Проводник, вконец разозлившись, метнул в меня огненный шар. Развеяв его движением пальцев, обрушил на голову обидчика ведро сиропа. А вот нечего портить мне веселье!
— Рута, прекрати немедленно!
— Чего ради? — Еще одно ведро, но поувесистее и погорячее, опрокинулось на голову Немигона.
Следом накрыла тошнота. Забавное, должно быть, зрелище: проводник, пытающийся нащупать в своем вещмешке хоть что-то, чем можно стереть начавший уже затвердевать сироп с лица; Немигон, бранящийся и трущий глаза; и я — блюющий с обрыва. Надо сказать, сладкая парочка пришла в норму значительно раньше меня. Свернув к ручью, мои засахаренные спутники принялись за мытье и стирку. Я же продолжал страдать от отката. Забавная ситуация. Клятва, неволившая Немигона, сделала его моим господином. Интересный оксюморон. Кто бы мог подумать!
А ведь не будь я жар-птицей, все было бы в порядке. Ха. Не будь я жар-птицей, привязка просто не случилась бы.
Закончив с водными процедурами, проводник развел костер. Немигон развесил на кустах постиранные вещи, достал припасы и принялся за еду. Молодой жар-птица его примеру следовать не спешил, задумчиво глядя на меня. Посмотрел, посмотрел, подошел, сел рядом:
— Плохо?
— Бывало лучше, — улыбнулся я слегка вымученной улыбкой.
— Простите. Я не знал, что вы с Немигоном были друзьями...
Сообразил, конечно. Дурнотой птицы ощущают предательство и неоправданную жестокость близких.
— Прощаю. Ты понял, кто я?
Удивленный взгляд, вскинутые брови — нет, не понял он ничего.
— Кто вы?
Вздохнув, закатил рукав, демонстрируя татуировку — маленький треугольник перьев, вписанный в круг из когтистых лап — печать отца Небесной Стаи. Птенчик испугался, лег ниц.
— Подними лицо. Я не сержусь.
Бледный от страха проводник исполнил приказ. Он прекрасно понимал, что за взгляд, каким награждал меня прежде, птица моего сословия вполне могла и на дуэль вызвать. До смерти. А за выпущенный огненный шар я вправе был его просто убить. Без дуэли.
— Умоляю, простите меня, господин вожак!
— Я же сказал, что не сержусь. Иди, поешь. Давай-давай.
Он повиновался. Сидел, жевал вяленое мясо, искоса поглядывая то на меня, то на Немигона. Взгляд его после нашего разговора претерпел существенные изменения. На мага он теперь смотрел как на взбалмошного, капризного и жестокого юнца. На меня же — как на добродушного и снисходительного к птенцам вожака. Интересное восприятие. Никогда еще не видел себя с этой стороны. После трапезы — ну, я, конечно, не трапезничал, но все же — мы поднялись и отправились в путь. Хранитель, безусловно, заметил перемену в поведении проводника — как, кстати, его звали? Накота кэр Вадарр? — и шагал с задумчивым видом. Нагнав мага, коснулся его плеча:
— Прости. Я дурак. Пожалуйста, позволь мне оправдаться.
Он дернулся, сбрасывая мою руку:
— Не надо прикасаться ко мне. А оправдания свои побереги для жрецов.
— Но почему? Я правда не понимаю. Объяснись хотя бы!
— Ты хотел открыть Дверь. Если бы не взрыв...
— Хотел. Но не открыл. Немигон, пожалуйста...
— Я должен убить тебя. Ты это понимаешь?!
— Немигон...
— Понимаешь, кто я такой?! Я — Хранитель! Моя основная обязанность — охрана Дверей. Зачем хватался за Дверное Кольцо?!
— Просто исследовал. Устройство запоров там весьма интересное...
— Ты дурак?! Прародители гут едва не прорвались в его замок, а его интересуют устройства замков!
— Да послушай! Ведь замок там по сути своей — кристалл эмпатической передачи! Это просто грандиозное открытие! Я не просто слышал голоса, я мог осуществлять передачу! Мог управлять ими…
— Ты меня слышишь вообще? — Немигон повел рукой у меня перед глазами.
— …а значит, Прародители гут ощущают мир так же, как и жар-птицы. И магия их родственная нашей. Напитав Прародителей жизненной силой, можно...
— Рута!
— …будет оживить их...
— Ты себя слышишь?!
— Конечно! Я как раз перед взрывом замерил уровень импульса и...
— Рута! — маг схватил меня за грудки, встряхнул: — Ты меня слышишь? — тут же отпустил, отступив на шаг.
Теперь слышу. Да, когда дело касается науки, меня слегка заносит.
— Прости, — произнес я в очередной раз.
— Да я бы и рад, — выдохнул маг, — присяга хранителя не позволит.
— Да шут с ней, с присягой. ТЫ меня простил?
— На тебя невозможно сердиться. Летающие бегемотики! — Немигон невесело усмехнулся.
— Знал, что тебе понравится. Послушай, а смерть для меня — единственный вариант наказания с точки зрения присяги? Или, может, исправительные работы какие-нибудь? Откуп? Умирать так не охота что-то...
— Так не умирай. Я пока еще живу твоими интересами.
Что тут сказать? Понятно же, пока Немигон под клятвой, мне он не повредит. А после... Есть, конечно, вариант клятву не снимать. Вот только наступать на те же грабли неохота. Да-а, задачка...
Мы шли молча, каждый думая о своем. Хотя, подозреваю, думали мы как раз-таки об одном и том же. И чем выше поднимались, тем мрачнее становился мой спутник.
На ночевке, сидя у костра, Немигон был уже темнее тучи.
— Почему ты не противишься? — зло спросил, когда я, доев мясо, потянулся за флягой.
— Это не в моих интересах. Влиять на твои решения не в моих интересах.
— Ладно, глупый дух, давай спать. Утром и мысли легче.
Кивнув, отправился разбирать постель. Провожатый наш, тем временем, подсел к Немигону с разговорами.
Пора спать. Баюшки-баю.
Проснулся я, конечно, с первым лучом солнца. Еще бы — холод пробирал до костей. Чтобы согреться, поджог растущую у обочины рябину. А что? Это безумно красиво — алые гроздья рябины в огне. Ягоды лопались, источая волшебный аромат, ветер срывал искры с кроны.
— Ты умом тронулся?! — Да ладно, человеческий маг, можно подумать, тебе не нравится просыпаться под сенью пламени. — Рута!
— Ммм?
— Ты решил меня убить все же? Мог бы по старой дружбе погуманнее смерть придумать!
— Ну-у, хотел бы убить — подвесил бы за ноги к ветке, как того вон.
Немигон сел, окинул взглядом место ночной потасовки, вновь перевел взгляд на висящего вверх тормашками обнаженного — одежда-то сгорела еще во время схватки — птенчика, и произнес:
— Что произошло?
— Эй, мил друг, расскажи-ка, что произошло?! — переадресовал я вопрос проводнику.
— Я не виноват, господин вожак!
— А это не тебе решать, деточка.
Огонь лизал ноги проводника, заставляя выгибаться от боли.
— Я правда не знаю, зачем они считывали ваш резерв!
— И зачем ошейник — тоже не знаешь? Да не простой, а с клеммами? Или хочешь сказать, у них случайно завалялись силки на вожаков? И они просто мимо ходили с ним наперевес? А может, ты думал, что я не замечу готовые к бою оковы?
— Я не знаю их, клянусь! Господин Немигон!
— Э нет, меня не втягивай. Если он, — маг выразительно взглянул на меня,— считает, что тебя надо пытать, значит, на это есть веские причины.
Приятно. Улыбнувшись Хранителю, я продолжил допрос и через полчаса знал имена всех членов банды, название стай, вскормивших их, и приблизительное местоположение логова. Точное проводник не знал. Главарь шайки переносил всех порталом. Частая ситуация, кстати. Помнится, меня отец в детстве заставлял весь Западный Кряж на своих двоих исходить, чтобы в любую точку я мог добраться и порталом, и пешком.
Поддопросный мой тихонько поскуливал, лежа под обуглившимся деревом. Да, огненная живопись имеет свои недостатки. И основной — скоротечность. Даже замедленное магией горение неумолимо переходит в тление. Час, два, три — и живая картина, созданная мной из осеннего деревца и пламени, распалась углями и пеплом. Черный обезображенный остов рябины грязным пятном марал красоту осеннего утра.
— Может, я все-таки подлечу его? — который раз спросил целитель.
— Он. Хотел. Пленить. Меня.
— Не замечал раньше за тобой подобной мстительности.
Ох, если бы он знал, каким пыткам мечтал я предать наглеца! И чего мне стоило обуздать свою фантазию! Я не садист. Во всяком случае, не замечал за собой тяги к жестокости, но при мысли о магических силках в душе поднималась волна холодной ярости. Испытал я однажды это унижение в юности, попав к фениксам в плен. Проклятый Гарра, их король, почти месяц упражнялся в остроумии и изобретательности, наслаждаясь покорностью сына одного из самых влиятельных и сильных вожаков Нимвода. Ненавижу!
— Ладно-ладно, не кипятись, — примирительно улыбнулся маг, — от твоего взгляда малец обделался опять.
— Да и шут бы с ним! — Я резко встал, отвернулся, бросил: — Лечи, если хочешь!
И, преобразившись, взмыл в небеса.
К моему возвращению проводник, уже полностью одетый, сверкал исцеленной от тумаков физиономией. При виде меня сверкание малость поувяло, в глаза вернулось затравленное выражение. Он что, считал, что я насовсем улетел?
— Развеялся?
— Типа того. Смотри, что нашел, — выплюнул я из клюва серебристый шипастый ошейник
— Я тебя не понимаю. — Немигон покачал головой. — Обернись.
Ах, точно! Вернувшись в человеческую ипостась, повторил:
— Смотри, что нашел! Нравится?
— Магические силки?
— Они самые. Изящная работа, не находишь?
— Да уж… — Маг рассматривал украшающий артефакт затейливый узор. — Интересная вещица.
— Надень на птенчика.
Проводник не сопротивлялся, лишь тяжело вздохнул. Ничего так смотрелось, кстати. Ему, можно сказать, идет. Развязав заключенного в силки пленника, я усмехнулся:
— Тебе выпала честь носить оковы, которыми пытали самого Финор кан Руту. Проникнись. — Он не ответил. Только хмурился и дрожал. — Иди, маленький, поешь. — Проводник поплелся к котелку и в страхе замер, не отваживаясь протянуть руку к поварешке. — Нянька нужна?
Шумно сглотнув, юноша замотал головой. Из глаз брызнули слезы. А кто говорил, что будет легко? Украшенье, что я откопал в кладовых гнездовья, отравляло страхом. Липким, парализующим волю, терзающим тело ледяными иглами.
— Ему больно? — Немигон с жалостью смотрел на пленника, мявшегося у костра.
— Он же жар-птица. Конечно, больно.
— Ты уверен, что мощность этого артефакта адекватна возможностям паренька?
Упс. Помнится, когда меня пленили, силки раза три перенастраивали и дополнительные клеммы вплетали, чтобы добиться более или менее выраженного эффекта.
— Ладно. Сниму, — поморщился я. — Иди сюда, горюшко. — Птенец подбежал, пал ниц, трясясь от страха. Связав его заклятием, снял силки. — Будет, будет, — пытался успокоить я проводника, зашедшегося рыданиями. — Все позади. Ну же!
Совесть грызла меня маленькими острыми зубками — я вспоминал, как так же рыдал у ног Томэ кан Арива, когда тот снял с меня проклятый ошейник. Так мы и познакомились. Мысли о старом друге отозвались тоской в груди. Но маг не дал предаться грустным мыслям:
— Тебя, говоришь, тоже так пытали?
— Я почти месяц эту мерзость носил.
Месяц боли, страха и унижения. С тех пор дал себе слово не бояться. И не гордиться — ведь того, кто не гордится, невозможно унизить. А чтобы избежать боли, решил стать сильным. На порядок сильнее других. Если с первым и третьим пунктом проблем не возникло, то второй никак не получается осуществить, как не стараюсь....
— Месяц?!
— Носил бы и дольше, если б Арив тогда с посольством не прибыл и не заметил меня среди рабов лорда феникса. Гарра тогда Сердце мое припрятал, надеясь выдать за твердокрылого. Очень уж ему хотелось поглумиться, заставив сына премьер-министра собирать объедки на глазах родни. На этом и погорел.
— Арив тебя узнал?
— Мы тогда не знакомы были. Отец не выпускал меня из гнездовья и к нам никого не приглашал. После случая с гутами у него пунктик был насчет моей безопасности. Иронично.
— Как же Томэ кан Арив понял, кто ты?
— А он не сразу понял, поначалу за самку принял. Собственно говоря, это было неудивительно, учитывая то, как меня велел нарядить Гарра.
— В женское платье, что ли?
— Ну да. Я сильно отличался от фениксов габаритами. Так что выглядел девочкой-подростком на фоне их фигуристых самок. Не знаю уж, как он меня заметил, как понял что я птенец жар-птицы... — Я врал. Конечно, Ар мне рассказал, как дело было. Но разговор становился все менее и менее приятным, и пришлось переводить тему: — Что мы дольше-то делать будем? Без проводников на гору подниматься запрещено.
— Так вот он, в наличии. Или ты передумал снимать с меня клятву?
— Не передумал. Но пленный проводник — оскорбление жрецов. По-хорошему, нам надо вернуться и запросить нового. А этого сдать Службе Безопасности.
— Мы в дне пути от храма, — Немигон махнул рукой на возвышавшееся над головами сооружение.
— Меньше. Ты прав. Я просто не хочу снимать клятву. Не хочу, чтобы ты убивал меня.
— Так запрети.
— Нет. Я совершил кощунство. И должен поплатиться за это.
— Сам себя наказать решил? И опять моими руками?
— Ты так и так меня убить должен. Я просто не мешаю.
— Как тебе удается оставаться незаинтересованным в деле, касающемся собственной жизни и смерти?
— Да так как-то.
— Понятно все с тобой. Пошли.
Немигон поднялся, направился вниз по склону.
— Ты куда?
— Назад. Если тебе все равно, то мне нет. Я не хочу снимать клятву.
— Подожди, стой! Так нельзя! Да стой же, говорю! — Немигон остановился. — Вернись назад. Сядь и послушай. Я не хочу постоянно отказываться от собственной воли ради твоей свободы. По сути, щадя твои чувства, я сам стал невольником. Мне трудно так жить. Я не хочу так жить. Оставлять тебя под клятвой не в моих интересах.
— Ты сможешь исчезнуть сразу после совершения обряда?
— Только с твоего позволения. Мое Сердце во время снятия клятвы должно быть в твоих руках.
— Значит, мне придется нарушить присягу. Я не стану убивать тебя.
— Прости.
Закончив трапезу, мы отправились в путь. Даже проводника освободили. Под угрозой вновь оказаться в силках птенчик был тише воды, ниже травы. Я шел, пытаясь не думать о будущем. Но не думать вообще я не умел. И мысли мои обратились в прошлое...
Я не хотел слушать. Но с императором не спорят, особенно когда он пьян. С легкой руки, а вернее — с острого языка Арива, темная история моей юности превратилась в дворцовую байку. Нет, мне в лицо никто не смел об этом говорить, но что за спиной зубоскалили, я знал доподлинно. С одной стороны, я злился на друга, а с другой — был ему благодарен. Он выставлял меня смешным, но не жалким. На самом же деле тогда я был жалок, а вовсе не смешон. Фениксы похитили меня прямо из гнездовья. Юного, только-только открывшего пламя. У них были какие-то счеты с моим отцом, и похищение было мелочной, подлой местью. Нет, я не боялся. Дерзкий, как любой подросток, я насмешками отвечал на все угрозы твердокрылых. Ровно до тех пор, пока шею мою не обхватили усиленные клеммами силки.
О, это не передаваемое ощущение! Ледяные иглы — физическое выражение страха — прошили тело насквозь, воля была парализована, даже голову не мог повернуть — боялся.
— Ну и как тебе теперь? Нравится? Прикусил свой дерзкий язычок? Отвечай!
— Не нравится, — прошептал я заплетающимся от страха языком.
— Ах, не нравится? Я тут стараюсь, дополнительные клеммы заказываю, а ему не нравится! Ну уж извиняй, маленький Финор, придется потерпеть.
Он подошел, кинжалом разрезал антимагические веревки, опутывающие тело. Я попытался ударить, вызвать волну пламени — магия не отзывалась. Кулаком заехать по наглой морде — плевать, что мучитель в три раза больше габаритами — я просто не смог пошевелиться.
— Рута, прекрати немедленно!
— Чего ради? — Еще одно ведро, но поувесистее и погорячее, опрокинулось на голову Немигона.
Следом накрыла тошнота. Забавное, должно быть, зрелище: проводник, пытающийся нащупать в своем вещмешке хоть что-то, чем можно стереть начавший уже затвердевать сироп с лица; Немигон, бранящийся и трущий глаза; и я — блюющий с обрыва. Надо сказать, сладкая парочка пришла в норму значительно раньше меня. Свернув к ручью, мои засахаренные спутники принялись за мытье и стирку. Я же продолжал страдать от отката. Забавная ситуация. Клятва, неволившая Немигона, сделала его моим господином. Интересный оксюморон. Кто бы мог подумать!
А ведь не будь я жар-птицей, все было бы в порядке. Ха. Не будь я жар-птицей, привязка просто не случилась бы.
Закончив с водными процедурами, проводник развел костер. Немигон развесил на кустах постиранные вещи, достал припасы и принялся за еду. Молодой жар-птица его примеру следовать не спешил, задумчиво глядя на меня. Посмотрел, посмотрел, подошел, сел рядом:
— Плохо?
— Бывало лучше, — улыбнулся я слегка вымученной улыбкой.
— Простите. Я не знал, что вы с Немигоном были друзьями...
Сообразил, конечно. Дурнотой птицы ощущают предательство и неоправданную жестокость близких.
— Прощаю. Ты понял, кто я?
Удивленный взгляд, вскинутые брови — нет, не понял он ничего.
— Кто вы?
Вздохнув, закатил рукав, демонстрируя татуировку — маленький треугольник перьев, вписанный в круг из когтистых лап — печать отца Небесной Стаи. Птенчик испугался, лег ниц.
— Подними лицо. Я не сержусь.
Бледный от страха проводник исполнил приказ. Он прекрасно понимал, что за взгляд, каким награждал меня прежде, птица моего сословия вполне могла и на дуэль вызвать. До смерти. А за выпущенный огненный шар я вправе был его просто убить. Без дуэли.
— Умоляю, простите меня, господин вожак!
— Я же сказал, что не сержусь. Иди, поешь. Давай-давай.
Он повиновался. Сидел, жевал вяленое мясо, искоса поглядывая то на меня, то на Немигона. Взгляд его после нашего разговора претерпел существенные изменения. На мага он теперь смотрел как на взбалмошного, капризного и жестокого юнца. На меня же — как на добродушного и снисходительного к птенцам вожака. Интересное восприятие. Никогда еще не видел себя с этой стороны. После трапезы — ну, я, конечно, не трапезничал, но все же — мы поднялись и отправились в путь. Хранитель, безусловно, заметил перемену в поведении проводника — как, кстати, его звали? Накота кэр Вадарр? — и шагал с задумчивым видом. Нагнав мага, коснулся его плеча:
— Прости. Я дурак. Пожалуйста, позволь мне оправдаться.
Он дернулся, сбрасывая мою руку:
— Не надо прикасаться ко мне. А оправдания свои побереги для жрецов.
— Но почему? Я правда не понимаю. Объяснись хотя бы!
— Ты хотел открыть Дверь. Если бы не взрыв...
— Хотел. Но не открыл. Немигон, пожалуйста...
— Я должен убить тебя. Ты это понимаешь?!
— Немигон...
— Понимаешь, кто я такой?! Я — Хранитель! Моя основная обязанность — охрана Дверей. Зачем хватался за Дверное Кольцо?!
— Просто исследовал. Устройство запоров там весьма интересное...
— Ты дурак?! Прародители гут едва не прорвались в его замок, а его интересуют устройства замков!
— Да послушай! Ведь замок там по сути своей — кристалл эмпатической передачи! Это просто грандиозное открытие! Я не просто слышал голоса, я мог осуществлять передачу! Мог управлять ими…
— Ты меня слышишь вообще? — Немигон повел рукой у меня перед глазами.
— …а значит, Прародители гут ощущают мир так же, как и жар-птицы. И магия их родственная нашей. Напитав Прародителей жизненной силой, можно...
— Рута!
— …будет оживить их...
— Ты себя слышишь?!
— Конечно! Я как раз перед взрывом замерил уровень импульса и...
— Рута! — маг схватил меня за грудки, встряхнул: — Ты меня слышишь? — тут же отпустил, отступив на шаг.
Теперь слышу. Да, когда дело касается науки, меня слегка заносит.
— Прости, — произнес я в очередной раз.
— Да я бы и рад, — выдохнул маг, — присяга хранителя не позволит.
— Да шут с ней, с присягой. ТЫ меня простил?
— На тебя невозможно сердиться. Летающие бегемотики! — Немигон невесело усмехнулся.
— Знал, что тебе понравится. Послушай, а смерть для меня — единственный вариант наказания с точки зрения присяги? Или, может, исправительные работы какие-нибудь? Откуп? Умирать так не охота что-то...
— Так не умирай. Я пока еще живу твоими интересами.
Что тут сказать? Понятно же, пока Немигон под клятвой, мне он не повредит. А после... Есть, конечно, вариант клятву не снимать. Вот только наступать на те же грабли неохота. Да-а, задачка...
Мы шли молча, каждый думая о своем. Хотя, подозреваю, думали мы как раз-таки об одном и том же. И чем выше поднимались, тем мрачнее становился мой спутник.
На ночевке, сидя у костра, Немигон был уже темнее тучи.
— Почему ты не противишься? — зло спросил, когда я, доев мясо, потянулся за флягой.
— Это не в моих интересах. Влиять на твои решения не в моих интересах.
— Ладно, глупый дух, давай спать. Утром и мысли легче.
Кивнув, отправился разбирать постель. Провожатый наш, тем временем, подсел к Немигону с разговорами.
Пора спать. Баюшки-баю.
***
Проснулся я, конечно, с первым лучом солнца. Еще бы — холод пробирал до костей. Чтобы согреться, поджог растущую у обочины рябину. А что? Это безумно красиво — алые гроздья рябины в огне. Ягоды лопались, источая волшебный аромат, ветер срывал искры с кроны.
— Ты умом тронулся?! — Да ладно, человеческий маг, можно подумать, тебе не нравится просыпаться под сенью пламени. — Рута!
— Ммм?
— Ты решил меня убить все же? Мог бы по старой дружбе погуманнее смерть придумать!
— Ну-у, хотел бы убить — подвесил бы за ноги к ветке, как того вон.
Немигон сел, окинул взглядом место ночной потасовки, вновь перевел взгляд на висящего вверх тормашками обнаженного — одежда-то сгорела еще во время схватки — птенчика, и произнес:
— Что произошло?
— Эй, мил друг, расскажи-ка, что произошло?! — переадресовал я вопрос проводнику.
— Я не виноват, господин вожак!
— А это не тебе решать, деточка.
Огонь лизал ноги проводника, заставляя выгибаться от боли.
— Я правда не знаю, зачем они считывали ваш резерв!
— И зачем ошейник — тоже не знаешь? Да не простой, а с клеммами? Или хочешь сказать, у них случайно завалялись силки на вожаков? И они просто мимо ходили с ним наперевес? А может, ты думал, что я не замечу готовые к бою оковы?
— Я не знаю их, клянусь! Господин Немигон!
— Э нет, меня не втягивай. Если он, — маг выразительно взглянул на меня,— считает, что тебя надо пытать, значит, на это есть веские причины.
Приятно. Улыбнувшись Хранителю, я продолжил допрос и через полчаса знал имена всех членов банды, название стай, вскормивших их, и приблизительное местоположение логова. Точное проводник не знал. Главарь шайки переносил всех порталом. Частая ситуация, кстати. Помнится, меня отец в детстве заставлял весь Западный Кряж на своих двоих исходить, чтобы в любую точку я мог добраться и порталом, и пешком.
Поддопросный мой тихонько поскуливал, лежа под обуглившимся деревом. Да, огненная живопись имеет свои недостатки. И основной — скоротечность. Даже замедленное магией горение неумолимо переходит в тление. Час, два, три — и живая картина, созданная мной из осеннего деревца и пламени, распалась углями и пеплом. Черный обезображенный остов рябины грязным пятном марал красоту осеннего утра.
— Может, я все-таки подлечу его? — который раз спросил целитель.
— Он. Хотел. Пленить. Меня.
— Не замечал раньше за тобой подобной мстительности.
Ох, если бы он знал, каким пыткам мечтал я предать наглеца! И чего мне стоило обуздать свою фантазию! Я не садист. Во всяком случае, не замечал за собой тяги к жестокости, но при мысли о магических силках в душе поднималась волна холодной ярости. Испытал я однажды это унижение в юности, попав к фениксам в плен. Проклятый Гарра, их король, почти месяц упражнялся в остроумии и изобретательности, наслаждаясь покорностью сына одного из самых влиятельных и сильных вожаков Нимвода. Ненавижу!
— Ладно-ладно, не кипятись, — примирительно улыбнулся маг, — от твоего взгляда малец обделался опять.
— Да и шут бы с ним! — Я резко встал, отвернулся, бросил: — Лечи, если хочешь!
И, преобразившись, взмыл в небеса.
***
К моему возвращению проводник, уже полностью одетый, сверкал исцеленной от тумаков физиономией. При виде меня сверкание малость поувяло, в глаза вернулось затравленное выражение. Он что, считал, что я насовсем улетел?
— Развеялся?
— Типа того. Смотри, что нашел, — выплюнул я из клюва серебристый шипастый ошейник
— Я тебя не понимаю. — Немигон покачал головой. — Обернись.
Ах, точно! Вернувшись в человеческую ипостась, повторил:
— Смотри, что нашел! Нравится?
— Магические силки?
— Они самые. Изящная работа, не находишь?
— Да уж… — Маг рассматривал украшающий артефакт затейливый узор. — Интересная вещица.
— Надень на птенчика.
Проводник не сопротивлялся, лишь тяжело вздохнул. Ничего так смотрелось, кстати. Ему, можно сказать, идет. Развязав заключенного в силки пленника, я усмехнулся:
— Тебе выпала честь носить оковы, которыми пытали самого Финор кан Руту. Проникнись. — Он не ответил. Только хмурился и дрожал. — Иди, маленький, поешь. — Проводник поплелся к котелку и в страхе замер, не отваживаясь протянуть руку к поварешке. — Нянька нужна?
Шумно сглотнув, юноша замотал головой. Из глаз брызнули слезы. А кто говорил, что будет легко? Украшенье, что я откопал в кладовых гнездовья, отравляло страхом. Липким, парализующим волю, терзающим тело ледяными иглами.
— Ему больно? — Немигон с жалостью смотрел на пленника, мявшегося у костра.
— Он же жар-птица. Конечно, больно.
— Ты уверен, что мощность этого артефакта адекватна возможностям паренька?
Упс. Помнится, когда меня пленили, силки раза три перенастраивали и дополнительные клеммы вплетали, чтобы добиться более или менее выраженного эффекта.
— Ладно. Сниму, — поморщился я. — Иди сюда, горюшко. — Птенец подбежал, пал ниц, трясясь от страха. Связав его заклятием, снял силки. — Будет, будет, — пытался успокоить я проводника, зашедшегося рыданиями. — Все позади. Ну же!
Совесть грызла меня маленькими острыми зубками — я вспоминал, как так же рыдал у ног Томэ кан Арива, когда тот снял с меня проклятый ошейник. Так мы и познакомились. Мысли о старом друге отозвались тоской в груди. Но маг не дал предаться грустным мыслям:
— Тебя, говоришь, тоже так пытали?
— Я почти месяц эту мерзость носил.
Месяц боли, страха и унижения. С тех пор дал себе слово не бояться. И не гордиться — ведь того, кто не гордится, невозможно унизить. А чтобы избежать боли, решил стать сильным. На порядок сильнее других. Если с первым и третьим пунктом проблем не возникло, то второй никак не получается осуществить, как не стараюсь....
— Месяц?!
— Носил бы и дольше, если б Арив тогда с посольством не прибыл и не заметил меня среди рабов лорда феникса. Гарра тогда Сердце мое припрятал, надеясь выдать за твердокрылого. Очень уж ему хотелось поглумиться, заставив сына премьер-министра собирать объедки на глазах родни. На этом и погорел.
— Арив тебя узнал?
— Мы тогда не знакомы были. Отец не выпускал меня из гнездовья и к нам никого не приглашал. После случая с гутами у него пунктик был насчет моей безопасности. Иронично.
— Как же Томэ кан Арив понял, кто ты?
— А он не сразу понял, поначалу за самку принял. Собственно говоря, это было неудивительно, учитывая то, как меня велел нарядить Гарра.
— В женское платье, что ли?
— Ну да. Я сильно отличался от фениксов габаритами. Так что выглядел девочкой-подростком на фоне их фигуристых самок. Не знаю уж, как он меня заметил, как понял что я птенец жар-птицы... — Я врал. Конечно, Ар мне рассказал, как дело было. Но разговор становился все менее и менее приятным, и пришлось переводить тему: — Что мы дольше-то делать будем? Без проводников на гору подниматься запрещено.
— Так вот он, в наличии. Или ты передумал снимать с меня клятву?
— Не передумал. Но пленный проводник — оскорбление жрецов. По-хорошему, нам надо вернуться и запросить нового. А этого сдать Службе Безопасности.
— Мы в дне пути от храма, — Немигон махнул рукой на возвышавшееся над головами сооружение.
— Меньше. Ты прав. Я просто не хочу снимать клятву. Не хочу, чтобы ты убивал меня.
— Так запрети.
— Нет. Я совершил кощунство. И должен поплатиться за это.
— Сам себя наказать решил? И опять моими руками?
— Ты так и так меня убить должен. Я просто не мешаю.
— Как тебе удается оставаться незаинтересованным в деле, касающемся собственной жизни и смерти?
— Да так как-то.
— Понятно все с тобой. Пошли.
Немигон поднялся, направился вниз по склону.
— Ты куда?
— Назад. Если тебе все равно, то мне нет. Я не хочу снимать клятву.
— Подожди, стой! Так нельзя! Да стой же, говорю! — Немигон остановился. — Вернись назад. Сядь и послушай. Я не хочу постоянно отказываться от собственной воли ради твоей свободы. По сути, щадя твои чувства, я сам стал невольником. Мне трудно так жить. Я не хочу так жить. Оставлять тебя под клятвой не в моих интересах.
— Ты сможешь исчезнуть сразу после совершения обряда?
— Только с твоего позволения. Мое Сердце во время снятия клятвы должно быть в твоих руках.
— Значит, мне придется нарушить присягу. Я не стану убивать тебя.
— Прости.
***
Закончив трапезу, мы отправились в путь. Даже проводника освободили. Под угрозой вновь оказаться в силках птенчик был тише воды, ниже травы. Я шел, пытаясь не думать о будущем. Но не думать вообще я не умел. И мысли мои обратились в прошлое...
Я не хотел слушать. Но с императором не спорят, особенно когда он пьян. С легкой руки, а вернее — с острого языка Арива, темная история моей юности превратилась в дворцовую байку. Нет, мне в лицо никто не смел об этом говорить, но что за спиной зубоскалили, я знал доподлинно. С одной стороны, я злился на друга, а с другой — был ему благодарен. Он выставлял меня смешным, но не жалким. На самом же деле тогда я был жалок, а вовсе не смешон. Фениксы похитили меня прямо из гнездовья. Юного, только-только открывшего пламя. У них были какие-то счеты с моим отцом, и похищение было мелочной, подлой местью. Нет, я не боялся. Дерзкий, как любой подросток, я насмешками отвечал на все угрозы твердокрылых. Ровно до тех пор, пока шею мою не обхватили усиленные клеммами силки.
О, это не передаваемое ощущение! Ледяные иглы — физическое выражение страха — прошили тело насквозь, воля была парализована, даже голову не мог повернуть — боялся.
— Ну и как тебе теперь? Нравится? Прикусил свой дерзкий язычок? Отвечай!
— Не нравится, — прошептал я заплетающимся от страха языком.
— Ах, не нравится? Я тут стараюсь, дополнительные клеммы заказываю, а ему не нравится! Ну уж извиняй, маленький Финор, придется потерпеть.
Он подошел, кинжалом разрезал антимагические веревки, опутывающие тело. Я попытался ударить, вызвать волну пламени — магия не отзывалась. Кулаком заехать по наглой морде — плевать, что мучитель в три раза больше габаритами — я просто не смог пошевелиться.
