Ангелы, чьи белоснежные крылья не боялись солнечного света, прилетали к людям днём, а демоны, прекрасно видевшие в темноте – ночью.
Однажды один человек, попав в беду, попросил о помощи, но так получилось, что все ангелы в тот момент были заняты. Но человек очень нуждался и воззвал ещё раз. И снова не дождался помощи. Но он звал и звал, пока один из демонов по имени Абаль, не в силах больше выносить его страдания, не решился ответить на зов, хотя на улице и стоял ясный день. Он ринулся вниз, но солнечный свет, словно огонь, обрушился на него.
Его крылья вспыхнули словно факелы. Оглушённый болью, демон упал на землю и долго не мог пошевелиться. А когда сумел, то понял, что крыльев у него больше нет – солнечный огонь спалил их дотла. Спина обгорела, боль от ожогов была чудовищной, но куда хуже было осознание того, что он так и не сумел помочь.
Демон долго лежал на земле и смотрел в небо. Наверное, он ждал, что кто-нибудь прилетит за ним, что ему помогут, что крылья чудесным образом вернутся. Но ничего из этого не произошло. Вообще ничего не произошло, кроме того, что день сменился ночью. Зато остывшая за ночь земля немного остудила его горящую от ожогов спину. Потом снова наступило утро, но за ним так никто и не явился.
Он лежал так очень и очень долго. Его тело поросло травой, ветер насыпал над ним курган. Век сменялся веком, вокруг вырос лес. Пришли люди, сровняли курган, срубили лес и построили на его месте город. Но над городом постоянно витала тень демона – люди видели странные сны и совершали странные поступки. Их преследовали видения об объятом пламенем существе с чёрными крыльями, падающем с небес на землю. Чтобы как-то объяснить это, им пришлось придумать собственные легенды. Со временем город разрушили другие люди и на его месте снова вырос лес. Когда через много лет он сгорел и пепелище затянуло вереском и серебристым лишайником, демон почувствовал, что жгучая боль немного утихла и открыл глаза.
Он встал, отряхнул с себя землю и пошёл, сам не зная куда. Он шёл очень долго, а когда вдалеке увидел деревенские домики, вдруг понял, что нет никакого смысла идти туда. Он не понимал, что ему делать дальше. Его призванием было помогать людям, но что он мог теперь? Он был уверен, что вместе с крыльями исчезла и его способность помогать.
Тогда он снова лёг на землю и стал глядеть в небо. Наступила очередная ночь, небо было усыпано звёздами. Абаль знал, что где-то там, в немыслимой выси продолжали парить на могучих крыльях ангелы и демоны. Почему же никто из них до сих пор не пришёл к нему на помощь? Может быть, потеряв крылья, он стал для них невидим?
Был ли смысл в его дальнейшей жизни? Абаль не знал. Не знал он и что ему делать дальше. Поэтому он просто закрыл глаза с твёрдым намерением больше никогда их не открывать.
Его подобрали люди, приняв за раненого скитальца. К тому времени он уже настолько ослаб и отстранился от всего, что ему было всё равно, что с ним происходит. Он смутно чувствовал, как его поднимают и несут куда-то, но ему было безразлично.
Уже вечерело, когда спасители принесли его в дом, стоявший на окраине деревни. Его появление наделало переполоху.
На пороге дома их встретила хозяйка.
– Принимай постояльца, Лаврентьевна, – насмешливо объявил ей хрипловатый мужской голос, который Абаль смутно слышал, пока его несли.
– С ума сошли? – запричитал женский голос. – Куда мужика тащите? В доме одни бабы!
– А это вам подарочек, чтоб не зачахли совсем! – раздался приглушённый мужской хохоток.
– Побойся Бога, Гаврила! Ладка только с месяц как мужа схоронила!
– Чё Гаврила? Мы чё, нового мужа, что ли вам сватаем? Ничё твоей Ладке не сделается, – вмешался мужской спокойный басок. – А мужику поможете. В других избах вон семеро по лавкам, куда его?
– А вдруг он варнак какой? – не унималась женщина.
– Да посмотри на него – он побитый весь, ещё неделю не встанет.
– А тягать его как? Вон здоровый какой!
– Слушай, хватит мне тут! – вспылил названый Гаврилой. – Куды я его дену? Обратно на пустошь отнесу? Что мы, нехристи какие?
Женщина промолчала, но ахать и охать не прекратила.
Абаля занесли внутрь, уложили на лавку. Снова открылись старые раны, прикосновение жёстких досок отозвалось в спине ещё одним приступом боли. Он не удержался и тихо застонал.
– Кто его так? – неожиданно жалостливо спросила хозяйка. – Весь же израненный.
– Лихие люди, не иначе, – ответил мужской голос, – обобрали подчистую, даже одёжи на нём не было. В Ермаков опашень его завернули, чтоб стыд прикрыть.
– А я ж во что его одевать должна? – снова всполошилась женщина.
– Да ну тебя, старая перечница! – не выдержал Гаврила. – Придумай что-нибудь. Пусть Ладка в мужниных вещах пороется.
– Да ведь Прохор-то только месяц как… – начала было женщина, но мужчина оборвал её.
– Прохору вашему всё равно уже, а этому на тот свет ещё рановато, как погляжу. Выкарабкается он.
Когда спасители ушли, женщина пригасила лучину и в доме стало тихо. Лёжа с закрытыми глазами, Абаль слышал, как она тихонько вздыхает, как скребутся под полом мыши, как сопит во сне младенец, как на печи еле слышно поворачивается женщина, которую зовут Лада, как она иногда негромко покашливает. Теперь он знал всё, что знали находящиеся с ним рядом люди.
Так Абаль впервые поселился в человеческом жилище. Потянулись дни выздоровления. Ослабевшее тело – бескрылое, непривычное, будто чужое – мало волновало его, но ему не хотелось быть обузой для других. Он сам привык помогать.
Хозяйка – старая вдова, жила вместе с дочерью и двумя внучками. Дочь – красивая, но уже увядающая молодая женщина с усталым и бледным лицом, почти не подходила к Абалю, а если он вдруг открывал глаза, склоняла голову, словно прятала взгляд.
Он молча наблюдал за ней – когда она месила тесто или чинила одежду. Каждый день она варила бульон и старая хозяйка понемногу поила его с ложки. Абаль никогда раньше не ощущал голода, но потерявшее крылья тело постепенно становилось отчасти человеческим и приходилось подчиняться его законам. С бульоном выздоровление пошло быстрее.
Постепенно у Лаврентьевны вошло в привычку садиться рядом с Абалем и, занимаясь починкой или шитьём, тихонько говорить о своём, о наболевшем.
– Вот мы не знаем кто ты таков, ждёт ли тебя кто, – обычно начинала она, – а мы вот простые люди, две простые бабы. Мой Тихон давно уже помер, а возле Ладки мужья не задерживаются…
Из этих разговоров он узнал о них больше, чем о каком-либо человеке до этого. За этими бесхитростными вечерними посиделками Лаврентьевна выложила ему всё. Он же не сказал им о себе ничего и едва его раны затянулись, решил тайком покинуть приютивший его дом.
Однажды утром он проснулся и понял, что вполне сможет идти. До этого у него хватало сил разве что на то, чтобы с горем пополам выйти во двор. Абаль тихонько встал и слегка потянулся, чтобы почувствовать, хорошо ли зажили ли его раны. Он ощутил боль, но теперь она была гораздо слабее, чем в самом начале. Он ещё не знал, что эта остаточная боль никуда не денется.
Никого не разбудив, он вышел из дома. Его походка была столь же бесшумной, как и его полёт в былые времена.
Пройдя через двор, он неожиданно для себя оказался в яблоневом саду. Была весна и яблони стояли в цвету. Демон остановился под одной из них и почувствовал, как почти невесомый бледно-розовый лепесток опустился ему на лицо.
Его звали Абаль, что означало «яблоня». Ему всегда нравилось спускаться вниз в это время года, когда в садах бушевали бело-розовые бури. И источаемый ими сладкий аромат всегда казался ему необыкновенно прекрасным. За свою долгую жизнь он много чего повидал, но не встречал ничего прекраснее этого. Но он никогда не наслаждался им в полной мере. Выполнив долг, он тут же возвращался на своё место среди звёзд.
Он прикоснулся к лепестку, ощутил его гладкость и впервые с момента потери крыльев невольная улыбка мелькнула на его губах. Может быть, он не зря очутился в этом месте? Зря усомнился в воле Творца? Может, и у него есть какая-то цель? Только что ему здесь делать? Неужели ему – некогда крылатому – придётся жить среди людей таким же простым человеком?
Медленно, неуверенный в том, что поступает правильно, он вернулся во двор. Огляделся. Рассвет едва занимался, но зрение демона позволяло ему видеть всё совершенно ясно. Он разглядел груду толстых чурбаков в углу двора, воткнутый в бревно колун, пустые вёдра у стены сарая.
Никогда прежде и близко не стоявший к крестьянскому быту, Абаль теперь знал, что и как нужно делать. Он взял в руки топор, примерился. Топорище удобно лежало в руке. Подошёл к вёдрам, внимательно оглядел запущенный двор.
Подумав, сходил до колодца, принёс воды, пусть и неумело, нарубил дров. Закончив, немного постоял, ощущая в мышцах непривычную, но приятную тяжесть. И только сейчас подумал о том, что зрение демона осталось с ним. Это его немного подбодрило.
Скрипнула дверь. Он оглянулся – на крыльце стояла Лада в простом сером платье и с покрытыми платком волосами. Вдова, тут же вспомнил он рассказы Лаврентьевны. От него не ускользнуло, как она опасливо покосилась на топор в его руках.
– Что ты делаешь? – тихо спросила она. – Тебе лежать надо. Вон вся рубаха от крови промокла.
Абаль повёл плечами и с удивлением ощутил, что ткань на спине действительно промокла и уже начала схватываться коркой. Значит, едва успевшие зажить рубцы снова разошлись. Он отложил топор. Подошёл к наполненным им же вёдрам с ледяной водой, скинул рубашку и, не раздумывая, опрокинул одно на себя.
Женщина тихонько ойкнула – то ли от вида его спины, то ли от долетевших до неё брызг. Абаль почувствовал, как тело начало покалывать невидимыми иголочками. И это тоже было приятно.
Он поднялся на крыльцо. Проходя мимо Лады, на мгновение остановился рядом. И понял – ему нет нужды прикасаться к ней. Он просто прикрыл глаза и увидел всё, о чём говорила Лаврентьевна и даже больше. Картины жизни Лады пронеслись в его голове одна за другой.
Вот её выдают замуж. Она – счастливая невеста, жених – молод и красив, к тому же они с детства знают друг друга. Рождение дочери. Счастливые молодые родители. А вот Лада в чёрном. Сухие выплаканные глаза, прямая будто окостеневшая спина. Она стоит на кладбище, её холодная как лёд рука сжимает ручонку дочери, которая ещё слишком мала, чтобы что-то понимать. В могиле муж, с которым не прожито и двух лет. Лада в отчаянии и в растерянности. Она не понимает, за что с ними так обошлась судьба. Ну ограбили на тракте, бывает, но убивать-то зачем?
А вот второй брак Лады. Мужчина гораздо старше, но видный и добрый. Дочку как свою принял. За полгода брака Лада оттаяла. Через год уже вторую дочку в колыбельке качала. И снова кладбище. На этот раз болезнь лютая забрала мужа.
Осталась Лада с двумя малолетними дочками и матерью-старухой.
– Что с тобой случилось?
Он открыл глаза. Лада смотрела на него. Его минутное оцепенение она истолковала по-своему – подумала, что ему с непривычки стало нехорошо. Что он мог ей сказать? Если бы он ответил правду, она бы ему не поверила. А врать он не умел. По крайней мере, никогда не пробовал.
– Я не помню, – уклонился он от ответа.
– Ожог больно страшный у тебя, – опустив глаза, сказала Лада. – Почитай, вся спина.
– Ты не переживай, – сказал он ей, – на мне как на собаке заживает.
Сказал и удивился – откуда взялось это выражение? Наверное, так мог сказать Ладин муж или тот же Гаврила.
Они вошли в дом. Лаврентьевна уже суетилась у печи. Приятно пахло чем-то печёным и сладким.
– Пироги затеяла с прошлогодней калиной, – пояснила хозяйка, мельком взглянув на вошедших. – Там на лавке я тебе одёжу положила, накинь чего, не пугай людей.
Абаль послушно прошёл к своему месту и увидел просторную рубаху и штаны. Одевшись, он сел, не зная, что ему делать дальше.
– Слышь, помирающий, – окликнула его Лаврентьевна, ставя на стол чугунок, – иди ешь.
Абаль услышал, как Лада что-то взволнованно зашептала матери, видимо, выговаривал ей за грубость, объясняла, что ему ещё рано сидеть, надо больше лежать.
– Ничё, – не скрывая сарказма, протянула старуха, – раз топором махать взялся, то и за стол смогёт сесть. Хватит его бульончиком поить, всех кур извели уже.
Дочка опять что-то горячо зашептала.
– Сейчас встану, – прерывая их спор, отозвался Абаль и Лада смущённо замолчала.
Он подошёл к столу, сел на самый край лавки. Пододвинул к себе миску, взял кусок хлеба.
Они только начали завтракать, когда на крыльце послышались голоса и в дом вошли люди. Абаль поднял голову – трое мужчин стояли у порога и смотрели на него. По их удивлённым лицам он понял, что они не ожидали от него подобной прыти. Он прекрасно видел их мысли. У двоих даже возникли подозрения – а не преувеличивал ли он свои повреждения ради какой корысти?
Самый старший из них – светло-русый, с рыжеватыми усами – прошёл к столу, навис над Абалем.
– Ну, как ты тут? Никого не зарезал?
Абаль поднял на него глаза. Гаврила, понял он. Главный. Деревенский староста. От мужика веяло неприязнью. Абалю было в новинку вообще ощущать на себе человеческие эмоции и уж, тем более, негативные. Раньше его только просили о помощи, благодарили за неё. Его ждали и звали, а теперь он стал нежеланным гостем. Тот же Гаврила вроде как сочувствовал ему, когда подбирал его умирающим на пустоши. А теперь… Он прислушался к мыслям старосты и понял, что тому не понравилось слишком быстрое его выздоровление. А ещё он почувствовал, что этот человек не раз просил о помощи. И ему помогали. Гаврила часто совершал проступки, потом просил об искуплении, мысленно говорил о раскаянии, получал помощь, а через некоторое время снова шёл на поводу у своих инстинктов. Странный человек, подумал Абаль.
– Нет, – просто сказал он.
– Это хорошо, – раздвинув в усмешке губы, бросил в ответ староста и зачем-то добавил, словно Абаль был малолетним сорванцом, – смотри у меня.
– Садитесь с нами кушать, – как обычно опустив глаза, тихо пригласила к столу Лада.
– Сбитня нам налей, – велел Гаврила, по-хозяйски устраиваясь за столом и тут же вновь обратился к Абалю, – как звать-то тебя, болезный?
Имя демона рождается вместе с ним и Абаль назвал своё.
– Чудное имечко, – крякнул староста. – Некрещёный, поди?
Абаль неопределённо пожал плечами.
– Угощайтесь, гости дорогие, – вмешалась Лаврентьевна, подавая на стол крынку с холодным сбитнем. Гаврила щедро плеснул себе в кружку, шумно глотнул.
– Ох и ядрёный у тебя сбитень, Лаврентьевна, – похвалил он, с удовольствием разваливаясь на лавке.
За трапезой Абаль с интересом посматривал на мужчин. Он ведь теперь тоже был мужчиной. В конце концов, староста заметил его взгляды и в свою очередь вопросительно взглянул на Абаля.
– Что-то хочешь мне сказать, а? – спросил он.
Абаль покачал головой.
– А ну, давай выйдем, – вдруг велел ему староста.
– Да куда ж ты его! – привычно всполошилась Лаврентьевна. – Он только-только поднялся…
Староста насмешливо прищурился.
– Видел я, сколько дров он вам наворотил, весь двор в щепках.
Чтобы не затягивать спор, Абаль поднялся из-за стола. Когда они вышли за порог, Гаврила не остановился, а прошёл в конец двора, к дальнему сараю.
Однажды один человек, попав в беду, попросил о помощи, но так получилось, что все ангелы в тот момент были заняты. Но человек очень нуждался и воззвал ещё раз. И снова не дождался помощи. Но он звал и звал, пока один из демонов по имени Абаль, не в силах больше выносить его страдания, не решился ответить на зов, хотя на улице и стоял ясный день. Он ринулся вниз, но солнечный свет, словно огонь, обрушился на него.
Его крылья вспыхнули словно факелы. Оглушённый болью, демон упал на землю и долго не мог пошевелиться. А когда сумел, то понял, что крыльев у него больше нет – солнечный огонь спалил их дотла. Спина обгорела, боль от ожогов была чудовищной, но куда хуже было осознание того, что он так и не сумел помочь.
Демон долго лежал на земле и смотрел в небо. Наверное, он ждал, что кто-нибудь прилетит за ним, что ему помогут, что крылья чудесным образом вернутся. Но ничего из этого не произошло. Вообще ничего не произошло, кроме того, что день сменился ночью. Зато остывшая за ночь земля немного остудила его горящую от ожогов спину. Потом снова наступило утро, но за ним так никто и не явился.
Он лежал так очень и очень долго. Его тело поросло травой, ветер насыпал над ним курган. Век сменялся веком, вокруг вырос лес. Пришли люди, сровняли курган, срубили лес и построили на его месте город. Но над городом постоянно витала тень демона – люди видели странные сны и совершали странные поступки. Их преследовали видения об объятом пламенем существе с чёрными крыльями, падающем с небес на землю. Чтобы как-то объяснить это, им пришлось придумать собственные легенды. Со временем город разрушили другие люди и на его месте снова вырос лес. Когда через много лет он сгорел и пепелище затянуло вереском и серебристым лишайником, демон почувствовал, что жгучая боль немного утихла и открыл глаза.
Он встал, отряхнул с себя землю и пошёл, сам не зная куда. Он шёл очень долго, а когда вдалеке увидел деревенские домики, вдруг понял, что нет никакого смысла идти туда. Он не понимал, что ему делать дальше. Его призванием было помогать людям, но что он мог теперь? Он был уверен, что вместе с крыльями исчезла и его способность помогать.
Тогда он снова лёг на землю и стал глядеть в небо. Наступила очередная ночь, небо было усыпано звёздами. Абаль знал, что где-то там, в немыслимой выси продолжали парить на могучих крыльях ангелы и демоны. Почему же никто из них до сих пор не пришёл к нему на помощь? Может быть, потеряв крылья, он стал для них невидим?
Был ли смысл в его дальнейшей жизни? Абаль не знал. Не знал он и что ему делать дальше. Поэтому он просто закрыл глаза с твёрдым намерением больше никогда их не открывать.
Его подобрали люди, приняв за раненого скитальца. К тому времени он уже настолько ослаб и отстранился от всего, что ему было всё равно, что с ним происходит. Он смутно чувствовал, как его поднимают и несут куда-то, но ему было безразлично.
Уже вечерело, когда спасители принесли его в дом, стоявший на окраине деревни. Его появление наделало переполоху.
На пороге дома их встретила хозяйка.
– Принимай постояльца, Лаврентьевна, – насмешливо объявил ей хрипловатый мужской голос, который Абаль смутно слышал, пока его несли.
– С ума сошли? – запричитал женский голос. – Куда мужика тащите? В доме одни бабы!
– А это вам подарочек, чтоб не зачахли совсем! – раздался приглушённый мужской хохоток.
– Побойся Бога, Гаврила! Ладка только с месяц как мужа схоронила!
– Чё Гаврила? Мы чё, нового мужа, что ли вам сватаем? Ничё твоей Ладке не сделается, – вмешался мужской спокойный басок. – А мужику поможете. В других избах вон семеро по лавкам, куда его?
– А вдруг он варнак какой? – не унималась женщина.
– Да посмотри на него – он побитый весь, ещё неделю не встанет.
– А тягать его как? Вон здоровый какой!
– Слушай, хватит мне тут! – вспылил названый Гаврилой. – Куды я его дену? Обратно на пустошь отнесу? Что мы, нехристи какие?
Женщина промолчала, но ахать и охать не прекратила.
Абаля занесли внутрь, уложили на лавку. Снова открылись старые раны, прикосновение жёстких досок отозвалось в спине ещё одним приступом боли. Он не удержался и тихо застонал.
– Кто его так? – неожиданно жалостливо спросила хозяйка. – Весь же израненный.
– Лихие люди, не иначе, – ответил мужской голос, – обобрали подчистую, даже одёжи на нём не было. В Ермаков опашень его завернули, чтоб стыд прикрыть.
– А я ж во что его одевать должна? – снова всполошилась женщина.
– Да ну тебя, старая перечница! – не выдержал Гаврила. – Придумай что-нибудь. Пусть Ладка в мужниных вещах пороется.
– Да ведь Прохор-то только месяц как… – начала было женщина, но мужчина оборвал её.
– Прохору вашему всё равно уже, а этому на тот свет ещё рановато, как погляжу. Выкарабкается он.
Когда спасители ушли, женщина пригасила лучину и в доме стало тихо. Лёжа с закрытыми глазами, Абаль слышал, как она тихонько вздыхает, как скребутся под полом мыши, как сопит во сне младенец, как на печи еле слышно поворачивается женщина, которую зовут Лада, как она иногда негромко покашливает. Теперь он знал всё, что знали находящиеся с ним рядом люди.
Так Абаль впервые поселился в человеческом жилище. Потянулись дни выздоровления. Ослабевшее тело – бескрылое, непривычное, будто чужое – мало волновало его, но ему не хотелось быть обузой для других. Он сам привык помогать.
Хозяйка – старая вдова, жила вместе с дочерью и двумя внучками. Дочь – красивая, но уже увядающая молодая женщина с усталым и бледным лицом, почти не подходила к Абалю, а если он вдруг открывал глаза, склоняла голову, словно прятала взгляд.
Он молча наблюдал за ней – когда она месила тесто или чинила одежду. Каждый день она варила бульон и старая хозяйка понемногу поила его с ложки. Абаль никогда раньше не ощущал голода, но потерявшее крылья тело постепенно становилось отчасти человеческим и приходилось подчиняться его законам. С бульоном выздоровление пошло быстрее.
Постепенно у Лаврентьевны вошло в привычку садиться рядом с Абалем и, занимаясь починкой или шитьём, тихонько говорить о своём, о наболевшем.
– Вот мы не знаем кто ты таков, ждёт ли тебя кто, – обычно начинала она, – а мы вот простые люди, две простые бабы. Мой Тихон давно уже помер, а возле Ладки мужья не задерживаются…
Из этих разговоров он узнал о них больше, чем о каком-либо человеке до этого. За этими бесхитростными вечерними посиделками Лаврентьевна выложила ему всё. Он же не сказал им о себе ничего и едва его раны затянулись, решил тайком покинуть приютивший его дом.
Однажды утром он проснулся и понял, что вполне сможет идти. До этого у него хватало сил разве что на то, чтобы с горем пополам выйти во двор. Абаль тихонько встал и слегка потянулся, чтобы почувствовать, хорошо ли зажили ли его раны. Он ощутил боль, но теперь она была гораздо слабее, чем в самом начале. Он ещё не знал, что эта остаточная боль никуда не денется.
Никого не разбудив, он вышел из дома. Его походка была столь же бесшумной, как и его полёт в былые времена.
Пройдя через двор, он неожиданно для себя оказался в яблоневом саду. Была весна и яблони стояли в цвету. Демон остановился под одной из них и почувствовал, как почти невесомый бледно-розовый лепесток опустился ему на лицо.
Его звали Абаль, что означало «яблоня». Ему всегда нравилось спускаться вниз в это время года, когда в садах бушевали бело-розовые бури. И источаемый ими сладкий аромат всегда казался ему необыкновенно прекрасным. За свою долгую жизнь он много чего повидал, но не встречал ничего прекраснее этого. Но он никогда не наслаждался им в полной мере. Выполнив долг, он тут же возвращался на своё место среди звёзд.
Он прикоснулся к лепестку, ощутил его гладкость и впервые с момента потери крыльев невольная улыбка мелькнула на его губах. Может быть, он не зря очутился в этом месте? Зря усомнился в воле Творца? Может, и у него есть какая-то цель? Только что ему здесь делать? Неужели ему – некогда крылатому – придётся жить среди людей таким же простым человеком?
Медленно, неуверенный в том, что поступает правильно, он вернулся во двор. Огляделся. Рассвет едва занимался, но зрение демона позволяло ему видеть всё совершенно ясно. Он разглядел груду толстых чурбаков в углу двора, воткнутый в бревно колун, пустые вёдра у стены сарая.
Никогда прежде и близко не стоявший к крестьянскому быту, Абаль теперь знал, что и как нужно делать. Он взял в руки топор, примерился. Топорище удобно лежало в руке. Подошёл к вёдрам, внимательно оглядел запущенный двор.
Подумав, сходил до колодца, принёс воды, пусть и неумело, нарубил дров. Закончив, немного постоял, ощущая в мышцах непривычную, но приятную тяжесть. И только сейчас подумал о том, что зрение демона осталось с ним. Это его немного подбодрило.
Скрипнула дверь. Он оглянулся – на крыльце стояла Лада в простом сером платье и с покрытыми платком волосами. Вдова, тут же вспомнил он рассказы Лаврентьевны. От него не ускользнуло, как она опасливо покосилась на топор в его руках.
– Что ты делаешь? – тихо спросила она. – Тебе лежать надо. Вон вся рубаха от крови промокла.
Абаль повёл плечами и с удивлением ощутил, что ткань на спине действительно промокла и уже начала схватываться коркой. Значит, едва успевшие зажить рубцы снова разошлись. Он отложил топор. Подошёл к наполненным им же вёдрам с ледяной водой, скинул рубашку и, не раздумывая, опрокинул одно на себя.
Женщина тихонько ойкнула – то ли от вида его спины, то ли от долетевших до неё брызг. Абаль почувствовал, как тело начало покалывать невидимыми иголочками. И это тоже было приятно.
Он поднялся на крыльцо. Проходя мимо Лады, на мгновение остановился рядом. И понял – ему нет нужды прикасаться к ней. Он просто прикрыл глаза и увидел всё, о чём говорила Лаврентьевна и даже больше. Картины жизни Лады пронеслись в его голове одна за другой.
Вот её выдают замуж. Она – счастливая невеста, жених – молод и красив, к тому же они с детства знают друг друга. Рождение дочери. Счастливые молодые родители. А вот Лада в чёрном. Сухие выплаканные глаза, прямая будто окостеневшая спина. Она стоит на кладбище, её холодная как лёд рука сжимает ручонку дочери, которая ещё слишком мала, чтобы что-то понимать. В могиле муж, с которым не прожито и двух лет. Лада в отчаянии и в растерянности. Она не понимает, за что с ними так обошлась судьба. Ну ограбили на тракте, бывает, но убивать-то зачем?
А вот второй брак Лады. Мужчина гораздо старше, но видный и добрый. Дочку как свою принял. За полгода брака Лада оттаяла. Через год уже вторую дочку в колыбельке качала. И снова кладбище. На этот раз болезнь лютая забрала мужа.
Осталась Лада с двумя малолетними дочками и матерью-старухой.
– Что с тобой случилось?
Он открыл глаза. Лада смотрела на него. Его минутное оцепенение она истолковала по-своему – подумала, что ему с непривычки стало нехорошо. Что он мог ей сказать? Если бы он ответил правду, она бы ему не поверила. А врать он не умел. По крайней мере, никогда не пробовал.
– Я не помню, – уклонился он от ответа.
– Ожог больно страшный у тебя, – опустив глаза, сказала Лада. – Почитай, вся спина.
– Ты не переживай, – сказал он ей, – на мне как на собаке заживает.
Сказал и удивился – откуда взялось это выражение? Наверное, так мог сказать Ладин муж или тот же Гаврила.
Они вошли в дом. Лаврентьевна уже суетилась у печи. Приятно пахло чем-то печёным и сладким.
– Пироги затеяла с прошлогодней калиной, – пояснила хозяйка, мельком взглянув на вошедших. – Там на лавке я тебе одёжу положила, накинь чего, не пугай людей.
Абаль послушно прошёл к своему месту и увидел просторную рубаху и штаны. Одевшись, он сел, не зная, что ему делать дальше.
– Слышь, помирающий, – окликнула его Лаврентьевна, ставя на стол чугунок, – иди ешь.
Абаль услышал, как Лада что-то взволнованно зашептала матери, видимо, выговаривал ей за грубость, объясняла, что ему ещё рано сидеть, надо больше лежать.
– Ничё, – не скрывая сарказма, протянула старуха, – раз топором махать взялся, то и за стол смогёт сесть. Хватит его бульончиком поить, всех кур извели уже.
Дочка опять что-то горячо зашептала.
– Сейчас встану, – прерывая их спор, отозвался Абаль и Лада смущённо замолчала.
Он подошёл к столу, сел на самый край лавки. Пододвинул к себе миску, взял кусок хлеба.
Они только начали завтракать, когда на крыльце послышались голоса и в дом вошли люди. Абаль поднял голову – трое мужчин стояли у порога и смотрели на него. По их удивлённым лицам он понял, что они не ожидали от него подобной прыти. Он прекрасно видел их мысли. У двоих даже возникли подозрения – а не преувеличивал ли он свои повреждения ради какой корысти?
Самый старший из них – светло-русый, с рыжеватыми усами – прошёл к столу, навис над Абалем.
– Ну, как ты тут? Никого не зарезал?
Абаль поднял на него глаза. Гаврила, понял он. Главный. Деревенский староста. От мужика веяло неприязнью. Абалю было в новинку вообще ощущать на себе человеческие эмоции и уж, тем более, негативные. Раньше его только просили о помощи, благодарили за неё. Его ждали и звали, а теперь он стал нежеланным гостем. Тот же Гаврила вроде как сочувствовал ему, когда подбирал его умирающим на пустоши. А теперь… Он прислушался к мыслям старосты и понял, что тому не понравилось слишком быстрое его выздоровление. А ещё он почувствовал, что этот человек не раз просил о помощи. И ему помогали. Гаврила часто совершал проступки, потом просил об искуплении, мысленно говорил о раскаянии, получал помощь, а через некоторое время снова шёл на поводу у своих инстинктов. Странный человек, подумал Абаль.
– Нет, – просто сказал он.
– Это хорошо, – раздвинув в усмешке губы, бросил в ответ староста и зачем-то добавил, словно Абаль был малолетним сорванцом, – смотри у меня.
– Садитесь с нами кушать, – как обычно опустив глаза, тихо пригласила к столу Лада.
– Сбитня нам налей, – велел Гаврила, по-хозяйски устраиваясь за столом и тут же вновь обратился к Абалю, – как звать-то тебя, болезный?
Имя демона рождается вместе с ним и Абаль назвал своё.
– Чудное имечко, – крякнул староста. – Некрещёный, поди?
Абаль неопределённо пожал плечами.
– Угощайтесь, гости дорогие, – вмешалась Лаврентьевна, подавая на стол крынку с холодным сбитнем. Гаврила щедро плеснул себе в кружку, шумно глотнул.
– Ох и ядрёный у тебя сбитень, Лаврентьевна, – похвалил он, с удовольствием разваливаясь на лавке.
За трапезой Абаль с интересом посматривал на мужчин. Он ведь теперь тоже был мужчиной. В конце концов, староста заметил его взгляды и в свою очередь вопросительно взглянул на Абаля.
– Что-то хочешь мне сказать, а? – спросил он.
Абаль покачал головой.
– А ну, давай выйдем, – вдруг велел ему староста.
– Да куда ж ты его! – привычно всполошилась Лаврентьевна. – Он только-только поднялся…
Староста насмешливо прищурился.
– Видел я, сколько дров он вам наворотил, весь двор в щепках.
Чтобы не затягивать спор, Абаль поднялся из-за стола. Когда они вышли за порог, Гаврила не остановился, а прошёл в конец двора, к дальнему сараю.
