Я говорила и говорила, записывая одно сообщение за другим. Перед отправкой последнего всё, пережитое за неделю и один день, стало казаться мне сюжетом какого-то фильма, фарса или трагикомедии, но произошедшей точно с кем-то другим – никак не со мной. Примерно о том же написала Алина:
“Сейчас послушала снова – будто сериал посмотрела. Жесть”.
Решение, пришедшее мне на ум, было внезапным и простым, хотя и рискованным.
“Слушай, а не ты ли упоминала, что одна из твоих одногруппниц живёт в одном доме с АС?” – спросила я.
“Да. Бориса Богаткова, 65”.
Ну что ж, теперь осталось только дождаться Андрея после работы, ткнуть его носом в переписку и вывести на чистую воду.
Вернувшись домой, я сказала маме, что мой поклонник признался, что женат и не хочет обманывать меня. Мама приобняла меня и тихо сказала:
– Не расстраивайся.
“Не вздумай расстраиваться”, – написала Алина. Конечно, ни её, ни маму я не послушала.
Как там меня Лаурин называла? Необычной, увлечённой, творческой? А Марина? Она ведь так превозносила мой талант… Но оказалось, что при правильной обработке и верном подходе даже такой неординарный человек, как я, способен бежать на край света, теряя гордость и чувство собственного достоинства.
Бывают перемены, которые настигают настолько неожиданно, что даже шоковое состояние за ними не успевает и сначала в сознании воцаряется сонное отупение. Так было давно, когда умерли дедушка и бабушка. Так было недавно, когда я думала, что Алина предала меня. Так было сейчас, после истории с Адрианом Лионессом.
Я проклинала себя, стыдилась своей слабости, глупости, наивности – и всё больше уходила в творчество.
Вскоре большую планировочную доску метр на семьдесят заняли листочки с примерными датами написания и кратким содержанием предполагаемых эпизодов. Необходимо было завершить хотя бы один литературный проект. Вновь я демонстративно отодвинула Адриана Лионесса в тень, переключив внимание на тысячу других дел, важных и не очень. Оставалось надеяться, что из этого выйдет толк.
Теперь я засыпала с успокоительным, но пила только восьмую часть таблетки, чтобы пробуждение не было тяжёлым и “ватным”. В конце концов, о какой активности может идти речь, когда полчаса не можешь “встроить” себя в реальность и вспомнить, какой сегодня день и что нужно сделать…
Всеми силами я избегала слёз, хотя иногда была близка к срыву. И конечно, как никогда раньше, мне была необходима поддержка друзей.
В конце января я поехала к Энн и Артуру. Путь и без того предстоял долгий, до конечной, так ещё и, как назло, радио на всю маршрутку и на сотни голосов распевало о любви – о страстной и отчаянной или о несчастливой и безумной. Я скользила взглядом по пролетающим мимо деревьям и фасадам зданий, а сознание цеплялось за отдельные фразы вроде “Моё сердце больше не дышит тобою”, или “Ты судьба, ты мой человек”, или “Ты не думай обо мне, не зови”, или “Мы с тобою похожи”. К концу поездки мне стало казаться, что все звёзды российской эстрады в курсе моих переживаний и каждая их песня – это новое переосмысление моей истории.
Позже, за чаем, заботливо приготовленным сестрой, когда я впервые за десять дней заговорила об Адриане Лионессе, я сделала ещё одно открытие: мне не хотелось плакать. Да, голос то и дело дрожал и подводил меня, да, мысли сбивались и наскакивали одна на другую – но слёз не было.
Энн не прерывала меня, только серьёзно глядела большими карими глазами и иногда кивала, качала головой или вздыхала. Артур сидел в кресле поодаль и неспешно перебирал струны гитары, сочувствующе посматривая на меня. Мелодия отдавала чем-то знакомым и родным, и только в середине рассказа, когда я дошла до противоречий в переписке с Адрианом, сознание вспомнило музыку.
– О! Это же из мюзикла “Величайший шоумен”!
Артур кивнул и улыбнулся. Тогда-то на мои глаза и навернулись слёзы – правда, никакой горечи не было и в помине.
– Артур, спасииибо! Обожаю эту песню!
Понадобилось три глубоких вздоха, чтобы продолжить рассказ. Тут очень вовремя подошла Млека. Взобралась мне на колени, подставила под мои ладони мягкую спину. Я улыбнулась. Заговорила чуть живее и минут через десять наконец с облегчением подытожила:
– Вот так я съездила на “первую встречу”, – и прерывистыми глотками осушила чашку.
– Вообщеее, – протянула сестра. – У меня просто в голове не укладывается. Зачем он всё это делал? Какой смысл?
Жестикуляция Энн была столь энергичной и выразительной, что вот увидел бы её сейчас какой-нибудь прославленный режиссёр – сразу взял бы в актрисы.
Неожиданно для самой себя я улыбнулась – наверное, устало и измученно, однако мысли, атаковавшие меня последние две недели, чуть ослабили хватку.
– Алина позавчера прислала мне ссылку на одну книгу. Знаешь, если бы я наткнулась на неё раньше, может, всё было бы иначе.
И я рассказала про масштабное исследование Тани Танк под названием “Бойся, я с тобой” – о том, как злокачественные нарциссы планомерно расправляются со своими жертвами. И о том, как этим жертвам справляться с невыносимостью жизни_после_нарцисса.
– Андрей постоянно сбивал меня с толку, говорил то одно, то другое. Этим он пытался дезориентировать меня. А ресторан и прочее – это ледяной душ. Тактика такая: создать стрессовую ситуацию, чтобы жертва начала сомневаться в адекватности происходящего. Кстати, если бы мы встретились, Андрей, скорее всего, вёл бы себя до абсурдного странно. Сидел бы весь вечер в телефоне, например. Сейчас он затаился, а через пару месяцев вернётся и будет умолять о прощении.
– А что ты сделаешь, если он так и поступит?
Я хмыкнула.
– Пойду на опережение. Всю переписку он диктовал свои условия, а я отступала. Теперь я перехвачу инициативу.
И когда в моей речи появились слова, отдающие ассоциациями с военными действиями? Наверное, неделю назад, когда я с особой тщательностью выбирала одежду для самого главного противостояния.
– Я собираюсь приехать к нему, – заявила я прищурившейся Энн. – Дождаться его у подъезда, показать переписку и вывести на чистую воду.
– Правильно. Это нельзя так оставлять.
Ноздри сестры раздувались, тон был безапелляционным, и прорывавшееся возмущение нужно было срочно утихомирить.
Артур заиграл заглавную мелодию из “Величайшего шоумена”, но на гитаре она звучала, как саундтрек к фэнтези о параллельном мире. Закрыв глаза, я представляла замки, гордо возносящиеся в небеса, северные леса в клочьях тумана и южные моря, освещённые солнцем.
Ехать домой всё же пришлось, а там я с ходу удалила с компьютера все сохранённые фото Андрея и видео, на которых он мелькает. Вот только… что делать с “хвостами”, которые тянутся за этой историей? С героями, списанными с Андрея, с ассоциативными песнями из плейлиста, с записанными в дневнике снами, которые я собиралась перенести в произведения почти без изменений...
– Ладно, время покажет, – решила я, выключая компьютер.
Всё пошло своим чередом. Февраль я загрузила по полной, вернувшись и к “Освобождению”, и к написанию утренних страниц, и к составлению меню на весь день. Чем жёстче был мой распорядок, тем легче было не поддаваться врагам – слезам, тягостным мыслям, жалости к себе. Я творила, в том числе раскрашивала иллюстрации в арт-ежедневнике, подаренном Алиной. И хотя мозг был занят, сердце требовало справедливости. Если бы в то непростое время я пересеклась с Андреем, вряд ли удержалась бы от рукоприкладства. А ещё я очень сожалела, что у меня нет старшего брата – сильного, широкоплечего. И желательно с парой-тройкой таких же крепких и сильных корешей. Но вступиться за меня было некому, так что пришлось выжидать и успокаивать себя, укрощать огонь злости и задавать воображаемому Андрею всего два вопроса: “Почему вас не было в “Перчини” 19 января?” и “Зачем вам была нужна эта переписка?”
26 февраля я отметила в ежедневнике словом “битва” и действительно подготовилась к этому дню, как к бою. Как и планировала, завершила фэнтези-роман, над которым работала весь предыдущий год. Стараясь ни о чём не думать, выпила кофе. Запечатала эмоции в кокон из холодных и чётких вопросов. Надела строгие брюки и тёмную блузку, принт на которой напоминал узоры имперской военной формы из моего любимого аниме. Серьги я выбрала самые обыкновенные, чёрные “гвоздики”, а волосы собрала в тугую шишку. Даже отголоски ассоциаций с мягким и женственным январским образом были недопустимы.
Маршрутка довезла меня до терракотово-бежевой высотки, которая уже вовсю мигала огоньками окон. Февральские сумерки опускались быстро и неизбежно, а я сдерживала предательскую дрожь в коленях неспешной прогулкой вдоль подъездов и периодически заходила в них греться. Монотонная мелодия домофона впечаталась в мою память и пиликала в мозгу, даже когда вокруг было тихо.
Через полтора часа ожидания я увидела Андрея. Он как-то сразу вынырнул из-за угла, и я едва успела сообразить, что вот оно, начинается.
– Здравствуйте, – спокойно сказала я, приблизившись к Андрею.
Он был одет просто и явно собирался не на деловую встречу: непритязательная куртка, рюкзак за спиной – и отстранённая улыбка, по умолчанию предназначавшаяся всем и никому конкретно.
– Что вы тут делаете? – удивление сильное и неподдельное. Если бы я не знала, как он умеет играть, я бы поверила.
– Жду вас.
– Так это не мой подъезд.
Я кивнула на мусорный пакет в руке Андрея.
– Пойдёмте, провожу.
– Не надо меня провожать.
– Нет, надо.
Он пошёл вперёд, а я выпалила:
– Притормозите, пожалуйста! Я что, должна за вами бегать?
Когда я его нагнала, пакет был уже выброшен, а Андрей стоял, запустив руки в карманы, и имел вид застигнутого врасплох мужика, на глазах которого устроили разборки его жена и любовница.
– Вы вообще как тут оказались?
– Гуляла. Однажды заметила здесь вашу машину – ну и вот.
– Так я не всегда же здесь.
Я решила не тратить время попусту и перешла к главному:
– Андрей Сергеевич, почему вас не было 19 января в “Перчини”?
– Каком “Перчини”?
– Ну как же, в “Ройял-парке”, – напомнила я, не сводя с Андрея внимательного взгляда.
– Ничего я не знаю.
Я состроила саркастическую мину и вынула из сумки листы с распечатанной перепиской.
– Вот, полюбуйтесь. В январе мне написал некий Адриан Лионесс. Мы стали общаться, потом договорились встретиться. Всё здесь, слово в слово.
Андрей удостоил переписку одним беглым взглядом и сказал с лёгкой, снисходительной улыбкой:
– Адриан Лионесс – это мой почтовый адрес.
– Я знаю.
– Но я вам никогда не писал и писать не буду.
– Нет, это были вы.
Он резким жестом вынул из кармана телефон и уткнулся в него, как будто устройство было последним рубежом защиты от злой и страшной меня.
А меня разобрал горький смех. Почему, ну почему я никогда не могу ничего поделать с этим невозможным человеком??? Всё-то ему с рук сходит!
– Я знаю, что это были вы, – стояла я на своём, – и могу это доказать.
– Да хоть задоказывайтесь, – отмахнулся Андрей.
Он был прав вообще-то: сама я бы ничего не доказала, переписка же шла в соцсети, у моего собеседника не было даже аватара. Но… но… но!!! Это же был Андрей! Однако если он отрицает свою причастность к переписке, то…
– … как же статусы в WhatsApp?
– Какие статусы?
– Которые вы просматривали.
– Ничего я не просматривал. Наверное, это был какой-то сбой.
Взгляд обдал меня холодным укором – и снова спрятался в телефон.
Если бы я могла предположить, что кто-то способен вот так нагло, беспардонно и бесцеремонно лгать, то заскринила бы каждый просмотр Андреем моих статусов. Но нет, похоже, к нарциссам и манипуляторам категорически нельзя подходить с обычной меркой.
– Вы понимаете, что кто-то пытался меня подставить от вашего имени? – попробовала я зайти с другой стороны. – И вас тоже. Помогите мне разобраться в этой ситуации и найти этого человека.
– Олеся… Позабыл уже ваше отчество…
– Просто Олеся, – перебила я. А насчёт отчества я ему ещё припомню.
– Ну вот, Олеся, меня всё это не касается, и я не стану в этом разбираться. И вам не советую. Если ещё кто-то такой объявится, какой-нибудь Адриан, шлите его на три буквы. Это был не я. Я вам ничего не писал и не напишу.
– Ну да, конечно, – я саркастически хмыкнула, развернулась и быстрыми шагами потопала к остановке.
Дежурное “До свидания” я поймала уже спиной. Меня колотило – от покровительственного, высокомерного тона Андрея, от невозможности что-либо доказать, от отчаяния. Какая-то часть меня безжалостно настаивала, что битва проиграна, другая возражала, что я вполне хорошо держалась. В конце концов, если человек занимает позицию “Ничего не знаю, не видел, не слышал, и вообще моя хата с краю”, заставить его сменить тактику или хотя бы тон может только более сильный физически или более могущественный – полиция, например.
В окне маршрутки быстро-быстро сменяли друг друга дорожные фонари, и эта скорость и монотонность очень кстати вызывали ассоциации с мигалкой. Да, полиция… Вот если бы каким-то образом “пробить” IP-адрес Адриана Лионесса… Как-то же службы такое проделывают, когда ищут преступника. Опять же, ничего не докажешь. И преступления нет. А на нет и суда нет.
“Какая же я дура! – верещал внутренний голос. – Даром что родилась в год Дракона! Просто комнатная собачка, болонка, которую достаточно правильно поманить – и она бежит к ноге. А будет надоедать – можно отмахнуться, проигнорировать и продолжать заниматься своими делами”.
“Не стесняйтесь попросить помощи у близких”, – сообщило мне на следующий день интернет-гадание. И я решилась. Выбрала самые-самые сообщения из переписки с Адрианом и отправила Гретт и Алине с просьбой показать Андрею. “Хочу, чтобы он как-то прокомментировал, что-то сделал… – пояснила я. – Не знаю, в общем, поставил точку в ситуации”.
Гретт ответила решительно и категорично:
“Олесь, у меня с Андреем Сергеевичем нормальные, но рабочие отношения, и говорить о личном я не имею морального права. Что бы ни происходило у тебя с ним, это касается только тебя и Андрея Сергеевича, любой третий будет лишним. Я понимаю, как это важно для тебя, но если ты хочешь прояснить что-то ещё, то должна сделать это сама”.
Я глубоко вздохнула. Что ответить? “Я бы для тебя и не такое сделала”? Но откуда такая уверенность? К тому же рассудительная, трезво мыслящая Гретт никогда не попала бы в подобную ситуацию. “Ты слишком принципиальна и слишком серьёзно всё воспринимаешь”? Как будто я сама способна относиться к этому проще… Нет, не то.
“Всё в порядке, Гретт, – заскользила я пальцами по экрану телефона. – Я понимаю, что не каждый станет обсуждать такое на работе. Я на тебя не обижаюсь”.
Серое сообщение почти сразу сменило цвет на белый. Гретт просмотрела его, но отвечать не стала. Поняла ли она, что я слукавила? Что просто не хочу создавать лишнее напряжение в нашей дружбе.
Решив не зацикливаться на этом, я перешла в переписку с Алиной. Её ответ был другим:
“Лесь, я не знаю, уместен ли будет такой разговор. Тем более что между мной и АС сугубо деловые отношения. Подозреваю, что он меня пошлёт. Я могу сказать в какой-то беседе, выходящей за рамки. Если кто-то выбесит. Попробую, конечно, но не знаю, что будет”.
“Спасибо, что хотя бы попытаешься”, – улыбнулась я экрану.
“Сейчас послушала снова – будто сериал посмотрела. Жесть”.
Решение, пришедшее мне на ум, было внезапным и простым, хотя и рискованным.
“Слушай, а не ты ли упоминала, что одна из твоих одногруппниц живёт в одном доме с АС?” – спросила я.
“Да. Бориса Богаткова, 65”.
Ну что ж, теперь осталось только дождаться Андрея после работы, ткнуть его носом в переписку и вывести на чистую воду.
Вернувшись домой, я сказала маме, что мой поклонник признался, что женат и не хочет обманывать меня. Мама приобняла меня и тихо сказала:
– Не расстраивайся.
“Не вздумай расстраиваться”, – написала Алина. Конечно, ни её, ни маму я не послушала.
Как там меня Лаурин называла? Необычной, увлечённой, творческой? А Марина? Она ведь так превозносила мой талант… Но оказалось, что при правильной обработке и верном подходе даже такой неординарный человек, как я, способен бежать на край света, теряя гордость и чувство собственного достоинства.
Глава двадцать четвёртая. Вопросы и ответы
Бывают перемены, которые настигают настолько неожиданно, что даже шоковое состояние за ними не успевает и сначала в сознании воцаряется сонное отупение. Так было давно, когда умерли дедушка и бабушка. Так было недавно, когда я думала, что Алина предала меня. Так было сейчас, после истории с Адрианом Лионессом.
Я проклинала себя, стыдилась своей слабости, глупости, наивности – и всё больше уходила в творчество.
Вскоре большую планировочную доску метр на семьдесят заняли листочки с примерными датами написания и кратким содержанием предполагаемых эпизодов. Необходимо было завершить хотя бы один литературный проект. Вновь я демонстративно отодвинула Адриана Лионесса в тень, переключив внимание на тысячу других дел, важных и не очень. Оставалось надеяться, что из этого выйдет толк.
Теперь я засыпала с успокоительным, но пила только восьмую часть таблетки, чтобы пробуждение не было тяжёлым и “ватным”. В конце концов, о какой активности может идти речь, когда полчаса не можешь “встроить” себя в реальность и вспомнить, какой сегодня день и что нужно сделать…
Всеми силами я избегала слёз, хотя иногда была близка к срыву. И конечно, как никогда раньше, мне была необходима поддержка друзей.
В конце января я поехала к Энн и Артуру. Путь и без того предстоял долгий, до конечной, так ещё и, как назло, радио на всю маршрутку и на сотни голосов распевало о любви – о страстной и отчаянной или о несчастливой и безумной. Я скользила взглядом по пролетающим мимо деревьям и фасадам зданий, а сознание цеплялось за отдельные фразы вроде “Моё сердце больше не дышит тобою”, или “Ты судьба, ты мой человек”, или “Ты не думай обо мне, не зови”, или “Мы с тобою похожи”. К концу поездки мне стало казаться, что все звёзды российской эстрады в курсе моих переживаний и каждая их песня – это новое переосмысление моей истории.
Позже, за чаем, заботливо приготовленным сестрой, когда я впервые за десять дней заговорила об Адриане Лионессе, я сделала ещё одно открытие: мне не хотелось плакать. Да, голос то и дело дрожал и подводил меня, да, мысли сбивались и наскакивали одна на другую – но слёз не было.
Энн не прерывала меня, только серьёзно глядела большими карими глазами и иногда кивала, качала головой или вздыхала. Артур сидел в кресле поодаль и неспешно перебирал струны гитары, сочувствующе посматривая на меня. Мелодия отдавала чем-то знакомым и родным, и только в середине рассказа, когда я дошла до противоречий в переписке с Адрианом, сознание вспомнило музыку.
– О! Это же из мюзикла “Величайший шоумен”!
Артур кивнул и улыбнулся. Тогда-то на мои глаза и навернулись слёзы – правда, никакой горечи не было и в помине.
– Артур, спасииибо! Обожаю эту песню!
Понадобилось три глубоких вздоха, чтобы продолжить рассказ. Тут очень вовремя подошла Млека. Взобралась мне на колени, подставила под мои ладони мягкую спину. Я улыбнулась. Заговорила чуть живее и минут через десять наконец с облегчением подытожила:
– Вот так я съездила на “первую встречу”, – и прерывистыми глотками осушила чашку.
– Вообщеее, – протянула сестра. – У меня просто в голове не укладывается. Зачем он всё это делал? Какой смысл?
Жестикуляция Энн была столь энергичной и выразительной, что вот увидел бы её сейчас какой-нибудь прославленный режиссёр – сразу взял бы в актрисы.
Неожиданно для самой себя я улыбнулась – наверное, устало и измученно, однако мысли, атаковавшие меня последние две недели, чуть ослабили хватку.
– Алина позавчера прислала мне ссылку на одну книгу. Знаешь, если бы я наткнулась на неё раньше, может, всё было бы иначе.
И я рассказала про масштабное исследование Тани Танк под названием “Бойся, я с тобой” – о том, как злокачественные нарциссы планомерно расправляются со своими жертвами. И о том, как этим жертвам справляться с невыносимостью жизни_после_нарцисса.
– Андрей постоянно сбивал меня с толку, говорил то одно, то другое. Этим он пытался дезориентировать меня. А ресторан и прочее – это ледяной душ. Тактика такая: создать стрессовую ситуацию, чтобы жертва начала сомневаться в адекватности происходящего. Кстати, если бы мы встретились, Андрей, скорее всего, вёл бы себя до абсурдного странно. Сидел бы весь вечер в телефоне, например. Сейчас он затаился, а через пару месяцев вернётся и будет умолять о прощении.
– А что ты сделаешь, если он так и поступит?
Я хмыкнула.
– Пойду на опережение. Всю переписку он диктовал свои условия, а я отступала. Теперь я перехвачу инициативу.
И когда в моей речи появились слова, отдающие ассоциациями с военными действиями? Наверное, неделю назад, когда я с особой тщательностью выбирала одежду для самого главного противостояния.
– Я собираюсь приехать к нему, – заявила я прищурившейся Энн. – Дождаться его у подъезда, показать переписку и вывести на чистую воду.
– Правильно. Это нельзя так оставлять.
Ноздри сестры раздувались, тон был безапелляционным, и прорывавшееся возмущение нужно было срочно утихомирить.
Артур заиграл заглавную мелодию из “Величайшего шоумена”, но на гитаре она звучала, как саундтрек к фэнтези о параллельном мире. Закрыв глаза, я представляла замки, гордо возносящиеся в небеса, северные леса в клочьях тумана и южные моря, освещённые солнцем.
Ехать домой всё же пришлось, а там я с ходу удалила с компьютера все сохранённые фото Андрея и видео, на которых он мелькает. Вот только… что делать с “хвостами”, которые тянутся за этой историей? С героями, списанными с Андрея, с ассоциативными песнями из плейлиста, с записанными в дневнике снами, которые я собиралась перенести в произведения почти без изменений...
– Ладно, время покажет, – решила я, выключая компьютер.
Всё пошло своим чередом. Февраль я загрузила по полной, вернувшись и к “Освобождению”, и к написанию утренних страниц, и к составлению меню на весь день. Чем жёстче был мой распорядок, тем легче было не поддаваться врагам – слезам, тягостным мыслям, жалости к себе. Я творила, в том числе раскрашивала иллюстрации в арт-ежедневнике, подаренном Алиной. И хотя мозг был занят, сердце требовало справедливости. Если бы в то непростое время я пересеклась с Андреем, вряд ли удержалась бы от рукоприкладства. А ещё я очень сожалела, что у меня нет старшего брата – сильного, широкоплечего. И желательно с парой-тройкой таких же крепких и сильных корешей. Но вступиться за меня было некому, так что пришлось выжидать и успокаивать себя, укрощать огонь злости и задавать воображаемому Андрею всего два вопроса: “Почему вас не было в “Перчини” 19 января?” и “Зачем вам была нужна эта переписка?”
26 февраля я отметила в ежедневнике словом “битва” и действительно подготовилась к этому дню, как к бою. Как и планировала, завершила фэнтези-роман, над которым работала весь предыдущий год. Стараясь ни о чём не думать, выпила кофе. Запечатала эмоции в кокон из холодных и чётких вопросов. Надела строгие брюки и тёмную блузку, принт на которой напоминал узоры имперской военной формы из моего любимого аниме. Серьги я выбрала самые обыкновенные, чёрные “гвоздики”, а волосы собрала в тугую шишку. Даже отголоски ассоциаций с мягким и женственным январским образом были недопустимы.
Маршрутка довезла меня до терракотово-бежевой высотки, которая уже вовсю мигала огоньками окон. Февральские сумерки опускались быстро и неизбежно, а я сдерживала предательскую дрожь в коленях неспешной прогулкой вдоль подъездов и периодически заходила в них греться. Монотонная мелодия домофона впечаталась в мою память и пиликала в мозгу, даже когда вокруг было тихо.
Через полтора часа ожидания я увидела Андрея. Он как-то сразу вынырнул из-за угла, и я едва успела сообразить, что вот оно, начинается.
– Здравствуйте, – спокойно сказала я, приблизившись к Андрею.
Он был одет просто и явно собирался не на деловую встречу: непритязательная куртка, рюкзак за спиной – и отстранённая улыбка, по умолчанию предназначавшаяся всем и никому конкретно.
– Что вы тут делаете? – удивление сильное и неподдельное. Если бы я не знала, как он умеет играть, я бы поверила.
– Жду вас.
– Так это не мой подъезд.
Я кивнула на мусорный пакет в руке Андрея.
– Пойдёмте, провожу.
– Не надо меня провожать.
– Нет, надо.
Он пошёл вперёд, а я выпалила:
– Притормозите, пожалуйста! Я что, должна за вами бегать?
Когда я его нагнала, пакет был уже выброшен, а Андрей стоял, запустив руки в карманы, и имел вид застигнутого врасплох мужика, на глазах которого устроили разборки его жена и любовница.
– Вы вообще как тут оказались?
– Гуляла. Однажды заметила здесь вашу машину – ну и вот.
– Так я не всегда же здесь.
Я решила не тратить время попусту и перешла к главному:
– Андрей Сергеевич, почему вас не было 19 января в “Перчини”?
– Каком “Перчини”?
– Ну как же, в “Ройял-парке”, – напомнила я, не сводя с Андрея внимательного взгляда.
– Ничего я не знаю.
Я состроила саркастическую мину и вынула из сумки листы с распечатанной перепиской.
– Вот, полюбуйтесь. В январе мне написал некий Адриан Лионесс. Мы стали общаться, потом договорились встретиться. Всё здесь, слово в слово.
Андрей удостоил переписку одним беглым взглядом и сказал с лёгкой, снисходительной улыбкой:
– Адриан Лионесс – это мой почтовый адрес.
– Я знаю.
– Но я вам никогда не писал и писать не буду.
– Нет, это были вы.
Он резким жестом вынул из кармана телефон и уткнулся в него, как будто устройство было последним рубежом защиты от злой и страшной меня.
А меня разобрал горький смех. Почему, ну почему я никогда не могу ничего поделать с этим невозможным человеком??? Всё-то ему с рук сходит!
– Я знаю, что это были вы, – стояла я на своём, – и могу это доказать.
– Да хоть задоказывайтесь, – отмахнулся Андрей.
Он был прав вообще-то: сама я бы ничего не доказала, переписка же шла в соцсети, у моего собеседника не было даже аватара. Но… но… но!!! Это же был Андрей! Однако если он отрицает свою причастность к переписке, то…
– … как же статусы в WhatsApp?
– Какие статусы?
– Которые вы просматривали.
– Ничего я не просматривал. Наверное, это был какой-то сбой.
Взгляд обдал меня холодным укором – и снова спрятался в телефон.
Если бы я могла предположить, что кто-то способен вот так нагло, беспардонно и бесцеремонно лгать, то заскринила бы каждый просмотр Андреем моих статусов. Но нет, похоже, к нарциссам и манипуляторам категорически нельзя подходить с обычной меркой.
– Вы понимаете, что кто-то пытался меня подставить от вашего имени? – попробовала я зайти с другой стороны. – И вас тоже. Помогите мне разобраться в этой ситуации и найти этого человека.
– Олеся… Позабыл уже ваше отчество…
– Просто Олеся, – перебила я. А насчёт отчества я ему ещё припомню.
– Ну вот, Олеся, меня всё это не касается, и я не стану в этом разбираться. И вам не советую. Если ещё кто-то такой объявится, какой-нибудь Адриан, шлите его на три буквы. Это был не я. Я вам ничего не писал и не напишу.
– Ну да, конечно, – я саркастически хмыкнула, развернулась и быстрыми шагами потопала к остановке.
Дежурное “До свидания” я поймала уже спиной. Меня колотило – от покровительственного, высокомерного тона Андрея, от невозможности что-либо доказать, от отчаяния. Какая-то часть меня безжалостно настаивала, что битва проиграна, другая возражала, что я вполне хорошо держалась. В конце концов, если человек занимает позицию “Ничего не знаю, не видел, не слышал, и вообще моя хата с краю”, заставить его сменить тактику или хотя бы тон может только более сильный физически или более могущественный – полиция, например.
В окне маршрутки быстро-быстро сменяли друг друга дорожные фонари, и эта скорость и монотонность очень кстати вызывали ассоциации с мигалкой. Да, полиция… Вот если бы каким-то образом “пробить” IP-адрес Адриана Лионесса… Как-то же службы такое проделывают, когда ищут преступника. Опять же, ничего не докажешь. И преступления нет. А на нет и суда нет.
“Какая же я дура! – верещал внутренний голос. – Даром что родилась в год Дракона! Просто комнатная собачка, болонка, которую достаточно правильно поманить – и она бежит к ноге. А будет надоедать – можно отмахнуться, проигнорировать и продолжать заниматься своими делами”.
“Не стесняйтесь попросить помощи у близких”, – сообщило мне на следующий день интернет-гадание. И я решилась. Выбрала самые-самые сообщения из переписки с Адрианом и отправила Гретт и Алине с просьбой показать Андрею. “Хочу, чтобы он как-то прокомментировал, что-то сделал… – пояснила я. – Не знаю, в общем, поставил точку в ситуации”.
Гретт ответила решительно и категорично:
“Олесь, у меня с Андреем Сергеевичем нормальные, но рабочие отношения, и говорить о личном я не имею морального права. Что бы ни происходило у тебя с ним, это касается только тебя и Андрея Сергеевича, любой третий будет лишним. Я понимаю, как это важно для тебя, но если ты хочешь прояснить что-то ещё, то должна сделать это сама”.
Я глубоко вздохнула. Что ответить? “Я бы для тебя и не такое сделала”? Но откуда такая уверенность? К тому же рассудительная, трезво мыслящая Гретт никогда не попала бы в подобную ситуацию. “Ты слишком принципиальна и слишком серьёзно всё воспринимаешь”? Как будто я сама способна относиться к этому проще… Нет, не то.
“Всё в порядке, Гретт, – заскользила я пальцами по экрану телефона. – Я понимаю, что не каждый станет обсуждать такое на работе. Я на тебя не обижаюсь”.
Серое сообщение почти сразу сменило цвет на белый. Гретт просмотрела его, но отвечать не стала. Поняла ли она, что я слукавила? Что просто не хочу создавать лишнее напряжение в нашей дружбе.
Решив не зацикливаться на этом, я перешла в переписку с Алиной. Её ответ был другим:
“Лесь, я не знаю, уместен ли будет такой разговор. Тем более что между мной и АС сугубо деловые отношения. Подозреваю, что он меня пошлёт. Я могу сказать в какой-то беседе, выходящей за рамки. Если кто-то выбесит. Попробую, конечно, но не знаю, что будет”.
“Спасибо, что хотя бы попытаешься”, – улыбнулась я экрану.
