В тот же вечер я написала Алине. Дословно вспоминать диалог с Андреем было как проводить лезвием по едва запёкшейся царапине, но была в этом какая-то странная, болезненная необходимость.
“Ты молодец, что призналась. Я очень тобой горжусь, – ответила подруга. – Теперь ты сможешь перелистнуть страницу и начать новую жизнь”.
Строки расплывались перед моими глазами, а жёлтый свитер на аватаре Алины превращался в миниатюрное солнце. Хотелось, чтобы такое же яркое солнце озарило мою новую жизнь, однако я вступала в неё, как внезапно прозревший слепой, – растерянная и не имеющая ни малейшего понятия, что будет дальше.
19.03.16. Если бы не Лаурин, я бы его не заметила: мало ли пассажиров в вечернем автобусе?
– Глянь, он на тебя косится, – шепнула подруга.
Только тут я обратила внимание на мужчину в рыжей кожаной куртке. Он цеплялся за верхний поручень и старательно смотрел в окно. Но это же Андрей, и я скорее поверю замечанию подруги, чем этому показному разглядыванию улицы.
Я подошла к Андрею и потянула его за рукав. Он обернулся, лицо озарило приятное удивление. Конечно, тоже показное, а всё равно у меня внутри потеплело.
– Прогуляемся до ближайшего кафе? – вдруг предложил этот совершенно невозможный человек. Будто не было никакого игнорирования и сидящего в печёнках избегания.
Я повернулась к Лаурин, и она подмигнула: мол, всё хорошо, иди. А мне внезапно расхотелось выяснять с Андреем отношения и предъявлять претензии. Может, нам удастся это пропустить?
Рядом с остановкой и правда оказалось приличное кафе, хотя названия я не запомнила. С Андреем было просто общаться о том о сём – о делах, о работе, о жизни. И целовать друг друга то в руку, то в щёку оказалось легче лёгкого. Правда, более серьёзных поцелуев мы избегали. И, когда Андрей потянулся к моей шее, я отстранилась.
– Если пойдём дальше, то пожалеем. У вас ведь есть невеста.
Он нехотя признался, что есть, и я не стала развивать неудобную тему. А потом разговор сам по себе свернул в безопасное и широкое русло разницы восприятия.
– Мужчина за пять секунд оценит женщину, а она его только спустя полтора года, – усмехнулся Андрей.
– Точно! – расхохоталась я. Не было ни обиды, ни страдания – только лёгкость, светлая грусть… и жалость.
Недаром ещё Дамблдор говорил: “Не жалей мёртвых – жалей живых, особенно тех, кто живёт без любви”.
Я не проснулась, а словно вытолкнула себя из ватного облака. За окном как назло всё было затянуто тучами, поэтому серебристо-голубые обои казались грязно-серыми.
Если бы год назад кто-то сказал, что сдержать слёзы – великий подвиг, я бы скривила губы и промолчала. Теперь я назвала бы его величайшим после признания в любви.
Потекли почти спокойные дни. Мне всё чаще удавалось вовремя справляться со слезами и улыбаться родителям.
– Удачного дежурства, – привычно говорила я вечерами, провожая папу на работу.
– Ну, как спалось? – спрашивала у мамы по утрам.
– Пройдусь, пожалуй, – сообщала днём после очередного занятия.
И отправлялась на прогулку – одинокую, по возможности долгую и куда угодно, лишь бы не рядом с лицеем.
“Как и тогда”, – однажды поймала я себя на мысли, вспомнив зиму и очередную попытку начать всё с чистого листа. Правда, теперь было признание – подвиг, разделивший мою жизнь на “до” и “после”. Соверши я его летом – и энтузиазма от осознания собственной смелости мне бы хватило надолго. Однако дачный сезон ещё не начался, ничего не подозревающие родители оставались дома, и львиную долю энергии я тратила на поддержание видимости благополучия.
“Наплакаться вволю для меня сейчас непозволительная роскошь”, – делилась я в начале апреля в переписке с Леной.
“Да уж, проревелась бы – легче бы стало, – прочитала я минуту спустя. – Когда умерла мама, я спасалась в ванной. Были шампунь, гель для душа – и бесконечные мысли, сопровождаемые слезами”.
Я невесело улыбнулась Лениной правоте. Пара недель – и родители поедут на дачу. А пока нужно просто повторять, что всё хорошо. Легче вряд ли станет, но это лучше, чем ничего.
Однако ни пары недель, ни даже пары дней у меня не оказалось. Следующим утром мне написала Алина.
“Прогуляемся сегодня?” – и никаких смайлов или хотя бы скобок. Мне сразу представилось, что подруга, отчего-то растерянная и в непонятном настроении, мается в комнате, не знает, чем себя занять, – и спонтанно пишет мне.
“Давай. Где встретимся?”
Мы пересеклись на пл. Ленина. Всегда аккуратная в вопросах макияжа, на этот раз Алина явно делала его в спешке. Иначе откуда такие неровные стрелки на веках и комочки туши на ресницах… Да ещё эта перманентная хмурость, которая просачивается сквозь улыбку, сколько ни прячь.
– Алин, что-то случилось?
Подруга криво усмехнулась и закивала.
– Да вот хотела тебе рассказать. Знаешь, похоже, Леонов-то оборотень.
– О!
Подозревать, что плохое настроение Алины связано с Андреем, – это одно, но убедиться в этом – совсем другое. Я выжидательно посмотрела на подругу.
– Это ещё в марте было, – из её груди вырвался тяжёлый вздох. – Я сначала не хотела тебе писать, а потом всё навалилось.
– Говори-говори.
– Леонов подошёл ко мне девятнадцатого, сказал, что у него пропадает билет на моноспектакль “Чёрный аист” с немецкой актрисой. Предложил съездить. Ну а что, такие постановки мне интересны. Когда приехали к “Трубе” и спускались по лестнице, Леонов, как всегда, шуточки отпускал. Хи-хи, ха-ха, всё такое. Но, как только зашли внутрь, он распрямил плечи, вытянулся, голос стал глубоким и представительным. Человек будто по щелчку изменился, мне аж жутко стало. К нему подошли какие-то знакомые, узнали в нём победителя конкурса. Одна спросила, не сестра ли я ему. Леонов такой, с хитрецой: “Ну, можно и так сказать”. И попытался обнять меня. Я, естественно, ускользнула подальше от его лап. Когда прошли в зал, Леонов стал показывать на своих знакомых: глава такого-то учреждения, помощник такого-то депутата. Мол, знакомства лишними не бывают.
– Конечно, кому, как не племяннику всесильной тёти, это знать? – изогнула я бровь.
Ноги сами несли меня по привычной улице, а внутренний взор был устремлён в март, в полумрак бара-кабаре с низкими потолками и мрачной атмосферой.
– А потом случился вообще трэш…
Прервавший Алину на полуслове телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Подруга бегло улыбнулась, глядя на экран.
– Здравствуйте, Светлана Игоревна… Ой, у Жени всё хорошо, без троек… Да, она вообще умничка… Конечно-конечно, поезжайте. Только напишите, что берёте на себя ответственность за прохождение материала… Не беспокойтесь. Удачно вам отдохнуть!
“Именно таким тоном она говорила с Андреем! – сообразила я. – Это не заигрывание, это стиль! А я уж напридумывала всякое…”
Алина убрала телефон в сумку и, видимо, заметив мою улыбку, сказала:
– Вот на тебя посмотришь – и сердце радуется.
Я ответила коротким смешком.
– Ну так вот, про трэш, – Алина снова вздохнула, но легче. – Нас предупредили, что бар во время спектакля работать не будет. Мало ли, вдруг что упадёт, разобьётся, это отвлечёт актрису, она же одна. А Леонову приспичило заказать для меня вино. Я ему говорю: “Да не нужно!” Так нет же, он позвал официантку, заявил: “Вот, девушка хочет вина. А не принесёте – я позвоню вашему директору, и он вам устроит!” Я сижу, красная как рак, этот человек заставил меня почувствовать себя… Ну, знаешь, такой скандалисткой с налётом снобизма. Принесли мне это несчастное вино, и с тех пор у меня с красным цветом плохие ассоциации.
– А спектакль?
– Интересный, я не пожалела, что сходила. Но этот всё умудрился испортить. Хотел потащить меня в гримёрку, пообщаться с актрисой. Я еле отбилась, сказав, что не знаю немецкий. Леонов ушёл, через несколько минут принёс автограф. Когда довёз меня до дома, я настояла на том, чтобы заплатить за билет. Сказала, что иначе это будет похоже на свидание. Леонов набычился, но я просто оставила деньги на бардачке и вышла.
– Правильно. Но вино это! – я с укоризной покачала головой. – Ведь он его тебе фактически навязал, зато теперь все знают, какой он настойчивый и влиятельный!
– Кстати, про всех и влияние. Пока ждали спектакля, Леонов провоцировал меня, задавал вопросы вида “Как вы думаете, для чего мужчина и женщина общаются?” Это когда я в лоб спросила, зачем ему я. Стала называть: работа, дружба, секс, общее дело. Специально избегала темы брака, а Леонов так и пытался на неё выйти, говорил: “Ещё, ещё перечисляйте”. Потом сам сказал: “Мне нужна жена презентабельной внешности, чтобы не стыдно было в свет выйти”.
Я фыркнула. Так, значит, я всего-то оказалась недостаточно презентабельной для Андрея! Как просто и примитивно…
– А девятого что было, Лесь! Плетёмся мы с девчонками по Учительской после бурного отмечания выходных, там одна из наших живёт. Горланим песни, и, представляешь, идёт навстречу Леонов. В джинсах, толстовке, я его едва узнала. Зато Динка как заорёт на всю улицу: “Эй, Андрейка, привееет!” Стала звать его с нами. Он сначала тоже опешил, потом спохватился и аж расцвёл. Ответил, что в аптеку зайдёт, домой вернётся и сразу к нам. Сашка сказала адрес, и Леонов действительно припёрся! И прикинь, Сашкин парень, Колька, оказался его другом.
Я закусила губу. Совпадение на совпадении! Не пересчитать, как часто я представляла себе такие случайные встречи. Сказать бы “Не судьба”, да в свете последних новостей на ум приходило другое: “Бог миловал”.
– И что было потом?
– Потом этот человек во всей красе продемонстрировал свою пошлость. Саша играет в детском театре, у неё есть напальчиковые игрушки. Так Колька и этот схватили их – и давай неприличную сказочку сочинять. Саша их выгнала в другую комнату и на Кольку обиделась. А затем Леонову попался на глаза декоративный конь, и… сейчас!
Я машинально наблюдала, как Алина что-то ищет в телефоне. Переписка, прикреплённые файлы, множество почти одинаковых селфи – видимо, ещё не разобранных. Какие-то фотоприколы, среди которых затесались виды природы.
– Вот, – Алина поднесла телефон к моему лицу.
На первом фото Андрей седлал красную парнокопытную фигуру и закрывался от объектива пустой фоторамкой. На втором улыбался краем губ с “конём” в руке. Но мой взгляд приковало другое.
– У него на футболке надпись на немецком.
– Да, кто-то из наших тоже увидел, спросил, что там написано. Я плохо помню, потому что была никакая.
Я усмехнулась.
– Это переводится как “Прости за вчерашнюю ночь. И за завтрашнюю”. Вообще-то буквально “вчерашний вечер”, но немцы так деликатно намекают на вечер с продолжением.
Алина со значением посмотрела на меня.
– Вот по-любому ты лучше ему подходишь. И по возрасту, и вообще. Если бы он не был оборотнем…
Я махнула рукой.
– Ладно, рассказывай дальше.
– Ну что, мы играли в “Крокодила”, этот мне в пару набивался, но я сразу схватилась за Дину. Будет ещё он ко мне лезть с пошлыми шуточками… Потом меня сморило, я ушла спать, а девчонки утром рассказывали, что Леонов в компании ведёт себя так… – подруга помолчала, подбирая слова. – Словно хочет понравиться абсолютно всем. Это не вежливость, а какая-то… не знаю… искусственная слащавость. Конкретных примеров не назвали, но впечатление у них осталось именно таким.
Воспоминание, пронзившее мысли, заставило меня сбиться с шага. Сон! Давным-давно мне снилось, что Андрей читает стеклянную книгу, и единственным словом, которое я смогла рассмотреть, было “победитель”. Тогда я связала это с конкурсом, но теперь сон обретал совсем другой смысл. Как открытую книгу, Андрей читал людей, подстраивался под них, выбирал стиль общения. Со мной – интеллигентный и нерешительный, человек-загадка, лишь мельком и в общих чертах говорящий о прошлом. С Алиной – напористый и самоуверенный, не гнушающийся пошлыми намёками. Действительно оборотень.
– Но знаешь, что меня ещё выбесило? Леонов об этих посиделках рассказал Игнатьеву, так тот написал мне. Вот, глянь.
Я вперилась в окно мессенджера. Михаил Иванович, оформляя сообщение смайлами и цветами, писал: “Андрей Сергеевич без вас совсем себя запустил. Неужели ничто не может растопить ваше филологическое сердце?”
“Вы что-то попутали, Михаил Иванович”, – сухо, одним текстом отвечала моя подруга.
Я вернула телефон Алине.
– В смысле “без вас”?
– Да я отгулы брала из-за магистратуры, меня не было в лицее пять дней. А эти двое, видимо, спелись, ещё и Бобрик в их компашку втянулась. Леонов её подвозит, она мне в уши заливает, что он нормальный и адекватный мужик. Я пресекаю, конечно, но…
– Не один, так другая что-нибудь скажет, понимаю. Да уж, не ожидала от них. Вот сводники!
– Ну! Но Леонов действительно начал себя запускать, с бородкой ходит.
– Ему не идёт, – сказали мы в один голос.
Даже не пересекаясь с Андреем, я могла побиться об заклад, что любая бородка будет его старить.
Мы дошли до Театрального сквера возле Оперного и сели на скамейку под разлапистой елью. Спускались сумерки, фонари горели тусклым желтоватым светом, а в воздухе разливалась весна.
– Лесь, я потому тебе и написала, что слишком много всего накопилось. У Дины сейчас свои проблемы, а больше Леонова из моих никто особо не знает. Но если тебе неприятно про него слышать…
– Нет! – отрезала я и тут же пояснила: – Понимаешь, пословица “С глаз долой – из сердца вон” с этим человеком не работает, я уже пыталась. Наоборот, делись со мной всем. Я должна знать, какой он на самом деле. Жаль только, что чувства к нему украли у меня столько времени, – голос неожиданно для меня самой сорвался, и я сжала губы.
Алина похлопала меня по руке.
– Ты молодец, что поговорила с ним. Он, конечно, тот ещё тип, но в одном прав: ты обязательно встретишь своего человека.
В глазах защипало, я хлюпнула носом. Слов не было, как и необходимости в них. С помощью Алины иллюзии осыпались с моей души, будто застарелая штукатурка со стен, но процесс затягивался, и от осознания этого было ещё мучительнее.
Вернувшись домой, я записала в дневнике:
“Второй день не проронила ни слезинки. Конечно, голос пока дрожит, сердце сжимает тоска, а сегодня, когда гуляла с Алиной, слёзы то и дело рвались наружу. Но по сравнению с тем, что было в марте, мне намного легче. Как вольтеровский герой, я твержу себе, что всё к лучшему в этом лучшем из миров. Надо жить. Просто – жить!”
И я жила. Держалась несколько бесслёзных дней, потом срывалась и рыдала, но наутро начинала всё заново – под “Шторм” Ванессы Мэй в качестве будильника. Во время прогулок по нескольку раз прогоняла в плеере знаменитую “I Will Survive”, перепетую Юлей Михальчик, вдохновляющую “Victoire” в исполнении Shy’m и заглавную песню “Золушки” – о свете изнутри, который будет сиять вечно. Больше двухсот композиций, занесённых в плейлист под названием “Sie starker”*, помогали мне собирать волю в кулак и двигаться дальше.
“Оружие против боггарта – это смех”, – вспоминалась мне цитата из любимого фильма о магии, дружбе и преодолении себя. Одной пока получалось только улыбаться, однако даже в той самой сцене с боггартом герой смеялся не в одиночку.
Первого мая родители поехали на юбилей маминой подруги, а я пригласила в гости Лену и Гретт. Присутствие Энн сделало бы комфорт стопроцентным, но сестра приболела, и я не стала её тревожить.
“Ты молодец, что призналась. Я очень тобой горжусь, – ответила подруга. – Теперь ты сможешь перелистнуть страницу и начать новую жизнь”.
Строки расплывались перед моими глазами, а жёлтый свитер на аватаре Алины превращался в миниатюрное солнце. Хотелось, чтобы такое же яркое солнце озарило мою новую жизнь, однако я вступала в неё, как внезапно прозревший слепой, – растерянная и не имеющая ни малейшего понятия, что будет дальше.
Глава тринадцатая. Шторм
19.03.16. Если бы не Лаурин, я бы его не заметила: мало ли пассажиров в вечернем автобусе?
– Глянь, он на тебя косится, – шепнула подруга.
Только тут я обратила внимание на мужчину в рыжей кожаной куртке. Он цеплялся за верхний поручень и старательно смотрел в окно. Но это же Андрей, и я скорее поверю замечанию подруги, чем этому показному разглядыванию улицы.
Я подошла к Андрею и потянула его за рукав. Он обернулся, лицо озарило приятное удивление. Конечно, тоже показное, а всё равно у меня внутри потеплело.
– Прогуляемся до ближайшего кафе? – вдруг предложил этот совершенно невозможный человек. Будто не было никакого игнорирования и сидящего в печёнках избегания.
Я повернулась к Лаурин, и она подмигнула: мол, всё хорошо, иди. А мне внезапно расхотелось выяснять с Андреем отношения и предъявлять претензии. Может, нам удастся это пропустить?
Рядом с остановкой и правда оказалось приличное кафе, хотя названия я не запомнила. С Андреем было просто общаться о том о сём – о делах, о работе, о жизни. И целовать друг друга то в руку, то в щёку оказалось легче лёгкого. Правда, более серьёзных поцелуев мы избегали. И, когда Андрей потянулся к моей шее, я отстранилась.
– Если пойдём дальше, то пожалеем. У вас ведь есть невеста.
Он нехотя признался, что есть, и я не стала развивать неудобную тему. А потом разговор сам по себе свернул в безопасное и широкое русло разницы восприятия.
– Мужчина за пять секунд оценит женщину, а она его только спустя полтора года, – усмехнулся Андрей.
– Точно! – расхохоталась я. Не было ни обиды, ни страдания – только лёгкость, светлая грусть… и жалость.
Недаром ещё Дамблдор говорил: “Не жалей мёртвых – жалей живых, особенно тех, кто живёт без любви”.
Я не проснулась, а словно вытолкнула себя из ватного облака. За окном как назло всё было затянуто тучами, поэтому серебристо-голубые обои казались грязно-серыми.
Если бы год назад кто-то сказал, что сдержать слёзы – великий подвиг, я бы скривила губы и промолчала. Теперь я назвала бы его величайшим после признания в любви.
Потекли почти спокойные дни. Мне всё чаще удавалось вовремя справляться со слезами и улыбаться родителям.
– Удачного дежурства, – привычно говорила я вечерами, провожая папу на работу.
– Ну, как спалось? – спрашивала у мамы по утрам.
– Пройдусь, пожалуй, – сообщала днём после очередного занятия.
И отправлялась на прогулку – одинокую, по возможности долгую и куда угодно, лишь бы не рядом с лицеем.
“Как и тогда”, – однажды поймала я себя на мысли, вспомнив зиму и очередную попытку начать всё с чистого листа. Правда, теперь было признание – подвиг, разделивший мою жизнь на “до” и “после”. Соверши я его летом – и энтузиазма от осознания собственной смелости мне бы хватило надолго. Однако дачный сезон ещё не начался, ничего не подозревающие родители оставались дома, и львиную долю энергии я тратила на поддержание видимости благополучия.
“Наплакаться вволю для меня сейчас непозволительная роскошь”, – делилась я в начале апреля в переписке с Леной.
“Да уж, проревелась бы – легче бы стало, – прочитала я минуту спустя. – Когда умерла мама, я спасалась в ванной. Были шампунь, гель для душа – и бесконечные мысли, сопровождаемые слезами”.
Я невесело улыбнулась Лениной правоте. Пара недель – и родители поедут на дачу. А пока нужно просто повторять, что всё хорошо. Легче вряд ли станет, но это лучше, чем ничего.
Однако ни пары недель, ни даже пары дней у меня не оказалось. Следующим утром мне написала Алина.
“Прогуляемся сегодня?” – и никаких смайлов или хотя бы скобок. Мне сразу представилось, что подруга, отчего-то растерянная и в непонятном настроении, мается в комнате, не знает, чем себя занять, – и спонтанно пишет мне.
“Давай. Где встретимся?”
Мы пересеклись на пл. Ленина. Всегда аккуратная в вопросах макияжа, на этот раз Алина явно делала его в спешке. Иначе откуда такие неровные стрелки на веках и комочки туши на ресницах… Да ещё эта перманентная хмурость, которая просачивается сквозь улыбку, сколько ни прячь.
– Алин, что-то случилось?
Подруга криво усмехнулась и закивала.
– Да вот хотела тебе рассказать. Знаешь, похоже, Леонов-то оборотень.
– О!
Подозревать, что плохое настроение Алины связано с Андреем, – это одно, но убедиться в этом – совсем другое. Я выжидательно посмотрела на подругу.
– Это ещё в марте было, – из её груди вырвался тяжёлый вздох. – Я сначала не хотела тебе писать, а потом всё навалилось.
– Говори-говори.
– Леонов подошёл ко мне девятнадцатого, сказал, что у него пропадает билет на моноспектакль “Чёрный аист” с немецкой актрисой. Предложил съездить. Ну а что, такие постановки мне интересны. Когда приехали к “Трубе” и спускались по лестнице, Леонов, как всегда, шуточки отпускал. Хи-хи, ха-ха, всё такое. Но, как только зашли внутрь, он распрямил плечи, вытянулся, голос стал глубоким и представительным. Человек будто по щелчку изменился, мне аж жутко стало. К нему подошли какие-то знакомые, узнали в нём победителя конкурса. Одна спросила, не сестра ли я ему. Леонов такой, с хитрецой: “Ну, можно и так сказать”. И попытался обнять меня. Я, естественно, ускользнула подальше от его лап. Когда прошли в зал, Леонов стал показывать на своих знакомых: глава такого-то учреждения, помощник такого-то депутата. Мол, знакомства лишними не бывают.
– Конечно, кому, как не племяннику всесильной тёти, это знать? – изогнула я бровь.
Ноги сами несли меня по привычной улице, а внутренний взор был устремлён в март, в полумрак бара-кабаре с низкими потолками и мрачной атмосферой.
– А потом случился вообще трэш…
Прервавший Алину на полуслове телефонный звонок заставил меня вздрогнуть. Подруга бегло улыбнулась, глядя на экран.
– Здравствуйте, Светлана Игоревна… Ой, у Жени всё хорошо, без троек… Да, она вообще умничка… Конечно-конечно, поезжайте. Только напишите, что берёте на себя ответственность за прохождение материала… Не беспокойтесь. Удачно вам отдохнуть!
“Именно таким тоном она говорила с Андреем! – сообразила я. – Это не заигрывание, это стиль! А я уж напридумывала всякое…”
Алина убрала телефон в сумку и, видимо, заметив мою улыбку, сказала:
– Вот на тебя посмотришь – и сердце радуется.
Я ответила коротким смешком.
– Ну так вот, про трэш, – Алина снова вздохнула, но легче. – Нас предупредили, что бар во время спектакля работать не будет. Мало ли, вдруг что упадёт, разобьётся, это отвлечёт актрису, она же одна. А Леонову приспичило заказать для меня вино. Я ему говорю: “Да не нужно!” Так нет же, он позвал официантку, заявил: “Вот, девушка хочет вина. А не принесёте – я позвоню вашему директору, и он вам устроит!” Я сижу, красная как рак, этот человек заставил меня почувствовать себя… Ну, знаешь, такой скандалисткой с налётом снобизма. Принесли мне это несчастное вино, и с тех пор у меня с красным цветом плохие ассоциации.
– А спектакль?
– Интересный, я не пожалела, что сходила. Но этот всё умудрился испортить. Хотел потащить меня в гримёрку, пообщаться с актрисой. Я еле отбилась, сказав, что не знаю немецкий. Леонов ушёл, через несколько минут принёс автограф. Когда довёз меня до дома, я настояла на том, чтобы заплатить за билет. Сказала, что иначе это будет похоже на свидание. Леонов набычился, но я просто оставила деньги на бардачке и вышла.
– Правильно. Но вино это! – я с укоризной покачала головой. – Ведь он его тебе фактически навязал, зато теперь все знают, какой он настойчивый и влиятельный!
– Кстати, про всех и влияние. Пока ждали спектакля, Леонов провоцировал меня, задавал вопросы вида “Как вы думаете, для чего мужчина и женщина общаются?” Это когда я в лоб спросила, зачем ему я. Стала называть: работа, дружба, секс, общее дело. Специально избегала темы брака, а Леонов так и пытался на неё выйти, говорил: “Ещё, ещё перечисляйте”. Потом сам сказал: “Мне нужна жена презентабельной внешности, чтобы не стыдно было в свет выйти”.
Я фыркнула. Так, значит, я всего-то оказалась недостаточно презентабельной для Андрея! Как просто и примитивно…
– А девятого что было, Лесь! Плетёмся мы с девчонками по Учительской после бурного отмечания выходных, там одна из наших живёт. Горланим песни, и, представляешь, идёт навстречу Леонов. В джинсах, толстовке, я его едва узнала. Зато Динка как заорёт на всю улицу: “Эй, Андрейка, привееет!” Стала звать его с нами. Он сначала тоже опешил, потом спохватился и аж расцвёл. Ответил, что в аптеку зайдёт, домой вернётся и сразу к нам. Сашка сказала адрес, и Леонов действительно припёрся! И прикинь, Сашкин парень, Колька, оказался его другом.
Я закусила губу. Совпадение на совпадении! Не пересчитать, как часто я представляла себе такие случайные встречи. Сказать бы “Не судьба”, да в свете последних новостей на ум приходило другое: “Бог миловал”.
– И что было потом?
– Потом этот человек во всей красе продемонстрировал свою пошлость. Саша играет в детском театре, у неё есть напальчиковые игрушки. Так Колька и этот схватили их – и давай неприличную сказочку сочинять. Саша их выгнала в другую комнату и на Кольку обиделась. А затем Леонову попался на глаза декоративный конь, и… сейчас!
Я машинально наблюдала, как Алина что-то ищет в телефоне. Переписка, прикреплённые файлы, множество почти одинаковых селфи – видимо, ещё не разобранных. Какие-то фотоприколы, среди которых затесались виды природы.
– Вот, – Алина поднесла телефон к моему лицу.
На первом фото Андрей седлал красную парнокопытную фигуру и закрывался от объектива пустой фоторамкой. На втором улыбался краем губ с “конём” в руке. Но мой взгляд приковало другое.
– У него на футболке надпись на немецком.
– Да, кто-то из наших тоже увидел, спросил, что там написано. Я плохо помню, потому что была никакая.
Я усмехнулась.
– Это переводится как “Прости за вчерашнюю ночь. И за завтрашнюю”. Вообще-то буквально “вчерашний вечер”, но немцы так деликатно намекают на вечер с продолжением.
Алина со значением посмотрела на меня.
– Вот по-любому ты лучше ему подходишь. И по возрасту, и вообще. Если бы он не был оборотнем…
Я махнула рукой.
– Ладно, рассказывай дальше.
– Ну что, мы играли в “Крокодила”, этот мне в пару набивался, но я сразу схватилась за Дину. Будет ещё он ко мне лезть с пошлыми шуточками… Потом меня сморило, я ушла спать, а девчонки утром рассказывали, что Леонов в компании ведёт себя так… – подруга помолчала, подбирая слова. – Словно хочет понравиться абсолютно всем. Это не вежливость, а какая-то… не знаю… искусственная слащавость. Конкретных примеров не назвали, но впечатление у них осталось именно таким.
Воспоминание, пронзившее мысли, заставило меня сбиться с шага. Сон! Давным-давно мне снилось, что Андрей читает стеклянную книгу, и единственным словом, которое я смогла рассмотреть, было “победитель”. Тогда я связала это с конкурсом, но теперь сон обретал совсем другой смысл. Как открытую книгу, Андрей читал людей, подстраивался под них, выбирал стиль общения. Со мной – интеллигентный и нерешительный, человек-загадка, лишь мельком и в общих чертах говорящий о прошлом. С Алиной – напористый и самоуверенный, не гнушающийся пошлыми намёками. Действительно оборотень.
– Но знаешь, что меня ещё выбесило? Леонов об этих посиделках рассказал Игнатьеву, так тот написал мне. Вот, глянь.
Я вперилась в окно мессенджера. Михаил Иванович, оформляя сообщение смайлами и цветами, писал: “Андрей Сергеевич без вас совсем себя запустил. Неужели ничто не может растопить ваше филологическое сердце?”
“Вы что-то попутали, Михаил Иванович”, – сухо, одним текстом отвечала моя подруга.
Я вернула телефон Алине.
– В смысле “без вас”?
– Да я отгулы брала из-за магистратуры, меня не было в лицее пять дней. А эти двое, видимо, спелись, ещё и Бобрик в их компашку втянулась. Леонов её подвозит, она мне в уши заливает, что он нормальный и адекватный мужик. Я пресекаю, конечно, но…
– Не один, так другая что-нибудь скажет, понимаю. Да уж, не ожидала от них. Вот сводники!
– Ну! Но Леонов действительно начал себя запускать, с бородкой ходит.
– Ему не идёт, – сказали мы в один голос.
Даже не пересекаясь с Андреем, я могла побиться об заклад, что любая бородка будет его старить.
Мы дошли до Театрального сквера возле Оперного и сели на скамейку под разлапистой елью. Спускались сумерки, фонари горели тусклым желтоватым светом, а в воздухе разливалась весна.
– Лесь, я потому тебе и написала, что слишком много всего накопилось. У Дины сейчас свои проблемы, а больше Леонова из моих никто особо не знает. Но если тебе неприятно про него слышать…
– Нет! – отрезала я и тут же пояснила: – Понимаешь, пословица “С глаз долой – из сердца вон” с этим человеком не работает, я уже пыталась. Наоборот, делись со мной всем. Я должна знать, какой он на самом деле. Жаль только, что чувства к нему украли у меня столько времени, – голос неожиданно для меня самой сорвался, и я сжала губы.
Алина похлопала меня по руке.
– Ты молодец, что поговорила с ним. Он, конечно, тот ещё тип, но в одном прав: ты обязательно встретишь своего человека.
В глазах защипало, я хлюпнула носом. Слов не было, как и необходимости в них. С помощью Алины иллюзии осыпались с моей души, будто застарелая штукатурка со стен, но процесс затягивался, и от осознания этого было ещё мучительнее.
Вернувшись домой, я записала в дневнике:
“Второй день не проронила ни слезинки. Конечно, голос пока дрожит, сердце сжимает тоска, а сегодня, когда гуляла с Алиной, слёзы то и дело рвались наружу. Но по сравнению с тем, что было в марте, мне намного легче. Как вольтеровский герой, я твержу себе, что всё к лучшему в этом лучшем из миров. Надо жить. Просто – жить!”
И я жила. Держалась несколько бесслёзных дней, потом срывалась и рыдала, но наутро начинала всё заново – под “Шторм” Ванессы Мэй в качестве будильника. Во время прогулок по нескольку раз прогоняла в плеере знаменитую “I Will Survive”, перепетую Юлей Михальчик, вдохновляющую “Victoire” в исполнении Shy’m и заглавную песню “Золушки” – о свете изнутри, который будет сиять вечно. Больше двухсот композиций, занесённых в плейлист под названием “Sie starker”*, помогали мне собирать волю в кулак и двигаться дальше.
“Оружие против боггарта – это смех”, – вспоминалась мне цитата из любимого фильма о магии, дружбе и преодолении себя. Одной пока получалось только улыбаться, однако даже в той самой сцене с боггартом герой смеялся не в одиночку.
Первого мая родители поехали на юбилей маминой подруги, а я пригласила в гости Лену и Гретт. Присутствие Энн сделало бы комфорт стопроцентным, но сестра приболела, и я не стала её тревожить.
