Эдгар бросился в сторону звука и застыл.
На фоне открытого балкона стоял мужчина — высокий, в длинном плаще, лицо скрыто тенью.
Лунный свет отражался в его глазах, холодных, спокойных, бездонных.
— Давненько не виделись, детектив Эдгар, — голос его был мягким, почти дружеским. — Это вы спасли мне жизнь. Двенадцать лет назад.
Эдгар не сразу понял, о ком идёт речь.
А потом вспомнил.
Тот дом. Пожар. Дети. Пять выживших. Один убитый им самим.
— Не может быть… — прошептал он. — Ньютон…
— Ах да, Ньютон, — усмехнулся тот. — Когда-то меня так звали. Но это не моё настоящее имя. Никто не знает моего прошлого. Никто не знал, кем я был до той ночи.
Он сделал шаг вперёд.
— Как насчёт выйти на крышу? Мне не нравится говорить при детях.
Эдгар посмотрел на свою дочь. Та дрожала, сжимая игрушку в руках.
Он спрятал пистолет под куртку и кивнул.
---
Ночь на крыше была холодной и пустой.
Ньют стоял у самого края, ветер играл его волосами.
Город шумел внизу, словно бесконечный улей.
— Знаете, Эдгар, — произнёс он спокойно, — я ведь всё проверил. Вы сказали, что были пьяны, когда застрелили мальчика.
Свидетели действительно видели вас в баре после убийства.
Но вот в чём проблема — никто не видел, как вы пили до выстрела.
Эдгар молчал.
— Вы были трезвым. Холодным. Вы казнили его.
Вы сделали это не под влиянием алкоголя, а осознанно. Вы хотели этого.
— Замолчи, — прошептал Эдгар.
— А зачем? — Ньют улыбнулся. — Вам ведь тогда нравилось чувствовать власть. Решать, кто живёт, кто умирает. Для полицейского это почти как наркотик, правда?
Он вынул из сумки бутылку вина и два бокала.
— Хотите выпить? Мы ведь старые знакомые.
— Не пей этого дерьма, — сказал Эдгар сквозь зубы.
Ньют уже налил. Поднёс бокал к губам.
— Видите? Ничего страшного.
Он сделал глоток.
Эдгар последовал за ним — не из доверия, а чтобы показать, что не боится.
Вино пахло железом. Глоток обжёг горло.
— Почему ты это делаешь? — спросил Эдгар.
— Потому что я люблю людей, — спокойно ответил Ньют. — Я наблюдаю за ними. Изучаю. Мне интересно, как далеко человек готов зайти, чтобы доказать себе, что он «хороший».
Вы, например, убили мальчика и назвали это правосудием.
Но внутри… вы просто хотели почувствовать себя богом.
Эдгар поднял пистолет, но рука дрожала.
Мир плыл перед глазами.
— Что… ты подмешал…
— Немного правды, — прошептал Ньют. — Вино было хорошим. Просто бокал — ваш.
Эдгар рухнул на колени. Капли дождя смешивались с потом на его лице.
— Зачем… мне… знать… всё это…
— Потому что я хочу, чтобы вы поняли.
Он опустился рядом, и тихо, почти с нежностью, произнёс:
— Все дети из того приюта живы. Кроме одного.
Того, кого убили вы.
Хотите знать, где они теперь?
Он улыбнулся — пусто, почти безэмоционально.
— Эмиль Кароу.
— Крис Тейн.
— Илай и Леон Верс — ваши любимые Поджигатели.
— И я. Ньют Винтер.
Он выпрямился.
— Вы думали, что спасли нас. А на самом деле — создали нас.
Эдгар посмотрел на него мутнеющим взглядом.
— Ты… чудовище…
— Нет, — ответил Ньют спокойно. — Просто результат ваших решений.
Он пошёл к двери, остановился на мгновение и тихо сказал, не оборачиваясь:
— Для вас все жизни были равны, Эдгар. Поэтому вы спасли меня.
Но теперь вы поняли — все равны только перед смертью.
---
На следующее утро новостные ленты кричали о гибели детектива Эдгара.
В отчёте стояло: отравление неизвестным веществом, следов борьбы не найдено.
А под последней строкой — «дочь пропала».
В полицейском участке Эйден молчал, глядя на фото напарника.
На экране в углу мигала новость: "Поджигатели всё ещё на свободе."
За окном шёл дождь.
И где-то, среди сотен зонтов, стоял Ньют — с детской игр
ушкой в руках.
Он смотрел на школу, где смеялись дети.
Тихо произнёс:
— Всё началось двенадцать лет назад.
И закончится — сегодня.
> «Ненависть рождается, когда люди собираются вместе.» — Ньют
Туман ложился на город тяжёлым саваном, и даже фонари казались чужими — свет скользил по мокрым брусчаткам, не оставляя тепла. В такие ночи все лица становились масками, а слова — предзнаменованиями.
Ольвер вышел на улицу с осознанием: зацепка горит в его голове, как уголь в ладони. Он видел нить, ведущую от серий пожаров и убийств к одному центру тяжести — и там мерцала фамилия, которую нельзя произнести без внутреннего холода: мэр. Он уже успел заметить детали, которые другие пропустили: аккуратность инсценировок, отсутствие паники в определённых местах, умелые утечки в СМИ. Подозрение родилось не из злости — из логики, и его логика требовала одного: ехать в участок, где можно было всё сопоставить.
Он ещё не успел дойти до машины, как на угол подъехал полицейский фургон. Сотрудник высунул голову и, деловито следя за бумагами в руках, объявил:
— Ольвер, срочно вызывают в участок. Вам — немедленно.
Ольвер улыбнулся по-инерции: мир всё-таки работал по знакомым правилам. Закон — и он, как зеркало, обязаны были совпадать. Но когда подхватил руку полицейского и открыл дверь, в воздухе пахло не служебной рутиной, а железом и чем-то старым — запахом расчёта. Машина тронулась, и Ольвер погружался в мысль, что у него есть единственный шанс подтвердить дар — или остаться человеком, который слишком рано поверил в очевидное.
Тем временем Эйден сидел в отделе у мерцающих мониторов, и впервые за долгие месяцы осознал пустоту наставника — Эдгара больше не было. Больше не было того голоса, который гнул факты в форму истины; осталась только работа и пустой стул. На экранах вдруг взорвался другой больной свет: видео, где один за другим мелькали кадры, и в конце — лицо Илая. Его голос был хладнокровен, как лед:
— Сегодня наш последний день. Мы поднимем по городу не просто огни, а напоминание. Шары понесутся над крышами — и в полночь взорвутся все до единого. Прощайте.
Кадры сменялись: кадры Алины, метнувшей в фасад мэрии что-то тяжёлое и блестящее; кадры Илая, который нажимал рычаг запуска шаров над городом. Голос его звучал не как угроза, а как приговор: каждое слово — выверенное, каждая пауза — обещание конца. Камеры достали труппы репортёров, но в этих картинках была не зрелищность — была доктрина. Это было не о том, чтобы убить побольше; это был акт показательного очищения.
Эйден вскинулся. Он молился на точность инстинкта: спасение города требовало скорости, но скорость — это риск. Он схватил радиосвязь, набрал номера — спецгруппа, сапёры, авиация, кто угодно, кто мог помешать шаровой сети превратиться в пылающий дождь. Комната наполнилась звоном телефонов и треском команд. Эйден понимал, что этот день — экзамен на жизнь не только для него, но и для всех, кого он любит.
В машине, идущей по ночным улицам, Ольвер слушал полицейского. Воздух в салоне был густ, и молчание между ними шевелилось, как змея. Тогда полицейский, не глядя, выдал:
— Перед выездом пришло сообщение... случилось кое–что. Полиция просит вашу помощь на другом объекте. Участок у вокзала — нет. Едем не туда.
Ольвер улыбнулся шире, ирония углубилась в голосе, когда он обратился к водителю:
— Только вот до сих пор мне не верите — доказать, что у меня и правда есть дар?
Водитель вздрогнул и притих. Тогда полицейский, запахом крови и самообмана, с иронией парировал:
— Почту за честь, когда ещё увижу супер-детектива за работой.
— Эта машина едет не в участок, так ведь? — Ольвер продолжал — глаза его стали ледяными, внимательными к каждому сигналу.
— Простите, что не сказал сразу. Так и есть: перед тем как мы выехали, пришло сообщение. Кое-что случилось, и полиция попросила помощи...
— Так и не томите, — оборвал Ольвер. — Раскройте уже — куда едет машина, господин полицейский, от которого тоже пахнет кровью.
Водитель улыбнулся, но его улыбка была шершавой, неуклюжей. Лёгкий шелест ремней, свет фар, и машина свернула в сторону старого завода — железный скелет которого давно стоял как памятник забытому производству. Сердце Ольвера сжалось одним ровным голодом: он почувствовал подвох, не по уму, а по обонянию интуиции. И почти сразу прозвучал звук, который подтверждал предположение — крик по радиостанции: «Перехватить машину — известны координаты!» — но было уже поздно.
В это время, по городу, поднимался хаос. Люди стояли у окон и смотрели в небо, где вознеслись шары, белые, ревущие как привидения. Альтернативные каналы показывали, как Алина метала тяжёлые заряды в сторону здания мэрии, лица её были искажены тревогой и решимостью. Но внутри неё конфликт рождал трещины: любовь к Леону и долг — как две силы, тянущие её в разные стороны.
Эйден координировал. Команды рвались из моторов, сирен, голосов в рациях. Он думал о наставнике, о дочери Эдгара, о холодном голосе Ньюта, о Леоне, который вчера просил уйти, и о потухшем селении надежд. Он знал, что если не остановят шары — полночь станет рубежом, за которым ничего не останется прежним.
В запылённом салоне движущейся машины Ольвер сделал шаг к полицейскому и тихо произнёс, будто сдал экзамен на предвидение:
— Эта дорога ведёт к старому заводу. Это ловушка. Те, кто позвали меня, видимо, не забыли об элементарной жестокости человеческой природы.
Полицейский — и тот, кто от него пахнул кровью — улыбнулся в ответ. Но за улыбкой мелькнул тот самый взгляд, что так отчётливо видел Ольвер за кенотафом детских воспоминаний: лицо безумца, готового уничтожить зеркало, которое могло бы всё показать миру.
— Прекрасно, — произнёс водитель, и в его голосе было что-то, похожее на завершение. — Тогда приступим.
Ольвер понимал: он едет на фабрику смерти не ради истины, а ради чужой уверенности. Он понимал и другое — что, возможно, это будет момент, когда всё, что он знал о добре и зле, лопнет, как стекло. И в ту же секунду машина свернула прямо в ворота, где ржавые цепи дрогнули от ветра, а тишина старого завода заглушила мысль.
За окнами города люди готовились к полуночи. Кто-то молился, кто-то бежал, кто-то держал в руках телефон и смотрел небо. Ньют где-то в толпе наблюдал, и в его глазах не было ни радости, ни злобы — только тихое любопытство. Он видел, как сходятся фигуры на шахматной доске, и интересовался тем, кто первым расставит финальные ходы.
А в машине, проносясь в сторону старого завода, Эмиль улыбнулся. Это была улыбка спокойного охотника, который пришёл за добычей. Ему оставалось лишь одно — добраться до места и сделать ход, который закрое
т многочисленные двери, за которыми прячется правда.
Туман на улицах города стал ещё гуще — густой, вязкий, будто сам воздух пытался остановить время. Внутри старого склада, среди ржавых машин и треснувшего бетона, лежал Ольвер. Эмиль кинул его на пол с таким усилием, что пыль поднялась облаком.
— Тебе конец, — сказал Эмиль, дыхание его тяжело сбивалось. — Ты никогда не поймешь… 12 лет назад правительство держало нас в детском доме. Нас ставили под эксперименты, над нами издевались, а кто-то заслуживал смерти.
Он сделал шаг к Ольверу, глаза горели фанатичным светом:
— Только тот, кому сквозь кромешную тьму довелось пройти, способен искренне восхищаться и радоваться тусклому огоньку свечи.
Ольвер, едва поднимаясь с пола, спокойно ответил:
— Интересная история… но если я правильно посчитал… ровно через три секунды сюда ворвётся полиция.
И, как по сигналу, металлические двери склада с грохотом распахнулись. Полицейские с оружием наготове ворвались внутрь. Эмиль дернулся, но уже было поздно. Его схватили, и мир закрутился вокруг него в неумолимом вихре. Он падал, не понимая, как это произошло — он всегда был на шаг впереди… но не сегодня.
Ольвер спокойно встал, проверяя, что никто из полицейских не ранен, и сказал тихо Эмилю:
— Я знал, что ты окажешься здесь. Я на шаг впереди. И кстати… к мэру тоже уже идёт отряд.
Эмиль был схвачен, но даже в тот момент его глаза искрились — он понимал, что игра ещё не закончена. Остались Поджигатели и мэр.
Тем временем Эйден направился к одной из станций, где было снято последнее видео Поджигателей. Илай уже сидел там, спокоен, как будто ждал конца.
— Сдавайся, — сказал Эйден, поднимая пистолет.
Илай только улыбнулся:
— Нет смысла сдаваться. Я и так умру. Лучше посижу здесь, чем в клетке.
До взрыва оставалось ещё 43 минуты. Эйден, сжав зубы, пытался найти способ отменить катастрофу:
— Ты можешь остановить это!
— Нет, уже поздно, — ответил Илай. — Даже если бы хотел, я не могу. Но знайте — все воздушные шары не причинят вреда людям. Основная цель — мэрия. Там сидят политики, которые когда-то держали нас в детском доме, ставили над нами эксперименты.
— Я позабочусь, чтобы правда открылась в суде… о том, ради чего вы рисковали жизнью, — сказал Эйден.
— Пожалуйста… запомните нас. Не забывайте, что мы жили, — тихо прошептал Илай.
И нажал кнопку. Его тело взорвалось мгновенно, оставляя лишь шлейф дыма и гари. Взрыв не унес жизней людей, но раздался грохот, который потряс весь город.
В это время Леон и Алина шли по мэрии, продвигаясь между обломками и дымом, стараясь найти выход. Стены тряслись, и каждый шаг был борьбой с паникой. Они знали: этот город не будет прежним.
Когда в мэрию вошла полиция, требуя сдаться, мэр Крис поднялся на импровизированный трибуный пост, и голос его прозвучал, как эхо прошлого:
— Глупцы… вы только сейчас поняли… вас всех использовали. Вы были всего лишь пешками.
Слова его висели в воздухе, как приговор. Люди, которые когда-то держали власть, осознали — контроль был иллюзией. И, пока пожарные дымовые волны смешивались с вечерним туманом, каждый понимал, что этот город никогда не будет прежним.
На улицах стояла тишина, нарушаемая только скрежетом сирен, гудками машин и далеким эхом воздушных шаров, которые уже несли истории о тех, кто жил и тех, кто навсегда остался в памяти.
Ньют, наблюдавший всё это из тени, улыбался почти незаметно. В его глазах была холодная радость наблюдателя: хаос, страх, правосудие — всё это оказалось одним из его эксперим
ентов. И он знал, что игра ещё не закончена.
"Люди, у которых весьма много недостатков, прежде всего замечают их в других." — Ньют
Мэрия дрожала от взрывов, каждый зал и коридор кричали огнем и металлом. На часах пробило полночь — 00:00. Полицейские, которые пытались прорваться к мэру, были ранены, другие лежали почти мертвыми среди обломков и дыма.
Леон и Алина, запыхавшиеся и покрытые пылью, пробирались через обломки, каждый шаг отдавался в ушах как глухой удар. Алина держала Леона за руку, но взгляд её был устремлен на остатки огня и искр, обжигающих стены мэрии.
Внутри зала, среди огня и пепла, мэр Крис, сидя на кресле, одиноко смеялся. Его смех рвался сквозь дым и обрушенные балки, как звуки безумия.
— Почему… почему ты остался там, тогда, 12 лет назад, Ньютон? — хрипло спросил мэр, глаза блестели страхом и злостью. — Когда детектив Эдгар спас нас, ты не пошел с ними, а остался…
Ньют шагнул сквозь пламя, его силуэт был четким и спокойным, глаза холодно блестели:
— Если человек будет идти за кем-то, он никогда не построит свою жизнь. Его решение зависит от других… но тот, кто понимает правила игры, сам её пишет.
Мэр попытался встать, но тело дрожало, он ощущал, что страх держит его как куклу.
— Ты… ты хочешь сказать, что всё это было твоей игрой? — прохрипел он. — Манипулировать городом, людьми, даже смертью?
На фоне открытого балкона стоял мужчина — высокий, в длинном плаще, лицо скрыто тенью.
Лунный свет отражался в его глазах, холодных, спокойных, бездонных.
— Давненько не виделись, детектив Эдгар, — голос его был мягким, почти дружеским. — Это вы спасли мне жизнь. Двенадцать лет назад.
Эдгар не сразу понял, о ком идёт речь.
А потом вспомнил.
Тот дом. Пожар. Дети. Пять выживших. Один убитый им самим.
— Не может быть… — прошептал он. — Ньютон…
— Ах да, Ньютон, — усмехнулся тот. — Когда-то меня так звали. Но это не моё настоящее имя. Никто не знает моего прошлого. Никто не знал, кем я был до той ночи.
Он сделал шаг вперёд.
— Как насчёт выйти на крышу? Мне не нравится говорить при детях.
Эдгар посмотрел на свою дочь. Та дрожала, сжимая игрушку в руках.
Он спрятал пистолет под куртку и кивнул.
---
Ночь на крыше была холодной и пустой.
Ньют стоял у самого края, ветер играл его волосами.
Город шумел внизу, словно бесконечный улей.
— Знаете, Эдгар, — произнёс он спокойно, — я ведь всё проверил. Вы сказали, что были пьяны, когда застрелили мальчика.
Свидетели действительно видели вас в баре после убийства.
Но вот в чём проблема — никто не видел, как вы пили до выстрела.
Эдгар молчал.
— Вы были трезвым. Холодным. Вы казнили его.
Вы сделали это не под влиянием алкоголя, а осознанно. Вы хотели этого.
— Замолчи, — прошептал Эдгар.
— А зачем? — Ньют улыбнулся. — Вам ведь тогда нравилось чувствовать власть. Решать, кто живёт, кто умирает. Для полицейского это почти как наркотик, правда?
Он вынул из сумки бутылку вина и два бокала.
— Хотите выпить? Мы ведь старые знакомые.
— Не пей этого дерьма, — сказал Эдгар сквозь зубы.
Ньют уже налил. Поднёс бокал к губам.
— Видите? Ничего страшного.
Он сделал глоток.
Эдгар последовал за ним — не из доверия, а чтобы показать, что не боится.
Вино пахло железом. Глоток обжёг горло.
— Почему ты это делаешь? — спросил Эдгар.
— Потому что я люблю людей, — спокойно ответил Ньют. — Я наблюдаю за ними. Изучаю. Мне интересно, как далеко человек готов зайти, чтобы доказать себе, что он «хороший».
Вы, например, убили мальчика и назвали это правосудием.
Но внутри… вы просто хотели почувствовать себя богом.
Эдгар поднял пистолет, но рука дрожала.
Мир плыл перед глазами.
— Что… ты подмешал…
— Немного правды, — прошептал Ньют. — Вино было хорошим. Просто бокал — ваш.
Эдгар рухнул на колени. Капли дождя смешивались с потом на его лице.
— Зачем… мне… знать… всё это…
— Потому что я хочу, чтобы вы поняли.
Он опустился рядом, и тихо, почти с нежностью, произнёс:
— Все дети из того приюта живы. Кроме одного.
Того, кого убили вы.
Хотите знать, где они теперь?
Он улыбнулся — пусто, почти безэмоционально.
— Эмиль Кароу.
— Крис Тейн.
— Илай и Леон Верс — ваши любимые Поджигатели.
— И я. Ньют Винтер.
Он выпрямился.
— Вы думали, что спасли нас. А на самом деле — создали нас.
Эдгар посмотрел на него мутнеющим взглядом.
— Ты… чудовище…
— Нет, — ответил Ньют спокойно. — Просто результат ваших решений.
Он пошёл к двери, остановился на мгновение и тихо сказал, не оборачиваясь:
— Для вас все жизни были равны, Эдгар. Поэтому вы спасли меня.
Но теперь вы поняли — все равны только перед смертью.
---
На следующее утро новостные ленты кричали о гибели детектива Эдгара.
В отчёте стояло: отравление неизвестным веществом, следов борьбы не найдено.
А под последней строкой — «дочь пропала».
В полицейском участке Эйден молчал, глядя на фото напарника.
На экране в углу мигала новость: "Поджигатели всё ещё на свободе."
За окном шёл дождь.
И где-то, среди сотен зонтов, стоял Ньют — с детской игр
ушкой в руках.
Он смотрел на школу, где смеялись дети.
Тихо произнёс:
— Всё началось двенадцать лет назад.
И закончится — сегодня.
Глава 13. Предпоследняя
> «Ненависть рождается, когда люди собираются вместе.» — Ньют
Туман ложился на город тяжёлым саваном, и даже фонари казались чужими — свет скользил по мокрым брусчаткам, не оставляя тепла. В такие ночи все лица становились масками, а слова — предзнаменованиями.
Ольвер вышел на улицу с осознанием: зацепка горит в его голове, как уголь в ладони. Он видел нить, ведущую от серий пожаров и убийств к одному центру тяжести — и там мерцала фамилия, которую нельзя произнести без внутреннего холода: мэр. Он уже успел заметить детали, которые другие пропустили: аккуратность инсценировок, отсутствие паники в определённых местах, умелые утечки в СМИ. Подозрение родилось не из злости — из логики, и его логика требовала одного: ехать в участок, где можно было всё сопоставить.
Он ещё не успел дойти до машины, как на угол подъехал полицейский фургон. Сотрудник высунул голову и, деловито следя за бумагами в руках, объявил:
— Ольвер, срочно вызывают в участок. Вам — немедленно.
Ольвер улыбнулся по-инерции: мир всё-таки работал по знакомым правилам. Закон — и он, как зеркало, обязаны были совпадать. Но когда подхватил руку полицейского и открыл дверь, в воздухе пахло не служебной рутиной, а железом и чем-то старым — запахом расчёта. Машина тронулась, и Ольвер погружался в мысль, что у него есть единственный шанс подтвердить дар — или остаться человеком, который слишком рано поверил в очевидное.
Тем временем Эйден сидел в отделе у мерцающих мониторов, и впервые за долгие месяцы осознал пустоту наставника — Эдгара больше не было. Больше не было того голоса, который гнул факты в форму истины; осталась только работа и пустой стул. На экранах вдруг взорвался другой больной свет: видео, где один за другим мелькали кадры, и в конце — лицо Илая. Его голос был хладнокровен, как лед:
— Сегодня наш последний день. Мы поднимем по городу не просто огни, а напоминание. Шары понесутся над крышами — и в полночь взорвутся все до единого. Прощайте.
Кадры сменялись: кадры Алины, метнувшей в фасад мэрии что-то тяжёлое и блестящее; кадры Илая, который нажимал рычаг запуска шаров над городом. Голос его звучал не как угроза, а как приговор: каждое слово — выверенное, каждая пауза — обещание конца. Камеры достали труппы репортёров, но в этих картинках была не зрелищность — была доктрина. Это было не о том, чтобы убить побольше; это был акт показательного очищения.
Эйден вскинулся. Он молился на точность инстинкта: спасение города требовало скорости, но скорость — это риск. Он схватил радиосвязь, набрал номера — спецгруппа, сапёры, авиация, кто угодно, кто мог помешать шаровой сети превратиться в пылающий дождь. Комната наполнилась звоном телефонов и треском команд. Эйден понимал, что этот день — экзамен на жизнь не только для него, но и для всех, кого он любит.
В машине, идущей по ночным улицам, Ольвер слушал полицейского. Воздух в салоне был густ, и молчание между ними шевелилось, как змея. Тогда полицейский, не глядя, выдал:
— Перед выездом пришло сообщение... случилось кое–что. Полиция просит вашу помощь на другом объекте. Участок у вокзала — нет. Едем не туда.
Ольвер улыбнулся шире, ирония углубилась в голосе, когда он обратился к водителю:
— Только вот до сих пор мне не верите — доказать, что у меня и правда есть дар?
Водитель вздрогнул и притих. Тогда полицейский, запахом крови и самообмана, с иронией парировал:
— Почту за честь, когда ещё увижу супер-детектива за работой.
— Эта машина едет не в участок, так ведь? — Ольвер продолжал — глаза его стали ледяными, внимательными к каждому сигналу.
— Простите, что не сказал сразу. Так и есть: перед тем как мы выехали, пришло сообщение. Кое-что случилось, и полиция попросила помощи...
— Так и не томите, — оборвал Ольвер. — Раскройте уже — куда едет машина, господин полицейский, от которого тоже пахнет кровью.
Водитель улыбнулся, но его улыбка была шершавой, неуклюжей. Лёгкий шелест ремней, свет фар, и машина свернула в сторону старого завода — железный скелет которого давно стоял как памятник забытому производству. Сердце Ольвера сжалось одним ровным голодом: он почувствовал подвох, не по уму, а по обонянию интуиции. И почти сразу прозвучал звук, который подтверждал предположение — крик по радиостанции: «Перехватить машину — известны координаты!» — но было уже поздно.
В это время, по городу, поднимался хаос. Люди стояли у окон и смотрели в небо, где вознеслись шары, белые, ревущие как привидения. Альтернативные каналы показывали, как Алина метала тяжёлые заряды в сторону здания мэрии, лица её были искажены тревогой и решимостью. Но внутри неё конфликт рождал трещины: любовь к Леону и долг — как две силы, тянущие её в разные стороны.
Эйден координировал. Команды рвались из моторов, сирен, голосов в рациях. Он думал о наставнике, о дочери Эдгара, о холодном голосе Ньюта, о Леоне, который вчера просил уйти, и о потухшем селении надежд. Он знал, что если не остановят шары — полночь станет рубежом, за которым ничего не останется прежним.
В запылённом салоне движущейся машины Ольвер сделал шаг к полицейскому и тихо произнёс, будто сдал экзамен на предвидение:
— Эта дорога ведёт к старому заводу. Это ловушка. Те, кто позвали меня, видимо, не забыли об элементарной жестокости человеческой природы.
Полицейский — и тот, кто от него пахнул кровью — улыбнулся в ответ. Но за улыбкой мелькнул тот самый взгляд, что так отчётливо видел Ольвер за кенотафом детских воспоминаний: лицо безумца, готового уничтожить зеркало, которое могло бы всё показать миру.
— Прекрасно, — произнёс водитель, и в его голосе было что-то, похожее на завершение. — Тогда приступим.
Ольвер понимал: он едет на фабрику смерти не ради истины, а ради чужой уверенности. Он понимал и другое — что, возможно, это будет момент, когда всё, что он знал о добре и зле, лопнет, как стекло. И в ту же секунду машина свернула прямо в ворота, где ржавые цепи дрогнули от ветра, а тишина старого завода заглушила мысль.
За окнами города люди готовились к полуночи. Кто-то молился, кто-то бежал, кто-то держал в руках телефон и смотрел небо. Ньют где-то в толпе наблюдал, и в его глазах не было ни радости, ни злобы — только тихое любопытство. Он видел, как сходятся фигуры на шахматной доске, и интересовался тем, кто первым расставит финальные ходы.
А в машине, проносясь в сторону старого завода, Эмиль улыбнулся. Это была улыбка спокойного охотника, который пришёл за добычей. Ему оставалось лишь одно — добраться до места и сделать ход, который закрое
т многочисленные двери, за которыми прячется правда.
Туман на улицах города стал ещё гуще — густой, вязкий, будто сам воздух пытался остановить время. Внутри старого склада, среди ржавых машин и треснувшего бетона, лежал Ольвер. Эмиль кинул его на пол с таким усилием, что пыль поднялась облаком.
— Тебе конец, — сказал Эмиль, дыхание его тяжело сбивалось. — Ты никогда не поймешь… 12 лет назад правительство держало нас в детском доме. Нас ставили под эксперименты, над нами издевались, а кто-то заслуживал смерти.
Он сделал шаг к Ольверу, глаза горели фанатичным светом:
— Только тот, кому сквозь кромешную тьму довелось пройти, способен искренне восхищаться и радоваться тусклому огоньку свечи.
Ольвер, едва поднимаясь с пола, спокойно ответил:
— Интересная история… но если я правильно посчитал… ровно через три секунды сюда ворвётся полиция.
И, как по сигналу, металлические двери склада с грохотом распахнулись. Полицейские с оружием наготове ворвались внутрь. Эмиль дернулся, но уже было поздно. Его схватили, и мир закрутился вокруг него в неумолимом вихре. Он падал, не понимая, как это произошло — он всегда был на шаг впереди… но не сегодня.
Ольвер спокойно встал, проверяя, что никто из полицейских не ранен, и сказал тихо Эмилю:
— Я знал, что ты окажешься здесь. Я на шаг впереди. И кстати… к мэру тоже уже идёт отряд.
Эмиль был схвачен, но даже в тот момент его глаза искрились — он понимал, что игра ещё не закончена. Остались Поджигатели и мэр.
Тем временем Эйден направился к одной из станций, где было снято последнее видео Поджигателей. Илай уже сидел там, спокоен, как будто ждал конца.
— Сдавайся, — сказал Эйден, поднимая пистолет.
Илай только улыбнулся:
— Нет смысла сдаваться. Я и так умру. Лучше посижу здесь, чем в клетке.
До взрыва оставалось ещё 43 минуты. Эйден, сжав зубы, пытался найти способ отменить катастрофу:
— Ты можешь остановить это!
— Нет, уже поздно, — ответил Илай. — Даже если бы хотел, я не могу. Но знайте — все воздушные шары не причинят вреда людям. Основная цель — мэрия. Там сидят политики, которые когда-то держали нас в детском доме, ставили над нами эксперименты.
— Я позабочусь, чтобы правда открылась в суде… о том, ради чего вы рисковали жизнью, — сказал Эйден.
— Пожалуйста… запомните нас. Не забывайте, что мы жили, — тихо прошептал Илай.
И нажал кнопку. Его тело взорвалось мгновенно, оставляя лишь шлейф дыма и гари. Взрыв не унес жизней людей, но раздался грохот, который потряс весь город.
В это время Леон и Алина шли по мэрии, продвигаясь между обломками и дымом, стараясь найти выход. Стены тряслись, и каждый шаг был борьбой с паникой. Они знали: этот город не будет прежним.
Когда в мэрию вошла полиция, требуя сдаться, мэр Крис поднялся на импровизированный трибуный пост, и голос его прозвучал, как эхо прошлого:
— Глупцы… вы только сейчас поняли… вас всех использовали. Вы были всего лишь пешками.
Слова его висели в воздухе, как приговор. Люди, которые когда-то держали власть, осознали — контроль был иллюзией. И, пока пожарные дымовые волны смешивались с вечерним туманом, каждый понимал, что этот город никогда не будет прежним.
На улицах стояла тишина, нарушаемая только скрежетом сирен, гудками машин и далеким эхом воздушных шаров, которые уже несли истории о тех, кто жил и тех, кто навсегда остался в памяти.
Ньют, наблюдавший всё это из тени, улыбался почти незаметно. В его глазах была холодная радость наблюдателя: хаос, страх, правосудие — всё это оказалось одним из его эксперим
ентов. И он знал, что игра ещё не закончена.
Глава 14. Конец игры
"Люди, у которых весьма много недостатков, прежде всего замечают их в других." — Ньют
Мэрия дрожала от взрывов, каждый зал и коридор кричали огнем и металлом. На часах пробило полночь — 00:00. Полицейские, которые пытались прорваться к мэру, были ранены, другие лежали почти мертвыми среди обломков и дыма.
Леон и Алина, запыхавшиеся и покрытые пылью, пробирались через обломки, каждый шаг отдавался в ушах как глухой удар. Алина держала Леона за руку, но взгляд её был устремлен на остатки огня и искр, обжигающих стены мэрии.
Внутри зала, среди огня и пепла, мэр Крис, сидя на кресле, одиноко смеялся. Его смех рвался сквозь дым и обрушенные балки, как звуки безумия.
— Почему… почему ты остался там, тогда, 12 лет назад, Ньютон? — хрипло спросил мэр, глаза блестели страхом и злостью. — Когда детектив Эдгар спас нас, ты не пошел с ними, а остался…
Ньют шагнул сквозь пламя, его силуэт был четким и спокойным, глаза холодно блестели:
— Если человек будет идти за кем-то, он никогда не построит свою жизнь. Его решение зависит от других… но тот, кто понимает правила игры, сам её пишет.
Мэр попытался встать, но тело дрожало, он ощущал, что страх держит его как куклу.
— Ты… ты хочешь сказать, что всё это было твоей игрой? — прохрипел он. — Манипулировать городом, людьми, даже смертью?
