетели этой позорной сцены лишь Я, Вы и звезды. Но вы я чувствую, я знаю, Господин благородный, стало быть, и в будущем ни словом, ни намеком не обмолвитесь никому о том, что произошло здесь и сейчас. Но мне пора, простите, что вот так вылетела из двери…
– Даже не берите в голову, – перебил ее Капитанов. Видя, как она зябко переминается с ноги на ногу, простил ей в одночасье и Матросова, и Ржавую бригантину, словом все, что она наговорила в порыве гнева, вольно или невольно. – Позвольте мне вас довести, далеко ли вы живете, мой извозчик…, – и он сразу осекся. – Мой хозяин, представляет мне извозчика, и не слукавлю, если скажу, что он находится до определенного часа в полном моем распоряжении, право слово, как карета для золушки. Позвольте же, мне сослужить вам хотя бы малую службу, монетой не возьму, но по дороге, обещаете рассказать мне историю, чем же вас обидели, в этой презренной типографии, ведь это место и издательством то не назовешь, – продолжил он. Казалось еще минуту, и он сам воспылает неприязнью к своему же собственному детищу. – Тем более, так редко, бывает, чтобы между незнакомыми людьми, вот так в одночасье, возникает и доверие и понимание, это ли не ценно… – заключил Капитанов.
Фелицата с благоговением посмотрела на этого высокого Господина, в свете газовых фонарей, казалось, его усы начали отливать золотом, а над головой засветился нимб. И отбросив все сомнения, она согласилась принять столь великодушное предложение, тем более возвращаться пешком одной в такой холод совсем не хотелось.
Прода от 11.02.2023, 12:53
Давно Фелицата не ездила в столь роскошном экипаже, Анатолий Валентинович был обходителен и любезен, укрыл ей ноги меховой накидкой, окружил ее таким вниманием и такой заботой, что разомлев, она почувствовала себя настолько свободно, насколько чувствовала себя свободной на диване у своего батюшки под вышитым маменькиным пледом.
Ход лошади был неспешный, улицы Петербурга были запружены повозками, неторопливыми и медлительными конками, телегами, бричками, и еще бог весть чем, и конечно же пешеходами, которые будто муравьи сновали везде и всюду. Торопи не торопи лошадей, а быстрее не поедешь, впрочем, пассажиры этого экипажа были тому только рады.
– Фелицата Александровна, помнится, вы обещали мне рассказать, что за злоключение с вами произошло. Кто Вас обидел, не томите же. Как жаль, порой, что былые времена прошли, ежели узнаю, что с вами поступили недостойно, ей Богу, возьмусь за шпагу, – высокопарно заявил Капитанов, и кажется сам в это уверовал.
Фелицата весело засмеялась, польщенная столь пылким порывом.
– Полно Вам Анатолий Валентинович, разве же меня можно обидеть, вы за меня можете не волноваться, не тот я человек, который себя в обиду даст, – хвастливо заявила Фелицата, словно и не она час назад задыхалась от гнева и едва ли не готова была расплакаться прямо на виду у этого почтенного, но незнакомого господина. В глубине сознания внутренний голос, шепнул ей, что барышня должна быть и скромной и кроткой, и еще Бог весть какой, но Фелицата редко слушала свой внутренний голос, не стала она слушать его и в этот раз, и продолжила: – Я знаете ли, Анатолий Валентинович, писательница, на моем счету уже несколько рассказов и повесть и романы…. – зачем то соврала Фелицата. – И хотя мое имя известно лишь в малых кругах, однако я получила множество хвалебных отзывов, так что, отказ этого «скромного» и «небольшого» издательства, не мог меня расстроить, скорее он не имел для меня никакого значения, – словно это не она час назад кубарем скатилась с лестницы издательства. И как часто бывает рассказ, начавшийся с маленькой лжи, превратился в целый роман обмана, но Фелицату было уже не остановить.
– Даже так? – удивленно переспросил Капитанов. Аркадий Вениаминович смотрел с полуулыбкой на всю это наивную браваду, на губки сложенные бантиком и лихорадочный блеск голубых как весеннее солнце глаз, пунцовые не то от гнева, не то от мороза щеки и понимал, что готов слушать эту глупую нелепицу и час и два, а может и целую вечность.
– Обидно лишь одно, – продолжила Фелицата, – нет, не отказ, как вы наверняка поспешили подумать, обидно, что они даже не читали мою рукопись! – воскликнула она, не в силах больше сдерживать свой гнев, но быстро спохватилась и заключила: – Впрочем, едва ли мне до них есть дело.
– Не читали???? – искренне удивился Аркадий Вениаминович. – Разрешите полюбопытствовать, с чего вы это решили? Может вы ошибаетесь?
– Нисколько, ни тени сомнения! Не читали! Уж поверьте! И понять это было не сложно! – воскликнула Фелицата. Она, конечно же, умолчала, о том с чего все началось, и о варенье, впервые пролитом на рукопись и о том, что «Товарищество скоропечатни А.В. Капитанова» было уже десятым издательством куда она нанесла визит. Словом, она опустила все факты, которые бы выставили ее в дурном свете, а изложила лишь саму суть событий, не забыв упоминать как она умна, и сообразительна, и как она ловко склеила листы рукописи, которые и позволили ей понять, что никто не удосужился ее даже прочитать. Кроме того, редактор издательства, был так самоуверен и недружелюбен, что даже не попытался скрыть сей постыдный факт.
– Так, так…, – все что смог сказать, сбитый с толку Капитанов. – Чего-чего, а такой развязки он не ожидал.
