Глава 1.
Я ненавижу дождь.
Небо было затянуто тяжелыми серыми тучами, которые так низко нависали над землей, что, казалось, можно достать их рукой. От этих туч было темно и совершенно не верилось в то, что совсем недавно большие напольные часы в коридоре второго этажа пробили полдень.
Потоки воды низвергались на землю, превращаясь даже не в ручьи – в самые настоящие реки, смывающие все на своем пути. Прямые ровные струи дождя с шумом ударялись о крыши домов, сбивали с деревьев пожухлую осеннюю листву. Они заливали оконные стекла, и от этого реальность будто искажалась, становилась холодной, мрачной и серой, расплывчатой.
Было уныло, неуютно и пусто, как и у меня на душе. За мутной пеленой дождя исчезло все, что раньше могло радовать меня. Этот дождь словно смывал и уносил с собой все яркие краски, счастье и радость, которые я когда-то могла испытывать.
Сегодня хоронили маму. Она умерла два дня назад и, со вчерашнего полудня, в нашем доме было тихо и мрачно. Отец где-то пропадал, тетя Агата сказала, что он утрясает все вопросы, касающиеся похорон. Она же и сообщила мне о том, что моей мамочки больше нет.
Тетя Агата переехала к нам год назад, когда мама стала совсем слаба, чтобы помогать по хозяйству и присматривать за мной. Она неплохо справлялась, наверное. Но ведь она – не моя мама. А маму я уже не видела больше месяца, с того дня как ее забрали в госпиталь. Я просила и отца, и тетю Агату, что бы они сводили меня навестить ее, но ответ был один – детям там не место.
Вот и на кладбище меня не взяли. Тетя Агата хотела, что бы я попрощалась, но отец сказал, что ребенку там не место. И поэтому в доме я осталась одна, если не считать слуг. Но и они куда-то запропастились. Наверное, сидят на кухне, пьют чай и сплетничают, пока хозяев нет дома.
А мне не остается ничего иного, как стоять у окна в своей спальне, и смотреть на потоки воды, мутной пеленой стекающие по стеклу. И чем больше смотрю, тем больше понимаю, что я ненавижу дождь.
Я повзрослела после того, как маму забрали. Мне все еще было восемь лет, я выглядела на восемь лет, но, по словам взрослых, поведение и поступки стали не такими, какие могут быть у восьмилетнего ребенка.
Да и сама я стала чувствовать себя иначе, совсем не так, как недавно, когда мама была еще со мной. Совершенно иначе воспринимался окружающий меня мир, люди, их слова и поступки. То, что раньше радовало меня, теперь заставляло хмуриться. Мне стали не интересны те вещи, которые раньше вызывали восторг и восхищение.
Тетя Агата очень переживала по этому поводу, она все время пыталась заставить меня вести себя так, будто ничего не случилось. Она все не могла смириться и принять то, что с моей стороны не было слез и стенаний, после известия о смерти мамы. Я не кричала, не билась в истерике и не просила пустить меня к ней.
Я поняла с первых слов тети, что мама ушла от нас, даже не так, я поняла это уже в тот момент, когда открылась дверь и на пороге моей комнаты, показалась заплаканная Агата. Она все рассказывала какую-то ерунду, что мама ушла на небеса, что ангелы призвали ее на небо. И в том, другом мире, ей будет намного лучше, чем среди живых людей. Все эти стенания перемежались с рыданиями и причитаниями. А я не стала слушать эту ерунду, резко оборвала тетю, сказав что-то наподобие того, что уже слишком взрослая, чтобы слушать сказки для маленьких мальчиков и девочек и верить в них.
Такая моя реакция Агате очень не понравилась. Она посчитала, что у меня шок и слишком чувствительная детская психика не выдержала. А еще, тетя всем рассказывала, как сильно она за меня боится, и обязательно прибавляла к этим словам:
- Вот попомните мое слово, Диана не выдержит долго. Она сорвется и тогда только господь поможет нам и бедной девочке!
В большинстве своем из-за таких ее разговоров, а также из-за того, что я все больше замыкалась в себе и практически перестала разговаривать, окружающие стали сторониться меня, а то и смотрели с опаской, словно ожидали того самого решающего, по словам Агаты, момента, когда я наброшусь на них с кулаками.
Похоронная процессия вернулась. Я видела в окно, как подъехали машины, как от них к парадному входу вереницей потянулись закутанные в черное фигуры. Коллеги, друзья, немногочисленные родственники. Они соберутся в большой гостиной, будут пить, еще мамой купленное вино, угощаться приготовленными закусками и… никто из них даже на минуту не вспомнит о моей мамочке.
Разве они знали ее? Разве кто-нибудь из них может рассказать, какой она была на самом деле? Как она любила лежать на расстеленном в саду, позади дома, покрывале и смотреть на облака. Как она смеялась, запрокидывая голову, отчего ее темные, цвета горького шоколада волосы рассыпались по плечам. Разве кто-нибудь из них любил ее так как я?
Нет. Никто.
Для большинства этих людей она была совершенно чужим человеком. Незнакомкой.
А для меня она была мамой. Самой родной и близкой. Любимой.
На поминки меня не позвали.
Тетя Агата забежала ко мне на несколько минут. беспрестанно причитая и заливаясь горючими слезами, она поцеловала меня в щеку – мне не удалось увернуться – и посетовав на то, что в доме сейчас слишком много народу и ей необходимо проследить за тем, чтобы все прошло как должно, ушла.
И я снова осталась одна.
Стоять у окна и смотреть на дождь.
***
Дни потянулись унылой серой чередой. Меня ничего не радовало, ничего не могло развеселить.
Тетя Агата все чаще и чаще стала заговаривать о том, что я замыкаюсь в себе и перестаю реагировать на окружающий мир.
Впрочем, так оно и было. И я была бы очень рада, если она оставила меня в покое и перестала жалеть. Причитать все время.
Называть меня «бедной девочкой».
Мне было хорошо в молчании. В одиночестве, наедине лишь со своими мыслями. Я не желала общения, не хотела видеть людей. Меня не интересовали игры и развлечения.
И это все больше и больше пугало тетю Агату.
Она начала записывать меня на приемы к детскому психологу, на различные тренинги, заставляла участвовать в программах помощи детям, потерявшим родителей. А потом очень удивлялась, отчего я расту таким мрачным и неразговорчивым ребенком. Почему игре с подругами я предпочитаю книжку, а шумной компании – одиночество. И все начиналось сначала: психологи, тренинги, группы поддержки для детей-сирот.
В эту группу я ходила уже несколько месяцев. Особого смысла во всем этом не видела, но спорить с тетей Агатой тоже не желала. Я не находила утешения в разговорах. И совершенно не любила рассказывать о себе и своем горе. Мне это не помогало, но тетя была непреклонна.
Обычно я садилась на указанное место и просто молча сидела, лишь изредка отвечая на вопросы, и то, только в том случае, если обращались непосредственно ко мне.
Эта девочка появилась здесь впервые. Раньше я ее не видела. И как новенькая, она должна была первой рассказать о себе и о том, что случилось с ней, почему ее родители решили, что детский психолог ей необходим.
- Мой папочка ушел в лучший мир, - говорила она – я не расслышала ее имени, а переспрашивать не стала – было не интересно. - Он сейчас на небесах и смотрит на меня оттуда. Мой папочка никогда не оставит меня, - повторяла она снова и снова.
- Бред, - тихонько буркнула я себе под нос, но оказалась услышанной.
- Диана? – удивленно приподняла брови миссис Ландоу, наш психолог. – Что ты такое говоришь?
- Я говорю, что все это бред. Сказки для маленьких девочек и мальчиков, - я встала и упрямо вздернула подбородок, сжимая кулаки с такой силой, что коротко обстриженные ногти впивались в ладони. – Когда люди умирают, они вовсе не на небеса отправляются. Их просто… просто… - я никак не могла найти слова, чтобы выразить все о чем думаю. – Их нет больше. И никто не смотрит на нас, ни с неба, ни откуда-нибудь еще. Все это просто выдумки. Сказки, чтобы заставить нас забыть.
Девчонка, что только что говорила о том, как ее папочка смотрит на нее, разревелась. Ей вторили остальные дети, которые верили в то, что рассказывают нам взрослые. В небольшом помещении, где мы занимались, начался настоящий хаос. Миссис Ландоу тщетно пыталась успокоить детей, но у нее ничего не получалось. Она даже позвала на помощь воспитательниц, что всегда дежурили в центре, и вызвала медсестру, но успокоить разошедшихся детей у нее получилось далеко не сразу.
И только я стояла, сжав кулаки и наблюдая за всем этим. Слез не было. Их не было уже давно. С тех пор, как умерла моя мама. Она ушла навсегда, чтобы мне тут не рассказывали, какие бы сказки ни придумывали. Я знала, что больше никогда ее не увижу.
Потом я слышала, как миссис Ландоу говорила с тетей Агатой, о том, что у меня серьезные нарушения психики и в моем случае требуется более детальное и углубленное вмешательство. Что это все значит, я не поняла, но в этот центр меня больше не водили.
Отец не вмешивался в мое воспитание и лечение. Он и до смерти мамы бывал дома только по вечерам, а после того как ее не стало, почти совсем перестал обращать на меня внимание. Иногда мне казалось, что скоро я совсем забуду, как он выглядит. А уж он то и вовсе не вспомнит о том, что у него есть дочь.
А потом я стала слышать голоса.
Это случилось внезапно. Шел очередной урок. Я не особо прислушивалась к тому, что говорил нам немолодой уже учитель литературы. После смерти мамы, мне не доставляло никакой радости ходить на занятия, слушать учителей, встречаться с одноклассниками. Я даже разговаривать не желала, и открывала рот лишь только тогда, когда иначе было просто невозможно.
Мое поведение само собой настораживало не только преподавателей – одноклассники стали меня сторониться, называть чудачкой, перестали заговаривать со мной. Разве только, если вдруг хотели сделать какую-нибудь гадость.
Вот и сейчас…
Все получилось так неожиданно. Прозвенел звонок с урока, и мои бывшие друзья зашумели, повскакивали со своих мест, принялись играть и разговаривать о чем-то своем, интересном лишь для них.
А я продолжала сидеть. Не шевелилась, не смотрела ни на кого, не реагировала… словно и не слышала, что происходит вокруг.
Мне вдруг показалось, что кто-то шепчет. Очень тихо, почти неслышно… и это было странно, учитывая тот гам, что стоял вокруг.
- Эй, ненормальная! – один из моих одноклассников подскочил ко мне и пребольно ударил по плечу. – Чего сидишь, как приклеенная? Или звонок не для тебя прозвенел?
Я не отреагировала. Знала уже по опыту, что он скоро отстанет, как только поймет, что все эти придирки и обидные слова на самом деле меня совершенно не обижают. И я не тороплюсь ругаться в ответ и даже не побегу плакать в туалет для девочек.
- Отстань от нее, - это сказала Рина – красивая девочка с удивительно ясными голубыми глазами. Когда-то она была моей подружкой. Мы давно дружили и последние несколько лет обязательно приглашали друг друга на дни рождения. Но это было давно… тогда еще была жива мама, а я любила праздники с клоунами и воздушными шарами, с тортом в два этажа и большим количеством гостей. – Не видишь разве, что Сумасшедшая Диана живет в своем мире. Мама говорит, что ее надо сдать в психушку, а не пускать к нормальным детям.
Я снова не отреагировала. В этом момент мне было важно расслышать тихий шепот, что звучал, кажется, только в моей голове. Ведь, почему-то же остальные не слышали его? Никто не обратил внимания на странные непонятные слова.
- Сумасшедшая!!!
- Сумасшедшая!!!
Стали дразниться мои одноклассники. Они скакали вокруг парты, за которой сидела я. Кривлялись, показывали языки, дразнились.
Я бы и дальше не обращала на это никакого внимания, но Рина вдруг наклонилась и громко закричала мне в ухо:
- Ненормальная!!!
Это случилось в тот момент, когда мне показалось, что я смогла расслышать какое-то слово… одно из немногих слов, что звучали в моей голове. И резкий крик бывшей подружки свел на нет все мои усилия. Я подскочила на ноги. Во мне не было злости или ярости или желания навредить. Я просто очень сильно расстроилась, что не смогла расслышать ни одного слова. А ведь это было так важно.
Вот просто жизненно важно.
Рина стояла рядом и усмехалась. Ее лицо скривилось в гримасе. Она наклонилась к моему уху и снова закричала:
- Ненормальная дура!
Я не хотела того, что случилось дальше. Не думала даже. Просто оттолкнула ее. Изо всех сил. Рина пошатнулась, неловко взмахнула руками и стала падать на спину.
Все замерло в этот миг. Время словно остановилось для меня. И звуки, что наполняли кабинет, вдруг затихли. Стало так тихо-тихо, словно я была здесь одна.
Я могла бы ей помочь. Видела, что она падает. Понимала, что мне стоит лишь протянуть руку и ухватиться за край ее форменного пиджака. Но я просто стояла и смотрела, как девочка, что еще совсем недавно была моей лучшей подружкой, падает и ударяется лицом об угол парты.
Брызнула кровь. И еще до того, как алые капли упали на пол, вернулись звуки. Резкий визг, крики, шум… Все вокруг снова пришло в движение. Мои одноклассники, что еще мгновение назад стояли, словно приклеенные к полу забегали. Кто-то стал звать учителя.
А я стояла и смотрела, как визжала от боли Рина, скорчившись на полу и закрывая руками лицо. Сквозь ее пальцы текли тонкие яркие струйки крови.
Прибежали преподаватели, вызвали школьную медсестру. Я слышала, как кто-то говорил о том, что надо звонить в скорую.
Я не реагировала. Продолжала стоять и смотреть прямо перед собой.
Меня волновали только голоса, что снова стали звучать в моей голове. Они говорили мне что-то, что-то важное… но разобрать слова не получалось. Лишь только невнятный шепот.
Так же я вела себя и по дороге в кабинет директора. И в приемной, где меня заставили сесть на огромный диван. Я ни слова не сказала в свое оправдание, когда мои одноклассники принялись наперебой рассказывать о том, что произошло на самом деле.
- Это все она! – кричал тот самый мальчик, что первым зацепил меня. – Это все Сумасшедшая Диана! Она набросилась на Рину, когда та проходила мимо. Просто подскочила с места и толкнула ее.
- Все было так, Диана? – вопрос был задан директором, но я просто пожала плечами, не спеша что-то говорить.
А мои одноклассники продолжили рассказывать небылицы, как я набрасывалась на них с кулаками, как угрожала…
Правда, одного лишь взгляда хватило, чтобы они замолчали и понурились. Но сказанного было не вернуть.
Я слышала, как секретарь директора звонила моему отцу. Как потом пересказывала своему начальнику, что тот отговорился занятостью и не сможет приехать.
Мне было все равно. Я сидела на диване в приемной, прислушивалась к тому, что творилось в моей голове, и смотрела в окно. Начался дождь, и прозрачные капли воды тонкими струями стекали по оконному стеклу, искажая реальность. Тихому шепоту в моей голове вторил шелест мокрой листвы за окном и барабанная дробь дождевых капель по подоконнику.
Прибежала тетя Агата. Она плакала. Заикалась все время. О чем-то умаляла.
А я снова слушала голоса. Они зазвучали в моей голове с новой силой, и не было никакой возможности разобрать хоть слово. Хотя бы одно словечко. У меня не получалось и от этого хотелось плакать.
Голоса стали моей реальностью. Теперь я все время прислушивалась к ним, пыталась разобрать, о чем они мне шепчут.
