- Но я ее даже не знаю.
- А какую школу в Москве ты знаешь? – вскидываю брови.
- А если мне там не понравится?
- Тебе остался учиться последний год. Потерпишь.
Смотрит в сторону и тут же – на меня. Все, завелась. Ноздри раздуваются, в глазах ярость. Жду ее тирады, внутренне потирая руки. Сегодня ее карманные пополнения уменьшатся, потому что один из пунктов правил - «Не спорить!». А она сейчас будет делать именно это.
- Слушай, ты мог бы хотя бы в этом со мной посоветоваться? В конце концов в этой школе учиться МНЕ.
- Не вижу проблемы, - пожимаю плечами. – Вполне себе нормальная школа. Не думаю, что та, в которой ты училась в Новгороде, чем-то от нее отличается.
Поджимает губы. Ищет подходящие слова.
- Это нечестно, - выдает наконец. – Ты не дал мне возможности выбрать самой.
- Эта школа недалеко отсюда. Не надо тратить время на дорогу.
Мотает головой и разворачивается, чтобы уйти.
- Штраф, - сообщаю ей в спину.
- Что? – оглядывается.
- Ты спорила.
- Но… - осекается.
Возвращается через несколько минут. Кладет деньги на журнальный столик, глядя мне в глаза. В них обида и ненависть. Ничего, переживу. В следующий раз будешь покладистее.
Теперь она учится в школе. Пришлось потратится на форму и все прочее. Ладно, переживу. Но встречать ее на кухне каждое утро раздражает. Могу, конечно, запретить, но где ей завтракать? Уж точно не в спальне. Правда, спокойно попить кофе не получается. Я чувствую между нами напряжение. Оно давит, не давая расслабиться. Девчонка молчит. Но меня бесит одно ее присутствие. Распущенные волосы. СИНИЕ волосы. Одежда… Разве это форма? Пиджак на три размера больше, рубашка поверх юбки, грубые ботинки. Она похожа во всем этом на чучело.
Каждое утро эта заноза готовит себе завтраки. Чаще заливает молоком какие-нибудь хлопья. Они хрустят, когда она жует. Это раздражает. Забирается под кожу и чешется там. Стараюсь не обращать внимания, но не могу. И шелест оберток от конфет. Она ест их килограммами. И каждый раз разворачивает не спеша, а потом еще и сминает бумажку.
Мне хочется запретить ей есть. Вообще запретить, но я понимаю, что это будет слишком. Поэтому на время ее завтраков ухожу на пробежку. Возвращаюсь уже в пустую квартиру. Из-за этого приходится опаздывать на работу. Я терпеть не могу в людях необязательность и непунктуальность. Теперь и сам стал таким. Можно, конечно, уходить из дома до ее появления из комнаты. Стоит это обдумать.
Сегодня она проспала. Ненавистного завтрака с диким хрустом не будет. Влетает на кухню, хватает из холодильника яблоко и на ходу засовывает его в сумку на длинном ремне. В этой сумке тоже нет ничего женственного, как и во всей девчонке. Она похожа на одно сплошное недоразумение.
Можно спокойно выпить кофе.
- Завтра я улетаю в Питер, - сообщаю ей как-то вечером. Она только пришла, хотя уже давно должна быть дома. Уверен, что уроки в школе не длятся до восьми вечера.
Заноза останавливается и смотрит на меня. В ее глазах надежда, которую я тут же уничтожаю.
- Всего на два дня. Правила остаются в силе.
Опускает глаза и молча уходит к себе в комнату. Сегодня она не ужинает. Может, поела где-то в кафе. Мне все равно. Я только надеюсь, что не беляшами.
За окном давно темно. Моя сумка собрана. Вылет в два. Еще успею утром заскочить в офис. По дороге в спальню просматриваю в айфоне почту. Отвлекает звук. Не могу понять, что это. Какой-то то ли писк, то ли свист. Замираю, прислушиваясь. Дверь в комнату девчонки закрыта неплотно. Звук явно оттуда. Мне очень хочется верить, что она не притащила в квартиру какое-нибудь бездомное животное. Вышвырну обоих. Я подхожу ближе. Нет, это не котенок и не щенок. Моя заноза плачет. Удивительно. Меня это почему-то задевает. Нет, я не чувствую угрызений совести или жалости. Мне не хочется войти и утешить ее. Я вообще никогда и никого не утешал. Напротив, считал, что слезы – это для слабаков. И если ты плачешь, значит, ты слабый, ни на что не способный и жалеть тебя не за чем. Но почему-то сейчас я так не думаю про девчонку.
Я не чувствую сострадания, но и не могу сказать, что мне все равно. Не понимаю. Она всхлипывает. Делаю шаг назад. Мне некомфортно. Внутри меня что-то не так. Не нравится, неприятно, поэтому ухожу к себе и закрываю дверь, чтобы не слышать.
Утром на ее лице никаких следов от слез. Начинаю думать, что мне показалось, и злюсь. На нее. За этот обман. Она опять не завтракает, но забирает из холодильника какой-то сверток. Может, бутерброды на перекус. Не знаю. Мне нет до этого никакого дела. У меня сегодня еще куча дел, которые нужно успеть сделать до вылета, поэтому тут же выбрасываю занозу из головы.
- Ну, что, нашел общий язык с племянницей? – спрашивает Успенский, зайдя ко мне с утра.
- У нас нейтралитет.
- М? – удивляется он.
- Она не трогает меня. Я не трогаю ее. Все четко и предельно понятно, - торопливо подписываю документы.
- А как ей школа?
- Без понятия. У нее нет другого выхода, как ходить в нее.
- Ты даже не интересуешься?
- Мне неинтересно.
- Климов, ты в своем уме?
- Что? – поднимаю на него глаза. – Я и не подписывался интересоваться ее делами. Достаточно того, что я оплачиваю все ее нужды. Все, на этом мои обязанности заканчиваются. Тем более, что она уже достаточно взрослая.
- Не перестаю поражаться твоей… натуре, Климов. Девочка одна в новом городе, в новой школе. И тебе нет никакого дела до того, каково ей?
Вспоминаю ее вечерний плач. Нет, мне показалось. Такие, как она не плачут.
- Все у нее нормально.
- Откуда такая уверенность? – не успокаивается он.
- Ну она же еще не сбежала, - ухмыляюсь.
Успенский молча вздыхает. Я передаю ему дела и отправляюсь в аэропорт. Два дня свободы и одиночества. Надо почаще куда-нибудь выбираться.
В Питере льет дождь и промозглый ветер. Пробка. В такси приторный запах ванили. Хочется открыть настежь все окна. Водитель часто отвечает на телефон и громко смеется. На виски начинает давить. Хочется поскорее оказаться в номере отеля и смыть себя запах самолета и этого таксиста.
В гостинице на ресепшне какая-то суматоха. Дама в длинной плаще спорит с администратором. Той хочется послать ее – это явно читается в глазах молодой девушки. Но она обязана быть вежливой со всеми клиентами. Поэтому хочется сделать это вместо нее.
- Я Вам уже говорила, что этот номер занят. Мы можем предложить Вам другой.
- Я не понимаю, как так может быть! Я вообще первый раз сталкиваюсь с такой некомпетентностью, - возмущается дама. – Я бронировала номер заранее.
Я понимаю, что это надолго. Но Я. ХОЧУ. В СВОЙ. НОМЕР.
- Можно мне ключи? – прошу администратора.
- Почему Вы лезете через мою голову? – разворачивается ко мне разъяренная клиентка.
- Для Вас здесь все равно нет номеров, как я понимаю, - произношу спокойно, глядя ей в глаза.
Подаю администратору документы. Дама аж багровеет от возмущения. Чувствую, как ее начинает разрывать изнутри, и молча отворачиваюсь.
- Хам! – летит в спину.
Да. А еще сволочь.
Наконец получаю вожделенный ключ и ухожу к лифту. Дама снова начинает осаду на администратора.
Все два дня город утопает в воде. Ни единой надежды на солнце или хотя бы короткий перерыв между дождями. Я кутаюсь в куртку, но сырой ветер все равно пробирается под нее. Горячая ванна расслабляет. Сегодня не хочется ужинать в ресторане, поэтому заказываю в номер. Ловлю себя на мысли о девчонке. Как она там? Нет, меня не интересует она сама. Мне важно знать, что с квартирой. Не уверен, эта заноза не приведет туда своих друзей. Перед глазами тут же встает картина разгромленной после пьянки гостиной. Дергаю головой, прогоняя наваждение, но ночью спится плохо.
Рейс в Москву утром. Просыпаюсь, когда за окном непроглядная темень. Мне не нравится мое состояние. Не то морозит, не то просто в номере прохладно. Веду плечами. Только заболеть не хватало.
Пока жду вылета, заказываю в ресторане кофе. Есть не хочется. Уже в самолете чувствую, что дышать становится сложнее. Ненавижу болеть. Болезнь – это всегда беспомощность. А я ненавижу быть беспомощным. Тем более теперь, когда рядом со мной живет чудовище, которое только и ждет удобно момента, чтобы нанести мне удар в спину.
Пока еду домой, начинает болеть голова. Это не просто головная боль от усталости. Это признак надвигающейся катастрофы. Прошу таксиста остановиться у аптеки и закупаюсь витаминами, надеясь, что это спасет меня и быстро поставит на ноги.
Девчонки дома нет. Хорошо. Принимаю душ, закидываю в себя таблетки и отправляюсь в офис. К вечеру становится хуже. Закрываюсь в кабинете, не желая никого видеть. Голова похожа на кусок ваты и ничего не соображает. Глаза болят, а нос наотрез отказывается дышать. И я понятия не имею, чем все это лечится.
Домой возвращаюсь рано. Сегодня не ужинал в ресторане. Мне вообще не хочется есть. Девчонка на кухне. Что-то готовит. У меня даже нет сил на злость. Ухожу к себе в комнату. Снова закидываю в рот витамины. Не хочу ложиться в постель. Это будет означать, что я сдался, но Климов еще никогда не сдавался.
Проходя в ванную, встречаюсь в коридоре с девчонкой. Она всматривается в меня. Да, наверное, выгляжу я также, как и чувствую себя, - хреново. Но это не дает тебе никакого шанса, мелкая заноза. Завтра я снова буду в строю.
Ночью просыпаюсь от того, что я весь мокрый. Кожа горит, словно меня засунули в печь. Отбрасываю одеяло. Легче не становится. Хочется распахнуть окно. Но понимаю, что это не выход. У меня температура. А дома ни градусника, ни лекарств. Чудесно, Климов! Ничего, прорвемся. Надо только дожить до утра.
Изредка проваливаюсь в сон, но он не глубокий. Хочется умереть. Пытаюсь понять, сколько сейчас время, но перед глазами все расплывается. Кожа липкая от пота. Мне противно. С трудом добираюсь до душа. Я даже не знаю, дома ли еще девчонка. У меня сейчас такое состояние, что мне все равно, что она может увидеть меня таким.
После душа немного легче, но ненадолго. У меня нет чая – только кофе. Кое-как заказываю доставку лекарств. К головной боли добавляется ангина. Пытаюсь спать, но это скорее смахивает как короткую кому. Где мои таблетки? Проверяю заказ – в обработке. Можно было бы позвонить Успенскому, Макеевой или Регине, но не хочу просить. Я не ненавижу просить о помощи. Лучше умру здесь в одиночестве.
Не знаю, темнеет это в моих глазах или за окном. Доставки из аптеки до сих пор не было. Или я проспал ее? Как долго человек может жить с высокой температурой? Когда организм начнет справляться сам?
Снова проваливаюсь в какое-то небытие. Откуда-то издалека до меня доносится шорох. Не могу открыть глаза. Сухие губы не слушаются. Лба касается что-то прохладное. Боже, как же хорошо! Но это быстро заканчивается. Стон. Неужели, мой? Мне все это снится.
- Выпей.
Не могу. Я ничего не могу сделать.
- Это лекарство от температуры.
Кто это? Я не понимаю. Губ касается что-то твердое. Неприятно и больно.
Снова проваливаюсь в никуда.
Просыпаюсь. Темно. Но мне легче. Я еще не здоров, но голова уже не полыхает огнем. В полумраке вижу на тумбочке возле кровати стакан с водой, таблетки и градусник. Откуда?
Девчонка?
Может, Макеева?
Где мой телефон? Включаю ночник. Вот, здесь на тумбочке. Куча звонков и сообщений. Набираю ответ только Успенскому и указания Регине. Надеюсь, через пару дней вернуться в офис, хотя могу работать из дома. На часах два ночи. Хочется спать.
Утром температура возвращается. Глотать невозможно. Но пересиливаю себя, проталкивая в горло таблетку. Вскоре снова вырубает. Когда опять просыпаюсь на тумбочке бокал с чаем, какой-то бутылек и еще одна коробка с таблетками. Это точно не Макеева. Температура ниже тридцати восьми. Но горло…
В ближайшие три дня я пью все, что появляется на моей тумбочке. Не знаю, кто это приносит и когда. Вряд ли девчонка. Ей незачем мне помогать. Горлу легче, но все еще чувствую дискомфорт. Хочется вымыться. Футболка липнет к телу и пахнет потом. Кажется, я не менял ее уже несколько дней.
В гостиной сталкиваюсь со своей занозой. Смотрит оценивающе, но молчит. Неужели, она? Зачем? Не понимаю. В этом нет ни смысла, ни логики. После душа легче, но все еще чувствую слабость. Возвращаясь, застаю в комнате девчонка. Она уже выходит, но на тумбочке бокал.
- Ты? – хрипло спрашиваю я. Молчит. Хочет уйти. – Но почему?
Останавливается на пороге и оглядывается.
- Мама всегда учила меня помогать тем, кому плохо.
Она выходит, оставляя меня в полнейшей прострации. Чувствую себя настоящей сволочью. Нет, раньше я называл себя сволочью. Это было моим девизом по жизни. Но сейчас я ПОЧУВСТВОВАЛ себя настоящей сволочью. И это долго не давала мне покоя, мешало. Как крошки в постели, так это чувство не давало уснуть, расслабиться, отключиться и предаться процессу выздоровления.
Я смотрел, как она приносит мне лекарства, бульоны, чай и не понимал. Я на самом деле НЕ ПОНИМАЛ, почему? Для меня это оставалось загадкой. Она молчала.
Может, хочется выслужиться, заработать очки, чтобы я отменил правила или штрафы? Или увеличил карманные расходы?
У меня не было другого объяснения, потому что ее объяснение казалось мне откровенным бредом. Я бы ни за что не стал помогать человеку, который меня ненавидит и унижает.
Вечером она замирает на пороге моей комнаты. Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается. Жду. Вот сейчас начнет просить плюшки для себя. Внутренне ухмыляюсь.
- Я не знаю, что ты любишь, - произносит торопливо. Ей не просто говорить. На меня не смотрит. – В общем я там приготовила… суп… куриный… Если хочешь…
Я хочу есть. Это правда. Чаями и бульонами сыт не будешь. Но я не спешу. Я мысленно про себя повторяю ее слова и НЕ ПОНИМАЮ, почему она это делает.
Девчонка молча выходит, прикрывая за собой дверь.
Я не хочу идти, но хочу есть.
Ненавижу есть дома, потому что это всегда запах, грязь и отходы. Но сейчас я не чувствую по этому поводу раздражение.
Она ест на кухне. Останавливаюсь на пороге. Стол накрыт только для нее. Девчонка вздрагивает и смотрит на меня. В ее взгляде мелькает целый калейдоскоп эмоций: от испуга до растерянности.
- Для меня…, - я замолкаю, не зная, что сказать. Ненавижу просить. Меня это унижает.
- Садись, - кивает она на свободный стул. – Я сейчас налью тебе суп.
Мы едим молчим. Мне вкусно. Да, суп действительно вкусный. И я съедаю все. Моя заноза наливает мне чай, с лимоном и медом.
- Это ты давала мне лекарства?
- Да.
- Откуда ты знаешь, как лечить?
Пожимает плечами.
- Что тут сложно? При температуре жаропонижающие. Если три дня температура не падает – антибиотики.
Да, так просто.
- На что ты их покупала?
Молчит, глядя в бокал. Тот самый с желтыми лимонами. Странно, но сейчас он меня не раздражает.
- На карманные деньги, что я давал?
- Ну да, - удивленное.
Мы молчим. Я не умею говорить «Спасибо». И пока не знаю, что делать с тем, что она сделала для меня. Мне надо это как-то переварить и понять. От таблеток клонит в сон. Не хочу сопротивляться.
Я возвращаюсь на работу, но между делом постоянно держу в голове поступок девчонки. Все еще не верю до конца, что она сделала это чисто из альтруистических побуждений. Потому что в моем мире так не бывает, так не поступают.
- А какую школу в Москве ты знаешь? – вскидываю брови.
- А если мне там не понравится?
- Тебе остался учиться последний год. Потерпишь.
Смотрит в сторону и тут же – на меня. Все, завелась. Ноздри раздуваются, в глазах ярость. Жду ее тирады, внутренне потирая руки. Сегодня ее карманные пополнения уменьшатся, потому что один из пунктов правил - «Не спорить!». А она сейчас будет делать именно это.
- Слушай, ты мог бы хотя бы в этом со мной посоветоваться? В конце концов в этой школе учиться МНЕ.
- Не вижу проблемы, - пожимаю плечами. – Вполне себе нормальная школа. Не думаю, что та, в которой ты училась в Новгороде, чем-то от нее отличается.
Поджимает губы. Ищет подходящие слова.
- Это нечестно, - выдает наконец. – Ты не дал мне возможности выбрать самой.
- Эта школа недалеко отсюда. Не надо тратить время на дорогу.
Мотает головой и разворачивается, чтобы уйти.
- Штраф, - сообщаю ей в спину.
- Что? – оглядывается.
- Ты спорила.
- Но… - осекается.
Возвращается через несколько минут. Кладет деньги на журнальный столик, глядя мне в глаза. В них обида и ненависть. Ничего, переживу. В следующий раз будешь покладистее.
Теперь она учится в школе. Пришлось потратится на форму и все прочее. Ладно, переживу. Но встречать ее на кухне каждое утро раздражает. Могу, конечно, запретить, но где ей завтракать? Уж точно не в спальне. Правда, спокойно попить кофе не получается. Я чувствую между нами напряжение. Оно давит, не давая расслабиться. Девчонка молчит. Но меня бесит одно ее присутствие. Распущенные волосы. СИНИЕ волосы. Одежда… Разве это форма? Пиджак на три размера больше, рубашка поверх юбки, грубые ботинки. Она похожа во всем этом на чучело.
Каждое утро эта заноза готовит себе завтраки. Чаще заливает молоком какие-нибудь хлопья. Они хрустят, когда она жует. Это раздражает. Забирается под кожу и чешется там. Стараюсь не обращать внимания, но не могу. И шелест оберток от конфет. Она ест их килограммами. И каждый раз разворачивает не спеша, а потом еще и сминает бумажку.
Мне хочется запретить ей есть. Вообще запретить, но я понимаю, что это будет слишком. Поэтому на время ее завтраков ухожу на пробежку. Возвращаюсь уже в пустую квартиру. Из-за этого приходится опаздывать на работу. Я терпеть не могу в людях необязательность и непунктуальность. Теперь и сам стал таким. Можно, конечно, уходить из дома до ее появления из комнаты. Стоит это обдумать.
Сегодня она проспала. Ненавистного завтрака с диким хрустом не будет. Влетает на кухню, хватает из холодильника яблоко и на ходу засовывает его в сумку на длинном ремне. В этой сумке тоже нет ничего женственного, как и во всей девчонке. Она похожа на одно сплошное недоразумение.
Можно спокойно выпить кофе.
- Завтра я улетаю в Питер, - сообщаю ей как-то вечером. Она только пришла, хотя уже давно должна быть дома. Уверен, что уроки в школе не длятся до восьми вечера.
Заноза останавливается и смотрит на меня. В ее глазах надежда, которую я тут же уничтожаю.
- Всего на два дня. Правила остаются в силе.
Опускает глаза и молча уходит к себе в комнату. Сегодня она не ужинает. Может, поела где-то в кафе. Мне все равно. Я только надеюсь, что не беляшами.
За окном давно темно. Моя сумка собрана. Вылет в два. Еще успею утром заскочить в офис. По дороге в спальню просматриваю в айфоне почту. Отвлекает звук. Не могу понять, что это. Какой-то то ли писк, то ли свист. Замираю, прислушиваясь. Дверь в комнату девчонки закрыта неплотно. Звук явно оттуда. Мне очень хочется верить, что она не притащила в квартиру какое-нибудь бездомное животное. Вышвырну обоих. Я подхожу ближе. Нет, это не котенок и не щенок. Моя заноза плачет. Удивительно. Меня это почему-то задевает. Нет, я не чувствую угрызений совести или жалости. Мне не хочется войти и утешить ее. Я вообще никогда и никого не утешал. Напротив, считал, что слезы – это для слабаков. И если ты плачешь, значит, ты слабый, ни на что не способный и жалеть тебя не за чем. Но почему-то сейчас я так не думаю про девчонку.
Я не чувствую сострадания, но и не могу сказать, что мне все равно. Не понимаю. Она всхлипывает. Делаю шаг назад. Мне некомфортно. Внутри меня что-то не так. Не нравится, неприятно, поэтому ухожу к себе и закрываю дверь, чтобы не слышать.
Утром на ее лице никаких следов от слез. Начинаю думать, что мне показалось, и злюсь. На нее. За этот обман. Она опять не завтракает, но забирает из холодильника какой-то сверток. Может, бутерброды на перекус. Не знаю. Мне нет до этого никакого дела. У меня сегодня еще куча дел, которые нужно успеть сделать до вылета, поэтому тут же выбрасываю занозу из головы.
- Ну, что, нашел общий язык с племянницей? – спрашивает Успенский, зайдя ко мне с утра.
- У нас нейтралитет.
- М? – удивляется он.
- Она не трогает меня. Я не трогаю ее. Все четко и предельно понятно, - торопливо подписываю документы.
- А как ей школа?
- Без понятия. У нее нет другого выхода, как ходить в нее.
- Ты даже не интересуешься?
- Мне неинтересно.
- Климов, ты в своем уме?
- Что? – поднимаю на него глаза. – Я и не подписывался интересоваться ее делами. Достаточно того, что я оплачиваю все ее нужды. Все, на этом мои обязанности заканчиваются. Тем более, что она уже достаточно взрослая.
- Не перестаю поражаться твоей… натуре, Климов. Девочка одна в новом городе, в новой школе. И тебе нет никакого дела до того, каково ей?
Вспоминаю ее вечерний плач. Нет, мне показалось. Такие, как она не плачут.
- Все у нее нормально.
- Откуда такая уверенность? – не успокаивается он.
- Ну она же еще не сбежала, - ухмыляюсь.
Успенский молча вздыхает. Я передаю ему дела и отправляюсь в аэропорт. Два дня свободы и одиночества. Надо почаще куда-нибудь выбираться.
В Питере льет дождь и промозглый ветер. Пробка. В такси приторный запах ванили. Хочется открыть настежь все окна. Водитель часто отвечает на телефон и громко смеется. На виски начинает давить. Хочется поскорее оказаться в номере отеля и смыть себя запах самолета и этого таксиста.
В гостинице на ресепшне какая-то суматоха. Дама в длинной плаще спорит с администратором. Той хочется послать ее – это явно читается в глазах молодой девушки. Но она обязана быть вежливой со всеми клиентами. Поэтому хочется сделать это вместо нее.
- Я Вам уже говорила, что этот номер занят. Мы можем предложить Вам другой.
- Я не понимаю, как так может быть! Я вообще первый раз сталкиваюсь с такой некомпетентностью, - возмущается дама. – Я бронировала номер заранее.
Я понимаю, что это надолго. Но Я. ХОЧУ. В СВОЙ. НОМЕР.
- Можно мне ключи? – прошу администратора.
- Почему Вы лезете через мою голову? – разворачивается ко мне разъяренная клиентка.
- Для Вас здесь все равно нет номеров, как я понимаю, - произношу спокойно, глядя ей в глаза.
Подаю администратору документы. Дама аж багровеет от возмущения. Чувствую, как ее начинает разрывать изнутри, и молча отворачиваюсь.
- Хам! – летит в спину.
Да. А еще сволочь.
Наконец получаю вожделенный ключ и ухожу к лифту. Дама снова начинает осаду на администратора.
Все два дня город утопает в воде. Ни единой надежды на солнце или хотя бы короткий перерыв между дождями. Я кутаюсь в куртку, но сырой ветер все равно пробирается под нее. Горячая ванна расслабляет. Сегодня не хочется ужинать в ресторане, поэтому заказываю в номер. Ловлю себя на мысли о девчонке. Как она там? Нет, меня не интересует она сама. Мне важно знать, что с квартирой. Не уверен, эта заноза не приведет туда своих друзей. Перед глазами тут же встает картина разгромленной после пьянки гостиной. Дергаю головой, прогоняя наваждение, но ночью спится плохо.
Рейс в Москву утром. Просыпаюсь, когда за окном непроглядная темень. Мне не нравится мое состояние. Не то морозит, не то просто в номере прохладно. Веду плечами. Только заболеть не хватало.
Пока жду вылета, заказываю в ресторане кофе. Есть не хочется. Уже в самолете чувствую, что дышать становится сложнее. Ненавижу болеть. Болезнь – это всегда беспомощность. А я ненавижу быть беспомощным. Тем более теперь, когда рядом со мной живет чудовище, которое только и ждет удобно момента, чтобы нанести мне удар в спину.
Пока еду домой, начинает болеть голова. Это не просто головная боль от усталости. Это признак надвигающейся катастрофы. Прошу таксиста остановиться у аптеки и закупаюсь витаминами, надеясь, что это спасет меня и быстро поставит на ноги.
Девчонки дома нет. Хорошо. Принимаю душ, закидываю в себя таблетки и отправляюсь в офис. К вечеру становится хуже. Закрываюсь в кабинете, не желая никого видеть. Голова похожа на кусок ваты и ничего не соображает. Глаза болят, а нос наотрез отказывается дышать. И я понятия не имею, чем все это лечится.
Домой возвращаюсь рано. Сегодня не ужинал в ресторане. Мне вообще не хочется есть. Девчонка на кухне. Что-то готовит. У меня даже нет сил на злость. Ухожу к себе в комнату. Снова закидываю в рот витамины. Не хочу ложиться в постель. Это будет означать, что я сдался, но Климов еще никогда не сдавался.
Проходя в ванную, встречаюсь в коридоре с девчонкой. Она всматривается в меня. Да, наверное, выгляжу я также, как и чувствую себя, - хреново. Но это не дает тебе никакого шанса, мелкая заноза. Завтра я снова буду в строю.
Ночью просыпаюсь от того, что я весь мокрый. Кожа горит, словно меня засунули в печь. Отбрасываю одеяло. Легче не становится. Хочется распахнуть окно. Но понимаю, что это не выход. У меня температура. А дома ни градусника, ни лекарств. Чудесно, Климов! Ничего, прорвемся. Надо только дожить до утра.
Изредка проваливаюсь в сон, но он не глубокий. Хочется умереть. Пытаюсь понять, сколько сейчас время, но перед глазами все расплывается. Кожа липкая от пота. Мне противно. С трудом добираюсь до душа. Я даже не знаю, дома ли еще девчонка. У меня сейчас такое состояние, что мне все равно, что она может увидеть меня таким.
После душа немного легче, но ненадолго. У меня нет чая – только кофе. Кое-как заказываю доставку лекарств. К головной боли добавляется ангина. Пытаюсь спать, но это скорее смахивает как короткую кому. Где мои таблетки? Проверяю заказ – в обработке. Можно было бы позвонить Успенскому, Макеевой или Регине, но не хочу просить. Я не ненавижу просить о помощи. Лучше умру здесь в одиночестве.
Не знаю, темнеет это в моих глазах или за окном. Доставки из аптеки до сих пор не было. Или я проспал ее? Как долго человек может жить с высокой температурой? Когда организм начнет справляться сам?
Снова проваливаюсь в какое-то небытие. Откуда-то издалека до меня доносится шорох. Не могу открыть глаза. Сухие губы не слушаются. Лба касается что-то прохладное. Боже, как же хорошо! Но это быстро заканчивается. Стон. Неужели, мой? Мне все это снится.
- Выпей.
Не могу. Я ничего не могу сделать.
- Это лекарство от температуры.
Кто это? Я не понимаю. Губ касается что-то твердое. Неприятно и больно.
Снова проваливаюсь в никуда.
Просыпаюсь. Темно. Но мне легче. Я еще не здоров, но голова уже не полыхает огнем. В полумраке вижу на тумбочке возле кровати стакан с водой, таблетки и градусник. Откуда?
Девчонка?
Может, Макеева?
Где мой телефон? Включаю ночник. Вот, здесь на тумбочке. Куча звонков и сообщений. Набираю ответ только Успенскому и указания Регине. Надеюсь, через пару дней вернуться в офис, хотя могу работать из дома. На часах два ночи. Хочется спать.
Утром температура возвращается. Глотать невозможно. Но пересиливаю себя, проталкивая в горло таблетку. Вскоре снова вырубает. Когда опять просыпаюсь на тумбочке бокал с чаем, какой-то бутылек и еще одна коробка с таблетками. Это точно не Макеева. Температура ниже тридцати восьми. Но горло…
В ближайшие три дня я пью все, что появляется на моей тумбочке. Не знаю, кто это приносит и когда. Вряд ли девчонка. Ей незачем мне помогать. Горлу легче, но все еще чувствую дискомфорт. Хочется вымыться. Футболка липнет к телу и пахнет потом. Кажется, я не менял ее уже несколько дней.
В гостиной сталкиваюсь со своей занозой. Смотрит оценивающе, но молчит. Неужели, она? Зачем? Не понимаю. В этом нет ни смысла, ни логики. После душа легче, но все еще чувствую слабость. Возвращаясь, застаю в комнате девчонка. Она уже выходит, но на тумбочке бокал.
- Ты? – хрипло спрашиваю я. Молчит. Хочет уйти. – Но почему?
Останавливается на пороге и оглядывается.
- Мама всегда учила меня помогать тем, кому плохо.
Она выходит, оставляя меня в полнейшей прострации. Чувствую себя настоящей сволочью. Нет, раньше я называл себя сволочью. Это было моим девизом по жизни. Но сейчас я ПОЧУВСТВОВАЛ себя настоящей сволочью. И это долго не давала мне покоя, мешало. Как крошки в постели, так это чувство не давало уснуть, расслабиться, отключиться и предаться процессу выздоровления.
Я смотрел, как она приносит мне лекарства, бульоны, чай и не понимал. Я на самом деле НЕ ПОНИМАЛ, почему? Для меня это оставалось загадкой. Она молчала.
Может, хочется выслужиться, заработать очки, чтобы я отменил правила или штрафы? Или увеличил карманные расходы?
У меня не было другого объяснения, потому что ее объяснение казалось мне откровенным бредом. Я бы ни за что не стал помогать человеку, который меня ненавидит и унижает.
Вечером она замирает на пороге моей комнаты. Вижу, что хочет что-то сказать, но не решается. Жду. Вот сейчас начнет просить плюшки для себя. Внутренне ухмыляюсь.
- Я не знаю, что ты любишь, - произносит торопливо. Ей не просто говорить. На меня не смотрит. – В общем я там приготовила… суп… куриный… Если хочешь…
Я хочу есть. Это правда. Чаями и бульонами сыт не будешь. Но я не спешу. Я мысленно про себя повторяю ее слова и НЕ ПОНИМАЮ, почему она это делает.
Девчонка молча выходит, прикрывая за собой дверь.
Я не хочу идти, но хочу есть.
Ненавижу есть дома, потому что это всегда запах, грязь и отходы. Но сейчас я не чувствую по этому поводу раздражение.
Она ест на кухне. Останавливаюсь на пороге. Стол накрыт только для нее. Девчонка вздрагивает и смотрит на меня. В ее взгляде мелькает целый калейдоскоп эмоций: от испуга до растерянности.
- Для меня…, - я замолкаю, не зная, что сказать. Ненавижу просить. Меня это унижает.
- Садись, - кивает она на свободный стул. – Я сейчас налью тебе суп.
Мы едим молчим. Мне вкусно. Да, суп действительно вкусный. И я съедаю все. Моя заноза наливает мне чай, с лимоном и медом.
- Это ты давала мне лекарства?
- Да.
- Откуда ты знаешь, как лечить?
Пожимает плечами.
- Что тут сложно? При температуре жаропонижающие. Если три дня температура не падает – антибиотики.
Да, так просто.
- На что ты их покупала?
Молчит, глядя в бокал. Тот самый с желтыми лимонами. Странно, но сейчас он меня не раздражает.
- На карманные деньги, что я давал?
- Ну да, - удивленное.
Мы молчим. Я не умею говорить «Спасибо». И пока не знаю, что делать с тем, что она сделала для меня. Мне надо это как-то переварить и понять. От таблеток клонит в сон. Не хочу сопротивляться.
Прода от 08.10.2022, 16:33
Глава 9. Сделка
Я возвращаюсь на работу, но между делом постоянно держу в голове поступок девчонки. Все еще не верю до конца, что она сделала это чисто из альтруистических побуждений. Потому что в моем мире так не бывает, так не поступают.
