Но червячок где-то глубоко внутри твердил, что ответ вот он, ясень, как день. Но я не хотела его признавать. Не хотела. Они просто не могли... не могли. Я сейчас зайду в дом и увижу, как отец разделывает кабанчика, чья кровь разбрызгана здесь на поляне. Просто он имел неосторожность заскочить за оградку, вот и...
— Ты должна с ними попрощаться. Пойдем, — потянул меня Орлайн к дому, а сам кивнул стражникам и что-то быстро сказал.
И только сейчас я поняла, что буквально вишу на его руках, и ноги меня совсем не держат. А идти туда мне совсем-совсем не хочется. Потому что пока я не увижу собственными глазами их тела... они для меня все еще живы. Живы!
Я медленно двигалась в черный проем входа. Ноги уже были покрыты неприятно-бурой грязью. Запах стоял тоже не самый лучший. Неужели их уже нет со мной уже несколько дней? Нет, такого просто не может быть... Не может...
В комнате лежало два тела, накрытых грязной, пропитавшейся кровью, простыней. Вокруг все было перевернуто, все, что можно было разбить — разбито, мебель поломана. Единственные целые вещи во всем доме — это два стула, под которыми валяются обрывки веревок. Как только я поняла предназначение сей конструкции, меня согнуло пополам и из дома я поддерживаемая мужем, буквально выползла на четвереньках до ближайшего куста. Под кустом мне стало плохо. Очень плохо. Супруг терпеливо ждал, когда у меня закончатся позывы, и я смогу принять вертикальное положение. Когда мой желудок пришел к выводу, что избавляться ему больше не от чего, Орлайн тихонечко произнес:
— Я знаю, что это жестоко, но ты должна с ними попрощаться. Скоро это место перестанет существовать.
Не могу я их отпустить. Кроме них у меня больше никого нет. Совсем. С мужем я живу всего три месяца и, должна признать, не самых лучших в моей жизни.
— Идем, у нас не так много времени.
И меня снова привели в это ужасное место. Я готова была на все, лишь бы это оказалось просто страшным сном и это были не мои родители. Но рука с серебристым тоненьким колечком, выглядывающая из-под простыни, свидетельствовала об обратном.
— Их... — подавила я судорожный всхлип. — Их пытали?
— Они знали, что их ждет. Они сами выбрали свою судьбу. Прощайся, нам надо уходить.
— За что?!
— Сейчас не место и не время. Вставай, пора.
А мне казалось, что самое время об этом спросить, но никого не интересовало мое мнение.
Я сидела на коленях, прикрывая льющиеся слезы руками. Только всхлипы нарушали царившую здесь мертвую тишину.
— Почему Вы их у меня забрали? За что? — спрашивала я у вечно безмолвных Богов.
Мне дали выплакаться. Пока не кончились слезы и меня просто стала бить истерика. Тогда меня под белы рученьки вывели за пределы ограды.
За дальнейшим происходящим наблюдала, словно я и не я одновременно. Мой супруг подошел к дому, читая заклинание, а когда он закончил, дом вспыхнул, словно перышко от основания и до самого конька крыши. Я дернулась, хотела его остановить, ведь их похоронить надо, что б я могла хоть на могилку к ним приходить. Но меня удержали охранники.
— Нет! Не надо! Дай мне их похоронить, — упала я к ногам мужа.
— Так будет лучше, — обронил супруг, не обращая внимания на мои страдания.
Дом сгорел моментально, только жаром опалило. Вот была жизнь, радость и надежда – и нет ничего, только пепел и пустота. Но даже пеплу было не суждено остаться. Орлайн снова принялся читать заклинание, и ветер развеял прах и пепел по лесу, а на месте пожарища, зазеленела травка, пробившись из-под обгоревшей земли. И уродливы шрам, что остался на месте моего дома, зажил новой жизнью. От прежнего бытия не осталось ничего, даже забор и тот сгорел. У моих ног рос маленький синий цветочек водосбора. Его я и положила на место гибели моих родителей.
И до сего момента я была уверенна, что веревки и стулья мне только померещились, но сейчас становиться понятно, что смерть моих родителей была совсем не простой случайностью. Но как их смерть связанна с моей безопасностью? Это-то я у мужа и спросила.
— Неужели я виновата в смерти родителей?
— Это был их выбор и их судьба. Они не первые, но, надеюсь, последние. Хватит об этом.
Развернувшись, он вышел, оставив меня в полной растерянности.
Если я его правильно поняла, то виновата я. Но как? Что я сделал не так? И самый важный вопрос: если моих родителей убили, то кто это сделал?
Ответы на эти вопросы я могу узнать только у Орлайна, но почему он не хочет об этом говорить. Недолго думая поспешила за ним. Но муж, предвидя мою реакцию, уехал по делам. Неужели он думает, что всегда сможет избегать этого разговора?
Портные мучили меня до самого вечера, так что на ужин я шла вымотанная, хоть целый день ничего не делала, кроме того, что стояла и терпеливо ожидала конца примеров, примоток и подгонок. Так что шла я, не спеша, предвкушая ночной отдых. Но не судьба была мне спокойно дойти до столовой, потому что из кабинета мужа раздавались до боли знакомые голоса. Разговаривали Орлай и Василис. Точнее спорили.
— Она никуда не пойдет! — почти кричала няня.
— Ты думаешь, я испытываю радость от предстоящего мероприятия? Но если мы не пойдем, то даже до ворот города не доедем. А так хоть у тебя, но будет шанс...
— То есть ты готов пожертвовать ей? — в голосе Василис скользила доля иронии.
— Да как ты смеешь! Я не позволю и волоску упасть с ее головы! — взревел мой супруг.
— О! Неужели она смогла растопить ледяное сердце некроманта? — язвительно удивилась няня.
— Тебя это не касается! — стукнул кулаком по столу маг. — Твое дело — безопасность моего сына, с ней я разберусь сам, без посторонней помощи!
— Как скажешь. Но не забудь свою клятву и истинную цель твоей жизни!
Няня зашагала к двери, а я поспешила скрыться, дабы не быть замеченной. До столовой я шла как во сне и пыталась понять и разложить по полочкам услышанное. Выводы напрашивались странные. Начать хотя бы с того, что на бал Василис не хочет меня пускать. Возникает вопрос почему? Это зависть, злость или что-то другое? Но что? А о каком шансе для Василис шла речь? Ох, что-то у меня вопросов возникло больше, чем ответов.
— Ты почему не ешь? — поинтересовался супруг.
И вот мне сейчас лучше сказать, что я слышала разговор или сделать вид, что я его не слышала?
— Я переживаю, как воспримут мое появление во дворце. А еще, я думаю, раз мы туда ненадолго, то надо взять сына с собой.
— Нет! — в два голоса ответили муж и няня.
А вот это уже интересно...
— Почему? — я постаралась изобразит искреннее удивление.
— Нечего ему делать в таком месте, — сухо ответил супруг, при этом, не сводя взгляда Василис.
Тут что-то явно не чисто. Такое поразительное единодушие. Создается ощущение, что очень много мне не договаривают. Вот с кого бы стрясти правду? Попробовать с мужа, что ли?
Уложив сына спать, ушла в нашу спальню, ждать мужа. Я же имею права знать, когда дело касается меня или сына.
Чтобы не тратить время попусту, решила принять ванну. Он все равно редко раньше полуночи ложиться спать, так что времени у меня более чем достаточно. Я блаженно растянулась в горячей воде, расслабляясь и отдыхая. Но самое главное — это возможность подумать в тишине. А подумать было о чем. Начиная с поведения мужа, заканчивая этим странным приказом-приглашением на бал. И почему это все так резко свалилось на меня? Неужели это все как-то связанно с моим хождением на праздник. И вообще, странно, что Орлайн меня не убил, когда узнал о нашей вылазке. Я уж думала, нам не жить.
— О чем задумалась? — раздалось у самого уха.
Я попыталась вскочить, но вместо этого зарядила макушкой мужу по подбородку, да так, что тот аж челюстью щелкнул. Но и этого злодейке судьбе оказалось мало и я, поскользнувшись пяткой на дне, ушла с головой под воду. Голова-то ушла, а вот ноги вышли за пределы ванны. И приспичило же супругу пощекотать меня за пятку. А я с детства очень-очень боюсь щекотки, а он даже не удосужился этим вопросом поинтересоваться. Ну, я не утерпела и дернула ногой. Куда попала, узнать не успела, потому что меня под водой придавил свалившийся сверху муж. Моя попытка утопиться сопровождалась возмущенным бульканьем, потому что одно дело, когда этот процесс добровольный и совсем другое, когда тебе в этом неблагодарном деле помогает собственный супруг.
— Буль-буль-буль, — пыталась сообщить топящему, что мне воздух необходим, а в воде его катастрофически мало.
Он меня то ли понял, то ли самому дышать стало нечем, но мне не только полегчало, но и как-то резко воздуха прибавилось. Сделав глубокий вздох, я посмотрела на корчившегося на краю ванной мужа. Это он от смеха или от боли?
— Э-э-э... Дорогой, с тобой все в порядке? — осторожненько уточнила я.
— Угу, — покивал муж головой. Но понятнее от этого мне не стало.
— У тебя ничего не болит? — решила приблизить я интересующий меня вопрос.
— О... Очень болит, — ответил муж, продолжая корчиться, — живот...
— Прости, пожалуйста! Я не хотела тебе сделать больно! Очень болит, да?
— Ага... от смеха, — тут муж с диким хохотом сполз ко мне в воду, снова прижав меня ко дну. Ну, хоть голова над поверхностью осталась, а не под.
Я не смогла удержаться, смотря, как он хохочет и тоже присоединилась. Сейчас на эту истерику сбежится вся прислуга, а мы... в таком виде!
Когда я смогла более-менее четко связать хоть два слова, решилась уточнить нанесенный ущерб. А то вдруг что-то непоправимое?
— Я сильно тебе попала?
— Да нет, еле задела по плечу.
— А тогда почему ты на меня в воду свалился?
— Потому что поскользнулся на разлитой воде, — улыбнулся муж, деля со мной ванну.
— Я уж испугалась, что прибила тебя ненароком.
— Меня? Что бы меня убить, одних брыканий маловато будет, — и снова рассмеялся.
Я же улыбнулась. Вот никогда даже представить себе не могла, что он может быть таким теплым и уютным. Он всегда был холоден и расчетлив. Что же изменилось?
Поймав на себе мой изучающий взгляд, он улыбнулся.
— Знаешь, когда ты рядом, я словно заново живу и мне не тридцать лет, а лет восемнадцать! — он коснулся моей щеки, продолжая улыбаться сводящей с ума улыбкой.
— А мне тогда сколько? Ой, в десять лет мне нечего делать в одной ванне со взрослым дядькой, да еще в таком виде! Папенька не одобрит! — притворно ужаснулась я.
Но вместо того, что бы засмеяться, его взгляд стал медленно опускаться. А вода-то прозрачная...
Когда его взгляд коснулся груди, он выдал совершенно неожиданную фразу:
— Да, в таком одетом виде, дядьке здесь делать нечего...
Но вылезти я ему не дала:
— Дяденька, а вы сами разденетесь или вам помочь? — невинно похлопала глазками.
И не дожидаясь ответа, осторожненько принялась за верхнюю пуговку. Муж замер. Да что там говорить! Я и сама испугалась своей смелости. Но он вроде не сопротивляется, так что я, справившись с первой пуговкой, что было вовсе нелегко на прилипшей мокрой рубашке, принялась за вторую.
Вторая пошла легче, а третья совсем замечательно. Видно опыта набираюсь с каждой пуговкой. Пока я занималась освобождением мужа от оков одежды, он занимался изучением моих изгибов, доводя меня до мурашек.
— Ты удивительная, — между поцелуями в шею выдохнул супруг. — Как я раньше был глуп!
— А почему ты так холодно ко мне относился? — спросила я и прикусила мочку его уха.
Сначала раздался протяжный стон, и я оказалась в крепких мужских объятьях и награждена горячим страстным поцелуем. И только когда мне перестало хватать воздуха, он меня отпустил, и нежно посмотрев глаза, произнес:
— Потому что я полный идиот! Я был уверен, что твои родители заставили тебя выйти за меня замуж и что ты ко мне не испытываешь ничего, кроме отвращения. А я слишком горд, что бы не получить желаемое! Я хотел тебя — я получил! И только когда ты стала моей, я задумался, что это значит для тебя. А ты меня боялась и сторонилась! А о какой любви может идти речь, когда тебя боятся?
— Так нечего было меня пугать! — стукнула кулачком по его плечу! — Вот зачем ты это делал?
— Прости, виноват. Но когда ты рядом, я теряю над собой контроль! Я становлюсь не властен над своими желаниями! Я готов перевернуть весь мир, а ты смотришь на меня своими испуганными глазами и я чувствую себя последним мерзавцем и не достойным твоей любви.
— Дурак ты, а не некромант! Я уверенна, родители бы не отдали меня в плохие руки.
Улыбнувшись, я легонько коснулась его губ, чуть прикусив и отстранилась. Ну, попыталась, потому что меня снова окружили волной страсти и желания. Штаны покинули пределы ванны, за ними последовали остатки одежды мужа. И пока я занималась раздеванием супруга, он целовал и ласкал все доступные места, что к его оголению меня только торопило.
И эта ночь была окрашена новыми, ранее неведомыми мне красками. Яркими и страстными, горячими и нежными, строгими и ласковыми. Каждое прикосновение наполнено любовью, пониманием и терпением. Каждый поцелуй, словно первый в жизни... и последний, наполнен жизнью и влечением.
С каждым утром мне все тяжелее и тяжелее просыпаться. Но просыпаться надо. Я еле успела позавтракать, как меня утянули на примерку. Потом меня драили, натирали, снова драили. Создалась такое ощущение, что с меня пытаются содрать кожу и заменить на новую, надеюсь, не змеиную.
Орлайна тоже утянули на примерку. И на людях он вел себя совсем по-другому, чем наедине. Становился снова холодным и недоступным. За завтраком даже не улыбнулся мне. Странный он, честное слово! Ночью я была уверенна, что что-то для него значу, но вот утром меня уже терзали сомнения. И как мне с ним быть? Какой он настоящий, а где скрывается под маской?
Когда же пришло время одеваться к балу, в комнату вошел Орлайн. Он был сер лицом и очень мрачен.
— Вилайн?! — испугалась я за сына. — С ним что-то случилось?
— Нет, с ним все в порядке. Я просто хотел тебя попросить... — замялся супруг.
— О чем?
— Я очень прошу тебя, когда мы будем во дворце, не рассказывай ничего о себе. Совсем ничего! Ни о родителях, ни о наших отношения и ни в коем случае о Вилиале.
— Хорошо. А в этом есть что-то плохое?
— Плохого ничего нет, но распространяться об этом не стоит. Ты поняла? — хмуро глянул на меня Орлайн.
— Да, — растеряно кивнула я.
Видимо удовлетворенный моим ответом он развернулся и вышел. А я села. Вот где стояла, там и села. Пол, конечно, жестче стульчика, но в данный момент для меня это не играло роли. Меня больше волновало поведение мужа. Он, конечно, всегда был странный, но за последние сутки он этой странности хватил с перебором.
— Госпожа, с Вами все хорошо? — зашел с готовым платьем в комнату один их портных.
— Да... — встала я, все еще приходя в себя и пытаясь разложить по полочкам творившуюся в моей голове кашу.
Но каша на полочках лежать не желала, растекаясь неприятно жижей по всему сознанию и выскакивая мурашками на коже.
— Пора одеваться, госпожа.
— Да-да, конечно, — я встала.
Портной вышел, а служанки принялись за мой наряд. Платье, надо сказать, вышло великолепное! В меру богатое, в меру изящное, в меру закрытое, как я люблю.
Как только меня облачили в платье, тут же принялись за мою прическу. Тут уж девочки расстарались и, придав волнистую форму волосам, расплетя косы после мокрых волос, часть приподняли наверх, а часть оставили распущенными. Подвели угольком глазки, пощипали за щечки, под мои ахи и охи, поправили локоны и отправили к мужу, который ждал меня в холле.
— Ты должна с ними попрощаться. Пойдем, — потянул меня Орлайн к дому, а сам кивнул стражникам и что-то быстро сказал.
И только сейчас я поняла, что буквально вишу на его руках, и ноги меня совсем не держат. А идти туда мне совсем-совсем не хочется. Потому что пока я не увижу собственными глазами их тела... они для меня все еще живы. Живы!
Я медленно двигалась в черный проем входа. Ноги уже были покрыты неприятно-бурой грязью. Запах стоял тоже не самый лучший. Неужели их уже нет со мной уже несколько дней? Нет, такого просто не может быть... Не может...
В комнате лежало два тела, накрытых грязной, пропитавшейся кровью, простыней. Вокруг все было перевернуто, все, что можно было разбить — разбито, мебель поломана. Единственные целые вещи во всем доме — это два стула, под которыми валяются обрывки веревок. Как только я поняла предназначение сей конструкции, меня согнуло пополам и из дома я поддерживаемая мужем, буквально выползла на четвереньках до ближайшего куста. Под кустом мне стало плохо. Очень плохо. Супруг терпеливо ждал, когда у меня закончатся позывы, и я смогу принять вертикальное положение. Когда мой желудок пришел к выводу, что избавляться ему больше не от чего, Орлайн тихонечко произнес:
— Я знаю, что это жестоко, но ты должна с ними попрощаться. Скоро это место перестанет существовать.
Не могу я их отпустить. Кроме них у меня больше никого нет. Совсем. С мужем я живу всего три месяца и, должна признать, не самых лучших в моей жизни.
— Идем, у нас не так много времени.
И меня снова привели в это ужасное место. Я готова была на все, лишь бы это оказалось просто страшным сном и это были не мои родители. Но рука с серебристым тоненьким колечком, выглядывающая из-под простыни, свидетельствовала об обратном.
— Их... — подавила я судорожный всхлип. — Их пытали?
— Они знали, что их ждет. Они сами выбрали свою судьбу. Прощайся, нам надо уходить.
— За что?!
— Сейчас не место и не время. Вставай, пора.
А мне казалось, что самое время об этом спросить, но никого не интересовало мое мнение.
Я сидела на коленях, прикрывая льющиеся слезы руками. Только всхлипы нарушали царившую здесь мертвую тишину.
— Почему Вы их у меня забрали? За что? — спрашивала я у вечно безмолвных Богов.
Мне дали выплакаться. Пока не кончились слезы и меня просто стала бить истерика. Тогда меня под белы рученьки вывели за пределы ограды.
За дальнейшим происходящим наблюдала, словно я и не я одновременно. Мой супруг подошел к дому, читая заклинание, а когда он закончил, дом вспыхнул, словно перышко от основания и до самого конька крыши. Я дернулась, хотела его остановить, ведь их похоронить надо, что б я могла хоть на могилку к ним приходить. Но меня удержали охранники.
— Нет! Не надо! Дай мне их похоронить, — упала я к ногам мужа.
— Так будет лучше, — обронил супруг, не обращая внимания на мои страдания.
Дом сгорел моментально, только жаром опалило. Вот была жизнь, радость и надежда – и нет ничего, только пепел и пустота. Но даже пеплу было не суждено остаться. Орлайн снова принялся читать заклинание, и ветер развеял прах и пепел по лесу, а на месте пожарища, зазеленела травка, пробившись из-под обгоревшей земли. И уродливы шрам, что остался на месте моего дома, зажил новой жизнью. От прежнего бытия не осталось ничего, даже забор и тот сгорел. У моих ног рос маленький синий цветочек водосбора. Его я и положила на место гибели моих родителей.
И до сего момента я была уверенна, что веревки и стулья мне только померещились, но сейчас становиться понятно, что смерть моих родителей была совсем не простой случайностью. Но как их смерть связанна с моей безопасностью? Это-то я у мужа и спросила.
— Неужели я виновата в смерти родителей?
— Это был их выбор и их судьба. Они не первые, но, надеюсь, последние. Хватит об этом.
Развернувшись, он вышел, оставив меня в полной растерянности.
Если я его правильно поняла, то виновата я. Но как? Что я сделал не так? И самый важный вопрос: если моих родителей убили, то кто это сделал?
Ответы на эти вопросы я могу узнать только у Орлайна, но почему он не хочет об этом говорить. Недолго думая поспешила за ним. Но муж, предвидя мою реакцию, уехал по делам. Неужели он думает, что всегда сможет избегать этого разговора?
Портные мучили меня до самого вечера, так что на ужин я шла вымотанная, хоть целый день ничего не делала, кроме того, что стояла и терпеливо ожидала конца примеров, примоток и подгонок. Так что шла я, не спеша, предвкушая ночной отдых. Но не судьба была мне спокойно дойти до столовой, потому что из кабинета мужа раздавались до боли знакомые голоса. Разговаривали Орлай и Василис. Точнее спорили.
— Она никуда не пойдет! — почти кричала няня.
— Ты думаешь, я испытываю радость от предстоящего мероприятия? Но если мы не пойдем, то даже до ворот города не доедем. А так хоть у тебя, но будет шанс...
— То есть ты готов пожертвовать ей? — в голосе Василис скользила доля иронии.
— Да как ты смеешь! Я не позволю и волоску упасть с ее головы! — взревел мой супруг.
— О! Неужели она смогла растопить ледяное сердце некроманта? — язвительно удивилась няня.
— Тебя это не касается! — стукнул кулаком по столу маг. — Твое дело — безопасность моего сына, с ней я разберусь сам, без посторонней помощи!
— Как скажешь. Но не забудь свою клятву и истинную цель твоей жизни!
Няня зашагала к двери, а я поспешила скрыться, дабы не быть замеченной. До столовой я шла как во сне и пыталась понять и разложить по полочкам услышанное. Выводы напрашивались странные. Начать хотя бы с того, что на бал Василис не хочет меня пускать. Возникает вопрос почему? Это зависть, злость или что-то другое? Но что? А о каком шансе для Василис шла речь? Ох, что-то у меня вопросов возникло больше, чем ответов.
— Ты почему не ешь? — поинтересовался супруг.
И вот мне сейчас лучше сказать, что я слышала разговор или сделать вид, что я его не слышала?
— Я переживаю, как воспримут мое появление во дворце. А еще, я думаю, раз мы туда ненадолго, то надо взять сына с собой.
— Нет! — в два голоса ответили муж и няня.
А вот это уже интересно...
— Почему? — я постаралась изобразит искреннее удивление.
— Нечего ему делать в таком месте, — сухо ответил супруг, при этом, не сводя взгляда Василис.
Тут что-то явно не чисто. Такое поразительное единодушие. Создается ощущение, что очень много мне не договаривают. Вот с кого бы стрясти правду? Попробовать с мужа, что ли?
Уложив сына спать, ушла в нашу спальню, ждать мужа. Я же имею права знать, когда дело касается меня или сына.
Чтобы не тратить время попусту, решила принять ванну. Он все равно редко раньше полуночи ложиться спать, так что времени у меня более чем достаточно. Я блаженно растянулась в горячей воде, расслабляясь и отдыхая. Но самое главное — это возможность подумать в тишине. А подумать было о чем. Начиная с поведения мужа, заканчивая этим странным приказом-приглашением на бал. И почему это все так резко свалилось на меня? Неужели это все как-то связанно с моим хождением на праздник. И вообще, странно, что Орлайн меня не убил, когда узнал о нашей вылазке. Я уж думала, нам не жить.
— О чем задумалась? — раздалось у самого уха.
Я попыталась вскочить, но вместо этого зарядила макушкой мужу по подбородку, да так, что тот аж челюстью щелкнул. Но и этого злодейке судьбе оказалось мало и я, поскользнувшись пяткой на дне, ушла с головой под воду. Голова-то ушла, а вот ноги вышли за пределы ванны. И приспичило же супругу пощекотать меня за пятку. А я с детства очень-очень боюсь щекотки, а он даже не удосужился этим вопросом поинтересоваться. Ну, я не утерпела и дернула ногой. Куда попала, узнать не успела, потому что меня под водой придавил свалившийся сверху муж. Моя попытка утопиться сопровождалась возмущенным бульканьем, потому что одно дело, когда этот процесс добровольный и совсем другое, когда тебе в этом неблагодарном деле помогает собственный супруг.
— Буль-буль-буль, — пыталась сообщить топящему, что мне воздух необходим, а в воде его катастрофически мало.
Он меня то ли понял, то ли самому дышать стало нечем, но мне не только полегчало, но и как-то резко воздуха прибавилось. Сделав глубокий вздох, я посмотрела на корчившегося на краю ванной мужа. Это он от смеха или от боли?
— Э-э-э... Дорогой, с тобой все в порядке? — осторожненько уточнила я.
— Угу, — покивал муж головой. Но понятнее от этого мне не стало.
— У тебя ничего не болит? — решила приблизить я интересующий меня вопрос.
— О... Очень болит, — ответил муж, продолжая корчиться, — живот...
— Прости, пожалуйста! Я не хотела тебе сделать больно! Очень болит, да?
— Ага... от смеха, — тут муж с диким хохотом сполз ко мне в воду, снова прижав меня ко дну. Ну, хоть голова над поверхностью осталась, а не под.
Я не смогла удержаться, смотря, как он хохочет и тоже присоединилась. Сейчас на эту истерику сбежится вся прислуга, а мы... в таком виде!
Когда я смогла более-менее четко связать хоть два слова, решилась уточнить нанесенный ущерб. А то вдруг что-то непоправимое?
— Я сильно тебе попала?
— Да нет, еле задела по плечу.
— А тогда почему ты на меня в воду свалился?
— Потому что поскользнулся на разлитой воде, — улыбнулся муж, деля со мной ванну.
— Я уж испугалась, что прибила тебя ненароком.
— Меня? Что бы меня убить, одних брыканий маловато будет, — и снова рассмеялся.
Я же улыбнулась. Вот никогда даже представить себе не могла, что он может быть таким теплым и уютным. Он всегда был холоден и расчетлив. Что же изменилось?
Поймав на себе мой изучающий взгляд, он улыбнулся.
— Знаешь, когда ты рядом, я словно заново живу и мне не тридцать лет, а лет восемнадцать! — он коснулся моей щеки, продолжая улыбаться сводящей с ума улыбкой.
— А мне тогда сколько? Ой, в десять лет мне нечего делать в одной ванне со взрослым дядькой, да еще в таком виде! Папенька не одобрит! — притворно ужаснулась я.
Но вместо того, что бы засмеяться, его взгляд стал медленно опускаться. А вода-то прозрачная...
Когда его взгляд коснулся груди, он выдал совершенно неожиданную фразу:
— Да, в таком одетом виде, дядьке здесь делать нечего...
Но вылезти я ему не дала:
— Дяденька, а вы сами разденетесь или вам помочь? — невинно похлопала глазками.
И не дожидаясь ответа, осторожненько принялась за верхнюю пуговку. Муж замер. Да что там говорить! Я и сама испугалась своей смелости. Но он вроде не сопротивляется, так что я, справившись с первой пуговкой, что было вовсе нелегко на прилипшей мокрой рубашке, принялась за вторую.
Вторая пошла легче, а третья совсем замечательно. Видно опыта набираюсь с каждой пуговкой. Пока я занималась освобождением мужа от оков одежды, он занимался изучением моих изгибов, доводя меня до мурашек.
— Ты удивительная, — между поцелуями в шею выдохнул супруг. — Как я раньше был глуп!
— А почему ты так холодно ко мне относился? — спросила я и прикусила мочку его уха.
Сначала раздался протяжный стон, и я оказалась в крепких мужских объятьях и награждена горячим страстным поцелуем. И только когда мне перестало хватать воздуха, он меня отпустил, и нежно посмотрев глаза, произнес:
— Потому что я полный идиот! Я был уверен, что твои родители заставили тебя выйти за меня замуж и что ты ко мне не испытываешь ничего, кроме отвращения. А я слишком горд, что бы не получить желаемое! Я хотел тебя — я получил! И только когда ты стала моей, я задумался, что это значит для тебя. А ты меня боялась и сторонилась! А о какой любви может идти речь, когда тебя боятся?
— Так нечего было меня пугать! — стукнула кулачком по его плечу! — Вот зачем ты это делал?
— Прости, виноват. Но когда ты рядом, я теряю над собой контроль! Я становлюсь не властен над своими желаниями! Я готов перевернуть весь мир, а ты смотришь на меня своими испуганными глазами и я чувствую себя последним мерзавцем и не достойным твоей любви.
— Дурак ты, а не некромант! Я уверенна, родители бы не отдали меня в плохие руки.
Улыбнувшись, я легонько коснулась его губ, чуть прикусив и отстранилась. Ну, попыталась, потому что меня снова окружили волной страсти и желания. Штаны покинули пределы ванны, за ними последовали остатки одежды мужа. И пока я занималась раздеванием супруга, он целовал и ласкал все доступные места, что к его оголению меня только торопило.
И эта ночь была окрашена новыми, ранее неведомыми мне красками. Яркими и страстными, горячими и нежными, строгими и ласковыми. Каждое прикосновение наполнено любовью, пониманием и терпением. Каждый поцелуй, словно первый в жизни... и последний, наполнен жизнью и влечением.
С каждым утром мне все тяжелее и тяжелее просыпаться. Но просыпаться надо. Я еле успела позавтракать, как меня утянули на примерку. Потом меня драили, натирали, снова драили. Создалась такое ощущение, что с меня пытаются содрать кожу и заменить на новую, надеюсь, не змеиную.
Орлайна тоже утянули на примерку. И на людях он вел себя совсем по-другому, чем наедине. Становился снова холодным и недоступным. За завтраком даже не улыбнулся мне. Странный он, честное слово! Ночью я была уверенна, что что-то для него значу, но вот утром меня уже терзали сомнения. И как мне с ним быть? Какой он настоящий, а где скрывается под маской?
Когда же пришло время одеваться к балу, в комнату вошел Орлайн. Он был сер лицом и очень мрачен.
— Вилайн?! — испугалась я за сына. — С ним что-то случилось?
— Нет, с ним все в порядке. Я просто хотел тебя попросить... — замялся супруг.
— О чем?
— Я очень прошу тебя, когда мы будем во дворце, не рассказывай ничего о себе. Совсем ничего! Ни о родителях, ни о наших отношения и ни в коем случае о Вилиале.
— Хорошо. А в этом есть что-то плохое?
— Плохого ничего нет, но распространяться об этом не стоит. Ты поняла? — хмуро глянул на меня Орлайн.
— Да, — растеряно кивнула я.
Видимо удовлетворенный моим ответом он развернулся и вышел. А я села. Вот где стояла, там и села. Пол, конечно, жестче стульчика, но в данный момент для меня это не играло роли. Меня больше волновало поведение мужа. Он, конечно, всегда был странный, но за последние сутки он этой странности хватил с перебором.
— Госпожа, с Вами все хорошо? — зашел с готовым платьем в комнату один их портных.
— Да... — встала я, все еще приходя в себя и пытаясь разложить по полочкам творившуюся в моей голове кашу.
Но каша на полочках лежать не желала, растекаясь неприятно жижей по всему сознанию и выскакивая мурашками на коже.
— Пора одеваться, госпожа.
— Да-да, конечно, — я встала.
Портной вышел, а служанки принялись за мой наряд. Платье, надо сказать, вышло великолепное! В меру богатое, в меру изящное, в меру закрытое, как я люблю.
Как только меня облачили в платье, тут же принялись за мою прическу. Тут уж девочки расстарались и, придав волнистую форму волосам, расплетя косы после мокрых волос, часть приподняли наверх, а часть оставили распущенными. Подвели угольком глазки, пощипали за щечки, под мои ахи и охи, поправили локоны и отправили к мужу, который ждал меня в холле.
