— Двадцать, — сказала она, как только поравнялась со Стоуном и вошла в лифт, двери которого вновь раскрылись и закрылись за ними.
— Считаешь шаги от меня до тебя? — спросил он с усмешкой, нажимая на нужный этаж.
— Почему именно я определяю длину цепи? — Нейрис смотрела перед собой, уткнувшись взглядом в светло-зеленую стену. — Тогда ты сказал, что чем больше я тебе доверяю, тем длиннее она становиться.
Он тоже смотрел вперед, словно им по какому-то идиотскому закону нельзя встречать взглядами во время таких вот разговоров. Нейрис не собиралась срываться в этот раз: она не станет закатывать истерику, пускать слезу и позволять себя обнимать, а уж тем более позволять себя целовать.
Поэтому они оба смотрели исключительно вперед, а когда двери открылись, то синхронно шагнули вперед, встретившись плечами, на этот раз Калеб вышел первым.
— Хочешь знать почему? — он повернулся к ней лицом, нарушив негласное правило, возможно, о котором все же не догадывался. — Потому что обмануть меня ты можешь, а вот себя — нет.
— Думаешь, если я доверяю тебе, то не смогу предать, когда представиться шанс?
— Опять строишь из себя храбрую девочку, — он едва заметно улыбнулся.
— Всего лишь спрашиваю.
— Значит ждешь шанса?
— Может быть, — Нейрис пожала плечами, и обогнув Стоуна по дуге, зашагала в сторону кабинета, правда, у закрытой двери пришлось подождать пока кардинал не явится с ключом-картой и не откроет дверь.
— У нас часа три есть времени, — сообщил он.
— И на что мы его потратим?
— На работу?
— Опять будешь писать свои отчеты?
— Да, нужно отчитаться, почему я не сообщил, что подозреваемый твой учитель. Я должен положить отчет на стол третьего кардинала пока он не решил, что я что-нибудь замышляю…
— С чего бы ему это решать, разве вы все здесь не одна большая семья?
Стоун не ответил, он уселся за отчет, начал стучать пальцами по клавиатуре, а Нейрис предалась своему любимому занятию — смотреть в окно. Там все было по-прежнему, солнце отражалось в стеклах соседней высотки, как и чисто голубое небо, такое же чистое, как и его глаза…
Чтобы ей сказал Билли, узнай, что ей нужно пройти и допросить Барри, не как его друг, которому нужна правда, а как представитель Коллегии. Можно уверять себя в чем угодно, но черта проведена между прошлой и настоящей жизнью. Даже если она сбежит, куда ей идти? Кто ей поможет?
Нейрис машинально потерла запястья, а затем поймав себя на этом, бросила быстрый взгляд на Стоуна, проклятая цепь права, она начинает доверять ему. Так всегда бывает, когда безотрывно проводишь с человеком много времени, ты начинаешь его узнавать и лучше бы её выворачивало наизнанку от нового Калеба Стоуна, особенно оттого, кто сказал, что не расскажет никому о её слезах. В сущности, кому он мог? Она все время ходит за ним на привязи, да и наличие друзей у него не наблюдалось, никто не приходил к нему в обед даже перекинутся парой слов, за исключением Ирэн, но её мотивы носили отнюдь не дружеский характер. Они почти никогда не ходили в столовую, потому что там все сидели своими компаниями, а Стоуна никто не приглашал.
Он одиночка, в отличие от Нейрис.
Какую бы крутую и смелую она из себя ни строила, в глубине души она всегда знала, что ей нужны люди и друзья, в особенности друзья. А Стоуну никто не нужен кроме его проклятой работы.
Через три часа, в конце рабочего дня, за ними зашел молодой человек, который был на полголовы выше Калеба, что было весьма удивительно. Выглядел он несуразно, словно его специально растянули в длину, и от этого он чувствовал себя крайне неуютно.
— Я здесь, чтобы забрать вас. Пойдемте, машина ожидает внизу.
— Я могу поехать на своей, — откликнулся Стоун.
— Прощу прощения, но Его преосвященство четверной кардинал подготовил для вас машину.
Что-то в этом безропотном лепете подсказывало, что отказываться от машины четвертого нельзя.
7
Нечто не отходило от него ни на шаг, словно что-то знало. Оно снова принимало разные обличия, но Калеб буквально кожей чувствовал осторожные и в меру любопытные взгляды, в которых он замечал лишь одно — темноту и любовь. Они обожали его, сотни лиц, желавших скрыть это, Нечто любило его и боялось потерять. Осознание этого пришло к нему не так давно, оно посетило его как безумное откровение, но настолько простое, что он посчитал себя полным идиотом, что не замечал этого раньше. Нечто просило стать его другом, но между ними определенно не было дружбы, лишь страх и любовь. Оно оберегало его лучше собственной матери, которая, в конечном итоге, отступилась от сына.
О матери Билли Финна Калеб думал тоже часто, эта высокая худая женщина с длинными пальцами и тонкой шеей, она снилась ему. Он не знал магия ли это или подсознание играло с ним злые шутки, а, возможно, все из-за того, что он целую неделю тайком следил за её сыном, в надежде найти подходящее время и поговорить с ним. Подходящего не было, Билли всю неделю продержали под замком в собственной комнате, в качестве наказания за непослушание.
Калебу приходилось бродить по территории особенно по вечерам, а надежде встретить её, но встречи не происходило, лишь через несколько дней птица, что одиноко кружила в небе почти каждый день, неожиданно спикировала вниз и из её лап выпала записка, которую он тут же подобрал и, убедившись, что никого поблизости нет, развернул и прочитал.
Она адресовала ему лишь пару слов: «Приведи моего сына, твой друг умирает, времени нет».
— Что это у тебя в руках? — это был голос Рейджа. Он появился так неожиданно, он приближался со стороны корпуса и махал ему рукой. Шапка сползла на глаза, и он тут же поправил её.
— Ничего, так мусор, — Калеб поспешно спрятал записку в карман школьных брюк и улыбнулся. Он успел сделать это до такого, как Рейдж подойдет достаточно близко, чтобы увидеть записку. За последнее время он отлично научился управлять собственными эмоциями, чтобы они выглядели максимально правдоподобно.
Чистое небо над головой, птица по-прежнему кружила над ними, не собираясь никуда улетать, под ногами снег, а солнце такое яркое, что приходилось щуриться.
«Он умирает».
Лицо Рейджа было таким бледным, что такие яркие глаза казались чем-то противоестественным, на белой, пергаментной коже. Они горели словно два черных уголька. Губы белесые, словно вся кровь ушла.
— Как продвигается подготовка к ритуалу? — спросил Калеб, как бы между прочим. Он ничем не выказывал, что от мысли о том, что Нечто останется в теле Рейджа навсегда, заставляла колени дрожать.
— Хорошо, скоро можно начать вытеснение. Я почти довел это тело до оптимального состояния. Ты ведь хочешь, чтобы я остался с тобой навсегда?
«Времени нет».
— Хочу, ты ведь мой единственный настоящий друг.
Птица исчезла, крупными хлопьями с неба посыпался снег.
Нейрис дрожала, ее знобило, но не потому, что в следственном изоляторе было холодно. Нервы не выдерживали, скоро ей придется войти в допросную и встретиться с Барри лицом к лицу. Она знала, что это неотвратимо, и знала, что все закончиться быстрее, чем она думает, но мысль о предстоящем страшила. Единственное, что хоть как-то развеселило её это удивленный взгляд полицейского, того самого, который вылил ей остатки остывшего кофе прямо на лицо в допросной, с которой началось её «счастливое» путешествие. Он узнал ее сразу же, но предпочел сделать вид, что совершенно не помнит кто она такая.
— Ваше преосвященство, — мужчина широко улыбнулся, а когда вслед за ними вошел четвертый кардинал, то просто засиял не хуже электрической лампочки.
— Добрый вечер, — отозвался Стоун, а Четвертый просто кивнул, не обратив на полицейского никакого внимания, с таким выражением лица можно было с тем же успехом поздороваться и со стеной.
— Все готово по вашему распоряжению, — отчеканил полицейский.
— Хорошо.
— Мейвор, вы готовы?
Четвертый кардинал обратился к ней, еще бы сейчас она была важной фигурой в этом спектакле, если не сказать, ключевой. Он даже улыбнулся ей одними уголками губ, так приветливо и добродушно, словно они как минимум хорошие знакомые.
— Готова, — соврала она. Разве можно быть к такому готовой? Но в это она сама ввязалась, в этом уже не обвинишь Калеба или проклятую систему, это её собственная инициатива узнать, что случилось на самом деле, побороться за правду, которая теперь не казалась столь заманчивой.
«Некоторые вещи лучше не знать, девочка», — так говорил сам Барри. Он был мудрым, а она молодой и глупой.
— Эта… госпожа Мейвор будет вести допрос? — удивился полицейский, на этот раз скрыть свои эмоции не удалось, его лицо буквально перекосило.
— Так именно, — кардинал повернулся к ней лицом. — Там везде установлены камеры и микрофоны, мы услышим даже малейший шепот. Просто заставь его сказать «я виновен».
Нейрис посмотрела в упор на четвертого кардинала.
— Я заставлю его сказать правду, — ответила она, подчеркнув последнее слово. Затем она перевела взгляд на Стоуна, который занял позицию у стены, меланхолично подперев её плечом. Со стороны казалось, что ему все равно, но Нейрис уловила, как он внимательно смотрит на большой экран, на котором — пустая допросная.
— Значит, можем начинать, — Четвертый пожал плечами. — Лучше если он скажет «я виновен», — он улыбнулся по-отечески, и мягко положил ладони ей на плечи, а затем его пальцы больно впились в кожу. — Ведите подозреваемого.
Нейрис стиснула зубы. Вдох и выдох, все как учил Хэнк. Ей хотелось оттолкнуть кардинала или еще лучше залепить ему пощечину, но она лишь улыбнулась:
— Правду, — повторила она.
Пальцы еще большее впились в нее, настолько сильно, что захотелось вскрикнуть, но не потребовалось. Калеб оказался за её спиной, он обхватил её рукой за шею, так словно бы собирался задушить или же показать, чья она собственность. Четвертому пришлось её отпустить. Вдох и выдох, Нейрис чувствовала через футболку горячее прикосновение восьмого кардинала, отчего сердце сделало пару лишних ударов.
— Правда нужна нам всем, — сказал он, делая вместе с Нейрис шаг назад. Он по-прежнему обнимал её. Отдаленно это определённо походило на объятья, но Нейрис не хотела думать об этом в таком ключе, тем более сейчас.
— Конечно, восьмой кардинал, — Четвертый улыбнулся, но на этот раз не так по-отечески.
Калеб убрал руку и отошел в сторону, а Нейрис обернулся на экран и увидела Барри, он уже сидел за железным столом, руки в кандалах, а длинная цепь прикована к полу. Сейчас он выглядел по-другому: лицо исхудало, волосы отросли, появился темный ежик с неуместной сединой, только треугольный шрам на подбородке остался прежним, он проглядывал сквозь недельную щетину.
— Или и развяжи ему язык, если не получится, то…
Слушать угрозы Нейрис не стала, набрав в грудь воздуха, она толкнула дверь, которая отделяла её от Барри и вошла внутрь.
Она пыталась представить, как пройдет их встреча, в её воображение от всегда гордо вскидывал голову и его глаза расширялись от удивления, но в реальности все было по-другому. Он смотрел прямиком в стол и даже звук открывающейся двери не заставил его оторваться от этого увлекательно занятия.
Она застыла, смотря на него, все слова резко позабылись, Нейрис словно со стороны ощутила, как хватает ртом воздух, не хуже рыбы выброшенный на берег, или борца на ринге, которому со всей мощи дали под дых. Сердце стучало в груди как сумасшедшее. Она сглотнула и этот звук показался ей оглушительно громким, но Барри даже не посмотрел на нее.
Невероятным усилием воли она заставила себя сделать шаг, а затем еще один и еще, и так до тех пор, пока не дошла до стула и не отодвинула его, усаживаясь за стол переговоров. Он все еще не смотрел на неё, по выражению его лица она не могла понять узнал ли он её, увидел ли боковым зрением, кто перед ним. Его лицо ничего не выражало, он продолжал таращиться в белую поверхность металлического стола, словно оно было божьем откровением или его спасением. Барри Уилсону лучше всего удавалась магия контроля, Нейрис в голову пришла шальная мысль, что если Барри до того, как на него надели кандалы успел заблокировать себя, заточить собственный разум в ловушку?
Магичка снова набрала в легкие воздуха, чтобы сделать то, что ей удавалось лучше всего, когда она не знала, что делать или как реагировать, она начала атаковать:
— Из тебя плохой учитель, Барри…
Молчание. Он даже не поднял головы. Взгляд серых мутных глаз… В нем что-то изменилось, словно он пытался сосредоточиться на шуме или голосе, который доносится из-за двери.
— Ты ведь хотел для нас не этого? А вот как получилось, теперь мы сидим по разные стороны. На нас обоих кандалы, но стороны у нас разные.
Нейрис выдохнула, в груди было больно, словно трудно дышать и воздуха не хватает, но его было полно.
Барри Уилсон, черт бы его побрал, он по-прежнему не подавал признаков жизни, он сидел напротив неё точно мертвый, и если бы не движение адамового яблока и не судорожный вздох, то его можно было бы принять за мертвеца.
— Я пришла сюда, чтобы задать вопросы.
Барри вздрогнул, словно по его телу прошла дрожь от затылка до копчика, а затем он сделал то, чего она уже и не ждала от него, он посмотрел на неё. Дело было даже не во взгляде, не в том, что он был абсолютно чужой, а в том, как его глаза сияли. Она никогда не видела такого, тусклые и серые, сейчас они казались влажными шлифованными булыжниками, омытые волнами океана миллионы раз. Нейрис тонула, она почувствовала, что ее накрывает той самой волной…
— Вопросы? — голос звучал отчужденно и в то же время заинтересованно. — Задавай, мы хотим их послушать.
Волна ушла, и Барри снова склонил голову.
Стало жарко, это из-за участившегося сердцебиения, она напугалась хоть и не могла понять, чего именно, возможно того, что человек, который сидел перед ней, не был её учителем. Это был Барри Уилсон, но не тот, которого она помнила.
— Ты знаешь в чем тебя обвиняют? — Нейрис не знала с чего стоит начать, на ум пришли лишь слова, которые задавали ей самой.
Он не отвечал, просто сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в стол, глаза его снова казались привычными: грязно серыми.
— Тебя обвиняют не только в незаконном использование магии, а в убийстве десяти детей в возрасте от восьми до двенадцати лет при помощи магии.
Эти слова дались ей легче, чем она думала, чем воображала себе ранее, но теперь Нейрис волновало не ее обличительный тон и вовсе не то, что подумают там те, кто наблюдал за ними сейчас в соседней комнате, её волновал Барри или то, что было Барри.
— Я хочу, чтобы ты посмотрел мне в глаза, — сказала она.
Голову он не поднял.
— Хорошо.
Нейрис должна тянуть время, она поняла это как только «волна» прошла. Она должна понять что с Барри не так прежде чем допрос закончиться и прежде чем она потеряет свой шанс, встретиться им во второй раз просто не дадут, она была совершенно уверена в этом.
Магичка откинулась на неудобную спинку стула и постаралась принять свой самый самоуверенный вид. Пусть все они думают, что она на их стороне.
— Десять детей, Барри. У них вся жизнь была впереди. Драгоценные дети своих родителей, которые больше не вернуться домой и не скажут, как сильно они любят их. Ответь мне зачем?
Молчание, оно разлилось от одной стены допросной и до другой, заполнив её до самого потолка. Молчание тяготило, Нейрис знала, что она должна говорить, и она продолжала, внимательно следя за реакцией заключенного.
— Считаешь шаги от меня до тебя? — спросил он с усмешкой, нажимая на нужный этаж.
— Почему именно я определяю длину цепи? — Нейрис смотрела перед собой, уткнувшись взглядом в светло-зеленую стену. — Тогда ты сказал, что чем больше я тебе доверяю, тем длиннее она становиться.
Он тоже смотрел вперед, словно им по какому-то идиотскому закону нельзя встречать взглядами во время таких вот разговоров. Нейрис не собиралась срываться в этот раз: она не станет закатывать истерику, пускать слезу и позволять себя обнимать, а уж тем более позволять себя целовать.
Поэтому они оба смотрели исключительно вперед, а когда двери открылись, то синхронно шагнули вперед, встретившись плечами, на этот раз Калеб вышел первым.
— Хочешь знать почему? — он повернулся к ней лицом, нарушив негласное правило, возможно, о котором все же не догадывался. — Потому что обмануть меня ты можешь, а вот себя — нет.
— Думаешь, если я доверяю тебе, то не смогу предать, когда представиться шанс?
— Опять строишь из себя храбрую девочку, — он едва заметно улыбнулся.
— Всего лишь спрашиваю.
— Значит ждешь шанса?
— Может быть, — Нейрис пожала плечами, и обогнув Стоуна по дуге, зашагала в сторону кабинета, правда, у закрытой двери пришлось подождать пока кардинал не явится с ключом-картой и не откроет дверь.
— У нас часа три есть времени, — сообщил он.
— И на что мы его потратим?
— На работу?
— Опять будешь писать свои отчеты?
— Да, нужно отчитаться, почему я не сообщил, что подозреваемый твой учитель. Я должен положить отчет на стол третьего кардинала пока он не решил, что я что-нибудь замышляю…
— С чего бы ему это решать, разве вы все здесь не одна большая семья?
Стоун не ответил, он уселся за отчет, начал стучать пальцами по клавиатуре, а Нейрис предалась своему любимому занятию — смотреть в окно. Там все было по-прежнему, солнце отражалось в стеклах соседней высотки, как и чисто голубое небо, такое же чистое, как и его глаза…
Чтобы ей сказал Билли, узнай, что ей нужно пройти и допросить Барри, не как его друг, которому нужна правда, а как представитель Коллегии. Можно уверять себя в чем угодно, но черта проведена между прошлой и настоящей жизнью. Даже если она сбежит, куда ей идти? Кто ей поможет?
Нейрис машинально потерла запястья, а затем поймав себя на этом, бросила быстрый взгляд на Стоуна, проклятая цепь права, она начинает доверять ему. Так всегда бывает, когда безотрывно проводишь с человеком много времени, ты начинаешь его узнавать и лучше бы её выворачивало наизнанку от нового Калеба Стоуна, особенно оттого, кто сказал, что не расскажет никому о её слезах. В сущности, кому он мог? Она все время ходит за ним на привязи, да и наличие друзей у него не наблюдалось, никто не приходил к нему в обед даже перекинутся парой слов, за исключением Ирэн, но её мотивы носили отнюдь не дружеский характер. Они почти никогда не ходили в столовую, потому что там все сидели своими компаниями, а Стоуна никто не приглашал.
Он одиночка, в отличие от Нейрис.
Какую бы крутую и смелую она из себя ни строила, в глубине души она всегда знала, что ей нужны люди и друзья, в особенности друзья. А Стоуну никто не нужен кроме его проклятой работы.
Через три часа, в конце рабочего дня, за ними зашел молодой человек, который был на полголовы выше Калеба, что было весьма удивительно. Выглядел он несуразно, словно его специально растянули в длину, и от этого он чувствовал себя крайне неуютно.
— Я здесь, чтобы забрать вас. Пойдемте, машина ожидает внизу.
— Я могу поехать на своей, — откликнулся Стоун.
— Прощу прощения, но Его преосвященство четверной кардинал подготовил для вас машину.
Что-то в этом безропотном лепете подсказывало, что отказываться от машины четвертого нельзя.
7
Нечто не отходило от него ни на шаг, словно что-то знало. Оно снова принимало разные обличия, но Калеб буквально кожей чувствовал осторожные и в меру любопытные взгляды, в которых он замечал лишь одно — темноту и любовь. Они обожали его, сотни лиц, желавших скрыть это, Нечто любило его и боялось потерять. Осознание этого пришло к нему не так давно, оно посетило его как безумное откровение, но настолько простое, что он посчитал себя полным идиотом, что не замечал этого раньше. Нечто просило стать его другом, но между ними определенно не было дружбы, лишь страх и любовь. Оно оберегало его лучше собственной матери, которая, в конечном итоге, отступилась от сына.
О матери Билли Финна Калеб думал тоже часто, эта высокая худая женщина с длинными пальцами и тонкой шеей, она снилась ему. Он не знал магия ли это или подсознание играло с ним злые шутки, а, возможно, все из-за того, что он целую неделю тайком следил за её сыном, в надежде найти подходящее время и поговорить с ним. Подходящего не было, Билли всю неделю продержали под замком в собственной комнате, в качестве наказания за непослушание.
Калебу приходилось бродить по территории особенно по вечерам, а надежде встретить её, но встречи не происходило, лишь через несколько дней птица, что одиноко кружила в небе почти каждый день, неожиданно спикировала вниз и из её лап выпала записка, которую он тут же подобрал и, убедившись, что никого поблизости нет, развернул и прочитал.
Она адресовала ему лишь пару слов: «Приведи моего сына, твой друг умирает, времени нет».
— Что это у тебя в руках? — это был голос Рейджа. Он появился так неожиданно, он приближался со стороны корпуса и махал ему рукой. Шапка сползла на глаза, и он тут же поправил её.
— Ничего, так мусор, — Калеб поспешно спрятал записку в карман школьных брюк и улыбнулся. Он успел сделать это до такого, как Рейдж подойдет достаточно близко, чтобы увидеть записку. За последнее время он отлично научился управлять собственными эмоциями, чтобы они выглядели максимально правдоподобно.
Чистое небо над головой, птица по-прежнему кружила над ними, не собираясь никуда улетать, под ногами снег, а солнце такое яркое, что приходилось щуриться.
«Он умирает».
Лицо Рейджа было таким бледным, что такие яркие глаза казались чем-то противоестественным, на белой, пергаментной коже. Они горели словно два черных уголька. Губы белесые, словно вся кровь ушла.
— Как продвигается подготовка к ритуалу? — спросил Калеб, как бы между прочим. Он ничем не выказывал, что от мысли о том, что Нечто останется в теле Рейджа навсегда, заставляла колени дрожать.
— Хорошо, скоро можно начать вытеснение. Я почти довел это тело до оптимального состояния. Ты ведь хочешь, чтобы я остался с тобой навсегда?
«Времени нет».
— Хочу, ты ведь мой единственный настоящий друг.
Птица исчезла, крупными хлопьями с неба посыпался снег.
***
Нейрис дрожала, ее знобило, но не потому, что в следственном изоляторе было холодно. Нервы не выдерживали, скоро ей придется войти в допросную и встретиться с Барри лицом к лицу. Она знала, что это неотвратимо, и знала, что все закончиться быстрее, чем она думает, но мысль о предстоящем страшила. Единственное, что хоть как-то развеселило её это удивленный взгляд полицейского, того самого, который вылил ей остатки остывшего кофе прямо на лицо в допросной, с которой началось её «счастливое» путешествие. Он узнал ее сразу же, но предпочел сделать вид, что совершенно не помнит кто она такая.
— Ваше преосвященство, — мужчина широко улыбнулся, а когда вслед за ними вошел четвертый кардинал, то просто засиял не хуже электрической лампочки.
— Добрый вечер, — отозвался Стоун, а Четвертый просто кивнул, не обратив на полицейского никакого внимания, с таким выражением лица можно было с тем же успехом поздороваться и со стеной.
— Все готово по вашему распоряжению, — отчеканил полицейский.
— Хорошо.
— Мейвор, вы готовы?
Четвертый кардинал обратился к ней, еще бы сейчас она была важной фигурой в этом спектакле, если не сказать, ключевой. Он даже улыбнулся ей одними уголками губ, так приветливо и добродушно, словно они как минимум хорошие знакомые.
— Готова, — соврала она. Разве можно быть к такому готовой? Но в это она сама ввязалась, в этом уже не обвинишь Калеба или проклятую систему, это её собственная инициатива узнать, что случилось на самом деле, побороться за правду, которая теперь не казалась столь заманчивой.
«Некоторые вещи лучше не знать, девочка», — так говорил сам Барри. Он был мудрым, а она молодой и глупой.
— Эта… госпожа Мейвор будет вести допрос? — удивился полицейский, на этот раз скрыть свои эмоции не удалось, его лицо буквально перекосило.
— Так именно, — кардинал повернулся к ней лицом. — Там везде установлены камеры и микрофоны, мы услышим даже малейший шепот. Просто заставь его сказать «я виновен».
Нейрис посмотрела в упор на четвертого кардинала.
— Я заставлю его сказать правду, — ответила она, подчеркнув последнее слово. Затем она перевела взгляд на Стоуна, который занял позицию у стены, меланхолично подперев её плечом. Со стороны казалось, что ему все равно, но Нейрис уловила, как он внимательно смотрит на большой экран, на котором — пустая допросная.
— Значит, можем начинать, — Четвертый пожал плечами. — Лучше если он скажет «я виновен», — он улыбнулся по-отечески, и мягко положил ладони ей на плечи, а затем его пальцы больно впились в кожу. — Ведите подозреваемого.
Нейрис стиснула зубы. Вдох и выдох, все как учил Хэнк. Ей хотелось оттолкнуть кардинала или еще лучше залепить ему пощечину, но она лишь улыбнулась:
— Правду, — повторила она.
Пальцы еще большее впились в нее, настолько сильно, что захотелось вскрикнуть, но не потребовалось. Калеб оказался за её спиной, он обхватил её рукой за шею, так словно бы собирался задушить или же показать, чья она собственность. Четвертому пришлось её отпустить. Вдох и выдох, Нейрис чувствовала через футболку горячее прикосновение восьмого кардинала, отчего сердце сделало пару лишних ударов.
— Правда нужна нам всем, — сказал он, делая вместе с Нейрис шаг назад. Он по-прежнему обнимал её. Отдаленно это определённо походило на объятья, но Нейрис не хотела думать об этом в таком ключе, тем более сейчас.
— Конечно, восьмой кардинал, — Четвертый улыбнулся, но на этот раз не так по-отечески.
Калеб убрал руку и отошел в сторону, а Нейрис обернулся на экран и увидела Барри, он уже сидел за железным столом, руки в кандалах, а длинная цепь прикована к полу. Сейчас он выглядел по-другому: лицо исхудало, волосы отросли, появился темный ежик с неуместной сединой, только треугольный шрам на подбородке остался прежним, он проглядывал сквозь недельную щетину.
— Или и развяжи ему язык, если не получится, то…
Слушать угрозы Нейрис не стала, набрав в грудь воздуха, она толкнула дверь, которая отделяла её от Барри и вошла внутрь.
Она пыталась представить, как пройдет их встреча, в её воображение от всегда гордо вскидывал голову и его глаза расширялись от удивления, но в реальности все было по-другому. Он смотрел прямиком в стол и даже звук открывающейся двери не заставил его оторваться от этого увлекательно занятия.
Она застыла, смотря на него, все слова резко позабылись, Нейрис словно со стороны ощутила, как хватает ртом воздух, не хуже рыбы выброшенный на берег, или борца на ринге, которому со всей мощи дали под дых. Сердце стучало в груди как сумасшедшее. Она сглотнула и этот звук показался ей оглушительно громким, но Барри даже не посмотрел на нее.
Невероятным усилием воли она заставила себя сделать шаг, а затем еще один и еще, и так до тех пор, пока не дошла до стула и не отодвинула его, усаживаясь за стол переговоров. Он все еще не смотрел на неё, по выражению его лица она не могла понять узнал ли он её, увидел ли боковым зрением, кто перед ним. Его лицо ничего не выражало, он продолжал таращиться в белую поверхность металлического стола, словно оно было божьем откровением или его спасением. Барри Уилсону лучше всего удавалась магия контроля, Нейрис в голову пришла шальная мысль, что если Барри до того, как на него надели кандалы успел заблокировать себя, заточить собственный разум в ловушку?
Магичка снова набрала в легкие воздуха, чтобы сделать то, что ей удавалось лучше всего, когда она не знала, что делать или как реагировать, она начала атаковать:
— Из тебя плохой учитель, Барри…
Молчание. Он даже не поднял головы. Взгляд серых мутных глаз… В нем что-то изменилось, словно он пытался сосредоточиться на шуме или голосе, который доносится из-за двери.
— Ты ведь хотел для нас не этого? А вот как получилось, теперь мы сидим по разные стороны. На нас обоих кандалы, но стороны у нас разные.
Нейрис выдохнула, в груди было больно, словно трудно дышать и воздуха не хватает, но его было полно.
Барри Уилсон, черт бы его побрал, он по-прежнему не подавал признаков жизни, он сидел напротив неё точно мертвый, и если бы не движение адамового яблока и не судорожный вздох, то его можно было бы принять за мертвеца.
— Я пришла сюда, чтобы задать вопросы.
Барри вздрогнул, словно по его телу прошла дрожь от затылка до копчика, а затем он сделал то, чего она уже и не ждала от него, он посмотрел на неё. Дело было даже не во взгляде, не в том, что он был абсолютно чужой, а в том, как его глаза сияли. Она никогда не видела такого, тусклые и серые, сейчас они казались влажными шлифованными булыжниками, омытые волнами океана миллионы раз. Нейрис тонула, она почувствовала, что ее накрывает той самой волной…
— Вопросы? — голос звучал отчужденно и в то же время заинтересованно. — Задавай, мы хотим их послушать.
Волна ушла, и Барри снова склонил голову.
Стало жарко, это из-за участившегося сердцебиения, она напугалась хоть и не могла понять, чего именно, возможно того, что человек, который сидел перед ней, не был её учителем. Это был Барри Уилсон, но не тот, которого она помнила.
— Ты знаешь в чем тебя обвиняют? — Нейрис не знала с чего стоит начать, на ум пришли лишь слова, которые задавали ей самой.
Он не отвечал, просто сидел неподвижно, уткнувшись взглядом в стол, глаза его снова казались привычными: грязно серыми.
— Тебя обвиняют не только в незаконном использование магии, а в убийстве десяти детей в возрасте от восьми до двенадцати лет при помощи магии.
Эти слова дались ей легче, чем она думала, чем воображала себе ранее, но теперь Нейрис волновало не ее обличительный тон и вовсе не то, что подумают там те, кто наблюдал за ними сейчас в соседней комнате, её волновал Барри или то, что было Барри.
— Я хочу, чтобы ты посмотрел мне в глаза, — сказала она.
Голову он не поднял.
— Хорошо.
Нейрис должна тянуть время, она поняла это как только «волна» прошла. Она должна понять что с Барри не так прежде чем допрос закончиться и прежде чем она потеряет свой шанс, встретиться им во второй раз просто не дадут, она была совершенно уверена в этом.
Магичка откинулась на неудобную спинку стула и постаралась принять свой самый самоуверенный вид. Пусть все они думают, что она на их стороне.
— Десять детей, Барри. У них вся жизнь была впереди. Драгоценные дети своих родителей, которые больше не вернуться домой и не скажут, как сильно они любят их. Ответь мне зачем?
Молчание, оно разлилось от одной стены допросной и до другой, заполнив её до самого потолка. Молчание тяготило, Нейрис знала, что она должна говорить, и она продолжала, внимательно следя за реакцией заключенного.
