Собравшиеся смолкли, однако тут и там оставались люди, матерящиеся без остановки. Кто-то пробирался сквозь толпу к собору, и люди расступались, пропуская человека в белой одежде. Это была Юна Рубинштейн.
— Господин Голова, пустите меня наверх, я не могу кричать без остановки! — она шагнула вперёд, но подчинённые Миро сомкнулись перед ней стеной.
— Пропустите госпожу Рубинштейн к крыльцу, — распорядился голова.
Военные расступились, и доктор смогла подняться. Встав рядом с Головой, она жестом попросила его дать ей громкоговоритель. Голова не стал возражать.
— Господин Голова, жители Онштадта опасаются голода. То, что мы ранее принимали за слухи, уже не является таковыми. Мы знаем, что наш урожай погиб. Мы знаем, к чему привела засуха. Мы просим рассказать нам, как быть! Почему вы скрываете от нас эту угрозу?!
Последние слова Юна Марковна произнесла уже под рёв толпы, который разгорался, как подпитываемый сухими ветками огонь. Голова забрал рупор обратно.
— Никаких заявлений от администрации не было, так как у нас пока не наблюдается критической ситуации. Пониженная урожайность — это не сюрприз, и товарищи фермеры об этом знают.
— Да это нам сейчас есть, что жрать! А зимой мы сдохнем, как собаки у въезда на дамбу! — прокричал смуглый мужчина из толпы. Окружающие криком выразили свою солидарность с его порывом.
— Господин Голова! — Рубинштейн снова отобрала рупор у Якова. — Жители Онштадта требуют полного отчёта о том, что творится на наших полях. Не готовы сказать, так дайте нам право покидать город, и мы сами всё увидим!
Миро, стоящий с автоматом рядом с крыльцом, почувствовал, что сзади из темноты к нему кто-то подходит. Военных собрали за пределами круга света, поэтому человек возник на площади незаметно для толпы. Его сопровождали три солдата. Почти вся полиция была рассредоточена по центру города.
— Новак, увести её. Пока под домашний арест, а там посмотрим.
Голос Президента он узнал сразу, поэтому даже не подумал о том, чтобы что-то уточнить или возразить. Прихватив ещё одного бойца, Миро взлетел на крыльцо и скрутил доктора, заломив ей руки за спину. Протестующие в панике закричали, часть из них кинулись к крыльцу, остальные принялись разбегаться в разные стороны.
— Простите, док, — тихо произнёс Миро, уводя женщину от хлопков и вспышек света, — приказ.
— Что ты делаешь, Миро! — спотыкалась эта уже немолодая женщина, пока её вели по брусчатке. — Ты же сам знаешь, что они набивают собственное хранилище! Они всё знают, но молчат!
Об этом Миро слышал впервые, но решил не вникать в эти слова. Они бы тормозили его, как тормозят сейчас Юну выбоины на дороге, в которые попадают её ноги в потёртых башмаках.
Двух светошумовых гранат хватило, чтобы протестующие были дезориентированы. Немногим удалось скрыться в тёмных улицах, пока полицаи были заняты поимкой других. Уже через двадцать минут в лазарет привезли раненых. Койка для них была промежуточным этапом между допросом, а в худшем случае и арестом. Тюрьма Онштадта не резиновая, и всех явно вместить не сможет, но вот как изменится теперь жизнь Республики, предугадать было сложно.
Уже в одиннадцать часов вечера в центре города было тихо, как на кладбище. Прожекторы погасли, работало лишь ночное центральное освещение. Наряды полиции патрулировали город, поэтому онштадцы боялись даже на полшага выйти за пределы жилищ. Все понимали: завтра они проснутся уже в другом городе, где законы станут ещё суровее, а поиск правды осложнится.
Миро пришёл домой и застал обеих жён неспящими. София сидела на табурете у кухонного окна, а Тами не выходила из своей маленькой комнаты, которая должна была в будущем стать детской.
— Что случилось, Миро? — обеспокоенно спросила она, приоткрыв хлипкую дверь. София ничего не спросила — ждала, то он начнёт рассказывать сам.
— Митинг на площади. Организован рабочими.
— Это из-за продуктов, да? — наконец подала голос София.
— Что значит из-за продуктов? — спросила Тами и нащупала ногами тапки, чтобы выйти на кухню.
— Кто тебе сказал? — снимая жилет и куртку спросил Миро. Слова первой жены его явно насторожили.
— Все говорят. Или ты думаешь, что шило можно утаить в мешке?
Новак подошёл к кухонному столу и взял в руки стакан, налил воды из графина и выпил за пару глотков. Вытерев губы, он косо посмотрел на Софию:
— Мы не будем поднимать эту тему. Ради нашей же безопасности. Ты поняла меня?
София встала с табуретки и пристально посмотрела на мужа. Теперь в его взгляде не было неуверенности или стыда. Теперь он стал таким же, как и другие вояки-многоженцы: жёстким.
— Ещё раз, ты меня поняла?
— Поняла. Не повышай голос.
Миро перевёл взгляд на Тами, словно оставляя Софию.
— А тебе понятно?
— Да, Миро, мне всё понятно, — примирительно сказала она и спряталась за дверью.
— Поучись у Тами, как нужно разговаривать, — бросил Миро, а затем сказал то, отчего Софии захотелось снова убежать как можно далеко. — Тами, зайди ко мне через десять минут. Сегодня ты остаёшься со мной.
Воздух стал тяжёлым, рухнул на плечи Софии и пригвоздил её к табуретке. Она так и сидела, пока вторая жена Миро прошмыгнула в душевую, которая представляла из себя закуток с плиточным полом и лейкой на стене. Тами спешно привела себя в порядок, прежде чем туда зайдёт Новак и села у дверей ждать команды. Видеть это Софии было мерзко, поэтому, когда Миро, тоже посетив душевую, уединился с Тами в спальне, она снова включила водонагреватель и села под струи тёплой воды. Ей было плевать, что тратить её безраздумно Миро запрещал. Сейчас она ощущала, что он из любимого человека превратился в её врага. И врагом ей он был даже больше, чем Тами. Вдруг, шаря рукой по холодному полу, София нащупала какой-то тюбик, который вряд ли мог принадлежать Миро — слишком миниатюрной была отвинчивающаяся крышечка, да и никогда раньше этой вещи девушка в доме не видела. София выключила воду, села на скамейку в угол и выдавила горошину содержимого на палец. Поднесла к носу: нет, это не зубная паста и не крем, запах слишком специфический. Лекарство? Если да, то какое? Косметика? Откуда, если верх мечтаний онштадтских женщин — это ароматизированный брусок мыла? Но самым странным был рисунок, нанесённый на обратную сторону тюбика.
Жирная чёрная линия перечёркивала фигуру человека.
Порядка сотни рабочих не пришли на свои места утром. Часть из них были арестованы, другие лежали в госпитале с травмами, полученными при взрыве светошумовых гранат. Старый неприятный мужичок из департамента промышленности обходил один за другим предприятия и вёл подсчёт сотрудников, которых не было на рабочих местах. За каждого отсутствующего его коллегам доставалось по десять часов переработки, а вот как они должны были их распределять, ревизор не объяснял.
В школе, открытой в соборе, за одну ночь подготовили к проведению открытый урок на тему “Моя республика. Основы правопорядка”. Вооруженные силы проводили инвентаризацию оружия и снаряжения — Голова опасался, что кто-то из митингующих в сумерках мог утащить что-нибудь с собой, чтобы при удобном моменте пустить пулю в лоб кому-то из администрации. С шумом в ушах уже несколько часов мучался Хорст — он оказался слишком близко к эпицентру взрыва гранаты накануне.
Когда Миро проснулся, Тами уже готовила завтрак на всю семью. Он вышел на кухню и увидел, как брюнетка уверенно перемешивает тесто в металлической миске, поглядывая на супруга и улыбаясь. Улыбнувшись ей в ответ, он решил найти Софию в доме, но её нигде не было. Поняв, что уход раньше времени и без предупреждения — это ещё один камень в огород Миро, Новак отмахнулся и сел за стол.
— Тами, — позвал он девушку, которая раскладывала по тарелкам свежие блинчики. — Тебе хорошо у меня?
Неожиданный вопрос заставил брюнетку замереть.
— Да, Миро! Кончено! — она оставила посуду на столе и подошла к нему, присев, словно верная собачка у ног хозяина. — Миро, я так рада, что ты добр ко мне. Я знаю, что в других семьях не так. Мужья иногда даже бьют своих жён, а ты…
Боец смотрел, как она преданно сидит возле него, и ему было вполне комфортно созерцать вторую жену в таком виде. Он провёл ладонью по волосам Тами, наклонился и поцеловал. Она вцепилась руками ему в плечи, словно ребёнок, просящий взрослого вытянуть его из воды на берег.
— Я буду счастлива родить тебе сына, — тихо сказала она. Но когда подбородок Тами лёг на мужское плечо и Миро больше не мог видеть её лицо, глаза девушки по-кошачьи сощурились.
Тами была спокойна лишь потому, что была уверена: тюбик со странным рисунком лежит под матрасом в её комнате. Не проверив тайник, девушка наспех съела пару блинов из своей тарелки и ушла в прачечную. Лишь вечером, приводя себя в порядок перед очередной близостью с мужем, она с ужасом обнаружила, что тюбика нет на месте. К её счастью, он нашёлся в душевой — укатился в самый угол, туда, куда не проникает свет тусклой лампочки.
Дорога на работу для Тами пролегала через полицейский участок Онштадта. Почти каждый день после протестной акции она видела, что из дверей здания из красного кирпича выходят люди, на одежде которых висел красный бейдж. Он говорил всем вокруг: “Осторожно! Этот человек осмелился нарушить покой в Республике! Теперь он под строгим наблюдением полиции, и если вы заметите что-либо подозрительное — незамедлительно сообщайте правоохранителям. Нарушителю навсегда будет оформлен красный паспорт”.
Люди с красными бейджами боялись всего: обедать за одним столом с коллегами, долго находиться на улице, посещать рынок. Меньше взглядов — меньше глупых подозрений, а значит и ниже шанс навлечь на себя беду.
В один из дней Тами как обычно шла мимо полицейского участка, и, уже миновав его, увидела фигуру, сидящую на скамейке в одном из немногочисленных скверов. Сквером это можно было назвать с натяжкой: за долгие годы тут выросли деревья, и власти решили не рубить их под строительство новых домов, подарив людям немного зелени. Подойдя чуть ближе, Тами увидела женщину. Та уронила лицо в ладони и слегка сотрясалась. Плакала.
— У вас всё хорошо? — спросила Тами, не осмелившись подойти ближе. Женщина резко обернулась на неё и поёжилась на месте.
— Что вы хотели? — спросил знакомый голос.
— Я спрашиваю, всё ли у вас в порядке.
— Девушка, у меня и так теперь красный бейдж. Что вам нужно? Я просто сижу здесь, просто сижу! — в прежде уверенном голосе читалась жалость к себе.
— Я не хочу вас ни в чём подозревать. Хочу помочь.
— Как? — женщина сложила руки в замок. Не доверяла.
— Можно мне сесть рядом?
Получив в ответ кивок, Тами перешагнула через ограду сквера и подошла к женщине. В запасе у неё было не более десяти минут.
София знала, что долго хранить тюбик у себя она не может. Визиты к врачу ей полагались только по пятницам, и за это время мерзкая Тами должна была обнаружить пропажу. Поэтому София взяла старую баночку от мылящегося геля и выдавила туда немного содержимого, после чего подбросила тюбик в душ, уложив его прямо в угол душевой кабины. Миро не заметит, а Тами, если начнет искать, найдёт быстро.
Четыре дня нетерпения миновали, и, предупредив начальство вечером в четверг, на следующее утро София пошла в клинику Онштадта. Ожидая увидеть на рабочем месте доктора Юну Рубинштейн, София была озадачена, когда перед ней возникла Лёза Старкова — заместитель Юны Марковны. Долгие годы работы в Онштадте и отношения с одним из офицеров наградили Лёзу мизогинией — теперь она не хотела даже слушать о жалобах предыдущих жён по отношению к новым. Но София уже записалась на приём и теперь не знала, как спросить Старкову о содержимом странного тюбика. Рисунок намекал на то, что внутри мог быть яд, но проверять это опытным путём она не собиралась.
— Чего у тебя? — недружелюбно бросила Лёза, когда София вошла в кабинет. Кроме шкафчика со склянками, жуткого кресла, стола, стула и кушетки, внутри ничего не было. От обоев, которые были поклеены внутри около двадцати лет назад, остались жалкие серые клочки.
— Лёза Павловна, я, кажется, по-женски застудилась. Купалась в субботу и вот…
— Снимай платье и трусы, лезь на кресло.
Пока женщина в пожелтевшем халате надевала перчатки, София пыталась придумать, как разузнать у доктора про препарат в тюбике.
— Аккуратно, ввожу зеркало, не дёргайся.
— Лёза Павловна, я тут на лестнице нашла тюбик. Наверное кто-то из врачей потерял. Хотела отдать вам, вы же тут теперь за главную.
— Какой? — изучая промежность пациентки, спросила женщина с каштановым пучком на голове.
— Вот! — София достала из лежащей рядом сумки маленькую стеклянную баночку.
Старкова убрала инструменты в сторону и открутила крышку баночки. Почувствовав резкий запах, она метнула недоверчивый взгляд на Софию. В этот момент та пожалела, что вообще рискнула что-либо узнавать через врача.
— Случайно нашла, говоришь?
— Да. На порогах.
— А может быть, уже давно этим пользуешься? Неудивительно, что тебя считают бесплодной. Зачем ты мне это принесла?
София инстинктивно сдвинула ноги и схватила свои трусы с ручки кресла, после чего спрыгнула на пол.
— Лёза Павловна, я правда не знаю, что это! Я хотела отдать это вам!
— Эта мазь в Онштадте запрещена, как и её аналоги!
— Я даже не знаю, что…
В дверь постучали. Не робко, как делают это пациенты, а требовательно, и в звуке этом слышалось нежелание ждать. Обе женщины замолчали, Лёза сделала шаг назад, а София быстро оделась. Как только пациентка расправила платье, доктор громко объявила:
— Войдите.
На пороге появилась Юна Марковна.
— П-простите… Я думала, вы под арестом.
Взглядом главный врач Онштадта дала понять, что это не те разговоры, которые должны вестись перед пациентами. Несмотря на то, что на её груди висел позорный красный бейдж, доктору разрешили вернуться к работе и установили испытательный срок.
— Нет. Тебя это не касается. Вижу, принимаешь пациентов. Неплохо, — Рубинштейн прошла в центр кабинета. Лицо её было мрачное и вместе с тем серьёзное.
Почувствовав желание как-то выслужиться, Старкова заверещала:
— Юна Марковна, у этой девушки была с собой воскресная мазь.
Юна вдруг выпрямилась, словно внутри неё натянулась струна, а затем на каблуках развернулась в сторону подчинённой.
— Воскресная мазь, говоришь?
— Да. Законом Республики использовать её запрещено.
— Покажи.
Лёза протянула Юне стеклянную баночку. Та аккуратно взяла её морщинистыми руками и поднесла к носу. Недоверчивым взглядом доктор осмотрела и рыжеволосую напуганную девушку, и коллегу, с лица которой не сходила торжественная улыбка. Докторам, которые обнаруживали, что женщины принимают воскресную мазь или её аналоги, полагалась премия.
— Лёза, ты ошибаешься, — вдруг сказала Юна. — Это не воскресная мазь. Это просто заживляющий гель. Резкий запах у него из-за того, что одни и те же травы используются в самых разных препаратах.
— Вы… вы уверены? — раздосадовано спросила Лёза, хватаясь за стол.
— Да. До пандемии я проработала врачом двадцать лет. Или ты сомневаешься, что они меня чему-то научили?
В этот момент Юна словно забыла, что на её шее висит ненавистный красный бейдж. Она стояла на своём, несмотря на то, что при желании Лёза могла испортить репутацию своей начальницы. Той пришлось капитулировать перед убеждённостью Рубинштейн.
— Господин Голова, пустите меня наверх, я не могу кричать без остановки! — она шагнула вперёд, но подчинённые Миро сомкнулись перед ней стеной.
— Пропустите госпожу Рубинштейн к крыльцу, — распорядился голова.
Военные расступились, и доктор смогла подняться. Встав рядом с Головой, она жестом попросила его дать ей громкоговоритель. Голова не стал возражать.
— Господин Голова, жители Онштадта опасаются голода. То, что мы ранее принимали за слухи, уже не является таковыми. Мы знаем, что наш урожай погиб. Мы знаем, к чему привела засуха. Мы просим рассказать нам, как быть! Почему вы скрываете от нас эту угрозу?!
Последние слова Юна Марковна произнесла уже под рёв толпы, который разгорался, как подпитываемый сухими ветками огонь. Голова забрал рупор обратно.
— Никаких заявлений от администрации не было, так как у нас пока не наблюдается критической ситуации. Пониженная урожайность — это не сюрприз, и товарищи фермеры об этом знают.
— Да это нам сейчас есть, что жрать! А зимой мы сдохнем, как собаки у въезда на дамбу! — прокричал смуглый мужчина из толпы. Окружающие криком выразили свою солидарность с его порывом.
— Господин Голова! — Рубинштейн снова отобрала рупор у Якова. — Жители Онштадта требуют полного отчёта о том, что творится на наших полях. Не готовы сказать, так дайте нам право покидать город, и мы сами всё увидим!
Миро, стоящий с автоматом рядом с крыльцом, почувствовал, что сзади из темноты к нему кто-то подходит. Военных собрали за пределами круга света, поэтому человек возник на площади незаметно для толпы. Его сопровождали три солдата. Почти вся полиция была рассредоточена по центру города.
— Новак, увести её. Пока под домашний арест, а там посмотрим.
Голос Президента он узнал сразу, поэтому даже не подумал о том, чтобы что-то уточнить или возразить. Прихватив ещё одного бойца, Миро взлетел на крыльцо и скрутил доктора, заломив ей руки за спину. Протестующие в панике закричали, часть из них кинулись к крыльцу, остальные принялись разбегаться в разные стороны.
— Простите, док, — тихо произнёс Миро, уводя женщину от хлопков и вспышек света, — приказ.
— Что ты делаешь, Миро! — спотыкалась эта уже немолодая женщина, пока её вели по брусчатке. — Ты же сам знаешь, что они набивают собственное хранилище! Они всё знают, но молчат!
Об этом Миро слышал впервые, но решил не вникать в эти слова. Они бы тормозили его, как тормозят сейчас Юну выбоины на дороге, в которые попадают её ноги в потёртых башмаках.
Двух светошумовых гранат хватило, чтобы протестующие были дезориентированы. Немногим удалось скрыться в тёмных улицах, пока полицаи были заняты поимкой других. Уже через двадцать минут в лазарет привезли раненых. Койка для них была промежуточным этапом между допросом, а в худшем случае и арестом. Тюрьма Онштадта не резиновая, и всех явно вместить не сможет, но вот как изменится теперь жизнь Республики, предугадать было сложно.
Уже в одиннадцать часов вечера в центре города было тихо, как на кладбище. Прожекторы погасли, работало лишь ночное центральное освещение. Наряды полиции патрулировали город, поэтому онштадцы боялись даже на полшага выйти за пределы жилищ. Все понимали: завтра они проснутся уже в другом городе, где законы станут ещё суровее, а поиск правды осложнится.
Миро пришёл домой и застал обеих жён неспящими. София сидела на табурете у кухонного окна, а Тами не выходила из своей маленькой комнаты, которая должна была в будущем стать детской.
— Что случилось, Миро? — обеспокоенно спросила она, приоткрыв хлипкую дверь. София ничего не спросила — ждала, то он начнёт рассказывать сам.
— Митинг на площади. Организован рабочими.
— Это из-за продуктов, да? — наконец подала голос София.
— Что значит из-за продуктов? — спросила Тами и нащупала ногами тапки, чтобы выйти на кухню.
— Кто тебе сказал? — снимая жилет и куртку спросил Миро. Слова первой жены его явно насторожили.
— Все говорят. Или ты думаешь, что шило можно утаить в мешке?
Новак подошёл к кухонному столу и взял в руки стакан, налил воды из графина и выпил за пару глотков. Вытерев губы, он косо посмотрел на Софию:
— Мы не будем поднимать эту тему. Ради нашей же безопасности. Ты поняла меня?
София встала с табуретки и пристально посмотрела на мужа. Теперь в его взгляде не было неуверенности или стыда. Теперь он стал таким же, как и другие вояки-многоженцы: жёстким.
— Ещё раз, ты меня поняла?
— Поняла. Не повышай голос.
Миро перевёл взгляд на Тами, словно оставляя Софию.
— А тебе понятно?
— Да, Миро, мне всё понятно, — примирительно сказала она и спряталась за дверью.
— Поучись у Тами, как нужно разговаривать, — бросил Миро, а затем сказал то, отчего Софии захотелось снова убежать как можно далеко. — Тами, зайди ко мне через десять минут. Сегодня ты остаёшься со мной.
Воздух стал тяжёлым, рухнул на плечи Софии и пригвоздил её к табуретке. Она так и сидела, пока вторая жена Миро прошмыгнула в душевую, которая представляла из себя закуток с плиточным полом и лейкой на стене. Тами спешно привела себя в порядок, прежде чем туда зайдёт Новак и села у дверей ждать команды. Видеть это Софии было мерзко, поэтому, когда Миро, тоже посетив душевую, уединился с Тами в спальне, она снова включила водонагреватель и села под струи тёплой воды. Ей было плевать, что тратить её безраздумно Миро запрещал. Сейчас она ощущала, что он из любимого человека превратился в её врага. И врагом ей он был даже больше, чем Тами. Вдруг, шаря рукой по холодному полу, София нащупала какой-то тюбик, который вряд ли мог принадлежать Миро — слишком миниатюрной была отвинчивающаяся крышечка, да и никогда раньше этой вещи девушка в доме не видела. София выключила воду, села на скамейку в угол и выдавила горошину содержимого на палец. Поднесла к носу: нет, это не зубная паста и не крем, запах слишком специфический. Лекарство? Если да, то какое? Косметика? Откуда, если верх мечтаний онштадтских женщин — это ароматизированный брусок мыла? Но самым странным был рисунок, нанесённый на обратную сторону тюбика.
Жирная чёрная линия перечёркивала фигуру человека.
Глава 4. Давление
Порядка сотни рабочих не пришли на свои места утром. Часть из них были арестованы, другие лежали в госпитале с травмами, полученными при взрыве светошумовых гранат. Старый неприятный мужичок из департамента промышленности обходил один за другим предприятия и вёл подсчёт сотрудников, которых не было на рабочих местах. За каждого отсутствующего его коллегам доставалось по десять часов переработки, а вот как они должны были их распределять, ревизор не объяснял.
В школе, открытой в соборе, за одну ночь подготовили к проведению открытый урок на тему “Моя республика. Основы правопорядка”. Вооруженные силы проводили инвентаризацию оружия и снаряжения — Голова опасался, что кто-то из митингующих в сумерках мог утащить что-нибудь с собой, чтобы при удобном моменте пустить пулю в лоб кому-то из администрации. С шумом в ушах уже несколько часов мучался Хорст — он оказался слишком близко к эпицентру взрыва гранаты накануне.
Когда Миро проснулся, Тами уже готовила завтрак на всю семью. Он вышел на кухню и увидел, как брюнетка уверенно перемешивает тесто в металлической миске, поглядывая на супруга и улыбаясь. Улыбнувшись ей в ответ, он решил найти Софию в доме, но её нигде не было. Поняв, что уход раньше времени и без предупреждения — это ещё один камень в огород Миро, Новак отмахнулся и сел за стол.
— Тами, — позвал он девушку, которая раскладывала по тарелкам свежие блинчики. — Тебе хорошо у меня?
Неожиданный вопрос заставил брюнетку замереть.
— Да, Миро! Кончено! — она оставила посуду на столе и подошла к нему, присев, словно верная собачка у ног хозяина. — Миро, я так рада, что ты добр ко мне. Я знаю, что в других семьях не так. Мужья иногда даже бьют своих жён, а ты…
Боец смотрел, как она преданно сидит возле него, и ему было вполне комфортно созерцать вторую жену в таком виде. Он провёл ладонью по волосам Тами, наклонился и поцеловал. Она вцепилась руками ему в плечи, словно ребёнок, просящий взрослого вытянуть его из воды на берег.
— Я буду счастлива родить тебе сына, — тихо сказала она. Но когда подбородок Тами лёг на мужское плечо и Миро больше не мог видеть её лицо, глаза девушки по-кошачьи сощурились.
Тами была спокойна лишь потому, что была уверена: тюбик со странным рисунком лежит под матрасом в её комнате. Не проверив тайник, девушка наспех съела пару блинов из своей тарелки и ушла в прачечную. Лишь вечером, приводя себя в порядок перед очередной близостью с мужем, она с ужасом обнаружила, что тюбика нет на месте. К её счастью, он нашёлся в душевой — укатился в самый угол, туда, куда не проникает свет тусклой лампочки.
Дорога на работу для Тами пролегала через полицейский участок Онштадта. Почти каждый день после протестной акции она видела, что из дверей здания из красного кирпича выходят люди, на одежде которых висел красный бейдж. Он говорил всем вокруг: “Осторожно! Этот человек осмелился нарушить покой в Республике! Теперь он под строгим наблюдением полиции, и если вы заметите что-либо подозрительное — незамедлительно сообщайте правоохранителям. Нарушителю навсегда будет оформлен красный паспорт”.
Люди с красными бейджами боялись всего: обедать за одним столом с коллегами, долго находиться на улице, посещать рынок. Меньше взглядов — меньше глупых подозрений, а значит и ниже шанс навлечь на себя беду.
В один из дней Тами как обычно шла мимо полицейского участка, и, уже миновав его, увидела фигуру, сидящую на скамейке в одном из немногочисленных скверов. Сквером это можно было назвать с натяжкой: за долгие годы тут выросли деревья, и власти решили не рубить их под строительство новых домов, подарив людям немного зелени. Подойдя чуть ближе, Тами увидела женщину. Та уронила лицо в ладони и слегка сотрясалась. Плакала.
— У вас всё хорошо? — спросила Тами, не осмелившись подойти ближе. Женщина резко обернулась на неё и поёжилась на месте.
— Что вы хотели? — спросил знакомый голос.
— Я спрашиваю, всё ли у вас в порядке.
— Девушка, у меня и так теперь красный бейдж. Что вам нужно? Я просто сижу здесь, просто сижу! — в прежде уверенном голосе читалась жалость к себе.
— Я не хочу вас ни в чём подозревать. Хочу помочь.
— Как? — женщина сложила руки в замок. Не доверяла.
— Можно мне сесть рядом?
Получив в ответ кивок, Тами перешагнула через ограду сквера и подошла к женщине. В запасе у неё было не более десяти минут.
София знала, что долго хранить тюбик у себя она не может. Визиты к врачу ей полагались только по пятницам, и за это время мерзкая Тами должна была обнаружить пропажу. Поэтому София взяла старую баночку от мылящегося геля и выдавила туда немного содержимого, после чего подбросила тюбик в душ, уложив его прямо в угол душевой кабины. Миро не заметит, а Тами, если начнет искать, найдёт быстро.
Четыре дня нетерпения миновали, и, предупредив начальство вечером в четверг, на следующее утро София пошла в клинику Онштадта. Ожидая увидеть на рабочем месте доктора Юну Рубинштейн, София была озадачена, когда перед ней возникла Лёза Старкова — заместитель Юны Марковны. Долгие годы работы в Онштадте и отношения с одним из офицеров наградили Лёзу мизогинией — теперь она не хотела даже слушать о жалобах предыдущих жён по отношению к новым. Но София уже записалась на приём и теперь не знала, как спросить Старкову о содержимом странного тюбика. Рисунок намекал на то, что внутри мог быть яд, но проверять это опытным путём она не собиралась.
— Чего у тебя? — недружелюбно бросила Лёза, когда София вошла в кабинет. Кроме шкафчика со склянками, жуткого кресла, стола, стула и кушетки, внутри ничего не было. От обоев, которые были поклеены внутри около двадцати лет назад, остались жалкие серые клочки.
— Лёза Павловна, я, кажется, по-женски застудилась. Купалась в субботу и вот…
— Снимай платье и трусы, лезь на кресло.
Пока женщина в пожелтевшем халате надевала перчатки, София пыталась придумать, как разузнать у доктора про препарат в тюбике.
— Аккуратно, ввожу зеркало, не дёргайся.
— Лёза Павловна, я тут на лестнице нашла тюбик. Наверное кто-то из врачей потерял. Хотела отдать вам, вы же тут теперь за главную.
— Какой? — изучая промежность пациентки, спросила женщина с каштановым пучком на голове.
— Вот! — София достала из лежащей рядом сумки маленькую стеклянную баночку.
Старкова убрала инструменты в сторону и открутила крышку баночки. Почувствовав резкий запах, она метнула недоверчивый взгляд на Софию. В этот момент та пожалела, что вообще рискнула что-либо узнавать через врача.
— Случайно нашла, говоришь?
— Да. На порогах.
— А может быть, уже давно этим пользуешься? Неудивительно, что тебя считают бесплодной. Зачем ты мне это принесла?
София инстинктивно сдвинула ноги и схватила свои трусы с ручки кресла, после чего спрыгнула на пол.
— Лёза Павловна, я правда не знаю, что это! Я хотела отдать это вам!
— Эта мазь в Онштадте запрещена, как и её аналоги!
— Я даже не знаю, что…
В дверь постучали. Не робко, как делают это пациенты, а требовательно, и в звуке этом слышалось нежелание ждать. Обе женщины замолчали, Лёза сделала шаг назад, а София быстро оделась. Как только пациентка расправила платье, доктор громко объявила:
— Войдите.
На пороге появилась Юна Марковна.
— П-простите… Я думала, вы под арестом.
Взглядом главный врач Онштадта дала понять, что это не те разговоры, которые должны вестись перед пациентами. Несмотря на то, что на её груди висел позорный красный бейдж, доктору разрешили вернуться к работе и установили испытательный срок.
— Нет. Тебя это не касается. Вижу, принимаешь пациентов. Неплохо, — Рубинштейн прошла в центр кабинета. Лицо её было мрачное и вместе с тем серьёзное.
Почувствовав желание как-то выслужиться, Старкова заверещала:
— Юна Марковна, у этой девушки была с собой воскресная мазь.
Юна вдруг выпрямилась, словно внутри неё натянулась струна, а затем на каблуках развернулась в сторону подчинённой.
— Воскресная мазь, говоришь?
— Да. Законом Республики использовать её запрещено.
— Покажи.
Лёза протянула Юне стеклянную баночку. Та аккуратно взяла её морщинистыми руками и поднесла к носу. Недоверчивым взглядом доктор осмотрела и рыжеволосую напуганную девушку, и коллегу, с лица которой не сходила торжественная улыбка. Докторам, которые обнаруживали, что женщины принимают воскресную мазь или её аналоги, полагалась премия.
— Лёза, ты ошибаешься, — вдруг сказала Юна. — Это не воскресная мазь. Это просто заживляющий гель. Резкий запах у него из-за того, что одни и те же травы используются в самых разных препаратах.
— Вы… вы уверены? — раздосадовано спросила Лёза, хватаясь за стол.
— Да. До пандемии я проработала врачом двадцать лет. Или ты сомневаешься, что они меня чему-то научили?
В этот момент Юна словно забыла, что на её шее висит ненавистный красный бейдж. Она стояла на своём, несмотря на то, что при желании Лёза могла испортить репутацию своей начальницы. Той пришлось капитулировать перед убеждённостью Рубинштейн.
