Стало быть, не все шестеренки, двигались в его издательской машине безошибочно, как он наивно полагал. Что ж, этот ушат холодной воды явно пошел ему на пользу. Он словно впервые в жизни, увидел праздничный пирог в разрезе, и с удивлением обнаружил, что внутри он выглядит не так празднично как снаружи, коржи не пропеклись, начинка не вкусная и не сладкая…. А главный шеф-повар, так увлекся самолюбованием, что потерял чутье.
Фелицата удивленно посмотрела на своего попутчика, он казался расстроенным и удрученным, право слово, какой благородный господин. Так близко к сердцу принял ее историю.
Но экипаж остановился, в окнах отчего дома все еще горел свет, стало быть маменька с папенькой ее дожидаются, ох и браниться будут… Но, пора было прощаться.
– Анатолий Валентинович, я вам безмерно благодарна, вы меня спасли и от грусти от стужи, не знаю даже, что из этого опаснее. Спасибо Вам, за все, – поблагодарила его Фелицата.
Но тот, погруженный в свои мысли и думы, казалось, ее уже не слушал.
– Да, да, – дежурно ответил Капитанов.
– Спасибо Вам. И прощайте, – попрощалась Фелицата, но не увидев в знакомом незнакомце ни капли заинтересованности, самостоятельно выпрыгнула из экипажа и тотчас скрылась в проулке, словно спасая себя и сердце в придачу.
– Прощайте, – машинально ответил Аркадий Вениаминович. Думы об издательстве и ошибки в управлении придавили его не хуже мешка с мукой, он думал о возможных упущенных талантах, и о том, уж не потерял ли он чутье в деле, а ему это могло дорого обойтись, ох, как дорого. Тревожные мысли заняли весь его разум и поработили тело, так что когда он очнулся от оцепенения, то понял, что остался один, а прелестной девушки Фелицаты, яркой, дикой и буйной, словно цвет шиповника и след простыл, а кругом лишь снег и холод, да замерзший извозчик дремлет на козлах. Вот и вся его компания.
– Ну что за глупец! – вскрикнул Капитанов и хлопнул себя по лбу, что есть силы, затем выругался бранно, не хуже испанского корсара. – Не договорился о встрече, стоял, молчал, думал, о чем думал? О работе! Да и черт с ней, пропади она пропадом! Упустил, потерял, прошляпил, ну что за глупец! Ей Богу! – сокрушался Капитанов.
– Ефим, вези домой! – раздраженно крикнул припорошенному снегом извозчику издатель.
– Ваше благородие, – встрепенулся тот. – А как же типография? Разве не воротимся? – удивленно спросил извозчик.
– Да черт с ней, с этой типографией, – зло ответил Капитанов. Как вдруг его пальцы нащупали увесистую стопку чуть влажных листов бумаги. Сердце учащенно забилось, возликовало и воспарило. Рукопись! Спасение!
Он поднес листы к тусклому свету уличного фонаря и медленно, словно растягивая удовольствие прочитал: Фелицата Фетисова роман «Путеводная звезда». Затем посмотрел на небо и мерцающие звезды, немые свидетели его счастья и грусти, и понял, что только сейчас, едва ли не первый раз за годы смотрит на звезды просто так, не ради того, чтобы понять будут ли осадки или далеко ли до сумерек, а красоты ради и с сожалением подумал, о том, что действительно стал и глух и слеп, и не только в делах рабочих.
Две недели прошло с того злоключения в издательстве, никогда еще в своей жизни Фелицата не была так опустошена. Вначале она жила романом, затем жила борьбой за его издание, но потерпев сокрушительное поражение, оказалась свободна, но вместе с тем, не знала что с этой свободой делать. И теперь, смотря на то, как надежды и стремления всей ее жизни были разбиты вдребезги, Фелицата потеряла веру в себя и смысл жизни. Две недели она слонялась не причесанная из угла в угол, лишь изредка выбираясь на улицу, да и то лишь в сад, родители конечно с болью смотрели как их «цветочек», как ее любя называл батюшка, понемногу увядает, но едва ли, могли что-то с этим поделать.
В то утро она встала поздно, в районе обеда, и наскоро умывшись и одевшись, прошла в гостиную, все уже конечно давно встали, а остывший обед, любовно был укутан в полотенце и ждал ее на столе. Она лениво потянулась, подошла к окну.
– Хмарь, да серость, снова оттепель, но проку в том мало, уж лучше мороз, хотя бы голова не чугунная, – проворчала Фелицата. – Сейчас бы написать все это в своей книге, но к чему, если никто не читает, Ей Богу, все пустое… – заключила она и сердито зашторила занавески.
Из кухни вышел толстый камышовый кот по кличке «Карлос», названный в честь бесстрашного испанского корсара, героя ее романа. Он скептически посмотрел на нее, постоял немного в проеме, но не найдя ничего для себя интересного, что-то мяукнул на своем кошачьем и скрылся из виду.
– Ну и ступай, – капризно бросила ему вслед Фелицата. Сегодня она была вновь обижена на весь мир, а нежелание кота посидеть у нее на коленках, восприняла как личное оскорбление.
Проголодаться она еще, конечно же, не успела, но час был обеденный, а значит было надобно обедать. Фелицата только сейчас поняла, что в доме кроме нее и Карлоса никого. Не имея ни малейшего представления, куда делись родители, впрочем, до рождества оставалось не так уж много, а они люди не молодые, так что, к любому событию относились обстоятельства и со всей ответственностью, словом, скорее всего, ушли за покупками. Фелицата, была даже рада побыть наедине со своими мыслями, последнее время все слова утешения, вызывали в ней лишь одно расстройство, так как лишний раз напоминали о том, как ее корабль надежд разбился о скалы реальной жизни. Пододвинув к себе тарелку с кашей, она только сейчас увидела конверт с незнакомой печатью, по всей видимости, матушка оставила его ей для прочтения, верно что-то важное.
– Хм, – подумала Фелицата, прочитав свое имя и фамилию в графе адресат. Она хотела было распечатать письмо, но кто-то его уже открывал, а затем вновь неумело склеил, – Ах, матушка, матушка, – пожурила про себя мать Фелицата.
Достав письмо, она нетерпеливо начала его читать:
«Уважаемая Фелицата Александрова Фетисова!
«С радостью сообщаем Вам, а также спешим перед Вами извиниться! Нашим издательством допущена вопиющая ошибка, Ваша рукопись «Путеводная звезда» была по недосмотру принята за другую, не прошедшую наш строжайший отбор. Что касается Вашего романа, то мы еще раз его прочитали, и он произвел на нас сильнейшее впечатление. Посему рады предложить Вам сотрудничество, а именно издание Вашего романа, согласно правилам и срокам принятым в нашем издательстве.
За дополнительной информацией, а также подписанием документов, просьба как можно скорее обратиться в редакцию издательства «Товарищество Скоропечатни А.В. Капитанова»».
А.В.Капитанов
Письмо сумбурное, и странное, но едва ли Фелицата заметила это. Казалось, если бы в этот самый момент ее спросили, что она чувствует, едва ли она смогла бы связать и пары слов, тогда как в обычное время, да и в любой ситуации была красноречива и многословна, не даром же, писательница. Все, что она раньше принимала за радость, не шло ни в какое сравнение, с тем чувством, что она испытывала сейчас, то были лишь отблески счастья, теперь то она знала это наверняка. Оцепенение сменилось фейерверком чувств, она визжала и кричала, бегала по комнате, целовала письмо, вдыхала запах чернил и типографской бумаги. И не теряя времени, собравшись за считанные минуты, впрочем, она и раньше не слишком то уделяла внимание гардеробу, отчего выглядела, либо странно, либо неуместно, либо и то и другое сразу, выбежала на улицу.
К своему счастью, никого из знакомых, ей не посчастливилось увидеть по дорого, так как вид у нее был, немного чудоковатый, шляпка сдвинулась на глаза, из-за чего она с трудом разбирала дорогу, а пальто с застегнутыми не по порядку пуговицами, тянуло вниз, но разве ж сейчас это имело значение, когда перед глазами забрезжил пьедестал славы, а праздничные фанфары звенели в ушах.
Об экипаже не могло быть и речи, разве же она смогла бы усидеть на одном месте, пешком на крыльях счастья она доберется до типографии быстрее самой скорой тройки лошадей.
Пока она бежала, не разбирая дороги, отчего чуть не сбила пару –тройку прохожим, в голове, словно поздно проснувшаяся осенняя муха зародилась тревожная мысль. Мысль та была до конца не ясна, но навязчива и неотступна. Она из всех сил пыталась придать той мысли форму, гоняясь за ней с импровизированной мухобойкой, но все тщетно. Раздражение наростало, а радость сменялась дурным настроением. Она покусывала то нижнюю губу, то верхнюю, то морщила лоб, то прищуривалась, то так ее, то эдак, никак не идет, но и не уходит. Жужжит и жужжит.
Вот и знакомая кожевенная лавка, значит она уже рядом. Но как только она очутилась, перед знакомой вывеской, и как две недели назад посмотрела вверх, мысли начали обретать ясность и последовательно выстраиваться в прямой логический ряд. Фелицата снова посмотрела на ступени, воскрешая в памяти тот день, когда она позорно кубарем слетела вниз, вспомнила она обворожительного господина, в которого до сих пор была немного влюблена, хотя обычно все ее влюбленности длились не дольше простуды. Как вдруг, события того вечера закрутились в голове как в калейдоскопе, пока наконец не сложились в правильную мозайку. И о Боже!!!!! Рукопись! Она ее оставила в экипаже! А в письме было написано «мы ее ЕЩЕ раз прочитали». Анатолий Валентинович КапитОнов! А.В.Капитанов! Него-о-о-одяй!!!!!! – завопила она, стоя посередине мостовой. Если бы сейчас в том месте были голуби, то они бы непременно взлетели ввысь, олицетворяя собой кульминацию той самой драмы, которая сейчас разворачивалась в душе Фелицаты, но голубей не было, а была лишь зимняя тишина, да стук колет по мостовой.
А дальше все как в тумане. Лестница, пролет, лестница, коридор.
– Где кабинет, «многоуважаемого» Аркадия Вениаминовича? – спросила она первого попавшегося работника, тоном, впрочем, не требующим ни возражений, ни отказа.
– Барышня…, – замешкался тот, явно сбитый с толку напором странно одетой дамы, но в целях самосохранения указал на последний кабинет по коридору, затем спохватился и устыдившись своего предательства продолжил: – но барышня, к Аркадию Вениаминовичу никак нельзя, он не один, он занят, там все сплошь важные господа, – а в глаза стоял неподдельный ужас.
– Хм. Как же, занят он! Ничего! Освободится! – безапелляционно заявила Фелицата и решительным шагом направилась в кабинет Капитанова или КапитОнова, как он сам того пожелает.
Работник типографии, наблюдавший за тем как разворачиваются события, понял, что разглашенные секретных сведений даме, имеющей намерения явно враждебные, может ему дорого обойтись, так что ни минуты не мешкая быстро скрылся в типографском шуме.
Рывком открыв дверь, Фелицата с порога завопила: – Презренный обманщик!
В кабинете воцарилась тишина, а три пары мужских глаз удивленно устремились на нее.
В его же глазах, она прочла такое негодование и ярость, которое по силе могло затмить даже ее злость. Словно придя в сознание, Фелицата поняла, как неподобающе выглядит ее вторжение и эти крики, словно из дешевой уличной пьесы. Краска позора залила ее лицо, а губы скривилось от горького чувства стыда и обиды на саму себя. В погоне за славой, она сама, своими руками навлекла на себя бесславие.
– Я… прошу… прощения, – прошептала она, с трудом выговаривая слова, и даже согнулась в странном ни на что не похожем реверансе, по всей видимости, выражающем крайнюю степень стыда.
– Фелицата Александровна, подождите меня в редакции. Я через несколько минут освобожусь, – сказал он холодно, но галантно.
– Господа, – обратился он к мужчинам. – Прошу прощение за сей конфуз. Писатели, они, знаете ли, народ эмоциональный, а уж писательницы…, – и он многозначительно закатил глаза к небу.
Фелицата вспыхнула, но теперь снова от гнева, вот только на этот раз она смолчала и предусмотрительно скрылась за дверью, толи, опасаясь его, толи, боясь не совладать с собой.
К счастью, ждать пришлось не долго. Вскоре господа покинули кабинет, попутно кидая в ее сторону, кто удивленные, а кто откровенно осуждающие взоры, от чего даже Фелицата, не отличающаяся ни скромностью, ни стеснительностью, стыдливо опустила глаза. Теперь то она понимала, что стыд, который она испытывала, когда родители журили ее, не шел ни в какое сравнение, с тем жгучим, как красный перец чувством, которое она испытывала сейчас.
Она не предприняла попытку вновь прорваться в кабинет силой, даже ей было понятно, что следует дождаться приглашения, а иначе, расстановка сил грозит измениться, и из оскорбленной жертвы она превратиться в обидчика, а женская интуиция подсказывала, что выиграть в бою с мужчиной легче тогда, когда тот уверен в полной своей виновности, и не дай Бог дать ему повод усомнится в этом.
Словом, к тому времени, когда дверь открылась, а он вкрадчиво попросил ее зайти, она обрела уверенность в себе и посмотрела на Капитанова со всей силой уничижения, на какую только была способна и шагом полным достоинства горделиво вплыла внутрь, будто бы это не она минуту назад ломилась в дверь, а прорвавшись, была бесцеремонно выставлена. Теперь все выглядело так, словно вот уже битый час он просит ее зайти, а она делает ему одолжения лишь милосердия ради, воистину, то был великий женский дар.
– Присаживайтесь, – сухо продолжил Капитанов, указывая на стоящее подле его письменного стола кресло.
– Да нет уж, я постою, – ответила Фелицата, и отвернулась, не делая попыток начать разговор.
Минуту, три, пять. Тишина.
– Вы, кажется, только что едва не выбили дверь, словно пьяница в кабаке, а теперь молчите, и даже взором меня не удостаиваете, – не выдержал и прервал молчание Капитанов, – ежели вы так торопились, что не могли и минуты обождать, тем странно ваше молчание.
И опять тишина.
– Ей Богу, я вас женщин, не пойму, бесновались, кричали, будто кошка дикая, верно сказать, что-то хотели. А пусти вас подобру, молчите. Ну, хорошо, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Смею предположить, Вы догадались, что я и есть тот самый презренный издатель по фамилии Матросов, а та самая ржавая бригантина и есть мое издательство «Товарищество Скоропечатни А.В. Капитанова», а простите, запамятовал А.В. Матросова! Но я не это желал сказать, в общем, приношу Вам свои извинения. Не хотел начинать знакомство со лжи, но вы так были удручены, и так злы в первую нашу встречу, впрочем, во вторую не меньше, – засмеялся он, но быстро прекратил, увидев, что шутка, едва ли пришлась ей по вкусу. – Скажу по чести, не посмел я в тот вечер, признаться Вам кто я. Не посмел.
И опять в ответ ни слова.
– Конечно же, это было не правильно, и ничто меня не оправдывает, но право слово, уж не четвертовать же меня за это. Бывают в жизни и куда худшие прегрешения, а грехи во имя добра, это знаете ли и не грехи вовсе. Но опять же, прошу меня простить. Не следовало так поступать, не следовало.
– Мне до вашего фарса, нет дела! – отрезала Фелицата, и вновь отвернулась от него, будто он был так ужасен и уродлив, что она боялась ослепнуть или превратиться в камень от одного лишь его вида.
– Позвольте же, ежели, Вам до этого нет дела, тогда и вовсе нам спорить не о чем, – удивленно пожал он плечами. – Примите извинения, и дело с концом.
Фелицата удивленно посмотрела на своего попутчика, он казался расстроенным и удрученным, право слово, какой благородный господин. Так близко к сердцу принял ее историю.
Но экипаж остановился, в окнах отчего дома все еще горел свет, стало быть маменька с папенькой ее дожидаются, ох и браниться будут… Но, пора было прощаться.
– Анатолий Валентинович, я вам безмерно благодарна, вы меня спасли и от грусти от стужи, не знаю даже, что из этого опаснее. Спасибо Вам, за все, – поблагодарила его Фелицата.
Но тот, погруженный в свои мысли и думы, казалось, ее уже не слушал.
– Да, да, – дежурно ответил Капитанов.
– Спасибо Вам. И прощайте, – попрощалась Фелицата, но не увидев в знакомом незнакомце ни капли заинтересованности, самостоятельно выпрыгнула из экипажа и тотчас скрылась в проулке, словно спасая себя и сердце в придачу.
– Прощайте, – машинально ответил Аркадий Вениаминович. Думы об издательстве и ошибки в управлении придавили его не хуже мешка с мукой, он думал о возможных упущенных талантах, и о том, уж не потерял ли он чутье в деле, а ему это могло дорого обойтись, ох, как дорого. Тревожные мысли заняли весь его разум и поработили тело, так что когда он очнулся от оцепенения, то понял, что остался один, а прелестной девушки Фелицаты, яркой, дикой и буйной, словно цвет шиповника и след простыл, а кругом лишь снег и холод, да замерзший извозчик дремлет на козлах. Вот и вся его компания.
– Ну что за глупец! – вскрикнул Капитанов и хлопнул себя по лбу, что есть силы, затем выругался бранно, не хуже испанского корсара. – Не договорился о встрече, стоял, молчал, думал, о чем думал? О работе! Да и черт с ней, пропади она пропадом! Упустил, потерял, прошляпил, ну что за глупец! Ей Богу! – сокрушался Капитанов.
– Ефим, вези домой! – раздраженно крикнул припорошенному снегом извозчику издатель.
– Ваше благородие, – встрепенулся тот. – А как же типография? Разве не воротимся? – удивленно спросил извозчик.
– Да черт с ней, с этой типографией, – зло ответил Капитанов. Как вдруг его пальцы нащупали увесистую стопку чуть влажных листов бумаги. Сердце учащенно забилось, возликовало и воспарило. Рукопись! Спасение!
Он поднес листы к тусклому свету уличного фонаря и медленно, словно растягивая удовольствие прочитал: Фелицата Фетисова роман «Путеводная звезда». Затем посмотрел на небо и мерцающие звезды, немые свидетели его счастья и грусти, и понял, что только сейчас, едва ли не первый раз за годы смотрит на звезды просто так, не ради того, чтобы понять будут ли осадки или далеко ли до сумерек, а красоты ради и с сожалением подумал, о том, что действительно стал и глух и слеп, и не только в делах рабочих.
Прода от 13.02.2023, 05:22
Две недели прошло с того злоключения в издательстве, никогда еще в своей жизни Фелицата не была так опустошена. Вначале она жила романом, затем жила борьбой за его издание, но потерпев сокрушительное поражение, оказалась свободна, но вместе с тем, не знала что с этой свободой делать. И теперь, смотря на то, как надежды и стремления всей ее жизни были разбиты вдребезги, Фелицата потеряла веру в себя и смысл жизни. Две недели она слонялась не причесанная из угла в угол, лишь изредка выбираясь на улицу, да и то лишь в сад, родители конечно с болью смотрели как их «цветочек», как ее любя называл батюшка, понемногу увядает, но едва ли, могли что-то с этим поделать.
В то утро она встала поздно, в районе обеда, и наскоро умывшись и одевшись, прошла в гостиную, все уже конечно давно встали, а остывший обед, любовно был укутан в полотенце и ждал ее на столе. Она лениво потянулась, подошла к окну.
– Хмарь, да серость, снова оттепель, но проку в том мало, уж лучше мороз, хотя бы голова не чугунная, – проворчала Фелицата. – Сейчас бы написать все это в своей книге, но к чему, если никто не читает, Ей Богу, все пустое… – заключила она и сердито зашторила занавески.
Из кухни вышел толстый камышовый кот по кличке «Карлос», названный в честь бесстрашного испанского корсара, героя ее романа. Он скептически посмотрел на нее, постоял немного в проеме, но не найдя ничего для себя интересного, что-то мяукнул на своем кошачьем и скрылся из виду.
– Ну и ступай, – капризно бросила ему вслед Фелицата. Сегодня она была вновь обижена на весь мир, а нежелание кота посидеть у нее на коленках, восприняла как личное оскорбление.
Проголодаться она еще, конечно же, не успела, но час был обеденный, а значит было надобно обедать. Фелицата только сейчас поняла, что в доме кроме нее и Карлоса никого. Не имея ни малейшего представления, куда делись родители, впрочем, до рождества оставалось не так уж много, а они люди не молодые, так что, к любому событию относились обстоятельства и со всей ответственностью, словом, скорее всего, ушли за покупками. Фелицата, была даже рада побыть наедине со своими мыслями, последнее время все слова утешения, вызывали в ней лишь одно расстройство, так как лишний раз напоминали о том, как ее корабль надежд разбился о скалы реальной жизни. Пододвинув к себе тарелку с кашей, она только сейчас увидела конверт с незнакомой печатью, по всей видимости, матушка оставила его ей для прочтения, верно что-то важное.
– Хм, – подумала Фелицата, прочитав свое имя и фамилию в графе адресат. Она хотела было распечатать письмо, но кто-то его уже открывал, а затем вновь неумело склеил, – Ах, матушка, матушка, – пожурила про себя мать Фелицата.
Достав письмо, она нетерпеливо начала его читать:
«Уважаемая Фелицата Александрова Фетисова!
«С радостью сообщаем Вам, а также спешим перед Вами извиниться! Нашим издательством допущена вопиющая ошибка, Ваша рукопись «Путеводная звезда» была по недосмотру принята за другую, не прошедшую наш строжайший отбор. Что касается Вашего романа, то мы еще раз его прочитали, и он произвел на нас сильнейшее впечатление. Посему рады предложить Вам сотрудничество, а именно издание Вашего романа, согласно правилам и срокам принятым в нашем издательстве.
За дополнительной информацией, а также подписанием документов, просьба как можно скорее обратиться в редакцию издательства «Товарищество Скоропечатни А.В. Капитанова»».
А.В.Капитанов
Письмо сумбурное, и странное, но едва ли Фелицата заметила это. Казалось, если бы в этот самый момент ее спросили, что она чувствует, едва ли она смогла бы связать и пары слов, тогда как в обычное время, да и в любой ситуации была красноречива и многословна, не даром же, писательница. Все, что она раньше принимала за радость, не шло ни в какое сравнение, с тем чувством, что она испытывала сейчас, то были лишь отблески счастья, теперь то она знала это наверняка. Оцепенение сменилось фейерверком чувств, она визжала и кричала, бегала по комнате, целовала письмо, вдыхала запах чернил и типографской бумаги. И не теряя времени, собравшись за считанные минуты, впрочем, она и раньше не слишком то уделяла внимание гардеробу, отчего выглядела, либо странно, либо неуместно, либо и то и другое сразу, выбежала на улицу.
К своему счастью, никого из знакомых, ей не посчастливилось увидеть по дорого, так как вид у нее был, немного чудоковатый, шляпка сдвинулась на глаза, из-за чего она с трудом разбирала дорогу, а пальто с застегнутыми не по порядку пуговицами, тянуло вниз, но разве ж сейчас это имело значение, когда перед глазами забрезжил пьедестал славы, а праздничные фанфары звенели в ушах.
Об экипаже не могло быть и речи, разве же она смогла бы усидеть на одном месте, пешком на крыльях счастья она доберется до типографии быстрее самой скорой тройки лошадей.
Пока она бежала, не разбирая дороги, отчего чуть не сбила пару –тройку прохожим, в голове, словно поздно проснувшаяся осенняя муха зародилась тревожная мысль. Мысль та была до конца не ясна, но навязчива и неотступна. Она из всех сил пыталась придать той мысли форму, гоняясь за ней с импровизированной мухобойкой, но все тщетно. Раздражение наростало, а радость сменялась дурным настроением. Она покусывала то нижнюю губу, то верхнюю, то морщила лоб, то прищуривалась, то так ее, то эдак, никак не идет, но и не уходит. Жужжит и жужжит.
Вот и знакомая кожевенная лавка, значит она уже рядом. Но как только она очутилась, перед знакомой вывеской, и как две недели назад посмотрела вверх, мысли начали обретать ясность и последовательно выстраиваться в прямой логический ряд. Фелицата снова посмотрела на ступени, воскрешая в памяти тот день, когда она позорно кубарем слетела вниз, вспомнила она обворожительного господина, в которого до сих пор была немного влюблена, хотя обычно все ее влюбленности длились не дольше простуды. Как вдруг, события того вечера закрутились в голове как в калейдоскопе, пока наконец не сложились в правильную мозайку. И о Боже!!!!! Рукопись! Она ее оставила в экипаже! А в письме было написано «мы ее ЕЩЕ раз прочитали». Анатолий Валентинович КапитОнов! А.В.Капитанов! Него-о-о-одяй!!!!!! – завопила она, стоя посередине мостовой. Если бы сейчас в том месте были голуби, то они бы непременно взлетели ввысь, олицетворяя собой кульминацию той самой драмы, которая сейчас разворачивалась в душе Фелицаты, но голубей не было, а была лишь зимняя тишина, да стук колет по мостовой.
А дальше все как в тумане. Лестница, пролет, лестница, коридор.
– Где кабинет, «многоуважаемого» Аркадия Вениаминовича? – спросила она первого попавшегося работника, тоном, впрочем, не требующим ни возражений, ни отказа.
– Барышня…, – замешкался тот, явно сбитый с толку напором странно одетой дамы, но в целях самосохранения указал на последний кабинет по коридору, затем спохватился и устыдившись своего предательства продолжил: – но барышня, к Аркадию Вениаминовичу никак нельзя, он не один, он занят, там все сплошь важные господа, – а в глаза стоял неподдельный ужас.
– Хм. Как же, занят он! Ничего! Освободится! – безапелляционно заявила Фелицата и решительным шагом направилась в кабинет Капитанова или КапитОнова, как он сам того пожелает.
Работник типографии, наблюдавший за тем как разворачиваются события, понял, что разглашенные секретных сведений даме, имеющей намерения явно враждебные, может ему дорого обойтись, так что ни минуты не мешкая быстро скрылся в типографском шуме.
Рывком открыв дверь, Фелицата с порога завопила: – Презренный обманщик!
В кабинете воцарилась тишина, а три пары мужских глаз удивленно устремились на нее.
В его же глазах, она прочла такое негодование и ярость, которое по силе могло затмить даже ее злость. Словно придя в сознание, Фелицата поняла, как неподобающе выглядит ее вторжение и эти крики, словно из дешевой уличной пьесы. Краска позора залила ее лицо, а губы скривилось от горького чувства стыда и обиды на саму себя. В погоне за славой, она сама, своими руками навлекла на себя бесславие.
– Я… прошу… прощения, – прошептала она, с трудом выговаривая слова, и даже согнулась в странном ни на что не похожем реверансе, по всей видимости, выражающем крайнюю степень стыда.
– Фелицата Александровна, подождите меня в редакции. Я через несколько минут освобожусь, – сказал он холодно, но галантно.
– Господа, – обратился он к мужчинам. – Прошу прощение за сей конфуз. Писатели, они, знаете ли, народ эмоциональный, а уж писательницы…, – и он многозначительно закатил глаза к небу.
Фелицата вспыхнула, но теперь снова от гнева, вот только на этот раз она смолчала и предусмотрительно скрылась за дверью, толи, опасаясь его, толи, боясь не совладать с собой.
К счастью, ждать пришлось не долго. Вскоре господа покинули кабинет, попутно кидая в ее сторону, кто удивленные, а кто откровенно осуждающие взоры, от чего даже Фелицата, не отличающаяся ни скромностью, ни стеснительностью, стыдливо опустила глаза. Теперь то она понимала, что стыд, который она испытывала, когда родители журили ее, не шел ни в какое сравнение, с тем жгучим, как красный перец чувством, которое она испытывала сейчас.
Она не предприняла попытку вновь прорваться в кабинет силой, даже ей было понятно, что следует дождаться приглашения, а иначе, расстановка сил грозит измениться, и из оскорбленной жертвы она превратиться в обидчика, а женская интуиция подсказывала, что выиграть в бою с мужчиной легче тогда, когда тот уверен в полной своей виновности, и не дай Бог дать ему повод усомнится в этом.
Словом, к тому времени, когда дверь открылась, а он вкрадчиво попросил ее зайти, она обрела уверенность в себе и посмотрела на Капитанова со всей силой уничижения, на какую только была способна и шагом полным достоинства горделиво вплыла внутрь, будто бы это не она минуту назад ломилась в дверь, а прорвавшись, была бесцеремонно выставлена. Теперь все выглядело так, словно вот уже битый час он просит ее зайти, а она делает ему одолжения лишь милосердия ради, воистину, то был великий женский дар.
– Присаживайтесь, – сухо продолжил Капитанов, указывая на стоящее подле его письменного стола кресло.
– Да нет уж, я постою, – ответила Фелицата, и отвернулась, не делая попыток начать разговор.
Минуту, три, пять. Тишина.
– Вы, кажется, только что едва не выбили дверь, словно пьяница в кабаке, а теперь молчите, и даже взором меня не удостаиваете, – не выдержал и прервал молчание Капитанов, – ежели вы так торопились, что не могли и минуты обождать, тем странно ваше молчание.
И опять тишина.
– Ей Богу, я вас женщин, не пойму, бесновались, кричали, будто кошка дикая, верно сказать, что-то хотели. А пусти вас подобру, молчите. Ну, хорошо, – продолжил он, не дожидаясь ответа. – Смею предположить, Вы догадались, что я и есть тот самый презренный издатель по фамилии Матросов, а та самая ржавая бригантина и есть мое издательство «Товарищество Скоропечатни А.В. Капитанова», а простите, запамятовал А.В. Матросова! Но я не это желал сказать, в общем, приношу Вам свои извинения. Не хотел начинать знакомство со лжи, но вы так были удручены, и так злы в первую нашу встречу, впрочем, во вторую не меньше, – засмеялся он, но быстро прекратил, увидев, что шутка, едва ли пришлась ей по вкусу. – Скажу по чести, не посмел я в тот вечер, признаться Вам кто я. Не посмел.
И опять в ответ ни слова.
– Конечно же, это было не правильно, и ничто меня не оправдывает, но право слово, уж не четвертовать же меня за это. Бывают в жизни и куда худшие прегрешения, а грехи во имя добра, это знаете ли и не грехи вовсе. Но опять же, прошу меня простить. Не следовало так поступать, не следовало.
– Мне до вашего фарса, нет дела! – отрезала Фелицата, и вновь отвернулась от него, будто он был так ужасен и уродлив, что она боялась ослепнуть или превратиться в камень от одного лишь его вида.
– Позвольте же, ежели, Вам до этого нет дела, тогда и вовсе нам спорить не о чем, – удивленно пожал он плечами. – Примите извинения, и дело с концом.
