— До встречи с тобой я собирался отправиться в столицу, выяснить, что стоит за слухами, ползущими по королевству.
— Что за слухи? — я подался вперед. Природное любопытство, пригнетенное суровым воспитанием, вдали от родины поднимало голову, заставив снова почувствовать себя птенцом, охочим до загадок и тайн.
— Будто высшую знать королевства подменяют. Не тела — души.
— Забирают или подменяют?
— Если бы забирали — все было бы более или менее понятно. А тут именно — заменяют. Причем люди не к худшему меняются.
— Добреют?
— Скорее, умнеют.
— Может, это вирус такой? Умнянка?
— Может, и вирус. Или паразиты. Типа гуты.
— Ну, гуты по-своему разумны. А мир их не изучен совсем. Да. Мне это интересно. Я помогу вам решить проблему.
— Только в столице нужно будет скрывать...
— Я не дурак, — перебил. — Не совсем дурак. Какую вы внешность желаете?
Магия моя, без лишней скромности, очень неплоха. Я не насылал иллюзий, как большинство колдунов. Я трансформировал ткани. Попробуй догадайся, что этот скрюченный старичок — Хранитель королевства. Очень злой Хранитель. И очень драчливый. Ладно-ладно, не кипятись так, сделаю тебя чупакаброй. Опять не то?
Последовательно превратив хозяина в кенгуру, русалку, снежного человека, гнома и фею с крылышками я, наконец, поднял себе настроение, а заодно и провел точную настройку на преобразуемый организм. Теперь я был готов провести итоговую трансформацию, не опасаясь на выходе получить бездыханный труп.
Хлопнув в ладоши, превратил прекрасное создание в высокого светловолосого мужчину с пунцовым от ярости лицом.
— Ты… Ты что творишь?!
Накастовав перед разгневанным Немигоном зеркало спросил:
— Устраивает?
Тот замер, разглядывая свой новый облик. Я знал, как сложно присвоить себе даже незначительные изменения. Будто саму суть тебя искромсали невидимыми ножницами. Сейчас магу тяжело. Но мне не до сантиментов. Пора заняться собственной внешностью. Благо, этап настройки можно пропустить — не первый раз трансформируюсь.
Сделав себя подростком — долговязым, угловатым и сутулым — я вытер ладони о смоляные кудри. Новый я отчаянно потел. Похоже, с возрастом я перестраховался...
На исходе дня в ворота Гикара вошел, ведя под узцы боевого коня, странствующий рыцарь. Следом за ним плелся мальчишка-оруженосец, тянувший на веревке груженого поклажей мула. Маленький отряд направился к ближайшей таверне, где молодой дворянин заказал комнаты и скромный ужин, а его паж, устроив животных, пристроился в уголке возле кухни, где отдыхали официантки. Когда непривычное оживление, царившее в зоне отдыха прислуги, было замечено трактирщиком, юного ловеласа за ухо притащили к хозяину:
— Извольте следить за своим мальчишкой — уж больно прыток! Не дай Силы — обрюхатит кого!
Поворчав еще немного о нравах молодежи, мужчина ушел. Едва за ним захлопнулась дверь, Немигон укрыл комнату пологом тишины и, плюхнувшись на кровать, расхохотался.
— Ну что поделать? — оправдывался я. — Конспирация есть конспирация.
Однако меня самого разбирал смех.
Выбрать для себя тело подростка оказалось во всех отношениях неплохой идеей. Помимо очевидного бонуса к скрытности, я получил забавную возможность опровергнуть на собственной шкуре людскую поговорку о глупой юности и бессильной старости. Моя юная личность знала, а мой умудренный опытом разум мог — ну просто грех этим не воспользоваться, учитывая, что гормоны во мне бушевали огого как.
— Кстати, — сквозь смех выдавил я, — одна из мордашек рассказывала, что графу Ноппэ требуется телохранитель. Он подходит нам?
Немигон посерьезнел:
— Ноппэ… Это интересно. Он конкурс проводит?
— Да. Завтра в десять. Регистрация, правда, уже закончилась, но я попробую придумать что-нибудь.
— Бойкий из тебя паж получился. Ты заметил, что твое тело перестало сутулиться?
— Эээ, да. Я не отягощен скромностью и робость мне несвойственна. Под влиянием характера и осанка изменилась.
— Зачем тогда создавал?
— По памяти. Это тело сына одного из крестьян, живших в поместье моего отца.
— Не узнают?
— Очень маловероятно. Больше ста лет как он умер.
— Тогда… А тебе сколько лет?
— Сто восемьдесят, — ухмыльнулся, поймав неверящий взгляд Немигона. — Не мальчик, но и не старик — по нашим меркам.
— А зрелости вы во сколько достигаете?
— Как и люди. К двадцати годам.
— Я мальчишка по сравнению с тобой.
— Да. Для меня вы — мальчишка. Но возраст ни ума, ни доблести не добавляет. Какой я был в двадцать пять, такой и сейчас. Разве что циничнее стал. И гордости больше.
— Человек едва ли рассуждал бы так — у нас возрастом принято гордиться.
Присев на стоявшее у очага кресло, я пожал плечами:
— У нас тоже. Только пустое это. Опыт, конечно, вещь бесценная, но его я еще в юности из книг подчерпнул. И усвоил. Свои шишки набивать не любитель.
— А кто любитель-то?
— Да полно. Вот та же Нулиз. Или император наш. Отчего-то решил собственную кровь уморить. Ладно бы непутевый птенец вышел, так нет же: и ум, и стать, и магия — всего в избытке. Локти ведь кусать станет годков через сорок. Но будет поздно.
— А сколько жар-птицы живут?
— Четверть тысячелетия всего, и то если повезет.
— А наследнику сколько?
— Восемнадцать. По традиции птенцов выводят за двадцать – тридцать лет до предполагаемой смерти. Чтобы баланс жителей сохранить.
— Значит, он ранний?
— Не то слово. Повелитель решил не следовать древней традиции и выбрал невесту из рода людей. Теперь за его глупость платить должен невиновный.
— То есть императору еще не пришло время продолжать род, а у него уже есть взрослый наследник? Причем полукровка?
— Да. И он боится, что дофин, войдя в возраст, не захочет ждать.
— Думаешь, что он не прав?
— Может, и прав, а может, и нет. Вероятности. Убивать собственного сына из-за вероятности — расточительство.
— Может, наследник дал повод?
— Разве что фактом своего существования. Но как только Арив начал попытки устранить сына, к тому стали слетаться недовольные со всей империи. И в результате император получил вполне себе сформировавшийся заговор во главе со своим еще несовершеннолетним, между прочим, отпрыском.
— И для борьбы с этим заговором потребовалось твое Сердце.
— Да.
— Но разве присяга не обязывает тебя...
— Я клялся императорскому дому, а не лично государю.
— Странная традиция.
— А нет тут традиций. Я предложил клятву изменить...
— И император согласился?
— Я же сказал — он любит шишки набивать.
— Хитрый ты.
— Хитрый. И он хитрый. Но на каждого хитреца глупости вдоволь. Хотел связать мою верность колдовством. К Роду привязать государь придумал как, а к мыслящим магическую привязку не умел делать. Раньше никто не умел.
— Сейчас, значит, умеют?
— А вы как думаете? — я поднял глаза на Немигона.
— Значит, я первый в своем роде?
— И последний. Во всяком случае, пока не найдется под солнцем тот, кто превзойдет меня в магии.
— Не понравилось? — ухмыльнулся мой невольный друг.
— Нет. Честно говоря, если бы не ситуация в Нимводе, на руках бы вас к горе Сил отнес.
— Так противна моя верность?
— Да.
— Можно узнать почему?
— Нет.
Я откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Поворчав немного, маг укрылся с головой одеялом. Вскоре послышался его молодецкий храп.
Утро выдалось хлопотным. Чтобы устроить Немигона на пробы, пришлось потрудиться. Полюбезничать с Хлоей, пофлиртовать с Ганилой и, что самое важное — выставить себя жертвой женского коварства. Преисполнившись желания утешить бедолагу, мордашки устроили все, что просил. И вот Хранитель королевства под личиной странствующего рыцаря сражался в финале отбора.
Я молодец. Немигон тоже ничего. Телом новым овладел вполне. Даже той его частью, что не совсем от человека. Противник ему достался непростой — тоже полукровка, на четверть феникс, если мои глаза не врут. У фениксов сильная кровь. Даже в человечьей ипостаси они намного быстрее и мощнее других рас. Но в теле, что я придумал для мага, треть эльфийской крови. Не тех неженок, что живут в лесах, а горных эльфов. Невероятная гибкость и скорость реакции, способность «видеть» ушами, ускоренная регенерация — мои подарки будущему телохранителю Ноппэ на этом не заканчивались.
Бой был великолепен. Сверкали мечи, со свистом разрезая воздух. Ни один не мог превзойти. Феникс-полукровка сделал ложный выпад — ударил по ногам. Немигон с легкостью перемахнул зеркальную молнию, обрушивая на соперника шквал ударов.
Пернатый покатился по усыпанному опилками полу, пытаясь сбить с ног только что приземлившегося мага. Зеваки ахнули. Хранитель, не имея возможности для толчка, свалился на нападавшего. Нет. Не свалился. Я-то видел, как удлинились пальцы потомка эльфов, как связанный ими, точно веревкой, потомок феникса потерял линию горизонта. Сверкнул кинжал, приставленный к горлу побежденного.
Новый телохранитель графа Ноппэ поклонился своему работодателю.
За вещами мне пришлось идти в одиночку. Немигон отправился в особняк вельможи, напутствовав меня не то благодарностью, не то насмешкой. Тяжело с ним.
Действительно, мне омерзительна сложившаяся ситуация. Сердечная привязанность поневоле — то еще удовольствие. Но быть объектом подобного оксюморона — даже не передать, на что это похоже. Но сам виноват. Экспериментатор фигов. Я — жар-птица, и должен был подумать, как эмоциональный фон нового заклинания отзовется в моем теле. Ведь чувства мы ощущаем физически.
Собрав кое-как вещи, отправился по адресу, ведя на поводу скотину. Проходя мимо шатра знахарей, притормозил:
— Нет ли у вас чего от тошноты, юная фея?
Женщина, сидевшая у ящика, на котором были расставлены пузырьки, нахмурилась:
— Какая я тебе фея, бесстыдник?! Убирайся!
Сразу понятно — с лесными созданиями торговка не встречалась.
— Не сердитесь, почтенная. Я дурак, болтаю что не попадя, от того и страдаю. Мне дурно, а обычные лекарства не помогают.
— Деньги-то у тебя есть? — смягчилась толстушка.
Я высыпал на ладонь содержимое Немигонова кошелька:
— Хватит?
— А хозяин не прибьет тебя? Это ведь его сумка? Знаешь, мальчик, возьми бесплатно. Жалко мне спину твою.
— Не стоит, добрая женщина, — я был тронут этим необычным для мыслящих великодушием. — Твой колдун не похвалит за такое.
Молодка рассмеялась:
— Я сама себе колдун. Еще наварю.
Что ж. С поклоном взял протянутое снадобье и, не сходя с места, употребил по назначению. Прислушался к ощущениям. Действительно неплохо. Очень даже хорошо.
— Благодарен вам без меры, юная магиня.
— И тебе не хворать, старичок, — усмехнулась знахарка. — Заходи еще, если нужда появится.
— Появится, — вздохнул я. — Но не хочу остаться неблагодарным. Если нужно что-нибудь, помочь чем — буду рад услужить.
На том и простились.
Плетясь к своему новому дому я решил, что этой ночью наведаюсь в шатер зельеварки. Не должно доброе дело оставаться безнаказанным.
Немигону отвели нехилые такие покои. Пока он знакомился с новыми обязанностями, я приводил комнаты в соответствие с собственными представлениями о уюте. Колдовством в стенах замка мы решили не пользоваться, чтобы не попасться. Потому ограничился перестановкой мебели. Немного поплотничал. Ну, в конце концов, пусть я и паж, но на нормальную кровать право имею! И на стол отдельный. А, плевать! Мебель у графа этого была — так себе. Не о чем жалеть.
Служанка, нежданно заскочившая в покои, застыла, будто василиска увидела, набрала полные легкие воздуха и…
Я знал много способов заставить женщину молчать, но большинство из них предполагали применение грубой силы либо магии. Потому, не дав горничной перейти на ультразвук, прибег к самому испытанному и самому приятному из оставшихся.
Мордашка потрепалась немного и покорилась. Кричать больше не порывалась, лишь тихонько постанывала, судорожно сжимая кулачки. Мое юное тело отчаянно хотело продолжения, однако у жар-птиц так не принято.
Я отстранился, выпуская красавицу из объятий.
Она улыбнулась мне и пригласила заходить, когда будет свободная минутка. Похоже, не только мебель у меня хорошо получается.
Немигон замер на пороге с разинутым ртом, как давеча служаночка. Ну уж этого я целовать не стану. Вырублю, едва пискнет. Хотя кого обманываю? Клятва не позволит и пальцем тронуть Хозяина Сердца.
— Только не визжите. С меня горничной хватило.
— Что ты сотворил с комнатой, изверг?! — сдавленным шёпотом процедил маг.
— Ничегошеньки. Я вообще здание не исправлял. Без магии это сложно.
— Здание? Еще не хватало, чтобы ты...
— А что? Неплохо было бы окно добавить. И личную умывальню.
— Не уходи от темы. Что ты с мебелью сотворил?
— Кровать себе сделал.
— Из хозяйского шкафа?
— Отчасти. Еще там есть детали от журнального столика и серванта.
— Здесь был сервант?!
— Теперь это письменный стол. И прикроватная тумбочка.
Немигон помолчал, склонив голову набок. Вздохнул:
— Ты хоть представляешь, во сколько мне обойдутся твои игры в плотника?
— Переживете. Вы только и делаете, что самоутверждаетесь за мой счет. Я мыслящее существо, вы же обращаетесь со мной, как со служебным духом. Даже кровати мне ни разу не досталось. Приходилось спать на коврике, как собачке. Пусть я и раб, но раб я не ваш, а собственного Сердца. И срок моей неволи ограничен. В моем народе принято оказывать должное уважение мыслящему вне зависимости от того, владеет он своим Сердцем или находится в чьей то власти. Вы не оказываете уважения, сообразного моему статусу, грубите почем зря, насмехаетесь, когда стоило бы благодарить.
— Ты сам с удовольствием потешаешься надо мной. — Немигон скрестил руки на груди.
— Кротость не в моем характере. И порой от нарушения клятвы меня отделяет лишь вздох. Тогда, чтобы не сорваться, я начинаю шутить. Мои остроты, конечно, весьма специфичны, но они куда безопасней моей ярости.
— Ярость твою я хорошо помню.
— Надеюсь. Вы спрашивали, почему мне так неприятна ваша верность. Я отвечу: клятва, что вы принесли, имеет отдачу. Вы вынуждены вести себя как мой хороший друг. И моя душа помимо воли воспринимает вас как друга. И ненависть, безусловно, оправданная, ранит, как предательство. Час за часом, день за днем я испытываю одно и то же. И, благодаря клятве, душевная боль не притупляется и отравляет тело тошнотой. С каждым днем мне все хуже. Сегодня, чтобы не начало рвать, пришлось употребить лекарство.
— Может, ты просто отравился?
— Если бы…
Я открыл свою ауру. Немигон отшатнулся, увидев меня, охваченного пламенем, для обозначения цвета которого в языке людей нет слова. На наречье жар-птиц название его созвучно отчаянию.
— Твой огонь потемнел… и как то изменился… словно… дышит смертью.
— Я умираю. Медленно, каплю за каплей, отчаяние высасывает мою жизнь. Потому нет нужды спешить к горе Светлых Сил. Скоро клятва перестанет тяготить вас. Ведь у меня не останется интересов.
Пройдя мимо ошарашенного хозяина, я вышел в коридор. Пусть переварит. Новость аховая, я сам чуть ей не подавился, когда понял, что происходит.
Вечерело. Славный мир все-таки. Несмотря на холод. Вовсе не плохо тут умереть.
Отогнав бесполезные мысли, я сосредоточился на главном — лекарка. Если она и правду обладает силой, должна что-то знать о приключившейся с местной знатью бедой.
Шатер ее я нашел быстро. Благо, магией фонило за версту. Сильная?
— Что за слухи? — я подался вперед. Природное любопытство, пригнетенное суровым воспитанием, вдали от родины поднимало голову, заставив снова почувствовать себя птенцом, охочим до загадок и тайн.
— Будто высшую знать королевства подменяют. Не тела — души.
— Забирают или подменяют?
— Если бы забирали — все было бы более или менее понятно. А тут именно — заменяют. Причем люди не к худшему меняются.
— Добреют?
— Скорее, умнеют.
— Может, это вирус такой? Умнянка?
— Может, и вирус. Или паразиты. Типа гуты.
— Ну, гуты по-своему разумны. А мир их не изучен совсем. Да. Мне это интересно. Я помогу вам решить проблему.
— Только в столице нужно будет скрывать...
— Я не дурак, — перебил. — Не совсем дурак. Какую вы внешность желаете?
Магия моя, без лишней скромности, очень неплоха. Я не насылал иллюзий, как большинство колдунов. Я трансформировал ткани. Попробуй догадайся, что этот скрюченный старичок — Хранитель королевства. Очень злой Хранитель. И очень драчливый. Ладно-ладно, не кипятись так, сделаю тебя чупакаброй. Опять не то?
Последовательно превратив хозяина в кенгуру, русалку, снежного человека, гнома и фею с крылышками я, наконец, поднял себе настроение, а заодно и провел точную настройку на преобразуемый организм. Теперь я был готов провести итоговую трансформацию, не опасаясь на выходе получить бездыханный труп.
Хлопнув в ладоши, превратил прекрасное создание в высокого светловолосого мужчину с пунцовым от ярости лицом.
— Ты… Ты что творишь?!
Накастовав перед разгневанным Немигоном зеркало спросил:
— Устраивает?
Тот замер, разглядывая свой новый облик. Я знал, как сложно присвоить себе даже незначительные изменения. Будто саму суть тебя искромсали невидимыми ножницами. Сейчас магу тяжело. Но мне не до сантиментов. Пора заняться собственной внешностью. Благо, этап настройки можно пропустить — не первый раз трансформируюсь.
Сделав себя подростком — долговязым, угловатым и сутулым — я вытер ладони о смоляные кудри. Новый я отчаянно потел. Похоже, с возрастом я перестраховался...
***
На исходе дня в ворота Гикара вошел, ведя под узцы боевого коня, странствующий рыцарь. Следом за ним плелся мальчишка-оруженосец, тянувший на веревке груженого поклажей мула. Маленький отряд направился к ближайшей таверне, где молодой дворянин заказал комнаты и скромный ужин, а его паж, устроив животных, пристроился в уголке возле кухни, где отдыхали официантки. Когда непривычное оживление, царившее в зоне отдыха прислуги, было замечено трактирщиком, юного ловеласа за ухо притащили к хозяину:
— Извольте следить за своим мальчишкой — уж больно прыток! Не дай Силы — обрюхатит кого!
Поворчав еще немного о нравах молодежи, мужчина ушел. Едва за ним захлопнулась дверь, Немигон укрыл комнату пологом тишины и, плюхнувшись на кровать, расхохотался.
— Ну что поделать? — оправдывался я. — Конспирация есть конспирация.
Однако меня самого разбирал смех.
Выбрать для себя тело подростка оказалось во всех отношениях неплохой идеей. Помимо очевидного бонуса к скрытности, я получил забавную возможность опровергнуть на собственной шкуре людскую поговорку о глупой юности и бессильной старости. Моя юная личность знала, а мой умудренный опытом разум мог — ну просто грех этим не воспользоваться, учитывая, что гормоны во мне бушевали огого как.
— Кстати, — сквозь смех выдавил я, — одна из мордашек рассказывала, что графу Ноппэ требуется телохранитель. Он подходит нам?
Немигон посерьезнел:
— Ноппэ… Это интересно. Он конкурс проводит?
— Да. Завтра в десять. Регистрация, правда, уже закончилась, но я попробую придумать что-нибудь.
— Бойкий из тебя паж получился. Ты заметил, что твое тело перестало сутулиться?
— Эээ, да. Я не отягощен скромностью и робость мне несвойственна. Под влиянием характера и осанка изменилась.
— Зачем тогда создавал?
— По памяти. Это тело сына одного из крестьян, живших в поместье моего отца.
— Не узнают?
— Очень маловероятно. Больше ста лет как он умер.
— Тогда… А тебе сколько лет?
— Сто восемьдесят, — ухмыльнулся, поймав неверящий взгляд Немигона. — Не мальчик, но и не старик — по нашим меркам.
— А зрелости вы во сколько достигаете?
— Как и люди. К двадцати годам.
— Я мальчишка по сравнению с тобой.
— Да. Для меня вы — мальчишка. Но возраст ни ума, ни доблести не добавляет. Какой я был в двадцать пять, такой и сейчас. Разве что циничнее стал. И гордости больше.
— Человек едва ли рассуждал бы так — у нас возрастом принято гордиться.
Присев на стоявшее у очага кресло, я пожал плечами:
— У нас тоже. Только пустое это. Опыт, конечно, вещь бесценная, но его я еще в юности из книг подчерпнул. И усвоил. Свои шишки набивать не любитель.
— А кто любитель-то?
— Да полно. Вот та же Нулиз. Или император наш. Отчего-то решил собственную кровь уморить. Ладно бы непутевый птенец вышел, так нет же: и ум, и стать, и магия — всего в избытке. Локти ведь кусать станет годков через сорок. Но будет поздно.
— А сколько жар-птицы живут?
— Четверть тысячелетия всего, и то если повезет.
— А наследнику сколько?
— Восемнадцать. По традиции птенцов выводят за двадцать – тридцать лет до предполагаемой смерти. Чтобы баланс жителей сохранить.
— Значит, он ранний?
— Не то слово. Повелитель решил не следовать древней традиции и выбрал невесту из рода людей. Теперь за его глупость платить должен невиновный.
— То есть императору еще не пришло время продолжать род, а у него уже есть взрослый наследник? Причем полукровка?
— Да. И он боится, что дофин, войдя в возраст, не захочет ждать.
— Думаешь, что он не прав?
— Может, и прав, а может, и нет. Вероятности. Убивать собственного сына из-за вероятности — расточительство.
— Может, наследник дал повод?
— Разве что фактом своего существования. Но как только Арив начал попытки устранить сына, к тому стали слетаться недовольные со всей империи. И в результате император получил вполне себе сформировавшийся заговор во главе со своим еще несовершеннолетним, между прочим, отпрыском.
— И для борьбы с этим заговором потребовалось твое Сердце.
— Да.
— Но разве присяга не обязывает тебя...
— Я клялся императорскому дому, а не лично государю.
— Странная традиция.
— А нет тут традиций. Я предложил клятву изменить...
— И император согласился?
— Я же сказал — он любит шишки набивать.
— Хитрый ты.
— Хитрый. И он хитрый. Но на каждого хитреца глупости вдоволь. Хотел связать мою верность колдовством. К Роду привязать государь придумал как, а к мыслящим магическую привязку не умел делать. Раньше никто не умел.
— Сейчас, значит, умеют?
— А вы как думаете? — я поднял глаза на Немигона.
— Значит, я первый в своем роде?
— И последний. Во всяком случае, пока не найдется под солнцем тот, кто превзойдет меня в магии.
— Не понравилось? — ухмыльнулся мой невольный друг.
— Нет. Честно говоря, если бы не ситуация в Нимводе, на руках бы вас к горе Сил отнес.
— Так противна моя верность?
— Да.
— Можно узнать почему?
— Нет.
Я откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза. Поворчав немного, маг укрылся с головой одеялом. Вскоре послышался его молодецкий храп.
***
Утро выдалось хлопотным. Чтобы устроить Немигона на пробы, пришлось потрудиться. Полюбезничать с Хлоей, пофлиртовать с Ганилой и, что самое важное — выставить себя жертвой женского коварства. Преисполнившись желания утешить бедолагу, мордашки устроили все, что просил. И вот Хранитель королевства под личиной странствующего рыцаря сражался в финале отбора.
Я молодец. Немигон тоже ничего. Телом новым овладел вполне. Даже той его частью, что не совсем от человека. Противник ему достался непростой — тоже полукровка, на четверть феникс, если мои глаза не врут. У фениксов сильная кровь. Даже в человечьей ипостаси они намного быстрее и мощнее других рас. Но в теле, что я придумал для мага, треть эльфийской крови. Не тех неженок, что живут в лесах, а горных эльфов. Невероятная гибкость и скорость реакции, способность «видеть» ушами, ускоренная регенерация — мои подарки будущему телохранителю Ноппэ на этом не заканчивались.
Бой был великолепен. Сверкали мечи, со свистом разрезая воздух. Ни один не мог превзойти. Феникс-полукровка сделал ложный выпад — ударил по ногам. Немигон с легкостью перемахнул зеркальную молнию, обрушивая на соперника шквал ударов.
Пернатый покатился по усыпанному опилками полу, пытаясь сбить с ног только что приземлившегося мага. Зеваки ахнули. Хранитель, не имея возможности для толчка, свалился на нападавшего. Нет. Не свалился. Я-то видел, как удлинились пальцы потомка эльфов, как связанный ими, точно веревкой, потомок феникса потерял линию горизонта. Сверкнул кинжал, приставленный к горлу побежденного.
Новый телохранитель графа Ноппэ поклонился своему работодателю.
***
За вещами мне пришлось идти в одиночку. Немигон отправился в особняк вельможи, напутствовав меня не то благодарностью, не то насмешкой. Тяжело с ним.
Действительно, мне омерзительна сложившаяся ситуация. Сердечная привязанность поневоле — то еще удовольствие. Но быть объектом подобного оксюморона — даже не передать, на что это похоже. Но сам виноват. Экспериментатор фигов. Я — жар-птица, и должен был подумать, как эмоциональный фон нового заклинания отзовется в моем теле. Ведь чувства мы ощущаем физически.
Собрав кое-как вещи, отправился по адресу, ведя на поводу скотину. Проходя мимо шатра знахарей, притормозил:
— Нет ли у вас чего от тошноты, юная фея?
Женщина, сидевшая у ящика, на котором были расставлены пузырьки, нахмурилась:
— Какая я тебе фея, бесстыдник?! Убирайся!
Сразу понятно — с лесными созданиями торговка не встречалась.
— Не сердитесь, почтенная. Я дурак, болтаю что не попадя, от того и страдаю. Мне дурно, а обычные лекарства не помогают.
— Деньги-то у тебя есть? — смягчилась толстушка.
Я высыпал на ладонь содержимое Немигонова кошелька:
— Хватит?
— А хозяин не прибьет тебя? Это ведь его сумка? Знаешь, мальчик, возьми бесплатно. Жалко мне спину твою.
— Не стоит, добрая женщина, — я был тронут этим необычным для мыслящих великодушием. — Твой колдун не похвалит за такое.
Молодка рассмеялась:
— Я сама себе колдун. Еще наварю.
Что ж. С поклоном взял протянутое снадобье и, не сходя с места, употребил по назначению. Прислушался к ощущениям. Действительно неплохо. Очень даже хорошо.
— Благодарен вам без меры, юная магиня.
— И тебе не хворать, старичок, — усмехнулась знахарка. — Заходи еще, если нужда появится.
— Появится, — вздохнул я. — Но не хочу остаться неблагодарным. Если нужно что-нибудь, помочь чем — буду рад услужить.
На том и простились.
Плетясь к своему новому дому я решил, что этой ночью наведаюсь в шатер зельеварки. Не должно доброе дело оставаться безнаказанным.
Немигону отвели нехилые такие покои. Пока он знакомился с новыми обязанностями, я приводил комнаты в соответствие с собственными представлениями о уюте. Колдовством в стенах замка мы решили не пользоваться, чтобы не попасться. Потому ограничился перестановкой мебели. Немного поплотничал. Ну, в конце концов, пусть я и паж, но на нормальную кровать право имею! И на стол отдельный. А, плевать! Мебель у графа этого была — так себе. Не о чем жалеть.
Служанка, нежданно заскочившая в покои, застыла, будто василиска увидела, набрала полные легкие воздуха и…
Я знал много способов заставить женщину молчать, но большинство из них предполагали применение грубой силы либо магии. Потому, не дав горничной перейти на ультразвук, прибег к самому испытанному и самому приятному из оставшихся.
Мордашка потрепалась немного и покорилась. Кричать больше не порывалась, лишь тихонько постанывала, судорожно сжимая кулачки. Мое юное тело отчаянно хотело продолжения, однако у жар-птиц так не принято.
Я отстранился, выпуская красавицу из объятий.
Она улыбнулась мне и пригласила заходить, когда будет свободная минутка. Похоже, не только мебель у меня хорошо получается.
***
Немигон замер на пороге с разинутым ртом, как давеча служаночка. Ну уж этого я целовать не стану. Вырублю, едва пискнет. Хотя кого обманываю? Клятва не позволит и пальцем тронуть Хозяина Сердца.
— Только не визжите. С меня горничной хватило.
— Что ты сотворил с комнатой, изверг?! — сдавленным шёпотом процедил маг.
— Ничегошеньки. Я вообще здание не исправлял. Без магии это сложно.
— Здание? Еще не хватало, чтобы ты...
— А что? Неплохо было бы окно добавить. И личную умывальню.
— Не уходи от темы. Что ты с мебелью сотворил?
— Кровать себе сделал.
— Из хозяйского шкафа?
— Отчасти. Еще там есть детали от журнального столика и серванта.
— Здесь был сервант?!
— Теперь это письменный стол. И прикроватная тумбочка.
Немигон помолчал, склонив голову набок. Вздохнул:
— Ты хоть представляешь, во сколько мне обойдутся твои игры в плотника?
— Переживете. Вы только и делаете, что самоутверждаетесь за мой счет. Я мыслящее существо, вы же обращаетесь со мной, как со служебным духом. Даже кровати мне ни разу не досталось. Приходилось спать на коврике, как собачке. Пусть я и раб, но раб я не ваш, а собственного Сердца. И срок моей неволи ограничен. В моем народе принято оказывать должное уважение мыслящему вне зависимости от того, владеет он своим Сердцем или находится в чьей то власти. Вы не оказываете уважения, сообразного моему статусу, грубите почем зря, насмехаетесь, когда стоило бы благодарить.
— Ты сам с удовольствием потешаешься надо мной. — Немигон скрестил руки на груди.
— Кротость не в моем характере. И порой от нарушения клятвы меня отделяет лишь вздох. Тогда, чтобы не сорваться, я начинаю шутить. Мои остроты, конечно, весьма специфичны, но они куда безопасней моей ярости.
— Ярость твою я хорошо помню.
— Надеюсь. Вы спрашивали, почему мне так неприятна ваша верность. Я отвечу: клятва, что вы принесли, имеет отдачу. Вы вынуждены вести себя как мой хороший друг. И моя душа помимо воли воспринимает вас как друга. И ненависть, безусловно, оправданная, ранит, как предательство. Час за часом, день за днем я испытываю одно и то же. И, благодаря клятве, душевная боль не притупляется и отравляет тело тошнотой. С каждым днем мне все хуже. Сегодня, чтобы не начало рвать, пришлось употребить лекарство.
— Может, ты просто отравился?
— Если бы…
Я открыл свою ауру. Немигон отшатнулся, увидев меня, охваченного пламенем, для обозначения цвета которого в языке людей нет слова. На наречье жар-птиц название его созвучно отчаянию.
— Твой огонь потемнел… и как то изменился… словно… дышит смертью.
— Я умираю. Медленно, каплю за каплей, отчаяние высасывает мою жизнь. Потому нет нужды спешить к горе Светлых Сил. Скоро клятва перестанет тяготить вас. Ведь у меня не останется интересов.
Пройдя мимо ошарашенного хозяина, я вышел в коридор. Пусть переварит. Новость аховая, я сам чуть ей не подавился, когда понял, что происходит.
Вечерело. Славный мир все-таки. Несмотря на холод. Вовсе не плохо тут умереть.
Отогнав бесполезные мысли, я сосредоточился на главном — лекарка. Если она и правду обладает силой, должна что-то знать о приключившейся с местной знатью бедой.
Шатер ее я нашел быстро. Благо, магией фонило за версту. Сильная?
