- Если это намек, чтобы я отдал пиджак, то бесполезно! Я с детства очень слаб здоровьем, потому…
Вот это куда больше похоже на Ким Ючона, чем попытки помочь мне с упрямым стариком или поговорить по душам о моей жизни! Насмешливо меряю его взглядом и сочувствую:
- А я-то думаю, отчего ты такой задохлик? А это, оказывается, у тебя было тяжелое детство! Бедненький!
- Детство у меня и правда… - хубэ прерывается и продолжает привычно беспечно: - Я к тому, что рабочий день закончился пару часов назад, может, пойдем уже? Или сонбэ и впрямь собралась здесь ночевать?
Приходится нехотя признать, что сейчас Ючон прав: надо побольше узнать об этом конфликтном Чхве Мансике, чтобы выработать какую-то разумную стратегию, а не добиваться подписи осадой его дома. Киваю:
- Может, и придется, но не сегодня. Пошли.
Спускаемся осторожно: путь освещают только звезды, потому что с фонарями в этом районе не очень. В какой-то момент споткнувшийся хубэ хватается за мой локоть, и на мое раздраженное отпихивание жалобно поясняет:
- Боюсь шею свернуть! Можно, я буду держаться за сонбэ?
- Ладно. – Стараюсь не замечать, что на самом деле скорее это он поддерживает, чем сам за меня держится. В темноте спуск и впрямь проблемный: асфальт с выбоинами, выщербленные ступеньки еще и разной высоты…
Останавливаюсь, не дойдя до дома Чхве Мансика: перед воротами громоздится что-то большое: фургончик? нагруженная тележка? Сам хозяин копошится рядом, пытаясь втолкнуть это во двор.
- Вам помочь? – предлагаю осторожно, но на безлюдной тихой улочке мой голос звучит неожиданно громко. Старик вздрагивает, оборачивается и замирает, глядя на меня: в полумраке белеет его запрокинутое лицо. Слышу странный звук, который он издает: то ли сипение, то ли протяжный выдох-стон… Так устал? Испугался?
- Это я… - начинаю, спускаясь, но Чхве Мансик произносит слабым дрожащим голосом:
- Ын Соль, ты?! Ты пришла… наконец пришла за мной?
И столько страха и одновременно надежды в его голосе, что я замираю, балансируя на краю ступеньки. Что… что происходит? Хрупкую тишину нарушает Ючон, шагнувший передо мной вниз:
- Харабоджи , это же мы! Днем заходили, помните? Вам помочь?
Хозяин отмирает, опускает голову и, открыв заметно трясущимися руками калитку, уходит во двор, бросив на прощание:
- Да… помню… Никогда не приходите больше! – Но вместо давешней дневной ярости в его голосе растерянность и… разочарование? Принял меня за кого-то? Хубэ меж тем разглядывает забытую стариком нагруженную двухколесную тележку.
- Что это?
- Картон.
- Зачем ему столько? – парень фыркает, явно стараясь разрядить обстановку. – Будет строить дом из картона, как тот поросенок из сказки?
- Нищие старики часто собирают картон и бутылки, - отвечаю холодно. – Потом сдают за небольшие денежки, не знал? Давай все-таки затащим всё во двор, полдня же собирал, еще уведет кто-нибудь…
Хорошо, что Чхве Мансик забыл запереть ворота. Вдвоем – как тщедушный дедушка умудряется таскать такую тяжесть по всем этим горкам? – вталкиваем тележку во двор и кое-как прикрываем створки ворот. Стоим, отряхивая руки одежду, глядим на немой темный дом.
- Собирает утиль – и отказывается от компенсации? – задумчиво говорит Ючон. Может, не в старческом упрямстве дело…
Возвращаемся, усталые и задумчивые. Я рассеянно гляжу в темное окно со своим слабым отражением: бледное лицо, распущенные прямые волосы, белая блузка, выпущенная из-за пояса юбки – отряхивалась от соли, а заправить забыла.
На прощание хубэ еще пытается обсудить сегодняшний день, но я только отмахиваюсь и запрыгиваю в автобус: полдня, проведенного вместе, предостаточно, а строить версии насчет Чхве Мансика пока бессмысленно, надо выяснить побольше о своем «поручении» завтра.
Завтра начинается со скандала. Первым делом, я, естественно, являюсь к руководительнице с докладом и узнаю о себе много нового. То есть, конечно, уже старого, известного: какая же я безответственная, безынициативная, безвольная… Сплошные «без» да еще «не»! Когда я пытаюсь выспросить подробности о Чхве Мансике, объявляют, что больше мне ничего знать не нужно, только выполнить поручение. А иначе…
Что такое «иначе» переспрашивать не нужно – и так знаю наизусть! Сотрудники, конечно, слышавшие всё доносящееся из-за стеклянной перегородки кабинета начальницы, встречают меня кто насмешливыми, кто сочувственными взглядами. Впрочем, от моих вопросов тоже отмахиваются: мол, знать особо ничего знают, но дело точно гиблое! Передающееся не только из рук в руки, но и даже из подразделения в подразделение – поначалу им занимались юристы, потом спихнули все на отдел кадров.
Поневоле вспоминаю о своем бывшем: обратиться к Хон Сонги, он же из юридической службы, пусть разузнает? И морщусь, будто уксуса невзначай хлебнула: ох, нет, никаких контактов, даже по работе: и так в прошлый раз распереживалась, навспоминала то, чего вспоминать не следует! Как-нибудь справлюсь сама.
Очень на это надеюсь.
Чтобы поднять дух и уровень глюкозы в крови после ухода руководительницы на совещание спешу в «сладкий» уголок хлебнуть кофе и чего-нибудь укусить – а то сама кого-нибудь покусаю. Например, беззаботно флиртующего с раннего утра с Сорой хубэ. С чего я взяла, что этот парень может стать ответственным и серьезным, как вчера показалось? Что вообще может измениться?
И тут меня настигает звонок «Кровопийцы». Закатываю глаза: да-да, давайте, все ко мне и всё в один день! Откладываю надкушенный «орео» и злобно шиплю, прикрывая трубку ладонью:
- Какого… ты названиваешь мне на работу? Ты же знаешь, нам запрещено разговаривать во время рабочего дня на личные темы!
- Да потому что ты после работы не отвечаешь! – огрызается «кровопийца». – Вчера весь вечер тебе звонил, и толку?
Да, правда, я же вчера так и не включила звук и обнаружила множество пропущенных вызовов только утром.
- Ну и что тебе надо? – хмуро интересуюсь я, хотя и без того знаю – что. И собеседник, конечно, не разочаровывает:
- Вышли мне деньги!
- И откуда я тебе их возьму? Я денег не печатаю, а зарплата у нас только двадцатого.
- Ну не знаю, займи там у кого-нибудь! Ты же у нас теперь в крупной компании трудишься! Деньги-то мне нужны сейчас, а не двадцатого. Подработай, наконец.
- Ну ты совсем обнаглел! – распаляюсь я. – А сам не хочешь подработать? Оставь меня в покое, не дергай лишний раз! А то вообще больше ни воны от меня не получишь! Никогда!
Пустая угроза, и «кровопийца» об этом знает. Ехидный смешок в трубке:
- Ну-ну, попробуй, ты же знаешь, что тогда будет!..
С неприличным ругательством жму кнопку отбоя и швыряю на стол мобильник. Засовываю в рот печенье целиком, запиваю залпом остывшим кофе и тут же давлюсь от спешки и нервов. Жестоко закашлявшись, стучу себя кулаком по груди – и не сразу понимаю, что к ним присоединятся еще и чувствительные хлопки по спине. Все еще перхая, оборачиваюсь, и оказываюсь нос к носу с Ючоном. Заглядывающий мне в лицо парень участливо интересуется:
- Вы как, сонбэ? Не надо так торопиться. Налить вам водички?
Отмахиваюсь. Сипло выдыхаю:
- Лучше яду!
Хубэ демонстративно охлопывает свои карманы и огорченно докладывает:
- Сегодня мышьяк дома оставил!
Вздыхаю:
- Ну значит, не судьба! Продолжу жить и мучиться.
И трудиться. Командую:
- Давай, быстренько перекусывай до возвращения начальницы Ли и за работу! И так сегодня все утро только и делаешь, что болтаешь!
Ючон обиженно вытаращивает глаза.
- Так все же ради вас!
- Заигрываешь с менеджером Сорой ради меня? Это как понимать? А ты вообще знаешь, что она помолвлена?
- Знаю, - парень хитренько улыбается. - Потому и заигрываю!
Смотри, какой хитрый… жук! Старается не рисковать – а то вдруг кто-то из коллег женского пола увлечется им слишком серьезно? Все же считаю своим долгом предупредить:
- Смотри, не доиграйся! Вдруг не рассчитаешь, и случится большой скандал, а то и увольнение. Хотя, увольнению ты как раз обрадуешься…
- Ну, я пока еще не сильно тороплюсь на выход! А с Сорой-ши так долго сегодня разговаривал, потому что хотел побольше узнать о нашем с вами буйном дедушке.
Чуть на автомате не продолжаю занудничать: мол, и не только сегодня, и не только с Сорой… Но вовремя себя останавливаю.
- Что-то удалось узнать?
- Ага, - парень непринужденно усаживается на угол стола. Глаза его блестят, как у завзятой сплетницы – еще бы, все обожают секреты! – Господин Чхве Мансик обвинил компанию в доведении до смерти работающей там дочери, и потребовал прокурорского и судебного разбирательства.
Задумчиво встаю и наливаю кофе снова – себе и хубэ. Заслужил!
- Получается, она покончила жизнь самоубийством? Из-за того, что с ней как-то… неподобающе обращались в фирме?
- Если бы! Слышали про смерти-«кароси»?
- Это что-то японское?
- Да, японский термин – внезапная смерть на рабочем месте. От переутомления.
- Переутомления?
- Ну знаете, переутомление от переработок. Инсульты, инфаркты, гипертонические кризы…
- Но она же должна быть еще молодой. Какие там кризы?
Хубэ пристально смотрит на меня. Произносит раздельно, словно подчеркивая каждое свое слово:
- Переработки. По сотне с лишним часов в месяц. Без выходных и отпусков. Еще и ночи дома прихватывала, чтобы выполнить то, что на нее по работе навесили. Вам это знакомо, сонбэ?
- Да при чем тут я? – огрызаюсь я. – Речь сейчас не обо мне!
- При чем? Да потому что вы точно такая же! И тоже еще молодая! – Ючон неожиданно разворачивается и уходит. И чего на меня-то разозлился? Ну ладно, пусть перепсихует, успокоится…
Обдумываю новую информацию. «Кароси», значит? И старик-отец убежден, что в смерти дочери виновато заставлявшее бесконечно трудиться руководство фирмы. Этот его иск - не чтобы получить побольше, а наказать...
И что может придумать стажер, когда не справились опытные юристы и менеджеры по персоналу?
По мне, здесь всего два решения. Первое - увеличить сумму компенсации, ведь большие деньги ломают любую человеческую волю и самый железный характер. Второе: уговорить несчастного отца если не простить владельцев компании, то хотя бы наказать их все теми же деньгами, взять компенсацию... С паршивой овцы пусть шерсти клок. На компанию я никак повлиять не смогу, хоть и предложу госпоже Ли такой выход… ох, представляю, чего от нее наслушаюсь! И ведь наверняка снова отправит меня добывать подпись…
Вернувшись, хубэ на рабочем месте я не обнаруживаю. Коллеги только пожимают плечами: мол, только сказал: ему «надо», сгреб вещички и был таков! Думали, он отпросился у руководительницы или наставницы… Вот паразит! Я же хотела сбагрить Ючону часть своей работы, а самой съездить в Ёнсан. Теперь придется тащиться туда вечером. Трусливо решаю сегодня больше к госпоже Ли не подходить – а то получу не только за свою идею об увеличении компенсации, а еще и за самоуправство моего подопечного!
В перерывах между выполнением бесконечных заданий, которыми заваливают меня коллеги (отыскать информацию, свести информацию, распечатать документы, скопировать миллион экземпляров, разослать приказы и распоряжения по электронной почте, приготовить презентацию и тому подобное), изучаю вопрос в интернете. Оказывается, смерть на рабочем месте от переутомления не такой уж редкий случай не только в Японии, но и у нас. И иски о денежной компенсации родственники тоже подают. Вот только больше половины ничего не получают – компании и государство всячески увиливают от выплат. Так что Чхве Мансику еще повезло! Хотя он, конечно, это везением не считает: деньги за смерть дочери, возможно, еще и единственной…
Опять допоздна торчу у ворот его дома: внутри темно и тихо, наверное, старик опять где-то собирает утиль. Ну не ночевать же здесь, в самом-то деле? Уж очень неуютно в этом районе в одиночку без рослого и бойкого хубэ …
Назавтра покорно получаю ожидаемый нагоняй от начальницы Ли за вариант с повышением компенсации Чхве Мансику. Если уложить ее получасовую пламенную речь в три предложения, то первое: люди поумнее меня сочли эту сумму приемлемой; второе: я должна заботиться о благе своей компании, а не об интересах посторонних лиц; третье: иди работай, Ким Минхва!
Я, соответственно, отрываюсь на вольно разгуливающим среди рабочего дня хубэ. Вот этому мои нотации как с гуся вода! Выслушивает стоя, как положено, сложив на животе руки, понурив повинно голову. В конце смиренно со всем соглашается и тут же сообщает, что в ближайшие дни будет уходить после обеда, поскольку у него важные дела, начальница Ли уже дала свое разрешение. И лучезарно улыбается. Наверняка знает, как действует его улыбка на женщин! Но меня ни искрящиеся глаза, ни белые ровные зубы, ни даже ямочка на левой щеке не впечатляют и не смягчают. Махнув рукой на хубэ – в прямом и переносном смысле – я сажусь разгребать свое дневное задание, одновременно размышляя над проблемой с Чхве Мансиком.
Этот вечер, как и следующий, безрезультатно провожу в дежурстве перед его домом. Зато знакомлюсь с хозяйкой старенького кафе на три столика, в котором мы обедали с Ючоном в первый день. Старушка любит поговорить, так что, в конце концов, после аккуратных наводящих вопросов добирается и до Чхве Мансика. Да, дочка у него была единственная, умненькая, и из себя симпатичная, отца слушалась. Он же ее сам растил, как жена померла-то… училась хорошо, на работу хорошую устроилась, постоянную, старик чуть гордости не лопался, все хвастал… Да вот беда – здоровье плохое у девочки оказалось, сердце отказало прямо за рабочим столом. Вот горюшко-то, старик Чхве прямо почернел весь, все по своей Ынсоль убивался…
- Как-как? – невольно переспрашиваю я.
- Ынсоль, говорю, дочка его! Как жалко девочку… - Старушка умолкает и оглядывает меня блеклыми глазами. Говорит наставительно: - И ты тоже кушай лучше, сил набирайся, вон какая бледная! Сейчас еще токкпоки принесу!
Лучше бы мне сейчас не поесть, а от души выпить. Потому что я вспоминаю, что старик называл это имя в первый день: видимо, меня, с распущенными волосами, в белой, выпростанной из-за пояса блузке, принял в темноте за призрак своей дочери, которая – наконец-то! – пришла его забрать…
В пятницу уже привычно, без раздражения, «обнаруживаю отсутствие» на рабочем месте Ким Ючона: может, он вообще уже работает на два отдела – наш и юридический? Подготавливает плавный переход? Хорошо бы!
Опять бреду по знакомой горбатой улочке в Ёнсане, с тоской представляя себе новый бесконечный вечер в бесплодном ожидании. Я уже оставляла хозяину записки, лепила их на ворота, под низ подсовывала; даже просила передать словоохотливую хозяйку кафе просьбу позвонить «соленой» девушке; я же хочу просто поговорить, помочь господину Чхве!
Подхожу к его дому, устало поднимаю глаза и… Неужели? Из-за приоткрытых ворот пробивается тусклый свет. Осторожно стучу, потом нажимаю на скрипящую створку и окликаю:
- Господин Чхве Мансик! Я могу войти? Это снова я! Мы можем поговорить? Просто поговорить и всё?
Открывается такая же скрипучая дверь дома. Старик выходит на крыльцо и молча смотрит на меня. Не зная, чего сейчас ждать – брани, следующего килограмма соли, или вовсе гневных пинков – я поспешно низко кланяюсь, прижимая к груди, как пропуск, купленную для него коробку с соками.
Вот это куда больше похоже на Ким Ючона, чем попытки помочь мне с упрямым стариком или поговорить по душам о моей жизни! Насмешливо меряю его взглядом и сочувствую:
- А я-то думаю, отчего ты такой задохлик? А это, оказывается, у тебя было тяжелое детство! Бедненький!
- Детство у меня и правда… - хубэ прерывается и продолжает привычно беспечно: - Я к тому, что рабочий день закончился пару часов назад, может, пойдем уже? Или сонбэ и впрямь собралась здесь ночевать?
Приходится нехотя признать, что сейчас Ючон прав: надо побольше узнать об этом конфликтном Чхве Мансике, чтобы выработать какую-то разумную стратегию, а не добиваться подписи осадой его дома. Киваю:
- Может, и придется, но не сегодня. Пошли.
Спускаемся осторожно: путь освещают только звезды, потому что с фонарями в этом районе не очень. В какой-то момент споткнувшийся хубэ хватается за мой локоть, и на мое раздраженное отпихивание жалобно поясняет:
- Боюсь шею свернуть! Можно, я буду держаться за сонбэ?
- Ладно. – Стараюсь не замечать, что на самом деле скорее это он поддерживает, чем сам за меня держится. В темноте спуск и впрямь проблемный: асфальт с выбоинами, выщербленные ступеньки еще и разной высоты…
Останавливаюсь, не дойдя до дома Чхве Мансика: перед воротами громоздится что-то большое: фургончик? нагруженная тележка? Сам хозяин копошится рядом, пытаясь втолкнуть это во двор.
- Вам помочь? – предлагаю осторожно, но на безлюдной тихой улочке мой голос звучит неожиданно громко. Старик вздрагивает, оборачивается и замирает, глядя на меня: в полумраке белеет его запрокинутое лицо. Слышу странный звук, который он издает: то ли сипение, то ли протяжный выдох-стон… Так устал? Испугался?
- Это я… - начинаю, спускаясь, но Чхве Мансик произносит слабым дрожащим голосом:
- Ын Соль, ты?! Ты пришла… наконец пришла за мной?
И столько страха и одновременно надежды в его голосе, что я замираю, балансируя на краю ступеньки. Что… что происходит? Хрупкую тишину нарушает Ючон, шагнувший передо мной вниз:
- Харабоджи , это же мы! Днем заходили, помните? Вам помочь?
Хозяин отмирает, опускает голову и, открыв заметно трясущимися руками калитку, уходит во двор, бросив на прощание:
- Да… помню… Никогда не приходите больше! – Но вместо давешней дневной ярости в его голосе растерянность и… разочарование? Принял меня за кого-то? Хубэ меж тем разглядывает забытую стариком нагруженную двухколесную тележку.
- Что это?
- Картон.
- Зачем ему столько? – парень фыркает, явно стараясь разрядить обстановку. – Будет строить дом из картона, как тот поросенок из сказки?
- Нищие старики часто собирают картон и бутылки, - отвечаю холодно. – Потом сдают за небольшие денежки, не знал? Давай все-таки затащим всё во двор, полдня же собирал, еще уведет кто-нибудь…
Хорошо, что Чхве Мансик забыл запереть ворота. Вдвоем – как тщедушный дедушка умудряется таскать такую тяжесть по всем этим горкам? – вталкиваем тележку во двор и кое-как прикрываем створки ворот. Стоим, отряхивая руки одежду, глядим на немой темный дом.
- Собирает утиль – и отказывается от компенсации? – задумчиво говорит Ючон. Может, не в старческом упрямстве дело…
Возвращаемся, усталые и задумчивые. Я рассеянно гляжу в темное окно со своим слабым отражением: бледное лицо, распущенные прямые волосы, белая блузка, выпущенная из-за пояса юбки – отряхивалась от соли, а заправить забыла.
На прощание хубэ еще пытается обсудить сегодняшний день, но я только отмахиваюсь и запрыгиваю в автобус: полдня, проведенного вместе, предостаточно, а строить версии насчет Чхве Мансика пока бессмысленно, надо выяснить побольше о своем «поручении» завтра.
***
Завтра начинается со скандала. Первым делом, я, естественно, являюсь к руководительнице с докладом и узнаю о себе много нового. То есть, конечно, уже старого, известного: какая же я безответственная, безынициативная, безвольная… Сплошные «без» да еще «не»! Когда я пытаюсь выспросить подробности о Чхве Мансике, объявляют, что больше мне ничего знать не нужно, только выполнить поручение. А иначе…
Что такое «иначе» переспрашивать не нужно – и так знаю наизусть! Сотрудники, конечно, слышавшие всё доносящееся из-за стеклянной перегородки кабинета начальницы, встречают меня кто насмешливыми, кто сочувственными взглядами. Впрочем, от моих вопросов тоже отмахиваются: мол, знать особо ничего знают, но дело точно гиблое! Передающееся не только из рук в руки, но и даже из подразделения в подразделение – поначалу им занимались юристы, потом спихнули все на отдел кадров.
Поневоле вспоминаю о своем бывшем: обратиться к Хон Сонги, он же из юридической службы, пусть разузнает? И морщусь, будто уксуса невзначай хлебнула: ох, нет, никаких контактов, даже по работе: и так в прошлый раз распереживалась, навспоминала то, чего вспоминать не следует! Как-нибудь справлюсь сама.
Очень на это надеюсь.
Чтобы поднять дух и уровень глюкозы в крови после ухода руководительницы на совещание спешу в «сладкий» уголок хлебнуть кофе и чего-нибудь укусить – а то сама кого-нибудь покусаю. Например, беззаботно флиртующего с раннего утра с Сорой хубэ. С чего я взяла, что этот парень может стать ответственным и серьезным, как вчера показалось? Что вообще может измениться?
И тут меня настигает звонок «Кровопийцы». Закатываю глаза: да-да, давайте, все ко мне и всё в один день! Откладываю надкушенный «орео» и злобно шиплю, прикрывая трубку ладонью:
- Какого… ты названиваешь мне на работу? Ты же знаешь, нам запрещено разговаривать во время рабочего дня на личные темы!
- Да потому что ты после работы не отвечаешь! – огрызается «кровопийца». – Вчера весь вечер тебе звонил, и толку?
Да, правда, я же вчера так и не включила звук и обнаружила множество пропущенных вызовов только утром.
- Ну и что тебе надо? – хмуро интересуюсь я, хотя и без того знаю – что. И собеседник, конечно, не разочаровывает:
- Вышли мне деньги!
- И откуда я тебе их возьму? Я денег не печатаю, а зарплата у нас только двадцатого.
- Ну не знаю, займи там у кого-нибудь! Ты же у нас теперь в крупной компании трудишься! Деньги-то мне нужны сейчас, а не двадцатого. Подработай, наконец.
- Ну ты совсем обнаглел! – распаляюсь я. – А сам не хочешь подработать? Оставь меня в покое, не дергай лишний раз! А то вообще больше ни воны от меня не получишь! Никогда!
Пустая угроза, и «кровопийца» об этом знает. Ехидный смешок в трубке:
- Ну-ну, попробуй, ты же знаешь, что тогда будет!..
С неприличным ругательством жму кнопку отбоя и швыряю на стол мобильник. Засовываю в рот печенье целиком, запиваю залпом остывшим кофе и тут же давлюсь от спешки и нервов. Жестоко закашлявшись, стучу себя кулаком по груди – и не сразу понимаю, что к ним присоединятся еще и чувствительные хлопки по спине. Все еще перхая, оборачиваюсь, и оказываюсь нос к носу с Ючоном. Заглядывающий мне в лицо парень участливо интересуется:
- Вы как, сонбэ? Не надо так торопиться. Налить вам водички?
Отмахиваюсь. Сипло выдыхаю:
- Лучше яду!
Хубэ демонстративно охлопывает свои карманы и огорченно докладывает:
- Сегодня мышьяк дома оставил!
Вздыхаю:
- Ну значит, не судьба! Продолжу жить и мучиться.
И трудиться. Командую:
- Давай, быстренько перекусывай до возвращения начальницы Ли и за работу! И так сегодня все утро только и делаешь, что болтаешь!
Ючон обиженно вытаращивает глаза.
- Так все же ради вас!
- Заигрываешь с менеджером Сорой ради меня? Это как понимать? А ты вообще знаешь, что она помолвлена?
- Знаю, - парень хитренько улыбается. - Потому и заигрываю!
Смотри, какой хитрый… жук! Старается не рисковать – а то вдруг кто-то из коллег женского пола увлечется им слишком серьезно? Все же считаю своим долгом предупредить:
- Смотри, не доиграйся! Вдруг не рассчитаешь, и случится большой скандал, а то и увольнение. Хотя, увольнению ты как раз обрадуешься…
- Ну, я пока еще не сильно тороплюсь на выход! А с Сорой-ши так долго сегодня разговаривал, потому что хотел побольше узнать о нашем с вами буйном дедушке.
Чуть на автомате не продолжаю занудничать: мол, и не только сегодня, и не только с Сорой… Но вовремя себя останавливаю.
- Что-то удалось узнать?
- Ага, - парень непринужденно усаживается на угол стола. Глаза его блестят, как у завзятой сплетницы – еще бы, все обожают секреты! – Господин Чхве Мансик обвинил компанию в доведении до смерти работающей там дочери, и потребовал прокурорского и судебного разбирательства.
Задумчиво встаю и наливаю кофе снова – себе и хубэ. Заслужил!
- Получается, она покончила жизнь самоубийством? Из-за того, что с ней как-то… неподобающе обращались в фирме?
- Если бы! Слышали про смерти-«кароси»?
- Это что-то японское?
- Да, японский термин – внезапная смерть на рабочем месте. От переутомления.
- Переутомления?
- Ну знаете, переутомление от переработок. Инсульты, инфаркты, гипертонические кризы…
- Но она же должна быть еще молодой. Какие там кризы?
Хубэ пристально смотрит на меня. Произносит раздельно, словно подчеркивая каждое свое слово:
- Переработки. По сотне с лишним часов в месяц. Без выходных и отпусков. Еще и ночи дома прихватывала, чтобы выполнить то, что на нее по работе навесили. Вам это знакомо, сонбэ?
- Да при чем тут я? – огрызаюсь я. – Речь сейчас не обо мне!
- При чем? Да потому что вы точно такая же! И тоже еще молодая! – Ючон неожиданно разворачивается и уходит. И чего на меня-то разозлился? Ну ладно, пусть перепсихует, успокоится…
Прода от 08.12.2024, 16:39
Обдумываю новую информацию. «Кароси», значит? И старик-отец убежден, что в смерти дочери виновато заставлявшее бесконечно трудиться руководство фирмы. Этот его иск - не чтобы получить побольше, а наказать...
И что может придумать стажер, когда не справились опытные юристы и менеджеры по персоналу?
По мне, здесь всего два решения. Первое - увеличить сумму компенсации, ведь большие деньги ломают любую человеческую волю и самый железный характер. Второе: уговорить несчастного отца если не простить владельцев компании, то хотя бы наказать их все теми же деньгами, взять компенсацию... С паршивой овцы пусть шерсти клок. На компанию я никак повлиять не смогу, хоть и предложу госпоже Ли такой выход… ох, представляю, чего от нее наслушаюсь! И ведь наверняка снова отправит меня добывать подпись…
Вернувшись, хубэ на рабочем месте я не обнаруживаю. Коллеги только пожимают плечами: мол, только сказал: ему «надо», сгреб вещички и был таков! Думали, он отпросился у руководительницы или наставницы… Вот паразит! Я же хотела сбагрить Ючону часть своей работы, а самой съездить в Ёнсан. Теперь придется тащиться туда вечером. Трусливо решаю сегодня больше к госпоже Ли не подходить – а то получу не только за свою идею об увеличении компенсации, а еще и за самоуправство моего подопечного!
В перерывах между выполнением бесконечных заданий, которыми заваливают меня коллеги (отыскать информацию, свести информацию, распечатать документы, скопировать миллион экземпляров, разослать приказы и распоряжения по электронной почте, приготовить презентацию и тому подобное), изучаю вопрос в интернете. Оказывается, смерть на рабочем месте от переутомления не такой уж редкий случай не только в Японии, но и у нас. И иски о денежной компенсации родственники тоже подают. Вот только больше половины ничего не получают – компании и государство всячески увиливают от выплат. Так что Чхве Мансику еще повезло! Хотя он, конечно, это везением не считает: деньги за смерть дочери, возможно, еще и единственной…
Опять допоздна торчу у ворот его дома: внутри темно и тихо, наверное, старик опять где-то собирает утиль. Ну не ночевать же здесь, в самом-то деле? Уж очень неуютно в этом районе в одиночку без рослого и бойкого хубэ …
Назавтра покорно получаю ожидаемый нагоняй от начальницы Ли за вариант с повышением компенсации Чхве Мансику. Если уложить ее получасовую пламенную речь в три предложения, то первое: люди поумнее меня сочли эту сумму приемлемой; второе: я должна заботиться о благе своей компании, а не об интересах посторонних лиц; третье: иди работай, Ким Минхва!
Я, соответственно, отрываюсь на вольно разгуливающим среди рабочего дня хубэ. Вот этому мои нотации как с гуся вода! Выслушивает стоя, как положено, сложив на животе руки, понурив повинно голову. В конце смиренно со всем соглашается и тут же сообщает, что в ближайшие дни будет уходить после обеда, поскольку у него важные дела, начальница Ли уже дала свое разрешение. И лучезарно улыбается. Наверняка знает, как действует его улыбка на женщин! Но меня ни искрящиеся глаза, ни белые ровные зубы, ни даже ямочка на левой щеке не впечатляют и не смягчают. Махнув рукой на хубэ – в прямом и переносном смысле – я сажусь разгребать свое дневное задание, одновременно размышляя над проблемой с Чхве Мансиком.
Этот вечер, как и следующий, безрезультатно провожу в дежурстве перед его домом. Зато знакомлюсь с хозяйкой старенького кафе на три столика, в котором мы обедали с Ючоном в первый день. Старушка любит поговорить, так что, в конце концов, после аккуратных наводящих вопросов добирается и до Чхве Мансика. Да, дочка у него была единственная, умненькая, и из себя симпатичная, отца слушалась. Он же ее сам растил, как жена померла-то… училась хорошо, на работу хорошую устроилась, постоянную, старик чуть гордости не лопался, все хвастал… Да вот беда – здоровье плохое у девочки оказалось, сердце отказало прямо за рабочим столом. Вот горюшко-то, старик Чхве прямо почернел весь, все по своей Ынсоль убивался…
- Как-как? – невольно переспрашиваю я.
- Ынсоль, говорю, дочка его! Как жалко девочку… - Старушка умолкает и оглядывает меня блеклыми глазами. Говорит наставительно: - И ты тоже кушай лучше, сил набирайся, вон какая бледная! Сейчас еще токкпоки принесу!
Лучше бы мне сейчас не поесть, а от души выпить. Потому что я вспоминаю, что старик называл это имя в первый день: видимо, меня, с распущенными волосами, в белой, выпростанной из-за пояса блузке, принял в темноте за призрак своей дочери, которая – наконец-то! – пришла его забрать…
В пятницу уже привычно, без раздражения, «обнаруживаю отсутствие» на рабочем месте Ким Ючона: может, он вообще уже работает на два отдела – наш и юридический? Подготавливает плавный переход? Хорошо бы!
Опять бреду по знакомой горбатой улочке в Ёнсане, с тоской представляя себе новый бесконечный вечер в бесплодном ожидании. Я уже оставляла хозяину записки, лепила их на ворота, под низ подсовывала; даже просила передать словоохотливую хозяйку кафе просьбу позвонить «соленой» девушке; я же хочу просто поговорить, помочь господину Чхве!
Подхожу к его дому, устало поднимаю глаза и… Неужели? Из-за приоткрытых ворот пробивается тусклый свет. Осторожно стучу, потом нажимаю на скрипящую створку и окликаю:
- Господин Чхве Мансик! Я могу войти? Это снова я! Мы можем поговорить? Просто поговорить и всё?
Открывается такая же скрипучая дверь дома. Старик выходит на крыльцо и молча смотрит на меня. Не зная, чего сейчас ждать – брани, следующего килограмма соли, или вовсе гневных пинков – я поспешно низко кланяюсь, прижимая к груди, как пропуск, купленную для него коробку с соками.
