Я передёрнула плечом. Помешала льдинки в бокале с коктейлем.
– Про квартиру – это далеко не единственная его ложь. И не главная.
– Не только ложь, но и мерзость, – подхватила Алина. – Я тебе ещё про Савельеву не рассказала.
– А что она?
– Мы с ней работаем в лагере при лицее, и вот она вчера подошла ко мне и говорит: “Алин, помнишь Олесю Гайворонскую? Она русский преподавала”. Ну я такая: “Да, помню”. И тут она: “А ты знаешь, что она нашего Андрея преследовала?” Я, конечно, сделала круглые глаза, ответила, что ничего об этом не знаю. А Савельева только этого и ждала, сразу соловьём разлилась: “Эта Олеся приезжала к Андрею, говорила о чувствах, а он её отверг”. Я попробовала свернуть в сторону: “А вы уверены, что она приезжала именно за этим? Может, ей нужно было что-то уточнить, спросить?” И тут Яна Альбертовна так хитро и со значением улыбнулась: “Ну а что незамужней девушке может быть нужно от такого видного парня, как Андрей?” И добавила: “Кстати, если бы он хотел избавиться от Олеси, он бы её прямым текстом послал. А так он держит её на всякий случай, про запас”. Меня уже от злости начало потряхивать, я повторила, что мне ничего не известно и комментировать я это не буду. И что это дело только твоё и Андрея Сергеевича. Но… Лесь, ты понимаешь, что это значит?
Я медленно закивала, смакуя коктейль.
– Что у кого-то нет ни чести, ни совести. Хотя чему вообще удивляться, если речь об Адриане Лионессе?
– Так всё-таки тот, кто тебе писал… Это разве не его девушка?
Судя по скептическому взгляду из-под нахмуренных в замешательстве бровей, Алина до сих пор сомневалась.
Я вздохнула и принялась крошить самую крупную льдинку в бокале.
– Помнишь Анрио Лео? Ну, персонаж. Я рассказывала о нём Адриану Лионессу. И тут Андрей Сергеевич вот так с ходу называет это имя… Не верю я в такие совпадения.
Алина подпёрла рукой подбородок, в медленной задумчивости поскребла ногтями.
– Проговорился, значит?
– Может, и проговорился. Но с учётом всего, что мы о нём знаем, думаю, он специально упомянул моего персонажа. Мол, тебе писал я, но хахаха, ты всё равно ничего не докажешь, наивная дурочка.
Аккуратно подведённые Алинины глаза поражённо хлопали, глядя в столешницу.
– Мне надо как-то это осознать, – пробормотала подруга. – Честно, я не верила, что кто-то может быть таким. Даже после разговора с Савельевой не могла поверить. Это же… в голове не укладывается.
Я хмыкнула.
– Как сейчас модно говорить? “Живи теперь с этим”?
– Да уж. Такой наш Андрей Сергеевич. Не зря его в лицее “наш Андрейка” называют.
Вслед за Алиной я зашлась долгим заливистым хохотом.
Следующие полтора месяца не прошли – пролетели в постоянных хлопотах на даче и дома и в приготовлениях к поездке в Калининград. А затем само путешествие ворвалось в мою жизнь вихрем впечатлений, который я с радостью разделила с Гретт – как петербургские приключения четыре года назад.
Подобно северной столице, бывший Кёнигсберг был очень европейским городом. Правда, если путешествие в Петербург можно было назвать “Окно в историю”, то сейчас это был фэнтези-вояж.
Проходы в Нарнию под сплетением густых еловых ветвей в Ботаническом саду, внушительные гладкоствольные деревья в Светлогорске, которым для полного сходства с лориэнскими не хватало лишь серпантина ступеней, настоящая полярная сова в музее Зеленоградска, которую, наверное, только ленивый не назвал Буклей, – всё отдавало ассоциациями с любимыми фильмами.
Волшебство пронизывало наше путешествие, как солнечный свет – волны Балтийского моря в ясную погоду.
В первый день августа я и Гретт лакомились мороженым, сидя на бледно-бежевом песке и глядя вдаль. Шёлковые с белой каймой волны набегали на узкую береговую полосу Куршской косы, ветер холодил наши раскрасневшиеся от долгой прогулки щёки, а неподалёку слышались голоса других участников экскурсии.
– Смотри, чайки так низко, – кивнула я на кружащихся над водой птиц и опасливо посмотрела на бегущую на нас тучу. – К дождю, да?
Гретт помотала головой.
– Просто еду ищут. Дождя не будет всю неделю, я смотрела погоду.
Несколько прядей выбились из её строгой шишки, и подруга, наконец прекратив попытки вернуть их на место, запрокинула голову и прикрыла глаза. Я улыбнулась.
– Да, с погодой здесь более предсказуемо, чем у нас. Жаль, покупаться нельзя.
Ответом мне был короткий ироничный смешок.
– Ну, если хочешь простыть, пожалуйста.
– Нееет, ты что! У нас впереди ещё так много всего интересного!
Доев мороженое, я достала из сумки телефон. Память в нём была почти переполнена, и стоило разобрать хотя бы часть фото. Через пару минут просмотра я обрадованно ахнула:
– О! Вот и плакат! Сегодня пол-утра искала, сейчас на экран поставлю.
– Это про Канта?
– Ага.
Я снова засмотрелась на фото. Накануне в музее Канта меня поразил выделявшийся среди других картин плакат в агитационном стиле. На нём знаменитый философ указывал на зрителя, настойчиво глядя из-под сдвинутых бровей. По краям плаката, образуя незамкнутую трапецию, клиньями сходились слова: “Должен значит можешь”. В обратном порядке фраза тоже читалась неплохо.
– Мотивирует, – прокомментировала Гретт. – Прямо про твою будущую книгу.
– Ох, посмотрим, – я вздохнула, поворачиваясь к морю. – Работы непочатый край, а я ещё не приступала.
– Ну вот в воскресенье сбавим обороты, сможешь начать.
Так и случилось. Через несколько дней я открыла блокнот, щёлкнула ручкой и написала первые слова. Потом сложились первые предложения, за ними последовали первые страницы. Вечером я прочитала получившееся Гретт, и она похвалила интригу, лёгкий слог и яркие образы.
– А ты не хочешь начать с небольшого вступления? – предложила подруга, когда мы ужинали булочками из незабываемой пекарни “Кёнигсбейкер”. – Буквально немного, полстраницы, чтобы создать атмосферу и настроить читателя.
Я прищурилась, ещё раз пробежалась глазами по строкам.
– Хммм, а это идея, спасибо.
Писать о чувствах к Андрею было словно изучать старые шрамы. Разглядывать со всех сторон, прикасаться едва ощутимо или, напротив, с нажимом. Действительно ли всё зарубцевалось? Насколько зажило? Правда ли не больно? И чем больше ситуаций я вспоминала, тем яснее осознавала, как сильно знакомство с Андреем повлияло на мою жизнь.
В калининградском парке “Юность” есть аттракцион “Дом вверх дном”. Обычное такое, небольшое фахверковое здание – только вот крыша его вонзается в землю, а фундамент подпирает ветви соседних деревьев.
Когда я следом за Гретт вошла в гостеприимно распахнутые двери, непривыкшее тело моментально отреагировало. Закружилась голова, задрожали колени, появилось чувство, что мир уплывает из-под ног. И было отчего: мы ходили по потолку, а стиральная машинка, массивная кровать, холодильник, кухонный гарнитур, круглый столик с шашечной доской и многое-многое другое просто висело над нами.
– Вот она – магия, – сказала я Гретт почему-то полушёпотом.
– Точно, – ответила она в том же тоне.
Подруга не отрывалась от объектива и фотографировала каждый предмет, каждую деталь. Конечно, магии тут не было и в помине – исключительно фантазия организаторов и талант мастеров, закрепивших экспозицию на потолке, которому отвели роль пола. Но в этом чудо-доме напрочь стиралась грань между реальностью и вымыслом. Это и было волшебством.
Переживая влюблённость в Андрея, я тоже ощущала, как мир переворачивается. Кружилась голова, зашкаливало изумление, а иногда происходящее и вовсе казалось нереальным. Теперь же страх и растерянность остались в прошлом. И это было уже не волшебство, а результат работы над собой.
В который раз за последнее время вспомнились бабушка и дедушка. Смерть пожилых – процесс естественный и предсказуемый, а всё же оглушает и выбивает из колеи. Смерть влюблённости, окончательная и без шансов на возрождение, шокирует и расшатывает. Когда-то я привыкала ухаживать за больными: поднимать их с постели, подавать таблетки, успокаивать истерики. Так я привыкла и к своей болезненной влюблённости, только вместо таблеток были задания “Освобождения”, творчество, работа, общение. Однако если в тот раз прежние занятия сменились новыми, то теперь нынешние должны были остаться в моей жизни, но обрести немного иной смысл.
Через три дня вечером, напоследок вновь побывав в Ботаническом саду, я и Гретт поехали в аэропорт. Тогда и зарядил дождь – единственный раз за всё время нашего путешествия. Как тут не вспомнить, что дождь в дорогу – к удаче? Примета действительно оказалась доброй: домой мы вернулись вовремя и благополучно.
Когда привыкаешь к постоянному обществу друг друга, отвыкнуть бывает сложно, поэтому всю вторую половину августа я и Гретт каждый день переписывались, несколько раз созванивались, а в конце месяца нам удалось даже выкроить время для встречи. А потом Гретт закружил вихрь лицейских дел, у меня появились новые ученики, и уютные посиделки за чаем с тортиком пришлось отложить до лучших времён.
Начало сентября выдалось тёплым, настоящим бабьим летом, и принесло с собой новости из лицея. Андрей добился-таки директорского кресла и уходил (точнее, уезжал) в одну из школ рядом с Заельцовским бором. Я слышала о ней. Школа как школа: не статусная, но есть и хуже.
“Ну вот, будет ему поле для работы, – подумала я отстранённо. – Пусть поднимает до уровня лицея. И хорошо, что в этот раз серьёзно отнёсся к предложению”.
13 сентября, в день сумрачный и неприятный, мне написала Алина:
“Сегодняшний день дался нам тяжело. Мои девочки взахлёб рыдали. Никогда не думала, что так будет у нас”.
Я поставила бокал с вином на компьютерный стол и ответила:
“Они ещё долго скучать будут. С раннего детства же его знали. Ты тоже плакала?”
“И я, и у АС слеза потекла, пока он спиной сидел”.
Я закрыла глаза, прислушиваясь к себе. Алина плакала из-за ухода Андрея из лицея. Что я почувствовала? Глаза открылись. Ничего.
“Он им такую речь мощную толкнул, – строчила подруга. – Начал с того, что вынужден скрывать свои эмоции за улыбкой, потому что привык их прятать. У самого голос дрожал. Сказал детям много всего хорошего, дал наставления и пообещал прийти на их выпускной. Девчонки всю неделю в слезах. Думала, сегодня будут держаться – нет, даже самые стойкие сдались”.
Я снова глотнула из бокала. “Ламбруско” поднимало настроение и скрашивало уныние от ливня за окном. Тем временем Алина продолжала:
“Ира тоже прослезилась. Инна Власьевна чуть не заплакала. Ему и самому тяжело отпустить всё здесь. В группе написал, что будет приходить, но это он так себя успокаивает. Как закрутят его дела, некогда будет кататься по лицеям”.
Алина поделилась ссылкой на видео, которое её ученики сделали в подарок Андрею.
Я открыла файл и нажала на паузу. Снова передо мной был материал про того самого человека. Сейчас я опять увижу его лицо, движения, услышу его голос. Что я чувствовала? Я глубоко вздохнула. Ничего.
Короткое видео началось с динамичной, раскачивающейся, будто на рессорах, англоязычной песни. Когда-то она стояла на звонке Андреиного телефона, и незнакомый мне клипмейкер выбрал фрагмент из новостного репортажа об Андрее так, чтобы казалось, будто это он поёт.
Я прыснула, а на следующем кадре – фото Андрея рядом с Земской – в открытую хохотнула.
Потом под трогательную песню на немецком пошла лиричная часть – фрагменты из репортажа и фотографии учеников с подписью: “Не забывайте нас, Андрей Сергеевич!”
“Он долго ещё ржал над фото с Земской, – написала Алина. – Сказал, мол, вот, с любимым завучем запечатлели”.
Я улыбнулась. Что и говорить, Андрей умел производить впечатление и оставаться в памяти неизгладимым следом.
Ещё немного подумав, я поняла: мне жаль. До дрожи в пальцах, до судорожных вздохов жаль, что Андрей лишён искренности, что даже трогательность и проникновенность в его исполнении – всего лишь представление. И что, едва привыкнув к новой работе, он с лёгкостью оставит прошлое за бортом. Однако таков был Адриан Лионесс, и это было необходимо принять.
25.09.19. Цветы в комнате родителей не то чтобы завяли, но определённо нуждались в воде, поэтому, взяв с полки большую бутыль, я поспешила их полить.
Когда я дошла до цветов на втором подоконнике, глаз уловил движение со стороны двери. Обернувшись, я увидела в проёме мужчину. Высокий и мощный, того удачного телосложения, которое нередко вызывает завистливые взгляды, он казался истинным славянским богатырём, а русые волосы и большие светлые глаза делали сходство полным.
Его звали Владислав, и он был моим мужем.
Я что-то спросила у него – кажется, про дом или переезд, но он, грустно улыбнувшись, ответил:
– Да не запомнишь ты меня всё равно, – а голос такой низкий, бархатный, приятный.
Я усмехнулась и упрямо вскинула голову.
– А вот запомню!
Раз пообещала, надо не забыть.
“Дружба – великая тайна. Может, когда-нибудь мы её разгадаем”, – написала однажды Энн, и с каждым годом мне открывается всё больше смыслов этой фразы. Например, в отношении ситуативных друзей, которые наверняка есть у многих. Товарищи по играм во дворе, приятели из детских лагерей, школьные и университетские друзья, коллеги по работе. Не просто знакомые – близкие люди, с которыми можно и повеселиться, и погрустить, и поделиться личным. Однако связующая нить рвётся – и таким близким в прошлом людям становится не о чем говорить. Сразу или постепенно, но они переходят в разряд знакомых или просто исчезают из жизни друг друга.
Так случилось и у меня с Алиной. После ухода Андрея из лицея мы стали всё реже переписываться и видеться, а когда она встретила своего будущего мужа, то отношения закрутили её и наше общение сошло на нет. Старые темы потеряли актуальность, а новые не появились. Наученная опытом, я решила успокоиться и оставить всё как есть. Не было никакого разрыва, мы не блокировали друг друга в соцсетях, по-прежнему обмениваемся поздравлениями с праздниками и можем в любое время возобновить общение. Только… надо ли?
Есть и такие друзья, отношения с которыми переживут занятость и на работе, и в личной жизни. Как моя дружба с Гретт, после встреч с которой я чувствую себя способной свернуть горы, открыть новые миры и покорить все вершины, водрузив на них победный флаг.
Лена увлеклась историей города, и её Инстаграм пестрит фото с прогулок. Роскошь белокаменного собора на Учительской, оригинальность королевства граффити в студенческом городке, атмосфера ностальгии и детских воспоминаний в Музее СССР – всё привлекает внимание, всем хочется полюбоваться собственными глазами. Но больше всего радуют улыбки – Лены, Саши и подросшего Артемия.
Пару раз я рискнула присоединиться к этим прогулкам и с удивлением обнаружила, что при всей моей нелюбви к детям вполне способна с ними общаться. Благодаря Артемию я учусь смотреть на маленьких без раздражения, хотя мне далеко до безграничного терпения Лены и выдержки Энн, которая проводит большую часть времени со своими воспитанниками.
Для преподавателя изо работа в детском саду – это не только обучение детей и общение с ними. На хрупких плечах Энн лежит оформление каждого праздника, и хорошо, что рядом Артур – надёжный, проверенный, любящий, способный ободрить одним взглядом.
Однажды я пригласила Энн и Артура в “Первоцвет” на музыкально-поэтический вечер.
– Про квартиру – это далеко не единственная его ложь. И не главная.
– Не только ложь, но и мерзость, – подхватила Алина. – Я тебе ещё про Савельеву не рассказала.
– А что она?
– Мы с ней работаем в лагере при лицее, и вот она вчера подошла ко мне и говорит: “Алин, помнишь Олесю Гайворонскую? Она русский преподавала”. Ну я такая: “Да, помню”. И тут она: “А ты знаешь, что она нашего Андрея преследовала?” Я, конечно, сделала круглые глаза, ответила, что ничего об этом не знаю. А Савельева только этого и ждала, сразу соловьём разлилась: “Эта Олеся приезжала к Андрею, говорила о чувствах, а он её отверг”. Я попробовала свернуть в сторону: “А вы уверены, что она приезжала именно за этим? Может, ей нужно было что-то уточнить, спросить?” И тут Яна Альбертовна так хитро и со значением улыбнулась: “Ну а что незамужней девушке может быть нужно от такого видного парня, как Андрей?” И добавила: “Кстати, если бы он хотел избавиться от Олеси, он бы её прямым текстом послал. А так он держит её на всякий случай, про запас”. Меня уже от злости начало потряхивать, я повторила, что мне ничего не известно и комментировать я это не буду. И что это дело только твоё и Андрея Сергеевича. Но… Лесь, ты понимаешь, что это значит?
Я медленно закивала, смакуя коктейль.
– Что у кого-то нет ни чести, ни совести. Хотя чему вообще удивляться, если речь об Адриане Лионессе?
– Так всё-таки тот, кто тебе писал… Это разве не его девушка?
Судя по скептическому взгляду из-под нахмуренных в замешательстве бровей, Алина до сих пор сомневалась.
Я вздохнула и принялась крошить самую крупную льдинку в бокале.
– Помнишь Анрио Лео? Ну, персонаж. Я рассказывала о нём Адриану Лионессу. И тут Андрей Сергеевич вот так с ходу называет это имя… Не верю я в такие совпадения.
Алина подпёрла рукой подбородок, в медленной задумчивости поскребла ногтями.
– Проговорился, значит?
– Может, и проговорился. Но с учётом всего, что мы о нём знаем, думаю, он специально упомянул моего персонажа. Мол, тебе писал я, но хахаха, ты всё равно ничего не докажешь, наивная дурочка.
Аккуратно подведённые Алинины глаза поражённо хлопали, глядя в столешницу.
– Мне надо как-то это осознать, – пробормотала подруга. – Честно, я не верила, что кто-то может быть таким. Даже после разговора с Савельевой не могла поверить. Это же… в голове не укладывается.
Я хмыкнула.
– Как сейчас модно говорить? “Живи теперь с этим”?
– Да уж. Такой наш Андрей Сергеевич. Не зря его в лицее “наш Андрейка” называют.
Вслед за Алиной я зашлась долгим заливистым хохотом.
Следующие полтора месяца не прошли – пролетели в постоянных хлопотах на даче и дома и в приготовлениях к поездке в Калининград. А затем само путешествие ворвалось в мою жизнь вихрем впечатлений, который я с радостью разделила с Гретт – как петербургские приключения четыре года назад.
Подобно северной столице, бывший Кёнигсберг был очень европейским городом. Правда, если путешествие в Петербург можно было назвать “Окно в историю”, то сейчас это был фэнтези-вояж.
Проходы в Нарнию под сплетением густых еловых ветвей в Ботаническом саду, внушительные гладкоствольные деревья в Светлогорске, которым для полного сходства с лориэнскими не хватало лишь серпантина ступеней, настоящая полярная сова в музее Зеленоградска, которую, наверное, только ленивый не назвал Буклей, – всё отдавало ассоциациями с любимыми фильмами.
Волшебство пронизывало наше путешествие, как солнечный свет – волны Балтийского моря в ясную погоду.
В первый день августа я и Гретт лакомились мороженым, сидя на бледно-бежевом песке и глядя вдаль. Шёлковые с белой каймой волны набегали на узкую береговую полосу Куршской косы, ветер холодил наши раскрасневшиеся от долгой прогулки щёки, а неподалёку слышались голоса других участников экскурсии.
– Смотри, чайки так низко, – кивнула я на кружащихся над водой птиц и опасливо посмотрела на бегущую на нас тучу. – К дождю, да?
Гретт помотала головой.
– Просто еду ищут. Дождя не будет всю неделю, я смотрела погоду.
Несколько прядей выбились из её строгой шишки, и подруга, наконец прекратив попытки вернуть их на место, запрокинула голову и прикрыла глаза. Я улыбнулась.
– Да, с погодой здесь более предсказуемо, чем у нас. Жаль, покупаться нельзя.
Ответом мне был короткий ироничный смешок.
– Ну, если хочешь простыть, пожалуйста.
– Нееет, ты что! У нас впереди ещё так много всего интересного!
Доев мороженое, я достала из сумки телефон. Память в нём была почти переполнена, и стоило разобрать хотя бы часть фото. Через пару минут просмотра я обрадованно ахнула:
– О! Вот и плакат! Сегодня пол-утра искала, сейчас на экран поставлю.
– Это про Канта?
– Ага.
Я снова засмотрелась на фото. Накануне в музее Канта меня поразил выделявшийся среди других картин плакат в агитационном стиле. На нём знаменитый философ указывал на зрителя, настойчиво глядя из-под сдвинутых бровей. По краям плаката, образуя незамкнутую трапецию, клиньями сходились слова: “Должен значит можешь”. В обратном порядке фраза тоже читалась неплохо.
– Мотивирует, – прокомментировала Гретт. – Прямо про твою будущую книгу.
– Ох, посмотрим, – я вздохнула, поворачиваясь к морю. – Работы непочатый край, а я ещё не приступала.
– Ну вот в воскресенье сбавим обороты, сможешь начать.
Так и случилось. Через несколько дней я открыла блокнот, щёлкнула ручкой и написала первые слова. Потом сложились первые предложения, за ними последовали первые страницы. Вечером я прочитала получившееся Гретт, и она похвалила интригу, лёгкий слог и яркие образы.
– А ты не хочешь начать с небольшого вступления? – предложила подруга, когда мы ужинали булочками из незабываемой пекарни “Кёнигсбейкер”. – Буквально немного, полстраницы, чтобы создать атмосферу и настроить читателя.
Я прищурилась, ещё раз пробежалась глазами по строкам.
– Хммм, а это идея, спасибо.
Писать о чувствах к Андрею было словно изучать старые шрамы. Разглядывать со всех сторон, прикасаться едва ощутимо или, напротив, с нажимом. Действительно ли всё зарубцевалось? Насколько зажило? Правда ли не больно? И чем больше ситуаций я вспоминала, тем яснее осознавала, как сильно знакомство с Андреем повлияло на мою жизнь.
В калининградском парке “Юность” есть аттракцион “Дом вверх дном”. Обычное такое, небольшое фахверковое здание – только вот крыша его вонзается в землю, а фундамент подпирает ветви соседних деревьев.
Когда я следом за Гретт вошла в гостеприимно распахнутые двери, непривыкшее тело моментально отреагировало. Закружилась голова, задрожали колени, появилось чувство, что мир уплывает из-под ног. И было отчего: мы ходили по потолку, а стиральная машинка, массивная кровать, холодильник, кухонный гарнитур, круглый столик с шашечной доской и многое-многое другое просто висело над нами.
– Вот она – магия, – сказала я Гретт почему-то полушёпотом.
– Точно, – ответила она в том же тоне.
Подруга не отрывалась от объектива и фотографировала каждый предмет, каждую деталь. Конечно, магии тут не было и в помине – исключительно фантазия организаторов и талант мастеров, закрепивших экспозицию на потолке, которому отвели роль пола. Но в этом чудо-доме напрочь стиралась грань между реальностью и вымыслом. Это и было волшебством.
Переживая влюблённость в Андрея, я тоже ощущала, как мир переворачивается. Кружилась голова, зашкаливало изумление, а иногда происходящее и вовсе казалось нереальным. Теперь же страх и растерянность остались в прошлом. И это было уже не волшебство, а результат работы над собой.
В который раз за последнее время вспомнились бабушка и дедушка. Смерть пожилых – процесс естественный и предсказуемый, а всё же оглушает и выбивает из колеи. Смерть влюблённости, окончательная и без шансов на возрождение, шокирует и расшатывает. Когда-то я привыкала ухаживать за больными: поднимать их с постели, подавать таблетки, успокаивать истерики. Так я привыкла и к своей болезненной влюблённости, только вместо таблеток были задания “Освобождения”, творчество, работа, общение. Однако если в тот раз прежние занятия сменились новыми, то теперь нынешние должны были остаться в моей жизни, но обрести немного иной смысл.
Через три дня вечером, напоследок вновь побывав в Ботаническом саду, я и Гретт поехали в аэропорт. Тогда и зарядил дождь – единственный раз за всё время нашего путешествия. Как тут не вспомнить, что дождь в дорогу – к удаче? Примета действительно оказалась доброй: домой мы вернулись вовремя и благополучно.
Когда привыкаешь к постоянному обществу друг друга, отвыкнуть бывает сложно, поэтому всю вторую половину августа я и Гретт каждый день переписывались, несколько раз созванивались, а в конце месяца нам удалось даже выкроить время для встречи. А потом Гретт закружил вихрь лицейских дел, у меня появились новые ученики, и уютные посиделки за чаем с тортиком пришлось отложить до лучших времён.
Начало сентября выдалось тёплым, настоящим бабьим летом, и принесло с собой новости из лицея. Андрей добился-таки директорского кресла и уходил (точнее, уезжал) в одну из школ рядом с Заельцовским бором. Я слышала о ней. Школа как школа: не статусная, но есть и хуже.
“Ну вот, будет ему поле для работы, – подумала я отстранённо. – Пусть поднимает до уровня лицея. И хорошо, что в этот раз серьёзно отнёсся к предложению”.
13 сентября, в день сумрачный и неприятный, мне написала Алина:
“Сегодняшний день дался нам тяжело. Мои девочки взахлёб рыдали. Никогда не думала, что так будет у нас”.
Я поставила бокал с вином на компьютерный стол и ответила:
“Они ещё долго скучать будут. С раннего детства же его знали. Ты тоже плакала?”
“И я, и у АС слеза потекла, пока он спиной сидел”.
Я закрыла глаза, прислушиваясь к себе. Алина плакала из-за ухода Андрея из лицея. Что я почувствовала? Глаза открылись. Ничего.
“Он им такую речь мощную толкнул, – строчила подруга. – Начал с того, что вынужден скрывать свои эмоции за улыбкой, потому что привык их прятать. У самого голос дрожал. Сказал детям много всего хорошего, дал наставления и пообещал прийти на их выпускной. Девчонки всю неделю в слезах. Думала, сегодня будут держаться – нет, даже самые стойкие сдались”.
Я снова глотнула из бокала. “Ламбруско” поднимало настроение и скрашивало уныние от ливня за окном. Тем временем Алина продолжала:
“Ира тоже прослезилась. Инна Власьевна чуть не заплакала. Ему и самому тяжело отпустить всё здесь. В группе написал, что будет приходить, но это он так себя успокаивает. Как закрутят его дела, некогда будет кататься по лицеям”.
Алина поделилась ссылкой на видео, которое её ученики сделали в подарок Андрею.
Я открыла файл и нажала на паузу. Снова передо мной был материал про того самого человека. Сейчас я опять увижу его лицо, движения, услышу его голос. Что я чувствовала? Я глубоко вздохнула. Ничего.
Короткое видео началось с динамичной, раскачивающейся, будто на рессорах, англоязычной песни. Когда-то она стояла на звонке Андреиного телефона, и незнакомый мне клипмейкер выбрал фрагмент из новостного репортажа об Андрее так, чтобы казалось, будто это он поёт.
Я прыснула, а на следующем кадре – фото Андрея рядом с Земской – в открытую хохотнула.
Потом под трогательную песню на немецком пошла лиричная часть – фрагменты из репортажа и фотографии учеников с подписью: “Не забывайте нас, Андрей Сергеевич!”
“Он долго ещё ржал над фото с Земской, – написала Алина. – Сказал, мол, вот, с любимым завучем запечатлели”.
Я улыбнулась. Что и говорить, Андрей умел производить впечатление и оставаться в памяти неизгладимым следом.
Ещё немного подумав, я поняла: мне жаль. До дрожи в пальцах, до судорожных вздохов жаль, что Андрей лишён искренности, что даже трогательность и проникновенность в его исполнении – всего лишь представление. И что, едва привыкнув к новой работе, он с лёгкостью оставит прошлое за бортом. Однако таков был Адриан Лионесс, и это было необходимо принять.
25.09.19. Цветы в комнате родителей не то чтобы завяли, но определённо нуждались в воде, поэтому, взяв с полки большую бутыль, я поспешила их полить.
Когда я дошла до цветов на втором подоконнике, глаз уловил движение со стороны двери. Обернувшись, я увидела в проёме мужчину. Высокий и мощный, того удачного телосложения, которое нередко вызывает завистливые взгляды, он казался истинным славянским богатырём, а русые волосы и большие светлые глаза делали сходство полным.
Его звали Владислав, и он был моим мужем.
Я что-то спросила у него – кажется, про дом или переезд, но он, грустно улыбнувшись, ответил:
– Да не запомнишь ты меня всё равно, – а голос такой низкий, бархатный, приятный.
Я усмехнулась и упрямо вскинула голову.
– А вот запомню!
Раз пообещала, надо не забыть.
Эпилог
“Дружба – великая тайна. Может, когда-нибудь мы её разгадаем”, – написала однажды Энн, и с каждым годом мне открывается всё больше смыслов этой фразы. Например, в отношении ситуативных друзей, которые наверняка есть у многих. Товарищи по играм во дворе, приятели из детских лагерей, школьные и университетские друзья, коллеги по работе. Не просто знакомые – близкие люди, с которыми можно и повеселиться, и погрустить, и поделиться личным. Однако связующая нить рвётся – и таким близким в прошлом людям становится не о чем говорить. Сразу или постепенно, но они переходят в разряд знакомых или просто исчезают из жизни друг друга.
Так случилось и у меня с Алиной. После ухода Андрея из лицея мы стали всё реже переписываться и видеться, а когда она встретила своего будущего мужа, то отношения закрутили её и наше общение сошло на нет. Старые темы потеряли актуальность, а новые не появились. Наученная опытом, я решила успокоиться и оставить всё как есть. Не было никакого разрыва, мы не блокировали друг друга в соцсетях, по-прежнему обмениваемся поздравлениями с праздниками и можем в любое время возобновить общение. Только… надо ли?
Есть и такие друзья, отношения с которыми переживут занятость и на работе, и в личной жизни. Как моя дружба с Гретт, после встреч с которой я чувствую себя способной свернуть горы, открыть новые миры и покорить все вершины, водрузив на них победный флаг.
Лена увлеклась историей города, и её Инстаграм пестрит фото с прогулок. Роскошь белокаменного собора на Учительской, оригинальность королевства граффити в студенческом городке, атмосфера ностальгии и детских воспоминаний в Музее СССР – всё привлекает внимание, всем хочется полюбоваться собственными глазами. Но больше всего радуют улыбки – Лены, Саши и подросшего Артемия.
Пару раз я рискнула присоединиться к этим прогулкам и с удивлением обнаружила, что при всей моей нелюбви к детям вполне способна с ними общаться. Благодаря Артемию я учусь смотреть на маленьких без раздражения, хотя мне далеко до безграничного терпения Лены и выдержки Энн, которая проводит большую часть времени со своими воспитанниками.
Для преподавателя изо работа в детском саду – это не только обучение детей и общение с ними. На хрупких плечах Энн лежит оформление каждого праздника, и хорошо, что рядом Артур – надёжный, проверенный, любящий, способный ободрить одним взглядом.
Однажды я пригласила Энн и Артура в “Первоцвет” на музыкально-поэтический вечер.
