- Добрый вечер, харабоджи! Как ваши дела? Вы меня узнали? Мы приходили в понедельник с моим младшим. Можно поговорить с вами?
Хозяин отзывается – безо всякой приветливости, но хотя бы сегодня не кричит:
- Входи уж…
Тороплюсь за стариком, пока не передумал. Скинув туфли, прохожу в маленькую темную комнатку. Оглядываюсь, переминаясь, пока Чхве Мансик не машет мне:
- Чего там застряла, сюда иди!
Выставляю на низкий старенький столик свое подношение, сажусь напротив хозяина, но все кручу головой по сторонам. Углы завалены какими-то тряпками, бумагой, помытыми и грязными бутылками. На старенькой кухне – остатки еды, в проеме соседней комнаты видна неубранная постель.
Здесь пахнет бедностью, затхлостью, старостью. Безнадежностью.
- Что разглядываешь?
Я спохватываюсь, опускаю глаза, бормочу:
- Простите, харабоджи, я просто…
Что «просто» и сама не знаю, к счастью Чхве Мансик продолжает:
- Домом всегда дочка занималась, все намывала, мне-то сейчас зачем…
По его кивку замечаю стоящий на старом телевизоре снимок с траурной лентой. Поднимаюсь, подхожу ближе, разглядывая. Фотография Чхве Ынсоль, видимо, сделана на выпуске из колледжа: черная магистерская шапочка, мантия, букет в руках, ослепительная улыбка… Машинально кланяюсь и ее портрету.
- Какая красивая! – Девушка, снятая, наверное, в один из самых своих радостных дней, и впрямь очень хорошенькая. Вся в сиянии счастья. Трудно поверить, что всего через несколько лет ее не станет.
- Да, - соглашается старик. - Вся в меня!
Я гляжу на его иссохшее обезьянье лицо: и ведь не шутит! Откашливаюсь, усаживаюсь попрямее, складываю руки на коленях.
- Господин Чхве Мансик, соболезную вам в вашем горе. Знаю, что нельзя ничем и никак возместить такую утрату, но я бы все же хотела помочь вам… - произношу затверженную наизусть речь, хотя постепенно понимаю, что хозяин меня не слушает. Просто глядит сквозь блеклыми старческими глазами, равномерно и медленно кивая.
Даже когда я наконец умолкаю, так и продолжает кивать.
- Господин Чхве? – осторожно окликаю я. Старик как будто просыпается, сосредотачивает взгляд на мне. – Как вы думаете, могли бы мы с вами прийти к кому-нибудь соглашению?
- Знаешь, что они мне сказали? – спрашивает хозяин неожиданно.
- «Они» – это?..
- Начальство дочкино, - он вновь мотает головой в сторону снимка на телевизоре.
Могу себе представить!
- Нет.
- Сказали, никто ее вовсе не заставлял задерживаться еще пять часов каждый день и в выходные работать! Просто Ынсоль слишком медлительная, ничего не успевала! Вот и наверстывала в свободное время.
Крепко сжав губы, чтобы не сказать лишнего, киваю: знакомая песня! Приходи на работу раньше всех, уходи позже своих сонбэ, и уж тем более, начальства! А что то самое начальство до ночи просто в своем кабинете газетку почитывает, потому как он, допустим, «гусиный отец », и дома его никто не ждет – это неважно!
- Ясно…
Старик глядит в лицо своей смеющейся дочери.
- Она же мне говорила… Жаловалась, как ей тяжело. Все на нее нагружали, свою работу спихивали, еще и ругали постоянно… Ынсоль плакала то и дело. Знаешь, что я ей всегда отвечал?
У меня сжимается сердце. Знаю.
- Нет…
- Всем тяжело, говорил. Ты молодая, здоровая, втянешься… Терпи, работай, что ты сопли распускаешь! Разве я так тебя воспитывал? Думаешь, нам в жизни легче было? В последнюю неделю она и не спала совсем: мол, папа, большой проект у нас, пре-зен-та-цию готовлю, - произносит он по слогам. – И ела мало, все кофе пила. А я ей всё: «старайся да старайся»! Покажи себя, заслужишь уважение!
- Мама тоже всегда так говорила! - вырывается у меня неожиданно. – И говорит. Я уже и жаловаться перестала… Знаю… вы, взрослые… хотите, как лучше… чтобы ваши дети не были слабыми, никогда не сдавались… боролись… Но…
…Но так хочется, чтобы кто-то просто тебя обнял, пожалел, утешил, по голове погладил, как в детстве. Успокоил: все будет хорошо, ты молодец, ты справишься! А если нет, тоже ничего страшного, в следующий раз получится… А не твердил бесконечно: значит, ты мало стараешься, ленишься, плохо работаешь!
Старик вновь переводит взгляд с портрета дочери на меня. Вглядывается, словно силясь что-то разглядеть. Или кого-то?
- Твой малец сказал, ты в той проклятой компании стажером.
- Малец?
- Ну тот парнишка, с которым ты прошлый раз приходила!
- А… когда вы его видели?
- Да пятый день здесь ошивается, вот, считай, только перед тобой ушел.
Не верю своим ушам:
- Ким Ючон?! Он к вам приходит?
Старик кивает даже с проблеском веселья на морщинистом лице:
- Так и шастает! Упертый какой, страсть! Гостинцев мне таскает, выпивку! Даже картон со мной собирал. И бутылки! Гнал его, ругался, аж затрещину от раздражения разок влепил. Не отстает, все смеется, да дай, говорит, помогу тебе, дедушка!
Выдаю нечленораздельный звук, не в силах представить белоручку Ючона, копающегося в грязи. Еще и подзатыльники получающего. То есть все то время, когда я думала, он гуляет и бездельничает, парень ездил сюда, в Ёнсан, как на работу!
- Говорит, тебе тоже несладко там приходится, а?
Повожу плечами:
- Ну, наверное, не так… да, конечно, не так, как вашей дочери! Новичку везде нелегко. Я вот сама этого мальца… то есть Ким Ючона, тоже ругаю. Правда, его-то как раз есть за что!
Старик подмигивает:
- Хара?ктерный, а?
Невольно улыбаюсь:
- Ага. Но и я тоже… с характером!
Хозяин бесцельно двигает туда-сюда принесенный мной сок, зачем-то сосредоточенно выравнивая угол коробки с углом стола. Произносит, не поднимая глаз:
- Скажу тебе то, что никогда не говорил моей Ынсоль, и зря не говорил. Не ходи ты на эту самую работу, как на смерть!
Немо смотрю на него. Чхве Мансик продолжает бормотать, уставившись на коробку, словно зачитывает состав сока:
- Коли сильно устала – отдохни. Кровит из носа – отдохни. Болит голова или сердце – отдохни. Не забывай кушать. Высыпайся. А когда уж совсем… невмоготу – бросай всё, никакая даже самая хорошая работа не стоит твоей жизни!
Вскидываю голову, чтобы скрыть внезапно подступившие жгучие слезы. Хоть бы раз такое от мамы услышать! Мои стиснутые пальцы похлопывает сухая старческая рука, и слезы наконец прорываются наружу, просто катятся по щекам градом. И я говорю – неожиданно для себя:
- А можно я вам, дедушка, немного обо мне… моей семье расскажу?
Говорю, с трудом выдавливая слова, по-прежнему глядя в потолок, но к концу голос перестает дрожать, я подытоживаю почти деловито:
- Вот так… Ну а сейчас я работаю в очень большой компании и, может, даже смогу попасть в штат в конце года. – Шмыгаю носом и решительно поднимаюсь. – Ну что ж, господин Чхве Мансик, больше не буду вам надоедать с подписью! Пусть у вас все-таки получится их наказать, и тогда всем нам будет в этом мире чуточку легче! Файтинг… то есть, удачи!
- Погоди, ты…
- А можно я к вам буду иногда заглядывать? Ну, просто так? А то мои бабушка с дедушкой уже давно умерли, так что…
Хозяин с трудом поднимается.
- Тебя же начальники опять заругают, когда вернешься ни с чем! Тот малец говорит…
Храбро отмахиваюсь, уже обуваясь:
- Первый раз, что ли? Меня всегда ругают. До свидания, харабоджи!
И что я так разнюнилась? Вот у кого настоящее горе, а я тут со своими семейными трудностями… Еще и прошлыми!
- Да стой же ты, торопыга! – прикрикивает Чхве Мансик. – Давай сюда эту свою бумажонку!
Я вытаращиваюсь на него через ячейку стеллажа, отгораживающую вход от комнатушки.
- Вы что, хотите?..
- Давай, я сказал! Мне что, теперь тебя еще и уговаривать, девчонка?!
Не веря происходящему, смотрю, как старик долго примеривается и аккуратно ставит свою личную печать на уже довольно потрепанных страницах (в скольких руках оно побывало?) соглашения.
Кланяюсь, не переставая:
- Спасибо, спасибо вам, харабоджи! Но почему вы вдруг передумали?
- Потому что она, - старик кивает на снимок Ынсоль, - захотела бы тебе помочь…
Отвешиваю низкий поклон и его мертвой дочери. Еще миллион раз поблагодарив, я выхожу и натыкаюсь на какие-то коробки и полные пакеты. Доставка? Вряд ли дедушка ею пользуется… Вспомнив слова хозяина, что Ким Ючон таскает ему «гостинцы», негромко окликаю:
- Ючон? Ты здесь?
Ворошу пакеты: фрукты, упаковки с готовой едой, макколи, соки, даже коробки с женьшенем: точно, не сам старик это заказывал!
- Харабоджи, вам тут «малец» еще немного принес! – сообщаю, перегружая «доставку» в дверь. Слышу ворчливое, но бодрое:
- Кто его просил? Пусть войдет!
Я спешу отыскать хубэ. Выскакиваю на улицу: пусто. К тому же пока я была у Чхве Мансика, окончательно стемнело, буквально на расстоянии вытянутой руки ничего и никого не видно.
- Ючо-он! Ким Ючон, ты где? Отзовись!
Тишина. Лишь где-то играет музыка и тарахтит мопед. Пожимаю плечами: странно, судя по оставленным покупкам, парень был здесь, отчего же не зашел? Спешил? Мог бы тогда просто заглянуть поздороваться с хозяином: «Привет, это я, малец! А вот мои гостинцы!»
Иду вниз по улочке, бережно прижимая к груди папку с соглашением: не стала ее класть в сумку, если все-таки ограбят напоследок, пусть забирают что угодно, только не драгоценную подпись самого Чхве Мансика!
Мои одинокие шаги далеко разносятся по пустой ночной улице: лишь где-то внизу, возле очередной лестницы, горит мигающий фонарь. Вытягивая шею, как черепаха, осторожно заглядываю во все встречные темные проулки, пугливо оборачиваюсь – все кажется, что за спиной вовсе не эхо от стука моих каблуков, а кто-то неспешно идет следом, подстраиваясь под мою походку. Да, Чхве Ынсоль, как же неуютно было тебе возвращаться поздним вечером! Зато… Вновь оборачиваюсь, чтобы найти взглядом уже скрывшийся за другими строениями маленький старенький дом на самом верху. Тебя тут всегда ждали.
И замечаю метнувшуюся в проулок большую тень – а вот теперь точно не чудится!
Я пускаюсь бежать: главное, не споткнуться, не покатиться кубарем вниз, а то и костей потом не соберешь, не то что ценных бумаг! Жили бы вокруг люди, я бы еще и вопила во всю глотку. Буквально в мгновение ока добираюсь до лестницы с мигающим фонарем – а вон впереди уже неспешно проезжает такси, а вот и рабочие возвращаются со смены, устало переговариваясь и прощаясь до завтра… Так что накоси-выкуси, кто бы ты там ни был! Оглядываюсь – спускающаяся за мной улочка совершенно пуста.
В автобусе прислоняюсь горячим виском к холодному темному окну.
Ну что сказать… Конечно, неприятно это признавать, но, оказывается, я - такая умная и опытная - очень в своем хубэ ошибалась. Да, конечно, он избалованный, и ведет себя нахально, и ленивец знатный, но… Может, Ючон и правда проникся печальной историей старичка, но скорее всего, старался помочь именно мне – причем тайно. Ездил в Ёнсан изо дня в день, собирал по городу этот несчастный картон, дедушку кормил-поил, пытался разжалобить ожидающим стажера наказанием, если вернусь обратно без подписи… Еще и при этом мою ругань терпел! Все-таки верна старая пословица: «Не рожает Небо людей, которые ни на что не годны». У Кима Ючона, оказывается, доброе сердце, хотя он его старательно - и успешно - прячет.
Ну что ж, завтра обязательно поблагодарю хубэ, угощу-накормлю и извинюсь за то, что зря бранила его все эти дни!
Стоя в надежной тени очередного захламленного проулка Ючон провожал взглядом свою сонбэ. Как-то так получается, что она все время от него удирает! Не хотелось бы, чтобы это переросло у нее в привычку…
Он набрал сегодня еды и напитков побольше: в выходные к старику не выбраться. Сначала семейное торжество, день рождения бабушки, потом в клуб с Лим Ханой. Хорошо бы всё – и вечеринка и свидание - не затянулось, и он смог выспаться… Ючон даже ухмыльнулся, поймав себя на том, что рассуждает как ответственный аджосси, привычно готовящийся к предстоящей рабочей неделе. Эдак скоро начнет подсчитывать, сколько акций прикупить с новогодней премии, и какая у него будет пенсия, если он прослужит в «Ильгруп» до самой старости. Брр! Не хотелось бы. Ни того. Ни другого.
Да, Чхве Мансику страшно не повезло: он потерял единственную дочь. Да, Ючон на примере сонбэ уже своими глазами видел, как обращаются с бесправными новичками, и снова убедился, что был прав: нечего ему делать в этом Адском Чосоне! Со временем даже начал невольно восхищаться выдержкой Жевательной резинки: со всех сторон ее дергают, грузят, погоняют, ругают, а она знай только извиняется, улыбается, отшучивается и бодро кидается выполнять новые приказы! Только на нем ее терпение отчего-то быстро заканчивается. Хотя да, он же сам постоянно и сознательно Минхву провоцирует! В последнее время, правда, реже, чем раньше. Жалко ее стало, что ли?
Ну да, и жаль, и злость берет: для чего все это терпеть, бесконечно переступать через свою гордость, «держать лицо», не показывать обиду, возмущение, характер? Так и лопнуть недолго от скопившегося, задавленного внутри напряжения!
Или заболеть.
Как та несчастная Чхве Ынсоль.
Сколько времени можно продержаться на надеждах, вере в счастливое будущее, в сказку о Золушке! Совсем глупая, что ли? Вот же перед твоими глазами судьба такой же надеявшейся на лучшее и ее родителя!
Ворота оказались открыты, потому Ючон вошел без стука. А шагнув на доски террасы, услышал доносящиеся через неплотно притворенную входную дверь два голоса: старика и сонбэ. Тоже упорная! Когда он поздними вечерами возвращался с Чхве Мансиком и его нагруженной тележкой, постоянно находил ее записки, приклеенные или подсунутые под ворота: хозяин комкал их, не глядя, а он подбирал, расправлял и громко зачитывал вслух. С выражением. Там была одна и та же просьба в разных вариациях: разрешите с вами поговорить, позвоните, я приеду сразу же, обязательно постараюсь вам помочь… Себе бы помогла для начала!
Ючон собирался войти: глядишь, вдвоем бы уговорили старика! Но Жевательная резинка вдруг начала рассказывать о себе, и Ючон решил повременить… а потом и вовсе присел на старые доски, слушая.
С открытым ртом.
Когда – уже с подписью хозяина – Минхва начала прощаться, Ючон вдруг понял: вряд ли получится убедительно сделать вид, что он только что пришел. А сонбэ вряд ли хотела, чтобы он знал лишнего, ведь никто из отдела ни разу не упоминал об этом, значит, Минхва не рассказывает о себе всем подряд, как некоторые в надежде, что их пожалеют и посочувствуют! Ючон метнулся по двору, отыскивая, где спрятаться, потом выскочил на улицу, поднялся повыше, отступил в тень… На фоне далекого фонаря был виден силуэт окликавшей его Минхвы. Сонбэ постояла, оглядываясь, пожала плечами и бодро пошагала вниз - чуть не подпрыгивая от радости. Как маленькая девочка, получившая долгожданную игрушку. Хмыкнув, Ючон отправился следом – проводить до остановки, а то мало ли… В какой-то момент его то ли заметили, то ли услышали, потому что сонбэ вдруг пустилась наутек. Быстрая какая! Был бы натуральным маньяком, и то не догнал бы!
Ючон подождал немного и спустился к своему автомобилю. Попросил аджосси Ома подобрать подержанную и не слишком крутую – ездить на работу. Но старик перестарался: довольно пожилая машина выглядела, как отремонтированная после хорошей аварии. Утешало то, что кататься на ней придется недолго. И что никто из старых знакомых его не увидит… Очень Ючон на это надеялся.
Хозяин отзывается – безо всякой приветливости, но хотя бы сегодня не кричит:
- Входи уж…
Прода от 15.12.2024, 16:59
Тороплюсь за стариком, пока не передумал. Скинув туфли, прохожу в маленькую темную комнатку. Оглядываюсь, переминаясь, пока Чхве Мансик не машет мне:
- Чего там застряла, сюда иди!
Выставляю на низкий старенький столик свое подношение, сажусь напротив хозяина, но все кручу головой по сторонам. Углы завалены какими-то тряпками, бумагой, помытыми и грязными бутылками. На старенькой кухне – остатки еды, в проеме соседней комнаты видна неубранная постель.
Здесь пахнет бедностью, затхлостью, старостью. Безнадежностью.
- Что разглядываешь?
Я спохватываюсь, опускаю глаза, бормочу:
- Простите, харабоджи, я просто…
Что «просто» и сама не знаю, к счастью Чхве Мансик продолжает:
- Домом всегда дочка занималась, все намывала, мне-то сейчас зачем…
По его кивку замечаю стоящий на старом телевизоре снимок с траурной лентой. Поднимаюсь, подхожу ближе, разглядывая. Фотография Чхве Ынсоль, видимо, сделана на выпуске из колледжа: черная магистерская шапочка, мантия, букет в руках, ослепительная улыбка… Машинально кланяюсь и ее портрету.
- Какая красивая! – Девушка, снятая, наверное, в один из самых своих радостных дней, и впрямь очень хорошенькая. Вся в сиянии счастья. Трудно поверить, что всего через несколько лет ее не станет.
- Да, - соглашается старик. - Вся в меня!
Я гляжу на его иссохшее обезьянье лицо: и ведь не шутит! Откашливаюсь, усаживаюсь попрямее, складываю руки на коленях.
- Господин Чхве Мансик, соболезную вам в вашем горе. Знаю, что нельзя ничем и никак возместить такую утрату, но я бы все же хотела помочь вам… - произношу затверженную наизусть речь, хотя постепенно понимаю, что хозяин меня не слушает. Просто глядит сквозь блеклыми старческими глазами, равномерно и медленно кивая.
Даже когда я наконец умолкаю, так и продолжает кивать.
- Господин Чхве? – осторожно окликаю я. Старик как будто просыпается, сосредотачивает взгляд на мне. – Как вы думаете, могли бы мы с вами прийти к кому-нибудь соглашению?
- Знаешь, что они мне сказали? – спрашивает хозяин неожиданно.
- «Они» – это?..
- Начальство дочкино, - он вновь мотает головой в сторону снимка на телевизоре.
Могу себе представить!
- Нет.
- Сказали, никто ее вовсе не заставлял задерживаться еще пять часов каждый день и в выходные работать! Просто Ынсоль слишком медлительная, ничего не успевала! Вот и наверстывала в свободное время.
Крепко сжав губы, чтобы не сказать лишнего, киваю: знакомая песня! Приходи на работу раньше всех, уходи позже своих сонбэ, и уж тем более, начальства! А что то самое начальство до ночи просто в своем кабинете газетку почитывает, потому как он, допустим, «гусиный отец », и дома его никто не ждет – это неважно!
- Ясно…
Старик глядит в лицо своей смеющейся дочери.
- Она же мне говорила… Жаловалась, как ей тяжело. Все на нее нагружали, свою работу спихивали, еще и ругали постоянно… Ынсоль плакала то и дело. Знаешь, что я ей всегда отвечал?
У меня сжимается сердце. Знаю.
- Нет…
- Всем тяжело, говорил. Ты молодая, здоровая, втянешься… Терпи, работай, что ты сопли распускаешь! Разве я так тебя воспитывал? Думаешь, нам в жизни легче было? В последнюю неделю она и не спала совсем: мол, папа, большой проект у нас, пре-зен-та-цию готовлю, - произносит он по слогам. – И ела мало, все кофе пила. А я ей всё: «старайся да старайся»! Покажи себя, заслужишь уважение!
- Мама тоже всегда так говорила! - вырывается у меня неожиданно. – И говорит. Я уже и жаловаться перестала… Знаю… вы, взрослые… хотите, как лучше… чтобы ваши дети не были слабыми, никогда не сдавались… боролись… Но…
…Но так хочется, чтобы кто-то просто тебя обнял, пожалел, утешил, по голове погладил, как в детстве. Успокоил: все будет хорошо, ты молодец, ты справишься! А если нет, тоже ничего страшного, в следующий раз получится… А не твердил бесконечно: значит, ты мало стараешься, ленишься, плохо работаешь!
Старик вновь переводит взгляд с портрета дочери на меня. Вглядывается, словно силясь что-то разглядеть. Или кого-то?
- Твой малец сказал, ты в той проклятой компании стажером.
- Малец?
- Ну тот парнишка, с которым ты прошлый раз приходила!
- А… когда вы его видели?
- Да пятый день здесь ошивается, вот, считай, только перед тобой ушел.
Не верю своим ушам:
- Ким Ючон?! Он к вам приходит?
Старик кивает даже с проблеском веселья на морщинистом лице:
- Так и шастает! Упертый какой, страсть! Гостинцев мне таскает, выпивку! Даже картон со мной собирал. И бутылки! Гнал его, ругался, аж затрещину от раздражения разок влепил. Не отстает, все смеется, да дай, говорит, помогу тебе, дедушка!
Выдаю нечленораздельный звук, не в силах представить белоручку Ючона, копающегося в грязи. Еще и подзатыльники получающего. То есть все то время, когда я думала, он гуляет и бездельничает, парень ездил сюда, в Ёнсан, как на работу!
- Говорит, тебе тоже несладко там приходится, а?
Повожу плечами:
- Ну, наверное, не так… да, конечно, не так, как вашей дочери! Новичку везде нелегко. Я вот сама этого мальца… то есть Ким Ючона, тоже ругаю. Правда, его-то как раз есть за что!
Старик подмигивает:
- Хара?ктерный, а?
Невольно улыбаюсь:
- Ага. Но и я тоже… с характером!
Хозяин бесцельно двигает туда-сюда принесенный мной сок, зачем-то сосредоточенно выравнивая угол коробки с углом стола. Произносит, не поднимая глаз:
- Скажу тебе то, что никогда не говорил моей Ынсоль, и зря не говорил. Не ходи ты на эту самую работу, как на смерть!
Немо смотрю на него. Чхве Мансик продолжает бормотать, уставившись на коробку, словно зачитывает состав сока:
- Коли сильно устала – отдохни. Кровит из носа – отдохни. Болит голова или сердце – отдохни. Не забывай кушать. Высыпайся. А когда уж совсем… невмоготу – бросай всё, никакая даже самая хорошая работа не стоит твоей жизни!
Вскидываю голову, чтобы скрыть внезапно подступившие жгучие слезы. Хоть бы раз такое от мамы услышать! Мои стиснутые пальцы похлопывает сухая старческая рука, и слезы наконец прорываются наружу, просто катятся по щекам градом. И я говорю – неожиданно для себя:
- А можно я вам, дедушка, немного обо мне… моей семье расскажу?
Прода от 23.12.2024, 17:05
Говорю, с трудом выдавливая слова, по-прежнему глядя в потолок, но к концу голос перестает дрожать, я подытоживаю почти деловито:
- Вот так… Ну а сейчас я работаю в очень большой компании и, может, даже смогу попасть в штат в конце года. – Шмыгаю носом и решительно поднимаюсь. – Ну что ж, господин Чхве Мансик, больше не буду вам надоедать с подписью! Пусть у вас все-таки получится их наказать, и тогда всем нам будет в этом мире чуточку легче! Файтинг… то есть, удачи!
- Погоди, ты…
- А можно я к вам буду иногда заглядывать? Ну, просто так? А то мои бабушка с дедушкой уже давно умерли, так что…
Хозяин с трудом поднимается.
- Тебя же начальники опять заругают, когда вернешься ни с чем! Тот малец говорит…
Храбро отмахиваюсь, уже обуваясь:
- Первый раз, что ли? Меня всегда ругают. До свидания, харабоджи!
И что я так разнюнилась? Вот у кого настоящее горе, а я тут со своими семейными трудностями… Еще и прошлыми!
- Да стой же ты, торопыга! – прикрикивает Чхве Мансик. – Давай сюда эту свою бумажонку!
Я вытаращиваюсь на него через ячейку стеллажа, отгораживающую вход от комнатушки.
- Вы что, хотите?..
- Давай, я сказал! Мне что, теперь тебя еще и уговаривать, девчонка?!
Не веря происходящему, смотрю, как старик долго примеривается и аккуратно ставит свою личную печать на уже довольно потрепанных страницах (в скольких руках оно побывало?) соглашения.
Кланяюсь, не переставая:
- Спасибо, спасибо вам, харабоджи! Но почему вы вдруг передумали?
- Потому что она, - старик кивает на снимок Ынсоль, - захотела бы тебе помочь…
Отвешиваю низкий поклон и его мертвой дочери. Еще миллион раз поблагодарив, я выхожу и натыкаюсь на какие-то коробки и полные пакеты. Доставка? Вряд ли дедушка ею пользуется… Вспомнив слова хозяина, что Ким Ючон таскает ему «гостинцы», негромко окликаю:
- Ючон? Ты здесь?
Ворошу пакеты: фрукты, упаковки с готовой едой, макколи, соки, даже коробки с женьшенем: точно, не сам старик это заказывал!
- Харабоджи, вам тут «малец» еще немного принес! – сообщаю, перегружая «доставку» в дверь. Слышу ворчливое, но бодрое:
- Кто его просил? Пусть войдет!
Я спешу отыскать хубэ. Выскакиваю на улицу: пусто. К тому же пока я была у Чхве Мансика, окончательно стемнело, буквально на расстоянии вытянутой руки ничего и никого не видно.
- Ючо-он! Ким Ючон, ты где? Отзовись!
Тишина. Лишь где-то играет музыка и тарахтит мопед. Пожимаю плечами: странно, судя по оставленным покупкам, парень был здесь, отчего же не зашел? Спешил? Мог бы тогда просто заглянуть поздороваться с хозяином: «Привет, это я, малец! А вот мои гостинцы!»
Иду вниз по улочке, бережно прижимая к груди папку с соглашением: не стала ее класть в сумку, если все-таки ограбят напоследок, пусть забирают что угодно, только не драгоценную подпись самого Чхве Мансика!
Мои одинокие шаги далеко разносятся по пустой ночной улице: лишь где-то внизу, возле очередной лестницы, горит мигающий фонарь. Вытягивая шею, как черепаха, осторожно заглядываю во все встречные темные проулки, пугливо оборачиваюсь – все кажется, что за спиной вовсе не эхо от стука моих каблуков, а кто-то неспешно идет следом, подстраиваясь под мою походку. Да, Чхве Ынсоль, как же неуютно было тебе возвращаться поздним вечером! Зато… Вновь оборачиваюсь, чтобы найти взглядом уже скрывшийся за другими строениями маленький старенький дом на самом верху. Тебя тут всегда ждали.
И замечаю метнувшуюся в проулок большую тень – а вот теперь точно не чудится!
Я пускаюсь бежать: главное, не споткнуться, не покатиться кубарем вниз, а то и костей потом не соберешь, не то что ценных бумаг! Жили бы вокруг люди, я бы еще и вопила во всю глотку. Буквально в мгновение ока добираюсь до лестницы с мигающим фонарем – а вон впереди уже неспешно проезжает такси, а вот и рабочие возвращаются со смены, устало переговариваясь и прощаясь до завтра… Так что накоси-выкуси, кто бы ты там ни был! Оглядываюсь – спускающаяся за мной улочка совершенно пуста.
В автобусе прислоняюсь горячим виском к холодному темному окну.
Ну что сказать… Конечно, неприятно это признавать, но, оказывается, я - такая умная и опытная - очень в своем хубэ ошибалась. Да, конечно, он избалованный, и ведет себя нахально, и ленивец знатный, но… Может, Ючон и правда проникся печальной историей старичка, но скорее всего, старался помочь именно мне – причем тайно. Ездил в Ёнсан изо дня в день, собирал по городу этот несчастный картон, дедушку кормил-поил, пытался разжалобить ожидающим стажера наказанием, если вернусь обратно без подписи… Еще и при этом мою ругань терпел! Все-таки верна старая пословица: «Не рожает Небо людей, которые ни на что не годны». У Кима Ючона, оказывается, доброе сердце, хотя он его старательно - и успешно - прячет.
Ну что ж, завтра обязательно поблагодарю хубэ, угощу-накормлю и извинюсь за то, что зря бранила его все эти дни!
Прода от 29.12.2024, 19:25
Стоя в надежной тени очередного захламленного проулка Ючон провожал взглядом свою сонбэ. Как-то так получается, что она все время от него удирает! Не хотелось бы, чтобы это переросло у нее в привычку…
Он набрал сегодня еды и напитков побольше: в выходные к старику не выбраться. Сначала семейное торжество, день рождения бабушки, потом в клуб с Лим Ханой. Хорошо бы всё – и вечеринка и свидание - не затянулось, и он смог выспаться… Ючон даже ухмыльнулся, поймав себя на том, что рассуждает как ответственный аджосси, привычно готовящийся к предстоящей рабочей неделе. Эдак скоро начнет подсчитывать, сколько акций прикупить с новогодней премии, и какая у него будет пенсия, если он прослужит в «Ильгруп» до самой старости. Брр! Не хотелось бы. Ни того. Ни другого.
Да, Чхве Мансику страшно не повезло: он потерял единственную дочь. Да, Ючон на примере сонбэ уже своими глазами видел, как обращаются с бесправными новичками, и снова убедился, что был прав: нечего ему делать в этом Адском Чосоне! Со временем даже начал невольно восхищаться выдержкой Жевательной резинки: со всех сторон ее дергают, грузят, погоняют, ругают, а она знай только извиняется, улыбается, отшучивается и бодро кидается выполнять новые приказы! Только на нем ее терпение отчего-то быстро заканчивается. Хотя да, он же сам постоянно и сознательно Минхву провоцирует! В последнее время, правда, реже, чем раньше. Жалко ее стало, что ли?
Ну да, и жаль, и злость берет: для чего все это терпеть, бесконечно переступать через свою гордость, «держать лицо», не показывать обиду, возмущение, характер? Так и лопнуть недолго от скопившегося, задавленного внутри напряжения!
Или заболеть.
Как та несчастная Чхве Ынсоль.
Сколько времени можно продержаться на надеждах, вере в счастливое будущее, в сказку о Золушке! Совсем глупая, что ли? Вот же перед твоими глазами судьба такой же надеявшейся на лучшее и ее родителя!
Ворота оказались открыты, потому Ючон вошел без стука. А шагнув на доски террасы, услышал доносящиеся через неплотно притворенную входную дверь два голоса: старика и сонбэ. Тоже упорная! Когда он поздними вечерами возвращался с Чхве Мансиком и его нагруженной тележкой, постоянно находил ее записки, приклеенные или подсунутые под ворота: хозяин комкал их, не глядя, а он подбирал, расправлял и громко зачитывал вслух. С выражением. Там была одна и та же просьба в разных вариациях: разрешите с вами поговорить, позвоните, я приеду сразу же, обязательно постараюсь вам помочь… Себе бы помогла для начала!
Ючон собирался войти: глядишь, вдвоем бы уговорили старика! Но Жевательная резинка вдруг начала рассказывать о себе, и Ючон решил повременить… а потом и вовсе присел на старые доски, слушая.
С открытым ртом.
Когда – уже с подписью хозяина – Минхва начала прощаться, Ючон вдруг понял: вряд ли получится убедительно сделать вид, что он только что пришел. А сонбэ вряд ли хотела, чтобы он знал лишнего, ведь никто из отдела ни разу не упоминал об этом, значит, Минхва не рассказывает о себе всем подряд, как некоторые в надежде, что их пожалеют и посочувствуют! Ючон метнулся по двору, отыскивая, где спрятаться, потом выскочил на улицу, поднялся повыше, отступил в тень… На фоне далекого фонаря был виден силуэт окликавшей его Минхвы. Сонбэ постояла, оглядываясь, пожала плечами и бодро пошагала вниз - чуть не подпрыгивая от радости. Как маленькая девочка, получившая долгожданную игрушку. Хмыкнув, Ючон отправился следом – проводить до остановки, а то мало ли… В какой-то момент его то ли заметили, то ли услышали, потому что сонбэ вдруг пустилась наутек. Быстрая какая! Был бы натуральным маньяком, и то не догнал бы!
Ючон подождал немного и спустился к своему автомобилю. Попросил аджосси Ома подобрать подержанную и не слишком крутую – ездить на работу. Но старик перестарался: довольно пожилая машина выглядела, как отремонтированная после хорошей аварии. Утешало то, что кататься на ней придется недолго. И что никто из старых знакомых его не увидит… Очень Ючон на это надеялся.
