– Вы, пользуясь своим служебным положением, желаете напечатать мой роман, отнюдь не из чистых соображений! Вы верно желаете получить мое расположение, таким бесчестным способом! Презренный!!!! – вскрикнула она, испепеляя его взглядом. О, если бы взгляд мог убивать, то он тотчас бы умер, вот здесь, как есть, на этом самом месте.
Он громко расхохотался, хотя едва ли искренне, скорее притворно. А в Его глазах, до того смотревших сквозь пальцы на проделки Фелицаты, будто она не более чем разбушевавшегося дитя, начали закипать и гнев и ярость. Аркадий Вениаминович, конечно же, не в пример своему оппоненту, за годы жизни научился управлять гневом, злостью и яростью, будто тройкой лошадей, но, позвольте же, всему есть предел, ее высокомерие и острый язык, грозили разрушить стену самоконтроля, которую он научился возводить вокруг себя от разного рода посягательств.
– Не льстите себе! – выпалил он. – Поверьте мне, и как издателю, и как мужчине, Ваш роман гораздо интереснее, чем Вы сами! И замечу, я неплохо разбираюсь и в том и в этом! Скорее наоборот, я может и потерял чутье в деле издательском, но уж в дамах, поверьте, я знаю толк, – заключил он, самодовольно улыбаясь.
Он ожидал, что его слова заденут ее за живое, и уже приготовился уворачиваться, если дело дойдет до метание в него различных предметов, ибо не исключал, что она может запустить в него чем-нибудь тяжелым, и со страхом подумал, что вот того мраморного коня, не следует держать так близко у двери, где и стоит разъяренная барышня.
Но вместо этого, лицо Фелицаты осветилось, будто у блаженной.
– Вам понравился мой роман???? – выдохнула она.
Вот и пойми этих женщин, – подумал Аркадий Вениаминович, окончательно сбитый с толку, и в недоумении почесал себе затылок, отчего вид приобрел слегка глуповатый.
– Конечно, – просто ответил он.
– И вы поэтому решили его напечатать? – с надеждой в голосе спросила Фелицата, словно не веря свои ушам.
– Конечно, – повторил Капитанов, чей огромный словарный запах истощился буквально за минуту, и среди тысячи слов, он мог вспомнить, только «да» и «конечно», ну может еще «всенепременно». Как дурно, право слово, действует на него эта женщина.
– Тогда простите меня! – запальчиво начала Фелицата, а ее глаза, казалось, увлажнились, и стали напоминать чуть подтаявший лед на глубоком и чистом озере, – я все не так истолковала, я знаете ли вначале делаю, а потом думаю, мне право слово так неудобно, как же я об этом сразу не подумала, да что же это такое то! – и она стыдливо начала заламывать себе руки.
Капитанов окончательно сбитый с толку, почти лишился речи, но с неимоверным усилием взяв себя в руки, смог выдавить из себя. – Конечно. – И больше ни слова.
– Так куда мне пройти для заключения договора? – спросила Фелицата, невинно хлопая ресницами.
– А… а…а…, в редакцию, кабинет 27, аккурат там Спиридон Федотович Вам все объяснит, а так корректура, редактура, ну сами знаете, вы человек уже опытный. В общем, – как жаль, что нельзя вечно говорить слово «Конечно», – подумал Аркадий Вениаминович, так и не обретя красноречие.
– Хорошо, я все поняла, усвоила, учла, все сделаю, буду тише мыши, не слово лишнего, все что будут говорить, буду делать без нареканий и спора, не бойтесь за меня, я хотя и не произвожу впечатление барышни сдержанной, но все таки когда надобно, смогу смолчать, – заключила она, пятясь к двери.
Фелицата уже почти вышла, когда вдруг резко обернулась, и пристально посмотрев на Капитанова, спросила: – Аркадий Вениаминович, не сочтите за дерзость, разрешите спросить, а какой Вам момент в книге понравился больше всего?
Ни минуты не мешкая, он ответил: – Как Карлос Парго, после сокрушительного шторма, и погибельного штиля, измученный и обессиленный, потеряв всякую надежду и веру на спасение, находит свой дом, лишь тогда, когда сдается на милость судьбы и следует за звездами, – и улыбнулся. – Точнее за одной, что светит ярче других.
Дыхание Фелицаты на минуту остановилось, она смело посмотрела в его умные глаза, но тотчас, будто устыдившись своей дерзости, отвела взгляд и скрылась за дверью, оставив его и смущенного и раздосадованного и счастливого одновременно.
Окунувшись в творческий, а по большей части технический процесс Фелицата не заметила как пролетело три недели, вот уже послезавтра рождество, а ей и дело до того нет. Книга, книга, книга, вот чем были заняты все ее мысли.
И сейчас, в столь поздний час, заметив как недовольно и недружелюбно смотрит на нее Афанасий Иванович, она в сотый раз сделала вид, будто этого не замечает и продолжила:
– Как вы считаете, какое следует лучше использовать прилагательное: «фатальный» или «роковой»? – спросила она, скользя пальцами по листу бумаги, сплошь в зачеркиваниях, исправлениях или странных сносках, отчего рукопись, больше походила на карту поле боя, нежели на роман.
Но Афанасий Иванович уже не слушал, он посмотрел на часы, и уже хотел было прервать сумасшедшую девицу, как его опередили.
– Фелицата Александровна, да уймитесь же вы, наконец, несчастный Афанасий Иванович, человек интеллигентный, оттого и терпеливый, но каждому терпению свой срок! – воскликнул Аркадий Вениаминович, входя в кабинет редактора.
Афанасий Иванович тотчас подскочил как ужаленный и начал кланяться: – Аркадий Вениаминович, право слово, не стоит Вам волноваться, я право слово и рад поработать, мне вот, предложи отдохнуть, а я не хочу, да я и не устал.
Аркадий Вениаминович громко засмеялся и сказал: – Полно, полно Вам голубчик, ступайте лучше домой, рождество скоро. Не гоже, на поводу у дам идти, у них знаете ли энергии, на целую типографию хватит, а мы с Вами голубчик уже не молоды, так что ступайте, я вас отпускаю и освобождаю из плена, Фелицаты Александровны, которой, к слову и самой уже пора, час поздний, – назидательно заключил он, посмотрев на Фелицату почти с отцовским укором.
Не потребовалось и секунды, как ее щеки вспыхнули от раздражения, уж что-что, а замечания в свой адрес Фелицата не любила, ох, как не любила. Но теперь они с Аркадием Вениаминовичем были не равны, начальник он и есть начальник, вот, станет знаменитой, прославится роман, тогда можно будет и возражать, а покамест, следует попридержать свой гнев в узде.
Только она хотела поблагодарить Афанасия Ивановича, как его уже и след простыл, и как это он умудрился преодолеть столько лестничных пролетов за минуту, верно, слишком домой хотел, – рассмеялась про себя Фелицата.
Попрощавшись со сторожем, она вышла из типографии, и уже было намеревалась направиться прямиком домой, как вдруг, вновь столкнулась на крыльце с Аркадием Вениаминовичем. То как он выглядел и как стоял, как никогда соответствовало его фамилии. Ноги широко расставлены, словно стоя на борту корабля он безуспешно боролся с качкой, сшитый на английский манер синий сюртук, напоминал морской, а в его глазах плясали дьявольские огоньки, будто бы в его намерения входило не что иное, как взять на абордаж, ни в чем не повинное и не подозревающее ни о чем, гражданское судно.
– Вы меня напугали, – выдохнула Фелицата от неожиданности.
– Простите Фелицата Александровна, не хотел Вас пугать, – впрочем, едва ли в его темных как морские глубины глазах читалось раскаяние. – Час поздний, – продолжил Капитанов, – не стоит барышне добираться одной, ежели бы я знал об этом раньше, никогда бы не позволил Вам засиживаться допоздна, словом давайте я вас подвезу. Мой экипаж к вашим услугам. Тем более, вам он уже знаком, словом со мной вы в безопасности, – сказав все это Аркадий Вениаминович лукаво улыбнулся и словно в подтверждении сказанных слов, подкрутил вверх свой рыжий пиратский ус.
– Пожалуй, даже ночью, в самых темных закоулках Петербурга мне будет безопаснее, нежели с вами, – фыркнула Фелицата, пытаясь его обойти справа.
– Вы, Фелицата Александровна, барышня с характером, и мне, безусловно, это по нраву, вот только ваш неукротимый дух, будто джин в бутылке, оттого и заточен в нее, что ежели, окажется на свободе, то едва ли кому-то это пойдет на пользу, включая его самого, уж крайне разрушительную силу он имеет. Так, что для вашего же блага, разрешите мне вас довести в целости и сохранности до дома, тем более, пользуясь положением, напоминаю, что я все еще Ваш издатель, стало быть, силы наши не равны. Тем более, что в силу своего положения, какую-то ответственность за Вас все же я несу, – твердо закончил он тоном, не требующим возражений.
– Правильно ли я вас понимаю, что Выбора вы мне не оставляете? – воскликнула Фелицата, впрочем, не слишком рьяно.
– Считайте, как Вам будет угодно, но приказ, а точнее пожелание, выполняйте, – и он указал рукой, на стоящую неподалеку бричку.
Но Фелицата сдаваться, как мы уже знаем, без боя не любила, так что решила, уж если и соглашаться с конвоем, то лишь на своих условиях.
– Так уж и быть, позволяю Вам меня проводить, вот только пешком, посмотрите какой полумесяц, а как тепло, грех не пройтись. Следовательно, в экипаж не сяду, и не просите, вот и извозчик Ваш так сладко дремлет, – задорно засмеялась она, глядя на то, как тот уснув, почти сполз с козел, и вот-вот, готов был свалиться на мостовую. – Не гоже его беспокоить, так что или пешком вместе, или пешком одна. Выбор у Вас не велик.
– Вот что за человек! – воскликнул Капитанов, обернувшись и посмотрев с восхищением на своего извозчика, – может спать в любом месте и в любом положении, бывало, отлучусь на минуту, а он уже спит, и когда успел? А вообще, славный извозчик, молчаливый, и надежный, немного диковат и со своей правдой, но право слово, человек со своей правдой лучше, чем человек совсем без правды, – заключил он. – Но как скажете, Фелицата Александровна, пешком так пешком, сегодня ваш вечер.
– Отчего же мой? – удивилась Фелицата, но не только тому, что сегодня ее вечер, но и тому, как он быстро принял ее условия, обычно она привыкла, к ожесточенной борьбе в отстаивании своих интересов, так случалось с ее родителями, так случалось и с окружающими. А тут услышал и согласился, и попусту не спорил, верно, и впрямь чудесный вечер, волшебный. Уже который раз Фелицата подмечала, как много у него прекрасных черт. В тот самый вечер, когда он выдал себя за другого, вначале ее это разозлило, но потом, все обдумав, она пришла к выводу, что он поступил благородно, оберегая ее чувства, смиренно снося критику, в адрес его издательства, которую она щедро изливала в потоке праведного, но разрушительного гнева. Затем, прочитал ее роман, услышал ее и понял, а в том, что роман пришелся ему по душу, она даже не сомневалась, и хотя аргументов в пользу этого не находила, но чувствовала сердцем, а это ли не веский довод. Он был способен признавать свои ошибки, другие, посчитали бы это за слабость, а она признавала за подлинную силу. И даже теперь, она семенит маленькими шажочками, а он не спешит вперед, не тянет ее, а приноравливается, и ей стало так спокойно на душе, опираясь вот так, о его сильную руку, и этот мужской твердый шаг, размеренный, спокойный, она большее не боялась, что ее унесет ветром, как те листы той самой рукописи, в тот самый день знакомства. К тому же он был не дурен собой, и она украдкой посмотрела в его сторону, боясь быть застигнутый за столь нескромным занятием, пришлось, повернуть голову чуть вправо, а затем вверх, так что она стала похожа на любопытную синичку, заглядывающую в окно, для того, чтобы убедиться, что сытый, но все еще опасный, камышовый кот крепко спит. Он и впрямь походил на камышового кота, чего только стоили его рыжеватые усы, казавшиеся в вечернем свете почти золотыми, и так надежно скрывающими как улыбку, так и недовольство.
– Фелицата Александровна, – начал он разговор, – всегда хотел полюбопытствовать, отчего Фелицата? Имя красивое, но редкое…
– Ответ прост, – засмеялась она, – святцы, вот беда, день моего рождения, 7 февраля, вот и Фелицата, не лучшее имя, но и не худшее, вот родись я в другой месяц, скажем 7 октября и быть мне Феклой… так, что перед тем как роптать на то что имеешь, всегда надобно подумать, не только об упущенном хорошем, но и о не настигшем тебя дурном.
– Верно вы говорите, Фелицата Александровна, верно, – задумавшись заключил Капитанов.
– И потом Фелицата с латинского означает «счастье», родители говорят это имя мне чрезвычайно подходит, и я, знаете ли, склонна им поверить.
– И с этим нельзя не согласиться, – вновь заметил он, улыбнувшись.
– Коль уж вы мне задали вопрос, значит, справедливо будет и мне задать вам, а вам, честно на него ответить, – хитро, словно кошечка промурлыкала Фелицата.
– Ох, не знаю, не знаю, Фелицата Александровна, чувствую я, ваши вопросы будут не так невинны, как мои, зная ваше любопытство и пытливый ум, боюсь, и допрос в царской канцелярии, мне сущей ерундой после этого покажется, – засмеялся Аркадий Вениаминович.
– Полно Вам лукавить, не пристало коту мышки боятся.
Капитанов на это громко засмеялся, затем посмотрел на нее пристально, и махнув рукой, согласился, – Ваша взяла, задавайте. Уж пропадать, так весело.
И если до этого, в голове Фелицаты, крутились сотни незначащих вопросов, кои она хотела задать, исключительно поддержания разговора ради, то теперь она решила спросить его действительно о чем-то важно и существенном.
– Отчего печатное дело? – спросила она.
Он удивленно воззрился на девушку и ответил: – Какой неожиданный вопрос, хочу я вам сказать, я ждал, честно признаюсь, чего-то более личного, но уговор есть уговор. Раз задали – отвечу. Никогда не мечтал заниматься этим делом, никогда о нем даже не думал, но так случилось, и судьба завела меня туда, где я сейчас, и только теперь я понимаю, что я именно там где быть должен, и что порой, нам кажется, что мы созданы для одного, но этом нам лишь кажется, – заключил Капитанов.
– Ваш ответ ей Богу в рамку можно повесить, в качестве примера, как ответить, не отвечая, и наперсточник на улице справился бы хуже, – ехидно заметила Фелицата.
Капитанов снова рассмеялся, затем продолжил, – ну ежели хотите правду, вот вам, правда, я мечтал стать военным, но не получилось, и теперь, с высоты прожитых лет, я понимаю, что самое лучшее, что со мной могло случиться в жизни, это то, что мои мечты и желания не сбылись. Я был молод, и мало что знал о жизни, я был наивен. Так что судьба, вопреки моим желаниям, привела меня в печатное дело, и я благодарен, так как, только теперь понимаю, что я именно там, где должен быть, на своем месте, и на этом самом месте я счастлив. Был бы я счастлив, сложись моя военная карьера, едва ли. Но в издательстве, я счастлив, и пусть, я недостаточно талантлив, чтобы писать, но достаточно талантлив, чтобы разглядеть дарование, искру божью в слове, а, знаете ли, это не так-то просто. Просто увидеть талант, когда все кругом кричат: «Вот, талант! Держи его», а ты, поди, разбери талант, сам, без подсказки, найди алмаз среди миллиона ничего не стоящих камней, – и он многозначительно посмотрел на нее.
Фелицата покраснела и смущенно отвела взор, теперь она получила ответ на свой вопрос с лихвой.
Они шли медленно, то растворяясь в темноте, то выходя на теплый свет фонарей, не замечая ни людей, ни зданий вокруг, не желая скорого конца пути, и оттого, наслаждаясь каждым шагом, и каждым словом, сказанным друг другу.
Он громко расхохотался, хотя едва ли искренне, скорее притворно. А в Его глазах, до того смотревших сквозь пальцы на проделки Фелицаты, будто она не более чем разбушевавшегося дитя, начали закипать и гнев и ярость. Аркадий Вениаминович, конечно же, не в пример своему оппоненту, за годы жизни научился управлять гневом, злостью и яростью, будто тройкой лошадей, но, позвольте же, всему есть предел, ее высокомерие и острый язык, грозили разрушить стену самоконтроля, которую он научился возводить вокруг себя от разного рода посягательств.
– Не льстите себе! – выпалил он. – Поверьте мне, и как издателю, и как мужчине, Ваш роман гораздо интереснее, чем Вы сами! И замечу, я неплохо разбираюсь и в том и в этом! Скорее наоборот, я может и потерял чутье в деле издательском, но уж в дамах, поверьте, я знаю толк, – заключил он, самодовольно улыбаясь.
Он ожидал, что его слова заденут ее за живое, и уже приготовился уворачиваться, если дело дойдет до метание в него различных предметов, ибо не исключал, что она может запустить в него чем-нибудь тяжелым, и со страхом подумал, что вот того мраморного коня, не следует держать так близко у двери, где и стоит разъяренная барышня.
Но вместо этого, лицо Фелицаты осветилось, будто у блаженной.
– Вам понравился мой роман???? – выдохнула она.
Вот и пойми этих женщин, – подумал Аркадий Вениаминович, окончательно сбитый с толку, и в недоумении почесал себе затылок, отчего вид приобрел слегка глуповатый.
– Конечно, – просто ответил он.
– И вы поэтому решили его напечатать? – с надеждой в голосе спросила Фелицата, словно не веря свои ушам.
– Конечно, – повторил Капитанов, чей огромный словарный запах истощился буквально за минуту, и среди тысячи слов, он мог вспомнить, только «да» и «конечно», ну может еще «всенепременно». Как дурно, право слово, действует на него эта женщина.
– Тогда простите меня! – запальчиво начала Фелицата, а ее глаза, казалось, увлажнились, и стали напоминать чуть подтаявший лед на глубоком и чистом озере, – я все не так истолковала, я знаете ли вначале делаю, а потом думаю, мне право слово так неудобно, как же я об этом сразу не подумала, да что же это такое то! – и она стыдливо начала заламывать себе руки.
Капитанов окончательно сбитый с толку, почти лишился речи, но с неимоверным усилием взяв себя в руки, смог выдавить из себя. – Конечно. – И больше ни слова.
– Так куда мне пройти для заключения договора? – спросила Фелицата, невинно хлопая ресницами.
– А… а…а…, в редакцию, кабинет 27, аккурат там Спиридон Федотович Вам все объяснит, а так корректура, редактура, ну сами знаете, вы человек уже опытный. В общем, – как жаль, что нельзя вечно говорить слово «Конечно», – подумал Аркадий Вениаминович, так и не обретя красноречие.
– Хорошо, я все поняла, усвоила, учла, все сделаю, буду тише мыши, не слово лишнего, все что будут говорить, буду делать без нареканий и спора, не бойтесь за меня, я хотя и не произвожу впечатление барышни сдержанной, но все таки когда надобно, смогу смолчать, – заключила она, пятясь к двери.
Фелицата уже почти вышла, когда вдруг резко обернулась, и пристально посмотрев на Капитанова, спросила: – Аркадий Вениаминович, не сочтите за дерзость, разрешите спросить, а какой Вам момент в книге понравился больше всего?
Ни минуты не мешкая, он ответил: – Как Карлос Парго, после сокрушительного шторма, и погибельного штиля, измученный и обессиленный, потеряв всякую надежду и веру на спасение, находит свой дом, лишь тогда, когда сдается на милость судьбы и следует за звездами, – и улыбнулся. – Точнее за одной, что светит ярче других.
Дыхание Фелицаты на минуту остановилось, она смело посмотрела в его умные глаза, но тотчас, будто устыдившись своей дерзости, отвела взгляд и скрылась за дверью, оставив его и смущенного и раздосадованного и счастливого одновременно.
Прода от 15.02.2023, 07:22
Окунувшись в творческий, а по большей части технический процесс Фелицата не заметила как пролетело три недели, вот уже послезавтра рождество, а ей и дело до того нет. Книга, книга, книга, вот чем были заняты все ее мысли.
И сейчас, в столь поздний час, заметив как недовольно и недружелюбно смотрит на нее Афанасий Иванович, она в сотый раз сделала вид, будто этого не замечает и продолжила:
– Как вы считаете, какое следует лучше использовать прилагательное: «фатальный» или «роковой»? – спросила она, скользя пальцами по листу бумаги, сплошь в зачеркиваниях, исправлениях или странных сносках, отчего рукопись, больше походила на карту поле боя, нежели на роман.
Но Афанасий Иванович уже не слушал, он посмотрел на часы, и уже хотел было прервать сумасшедшую девицу, как его опередили.
– Фелицата Александровна, да уймитесь же вы, наконец, несчастный Афанасий Иванович, человек интеллигентный, оттого и терпеливый, но каждому терпению свой срок! – воскликнул Аркадий Вениаминович, входя в кабинет редактора.
Афанасий Иванович тотчас подскочил как ужаленный и начал кланяться: – Аркадий Вениаминович, право слово, не стоит Вам волноваться, я право слово и рад поработать, мне вот, предложи отдохнуть, а я не хочу, да я и не устал.
Аркадий Вениаминович громко засмеялся и сказал: – Полно, полно Вам голубчик, ступайте лучше домой, рождество скоро. Не гоже, на поводу у дам идти, у них знаете ли энергии, на целую типографию хватит, а мы с Вами голубчик уже не молоды, так что ступайте, я вас отпускаю и освобождаю из плена, Фелицаты Александровны, которой, к слову и самой уже пора, час поздний, – назидательно заключил он, посмотрев на Фелицату почти с отцовским укором.
Не потребовалось и секунды, как ее щеки вспыхнули от раздражения, уж что-что, а замечания в свой адрес Фелицата не любила, ох, как не любила. Но теперь они с Аркадием Вениаминовичем были не равны, начальник он и есть начальник, вот, станет знаменитой, прославится роман, тогда можно будет и возражать, а покамест, следует попридержать свой гнев в узде.
Только она хотела поблагодарить Афанасия Ивановича, как его уже и след простыл, и как это он умудрился преодолеть столько лестничных пролетов за минуту, верно, слишком домой хотел, – рассмеялась про себя Фелицата.
Попрощавшись со сторожем, она вышла из типографии, и уже было намеревалась направиться прямиком домой, как вдруг, вновь столкнулась на крыльце с Аркадием Вениаминовичем. То как он выглядел и как стоял, как никогда соответствовало его фамилии. Ноги широко расставлены, словно стоя на борту корабля он безуспешно боролся с качкой, сшитый на английский манер синий сюртук, напоминал морской, а в его глазах плясали дьявольские огоньки, будто бы в его намерения входило не что иное, как взять на абордаж, ни в чем не повинное и не подозревающее ни о чем, гражданское судно.
– Вы меня напугали, – выдохнула Фелицата от неожиданности.
– Простите Фелицата Александровна, не хотел Вас пугать, – впрочем, едва ли в его темных как морские глубины глазах читалось раскаяние. – Час поздний, – продолжил Капитанов, – не стоит барышне добираться одной, ежели бы я знал об этом раньше, никогда бы не позволил Вам засиживаться допоздна, словом давайте я вас подвезу. Мой экипаж к вашим услугам. Тем более, вам он уже знаком, словом со мной вы в безопасности, – сказав все это Аркадий Вениаминович лукаво улыбнулся и словно в подтверждении сказанных слов, подкрутил вверх свой рыжий пиратский ус.
– Пожалуй, даже ночью, в самых темных закоулках Петербурга мне будет безопаснее, нежели с вами, – фыркнула Фелицата, пытаясь его обойти справа.
– Вы, Фелицата Александровна, барышня с характером, и мне, безусловно, это по нраву, вот только ваш неукротимый дух, будто джин в бутылке, оттого и заточен в нее, что ежели, окажется на свободе, то едва ли кому-то это пойдет на пользу, включая его самого, уж крайне разрушительную силу он имеет. Так, что для вашего же блага, разрешите мне вас довести в целости и сохранности до дома, тем более, пользуясь положением, напоминаю, что я все еще Ваш издатель, стало быть, силы наши не равны. Тем более, что в силу своего положения, какую-то ответственность за Вас все же я несу, – твердо закончил он тоном, не требующим возражений.
– Правильно ли я вас понимаю, что Выбора вы мне не оставляете? – воскликнула Фелицата, впрочем, не слишком рьяно.
– Считайте, как Вам будет угодно, но приказ, а точнее пожелание, выполняйте, – и он указал рукой, на стоящую неподалеку бричку.
Но Фелицата сдаваться, как мы уже знаем, без боя не любила, так что решила, уж если и соглашаться с конвоем, то лишь на своих условиях.
– Так уж и быть, позволяю Вам меня проводить, вот только пешком, посмотрите какой полумесяц, а как тепло, грех не пройтись. Следовательно, в экипаж не сяду, и не просите, вот и извозчик Ваш так сладко дремлет, – задорно засмеялась она, глядя на то, как тот уснув, почти сполз с козел, и вот-вот, готов был свалиться на мостовую. – Не гоже его беспокоить, так что или пешком вместе, или пешком одна. Выбор у Вас не велик.
– Вот что за человек! – воскликнул Капитанов, обернувшись и посмотрев с восхищением на своего извозчика, – может спать в любом месте и в любом положении, бывало, отлучусь на минуту, а он уже спит, и когда успел? А вообще, славный извозчик, молчаливый, и надежный, немного диковат и со своей правдой, но право слово, человек со своей правдой лучше, чем человек совсем без правды, – заключил он. – Но как скажете, Фелицата Александровна, пешком так пешком, сегодня ваш вечер.
– Отчего же мой? – удивилась Фелицата, но не только тому, что сегодня ее вечер, но и тому, как он быстро принял ее условия, обычно она привыкла, к ожесточенной борьбе в отстаивании своих интересов, так случалось с ее родителями, так случалось и с окружающими. А тут услышал и согласился, и попусту не спорил, верно, и впрямь чудесный вечер, волшебный. Уже который раз Фелицата подмечала, как много у него прекрасных черт. В тот самый вечер, когда он выдал себя за другого, вначале ее это разозлило, но потом, все обдумав, она пришла к выводу, что он поступил благородно, оберегая ее чувства, смиренно снося критику, в адрес его издательства, которую она щедро изливала в потоке праведного, но разрушительного гнева. Затем, прочитал ее роман, услышал ее и понял, а в том, что роман пришелся ему по душу, она даже не сомневалась, и хотя аргументов в пользу этого не находила, но чувствовала сердцем, а это ли не веский довод. Он был способен признавать свои ошибки, другие, посчитали бы это за слабость, а она признавала за подлинную силу. И даже теперь, она семенит маленькими шажочками, а он не спешит вперед, не тянет ее, а приноравливается, и ей стало так спокойно на душе, опираясь вот так, о его сильную руку, и этот мужской твердый шаг, размеренный, спокойный, она большее не боялась, что ее унесет ветром, как те листы той самой рукописи, в тот самый день знакомства. К тому же он был не дурен собой, и она украдкой посмотрела в его сторону, боясь быть застигнутый за столь нескромным занятием, пришлось, повернуть голову чуть вправо, а затем вверх, так что она стала похожа на любопытную синичку, заглядывающую в окно, для того, чтобы убедиться, что сытый, но все еще опасный, камышовый кот крепко спит. Он и впрямь походил на камышового кота, чего только стоили его рыжеватые усы, казавшиеся в вечернем свете почти золотыми, и так надежно скрывающими как улыбку, так и недовольство.
– Фелицата Александровна, – начал он разговор, – всегда хотел полюбопытствовать, отчего Фелицата? Имя красивое, но редкое…
– Ответ прост, – засмеялась она, – святцы, вот беда, день моего рождения, 7 февраля, вот и Фелицата, не лучшее имя, но и не худшее, вот родись я в другой месяц, скажем 7 октября и быть мне Феклой… так, что перед тем как роптать на то что имеешь, всегда надобно подумать, не только об упущенном хорошем, но и о не настигшем тебя дурном.
– Верно вы говорите, Фелицата Александровна, верно, – задумавшись заключил Капитанов.
– И потом Фелицата с латинского означает «счастье», родители говорят это имя мне чрезвычайно подходит, и я, знаете ли, склонна им поверить.
– И с этим нельзя не согласиться, – вновь заметил он, улыбнувшись.
– Коль уж вы мне задали вопрос, значит, справедливо будет и мне задать вам, а вам, честно на него ответить, – хитро, словно кошечка промурлыкала Фелицата.
– Ох, не знаю, не знаю, Фелицата Александровна, чувствую я, ваши вопросы будут не так невинны, как мои, зная ваше любопытство и пытливый ум, боюсь, и допрос в царской канцелярии, мне сущей ерундой после этого покажется, – засмеялся Аркадий Вениаминович.
– Полно Вам лукавить, не пристало коту мышки боятся.
Капитанов на это громко засмеялся, затем посмотрел на нее пристально, и махнув рукой, согласился, – Ваша взяла, задавайте. Уж пропадать, так весело.
И если до этого, в голове Фелицаты, крутились сотни незначащих вопросов, кои она хотела задать, исключительно поддержания разговора ради, то теперь она решила спросить его действительно о чем-то важно и существенном.
– Отчего печатное дело? – спросила она.
Он удивленно воззрился на девушку и ответил: – Какой неожиданный вопрос, хочу я вам сказать, я ждал, честно признаюсь, чего-то более личного, но уговор есть уговор. Раз задали – отвечу. Никогда не мечтал заниматься этим делом, никогда о нем даже не думал, но так случилось, и судьба завела меня туда, где я сейчас, и только теперь я понимаю, что я именно там где быть должен, и что порой, нам кажется, что мы созданы для одного, но этом нам лишь кажется, – заключил Капитанов.
– Ваш ответ ей Богу в рамку можно повесить, в качестве примера, как ответить, не отвечая, и наперсточник на улице справился бы хуже, – ехидно заметила Фелицата.
Капитанов снова рассмеялся, затем продолжил, – ну ежели хотите правду, вот вам, правда, я мечтал стать военным, но не получилось, и теперь, с высоты прожитых лет, я понимаю, что самое лучшее, что со мной могло случиться в жизни, это то, что мои мечты и желания не сбылись. Я был молод, и мало что знал о жизни, я был наивен. Так что судьба, вопреки моим желаниям, привела меня в печатное дело, и я благодарен, так как, только теперь понимаю, что я именно там, где должен быть, на своем месте, и на этом самом месте я счастлив. Был бы я счастлив, сложись моя военная карьера, едва ли. Но в издательстве, я счастлив, и пусть, я недостаточно талантлив, чтобы писать, но достаточно талантлив, чтобы разглядеть дарование, искру божью в слове, а, знаете ли, это не так-то просто. Просто увидеть талант, когда все кругом кричат: «Вот, талант! Держи его», а ты, поди, разбери талант, сам, без подсказки, найди алмаз среди миллиона ничего не стоящих камней, – и он многозначительно посмотрел на нее.
Фелицата покраснела и смущенно отвела взор, теперь она получила ответ на свой вопрос с лихвой.
Они шли медленно, то растворяясь в темноте, то выходя на теплый свет фонарей, не замечая ни людей, ни зданий вокруг, не желая скорого конца пути, и оттого, наслаждаясь каждым шагом, и каждым словом, сказанным друг другу.
