– О, в весь мир! – откликнулась я.
А на следующий день эстафету комплиментов в мой адрес перехватила Ирка. Она со всех ног бежала на факультатив, чуть не роняя по пути туфли, но всё же приостановилась, поравнявшись со мной.
– Одуванчик полевой лекарственный, – подмигнула она, вскинув руку к моим пушистым кудрям.
– Да ладно тебе, Бобрик, – засмеялась я в ответ.
– Это из “Ералаша”, помнишь? – донеслось до меня уже из другого конца коридора.
Нет, я не помнила, потому что смотрела “Ералаш” давно и урывками. Но какое это имело значение, если перемены во мне сподвигли коллег на комплименты? Да и сама я не скупилась на приятные слова в адрес человека, ставшего для меня целым миром.
День защитника Отечества выпал на воскресенье, поэтому основные поздравления сотрудникам-мужчинам звучали в понедельник.
– Желаю вам оставаться таким же прекрасным и смелым. И пусть вам сияет ваша звезда, – сказала я тихо, стоя бок о бок с Андреем у информационного стенда.
– Спасибо. Надо только найти эту звезду, чтобы она сияла, – загадочно ответил он, не поворачивая головы.
Вместе со мной переживала, трепетала и радовалась Лена. “Это потрясающе! Потрясающе!!! – писала она с таким количеством восклицательных знаков, сколько я не видела за все десять лет нашей дружбы. – Как я рада, что в мире есть ещё нечто романтичное и что это нечто происходит с моей подругой!”
Именно на волне этого сумасшедше яркого чувства я снова, после двухлетнего перерыва, вернулась к стихам и написала “Неназванное”.
Так сильно любить, как не было тысячу лет.
Так рьяно творить, за сонетом слагая сонет.
Столь жадно мечтать, поднимая глаза к небесам.
Столь страстно желать прикоснуться к твоим волосам.
Теперь я всей душой понимала Квазимодо, заветным желанием которого было провести пальцами по волосам Эсмеральды. Щёгольская шевелюра Андрея стала моим источником вдохновения. Позже я упомянула её в другом стихотворении. “Чёрные волосы в снежной короне”, – легли на страницу старой тетради неровные строки.
В сети мои стихи сравнивали с музыкой. Знакомый бард так написал про “Неназванное”: “Из него может получиться хороший вальс”. И мне хотелось танцевать от заслуженной похвалы и жаркого прилива чувств. Неуёмная энергия жаждала выхода.
Первый день марта принёс интригующую весть: в открытый доступ попала новая общая фотография коллектива. Необходимость в ней назревала давно, а уж после ухода Нинель Витальевны вопрос встал особенно остро. Говорили, директору неприятно видеть её фото на сайте лицея.
Впрочем, взаимоотношения Тамары Алексеевны с её бывшей сподвижницей меня давно не занимали. А вот первое совместное фото с Андреем – совсем другое дело. К этой съёмке я готовилась тщательнее, чем к какой-нибудь индивидуальной фотосессии. Почти весь вечер выбирала наряд, мудрила с причёской, заранее разложила на комоде тени и кисточки, а самый главный вопрос – “Какой ободок выбрать – чёрный с камеей или с бусинами?” – решался ещё полчаса.
Столько труда и усилий… Не могли они оказаться напрасными!
– Слышала, новое фото появилось, – напомнила я будто между прочим, не отрываясь от проверки тетрадей. – И как оно, сносно?
Андрей, сидевший напротив, с каким-то задором и весёлостью ответил:
– Вот остальных я бы на конкурс красоты не отправил, а вас – да.
– О!
Комплимент был оригинальнее, чем “Вы очень хорошо выглядите”, и это укрепило мою уверенность в желании общаться с Андреем.
Наступил день празднования Восьмого марта. В женском коллективе мужчинам нелегко приходится: хотя цветник – это само по себе хорошо, некоторые розы могут оказаться чересчур привередливыми, а кто-то вообще временами превращается в кактус. Поэтому угодить всем можно только с помощью чего-то грандиозного. В этот раз мужчины почти в полном составе – восемь человек – выбрали композицию “Потому что нельзя быть на свете красивой такой”. И если сложить все секунды, когда Андрей бросал на меня взгляды, получилась бы минимум половина песни. Потом она несколько дней подряд звучала в моей голове, и я то и дело напевала её с блаженной улыбкой. Для полного счастья мне не хватало, чтобы Андрей вообще не отрывал от меня взгляда, но тогда всё было бы слишком очевидно.
Собственно, а что такое это “всё”? Чем было наше общение и что позволяло мне говорить “мы”?
– Прошло два месяца, Олеся, – осторожно сказала моя сестра Энн за чашкой полуденного кофе.
Наконец-то совпали наши вечно не совпадавшие графики (у преподавателя изо в детском саду времени всегда в обрез), и мы смогли нормально побеседовать. Мы сидели в зале, где из-за неправильно установленных окон температура никогда не поднималась выше 20 градусов. Но кофе согревал, а контраст с прохладой в комнате бодрил и прояснял мысли.
– Знаю. Ничего существенного мне не удалось выяснить.
– Но вы общаетесь?
– Да, он и глазами меня ищет, уже привык к моему обществу. А я… боже, я же засыпаю и просыпаюсь с мыслями о нём!
Я прижала ладони к горящим щекам, пряча улыбку, а сестра, ехидно посмеиваясь, отбросила тёмную прядь со лба, подставила ладонь под подбородок и приготовилась слушать. Я заговорила – и говорила много, долго, сбивчиво. Рассказала о прикосновениях и переглядках, о комплиментах и намёках. Не умолчала и о главном – о предложении пересечься в Баварии.
– Он точно что-то чувствует, – заключила Энн. – Надо вам обязательно договориться насчёт встречи.
– Вот как бы сделать общение более личным и в то же время не показаться навязчивой…
– Наберись терпения и посмотри по обстоятельствам. Он совершит шаг – и ты делай. Он ничего не предпримет – и ты не спеши.
– Пожалуй, ты права.
К вечеру все вафли были съедены, а конфетные фантики – красиво свёрнуты и сложены на блюдца. Но пищи для размышлений было намного больше.
Перед уходом, кутаясь в чёрный снуд, Энн заметила:
– Наконец-то появился ещё кто-то, кроме Райнхарда, о ком мы разговариваем.
Я хохотнула.
– Точно! И это, похоже, надолго.
Райнхард фон Лоэнграмм, белокурый завоеватель из аниме “Легенда о героях Галактики”, амбициозный, волевой и с драматичным прошлым, покорил меня с первой серии. Андрей совсем не походил на него внешне, да и жизнь его была куда спокойнее. А вот ум, целеустремлённость, невероятная харизма и уверенность в себе очень роднили его с моим прежним кумиром.
Вскоре мои бдения в учительской по средам принесли свои плоды: сама Тамара Алексеевна похвалила меня за результативность и, похлопывая по плечу, пожурила:
– Вот видишь, а ты уходить хотела.
Да, хотела… когда-то в другой жизни.
12 марта во время очередного дежурства с Андреем я зашла в его кабинет, который он делил с Инной Власьевной, энергичной женщиной с повадками лисы и характерным цветом волос.
В тесном кабинете, заваленном бумагами, папками и книгами, обстановка была далека от романтической. В ней меньше всего можно было ожидать откровенного намёка. И однако…
– Почему бы вам не записаться постоянным дежурным на среду? – спросил Андрей, принимая у меня документ с подписями.
Это прозвучало, как “Почему бы вам, Олеся Владимировна, не дежурить со мной каждую среду?” Да и правда что!
– Ну… – я покосилась на Инну Власьевну, которая что-то энергично строчила в тетради. Казалось, она не прервётся, даже если небо упадёт на землю.
– Ладно, почему бы нет, – я передёрнула плечом и выпорхнула из кабинета.
Сердце трепетало и сладко ныло. Моё прикрытие из железного становилось буквально пуленепробиваемым. В конце концов, Андрей сам предложил постоянное сотрудничество. “Скорее бы новая четверть”, – торопила я время, взлетая по лестнице с нехарактерной для себя скоростью.
А время бежит, рассечённое мартом,
И хочется верить в волшебное “завтра”...
26 марта я отмечала приближающиеся каникулы с Викторией Валерьевной и Маргаритой Львовной – а для меня просто Тори и Гретт. Они больше полугода были частью коллектива, но сблизилась я с ними только в январе. Мы стали чаще общаться, вместе обедали и абсолютно естественно перешли на “ты”. Я гнала от себя неудобную мысль, что всё это из-за Андрея – их непосредственного начальника. Мне нечем было утолить информационный голод, и общение с учительницами немецкого пришлось как нельзя кстати.
Являясь одним из немногих мужчин в коллективе, Андрей к тому же был не женат, а гуманитарный профиль и небанальный предмет ещё больше выделяли его. Как тут не обсудить такого исключительного коллегу?
– Он симпатичный, – оценила Гретт, по-хозяйски разливая по чашкам ароматный молочный улун.
Тори покивала и добавила:
– Но голос, конечно…
Ну… да… Голос Андрея, плоский и будто старческий, смущал многих. Поговаривали, что Андрей жутко комплексует и даже ходит к врачу, чтобы исправить плохо сросшиеся связки. А вот меня такой недостаток совсем не смущал. Когда влюблён, не то чтобы не замечаешь минусов, просто они становятся особенностями, “фишками”, и их принимаешь вместе с достоинствами. Кроме того, были фразы, сказанные совсем другим тоном. “Надо только найти эту звезду, чтобы она сияла”, “Почему вы так надолго остаётесь в среду?”, “В Баварии пересечёмся”… В такие моменты голос Андрея напоминал бархат, к которому мучительно хотелось прикоснуться.
Печенье хрустело во рту, дымился красивый заварник, а я всё слушала Гретт и Тори, впитывая информацию, подобно губке, и принимала всё к сведению. Ах, у Андрея Сергеевича была невеста? Неужели… И они расстались? Надо же… И теперь он в поисках?
– Ищет, – сказала Тори, стряхивая с аристократичных пальцев крошки печенья.
Гретт подтвердила, а я мысленно потёрла ладони. Ищет, значит. Ту самую “звезду, которая бы сияла”. А кто подходит на роль этой звезды лучше, чем верная напарница, которая всегда готова помочь и подстраховать? С которой так легко общаться…
Моя вера в себя окрепла и утвердилась, и я ушла на каникулы в прекрасном расположении духа, настроенная только на победу.
В первый же день новой четверти я зашла в учительскую во всеоружии, с самыми серьёзными намерениями и с ручкой в руке. В графике дежурств я решительно вписала свою фамилию на все оставшиеся среды. Конечно, это заметили. Инна Власьевна, вальяжно расположившись на диване, ехидно сказала:
– Подошла тут записаться на дежурство, а всё занято на месяц вперёд.
Я только посмеялась и дёрнула плечом:
– Всё равно же сижу, тетради проверяю. Почему бы не совместить дела?
Так типичная сова, которую ранним утром от подушки не оттянешь, уступила место жаворонку или, скорее, влюблённому соловью. Неловкие мысли в стиле “Как так случилось-то?! Мне же давно не шестнадцать” уносились вдаль порывами ветра. Можно, можно влюбиться сильно и глубоко! И возраст тут ни при чём! Исчез и мой вечный страх, что чувства через пару месяцев угаснут: Андрей вёл себя со мной иначе, чем другие коллеги-мужчины.
– Круто, – сообщал он, узнав, что с ним снова дежурю я.
– Не теряйте меня, – бросала я, скрываясь на лестнице.
– А что, я так нужен? – уточнял он, выглядывая из-за поворота.
– Всегда нужны, – отвечала я, вытягивая руку. И наши пальцы соприкасались…
Разговоры обо всём… Случайные жесты… Вылетевшие слова… Призрачные намёки… Полутона, полуоттенки. Я даже не рисковала называть это любовью: слишком драгоценным и новым было для меня это состояние. Слишком завораживало и интриговало, чтобы заключать его в рамки и определённую модель поведения. Нечётными днями недели я наслаждалась: в понедельник выходила очередная серия любимой “Игры престолов”, в среду я чаще виделась с Андреем, пятница была методическим днём, который я и за рабочий не считала, в воскресенье я полноценно отдыхала. А чётные дни существовали, чтобы я могла подготовиться к нечётным. Я летала по коридорам лицея, как на крыльях. Как уже не было давно, мне хотелось просто жить.
Помимо запахов начинающейся весны, апрель принёс в лицей конференции и семинары. Одно из дежурств вышло особенно напряжённым, с беготнёй по лестницам и путаницей с кабинетами. Электронные часы в учительской показывали только 11 утра, но эти две красные единицы походили на колья, впивавшиеся в мои стопы. А я ведь всего лишь надела высокие каблуки!
Напарник уже ждал меня. Сначала уточнил, предупредила ли я такой-то класс о переносе урока и сказала ли такому-то учителю подготовить кабинет. А потом…
– Я хочу вас… попросить, – сообщил Андрей с выразительной паузой. – Новые гости сейчас пожалуют. Встретьте их внизу и проводите в актовый.
– Снова семинар?
– Нет, какая-то лекция.
Я подмигнула ему, уходя, и, нацепив дежурную улыбку, бодро зашагала на первый этаж.
Гостями оказались трое из какого-то психологического центра. Они пришли рекламировать своё заведение, и в этом не было ничего необычного – пока гости не поднялись на сцену. Начал мужчина, лысоватый пухляш с глазами навыкате и пересохшими губами:
– Вот у вас такая совсем обычная маленькая школа… – и я чуть не покатилась со смеху.
Маленькая – настолько, что десять лет назад к основному зданию срочно возвели пристройку. И всё равно лицей разбухал, как бочка. Временами казалось, что никакого отбора вообще не проводится, хотя говорили о нём много и с удовольствием.
После мужчины слово взяла дама, эффектно разодетая и по-клубному накрашенная. Следующие десять минут мой слух жесточайше калечили выражения “по барабану”, “болванка в голове” и другие орудия пыток. Я разглядывала “психологиню”, а в голове крутился вопрос: “Дорогая, трудно ли это – говорить так, будто живёшь на рынке?”
Вторая дама, во всех смыслах сдержаннее и аккуратнее предшественницы, излагала информацию кратко, но с таким презрением, словно её слушатели никто и звать их никак.
Едва дождавшись окончания лекции, я выбежала из зала, сдерживая хохот. Психологи оказались чрезвычайно забавными экземплярами человеческого рода.
Веру в людей мне вернул напарник, предложив перенести один из моих уроков на час раньше.
– Ну зачем вам так поздно домой возвращаться? – полуутвердительно спросил Андрей с мягкой улыбкой.
Я закивала, мысленно посмеиваясь. Как будто не он полгода назад не отпустил меня, больную, с олимпиады!
24.04.14. В лицее проходило какое-то важное мероприятие, после которого должен был состояться педсовет. Андрей дежурил и всё время мелькал перед глазами. Пересекаясь в коридоре, мы переглядывались и улыбались друг другу, как всегда. А потом мне понадобилось подняться на третий этаж, но боковая лестница завела меня в тупик. Подошёл Андрей, и я спросила:
– А где лестница?
– Здесь её никогда не было, – удивлению в его голосе не было предела.
Потом мы шли вместе по коридору, но меня накрывала и душила неловкость. Хотелось идти рядом с Андреем, но не хотелось, чтобы он думал, что я его преследую. И свернуть не свернёшь: коридор прямой и длинный.
В конце концов я нарушила молчание.
– Вообще-то я за Маргаритой Львовной.
Я направилась к кабинету Гретт, будто там было моё спасение. Мы с подругой вместе пошли на педсовет, но от неловкости мне, видно, было не суждено избавиться.
В актовом зале какая-то известная женщина-психолог говорила о девушке, которая долго была рядом с молодым человеком, помогала ему, затем некоторое время преследовала его и, наконец, призналась ему в любви. Меня пробрала дрожь. Преследовать? Вот ещё! А признание в любви от безысходности – о таком и подумать страшно… Я глянула на Андрея.
А на следующий день эстафету комплиментов в мой адрес перехватила Ирка. Она со всех ног бежала на факультатив, чуть не роняя по пути туфли, но всё же приостановилась, поравнявшись со мной.
– Одуванчик полевой лекарственный, – подмигнула она, вскинув руку к моим пушистым кудрям.
– Да ладно тебе, Бобрик, – засмеялась я в ответ.
– Это из “Ералаша”, помнишь? – донеслось до меня уже из другого конца коридора.
Нет, я не помнила, потому что смотрела “Ералаш” давно и урывками. Но какое это имело значение, если перемены во мне сподвигли коллег на комплименты? Да и сама я не скупилась на приятные слова в адрес человека, ставшего для меня целым миром.
День защитника Отечества выпал на воскресенье, поэтому основные поздравления сотрудникам-мужчинам звучали в понедельник.
– Желаю вам оставаться таким же прекрасным и смелым. И пусть вам сияет ваша звезда, – сказала я тихо, стоя бок о бок с Андреем у информационного стенда.
– Спасибо. Надо только найти эту звезду, чтобы она сияла, – загадочно ответил он, не поворачивая головы.
Вместе со мной переживала, трепетала и радовалась Лена. “Это потрясающе! Потрясающе!!! – писала она с таким количеством восклицательных знаков, сколько я не видела за все десять лет нашей дружбы. – Как я рада, что в мире есть ещё нечто романтичное и что это нечто происходит с моей подругой!”
Именно на волне этого сумасшедше яркого чувства я снова, после двухлетнего перерыва, вернулась к стихам и написала “Неназванное”.
Так сильно любить, как не было тысячу лет.
Так рьяно творить, за сонетом слагая сонет.
Столь жадно мечтать, поднимая глаза к небесам.
Столь страстно желать прикоснуться к твоим волосам.
Теперь я всей душой понимала Квазимодо, заветным желанием которого было провести пальцами по волосам Эсмеральды. Щёгольская шевелюра Андрея стала моим источником вдохновения. Позже я упомянула её в другом стихотворении. “Чёрные волосы в снежной короне”, – легли на страницу старой тетради неровные строки.
В сети мои стихи сравнивали с музыкой. Знакомый бард так написал про “Неназванное”: “Из него может получиться хороший вальс”. И мне хотелось танцевать от заслуженной похвалы и жаркого прилива чувств. Неуёмная энергия жаждала выхода.
Первый день марта принёс интригующую весть: в открытый доступ попала новая общая фотография коллектива. Необходимость в ней назревала давно, а уж после ухода Нинель Витальевны вопрос встал особенно остро. Говорили, директору неприятно видеть её фото на сайте лицея.
Впрочем, взаимоотношения Тамары Алексеевны с её бывшей сподвижницей меня давно не занимали. А вот первое совместное фото с Андреем – совсем другое дело. К этой съёмке я готовилась тщательнее, чем к какой-нибудь индивидуальной фотосессии. Почти весь вечер выбирала наряд, мудрила с причёской, заранее разложила на комоде тени и кисточки, а самый главный вопрос – “Какой ободок выбрать – чёрный с камеей или с бусинами?” – решался ещё полчаса.
Столько труда и усилий… Не могли они оказаться напрасными!
– Слышала, новое фото появилось, – напомнила я будто между прочим, не отрываясь от проверки тетрадей. – И как оно, сносно?
Андрей, сидевший напротив, с каким-то задором и весёлостью ответил:
– Вот остальных я бы на конкурс красоты не отправил, а вас – да.
– О!
Комплимент был оригинальнее, чем “Вы очень хорошо выглядите”, и это укрепило мою уверенность в желании общаться с Андреем.
Наступил день празднования Восьмого марта. В женском коллективе мужчинам нелегко приходится: хотя цветник – это само по себе хорошо, некоторые розы могут оказаться чересчур привередливыми, а кто-то вообще временами превращается в кактус. Поэтому угодить всем можно только с помощью чего-то грандиозного. В этот раз мужчины почти в полном составе – восемь человек – выбрали композицию “Потому что нельзя быть на свете красивой такой”. И если сложить все секунды, когда Андрей бросал на меня взгляды, получилась бы минимум половина песни. Потом она несколько дней подряд звучала в моей голове, и я то и дело напевала её с блаженной улыбкой. Для полного счастья мне не хватало, чтобы Андрей вообще не отрывал от меня взгляда, но тогда всё было бы слишком очевидно.
Собственно, а что такое это “всё”? Чем было наше общение и что позволяло мне говорить “мы”?
– Прошло два месяца, Олеся, – осторожно сказала моя сестра Энн за чашкой полуденного кофе.
Наконец-то совпали наши вечно не совпадавшие графики (у преподавателя изо в детском саду времени всегда в обрез), и мы смогли нормально побеседовать. Мы сидели в зале, где из-за неправильно установленных окон температура никогда не поднималась выше 20 градусов. Но кофе согревал, а контраст с прохладой в комнате бодрил и прояснял мысли.
– Знаю. Ничего существенного мне не удалось выяснить.
– Но вы общаетесь?
– Да, он и глазами меня ищет, уже привык к моему обществу. А я… боже, я же засыпаю и просыпаюсь с мыслями о нём!
Я прижала ладони к горящим щекам, пряча улыбку, а сестра, ехидно посмеиваясь, отбросила тёмную прядь со лба, подставила ладонь под подбородок и приготовилась слушать. Я заговорила – и говорила много, долго, сбивчиво. Рассказала о прикосновениях и переглядках, о комплиментах и намёках. Не умолчала и о главном – о предложении пересечься в Баварии.
– Он точно что-то чувствует, – заключила Энн. – Надо вам обязательно договориться насчёт встречи.
– Вот как бы сделать общение более личным и в то же время не показаться навязчивой…
– Наберись терпения и посмотри по обстоятельствам. Он совершит шаг – и ты делай. Он ничего не предпримет – и ты не спеши.
– Пожалуй, ты права.
К вечеру все вафли были съедены, а конфетные фантики – красиво свёрнуты и сложены на блюдца. Но пищи для размышлений было намного больше.
Перед уходом, кутаясь в чёрный снуд, Энн заметила:
– Наконец-то появился ещё кто-то, кроме Райнхарда, о ком мы разговариваем.
Я хохотнула.
– Точно! И это, похоже, надолго.
Райнхард фон Лоэнграмм, белокурый завоеватель из аниме “Легенда о героях Галактики”, амбициозный, волевой и с драматичным прошлым, покорил меня с первой серии. Андрей совсем не походил на него внешне, да и жизнь его была куда спокойнее. А вот ум, целеустремлённость, невероятная харизма и уверенность в себе очень роднили его с моим прежним кумиром.
Вскоре мои бдения в учительской по средам принесли свои плоды: сама Тамара Алексеевна похвалила меня за результативность и, похлопывая по плечу, пожурила:
– Вот видишь, а ты уходить хотела.
Да, хотела… когда-то в другой жизни.
12 марта во время очередного дежурства с Андреем я зашла в его кабинет, который он делил с Инной Власьевной, энергичной женщиной с повадками лисы и характерным цветом волос.
В тесном кабинете, заваленном бумагами, папками и книгами, обстановка была далека от романтической. В ней меньше всего можно было ожидать откровенного намёка. И однако…
– Почему бы вам не записаться постоянным дежурным на среду? – спросил Андрей, принимая у меня документ с подписями.
Это прозвучало, как “Почему бы вам, Олеся Владимировна, не дежурить со мной каждую среду?” Да и правда что!
– Ну… – я покосилась на Инну Власьевну, которая что-то энергично строчила в тетради. Казалось, она не прервётся, даже если небо упадёт на землю.
– Ладно, почему бы нет, – я передёрнула плечом и выпорхнула из кабинета.
Сердце трепетало и сладко ныло. Моё прикрытие из железного становилось буквально пуленепробиваемым. В конце концов, Андрей сам предложил постоянное сотрудничество. “Скорее бы новая четверть”, – торопила я время, взлетая по лестнице с нехарактерной для себя скоростью.
А время бежит, рассечённое мартом,
И хочется верить в волшебное “завтра”...
26 марта я отмечала приближающиеся каникулы с Викторией Валерьевной и Маргаритой Львовной – а для меня просто Тори и Гретт. Они больше полугода были частью коллектива, но сблизилась я с ними только в январе. Мы стали чаще общаться, вместе обедали и абсолютно естественно перешли на “ты”. Я гнала от себя неудобную мысль, что всё это из-за Андрея – их непосредственного начальника. Мне нечем было утолить информационный голод, и общение с учительницами немецкого пришлось как нельзя кстати.
Являясь одним из немногих мужчин в коллективе, Андрей к тому же был не женат, а гуманитарный профиль и небанальный предмет ещё больше выделяли его. Как тут не обсудить такого исключительного коллегу?
– Он симпатичный, – оценила Гретт, по-хозяйски разливая по чашкам ароматный молочный улун.
Тори покивала и добавила:
– Но голос, конечно…
Ну… да… Голос Андрея, плоский и будто старческий, смущал многих. Поговаривали, что Андрей жутко комплексует и даже ходит к врачу, чтобы исправить плохо сросшиеся связки. А вот меня такой недостаток совсем не смущал. Когда влюблён, не то чтобы не замечаешь минусов, просто они становятся особенностями, “фишками”, и их принимаешь вместе с достоинствами. Кроме того, были фразы, сказанные совсем другим тоном. “Надо только найти эту звезду, чтобы она сияла”, “Почему вы так надолго остаётесь в среду?”, “В Баварии пересечёмся”… В такие моменты голос Андрея напоминал бархат, к которому мучительно хотелось прикоснуться.
Печенье хрустело во рту, дымился красивый заварник, а я всё слушала Гретт и Тори, впитывая информацию, подобно губке, и принимала всё к сведению. Ах, у Андрея Сергеевича была невеста? Неужели… И они расстались? Надо же… И теперь он в поисках?
– Ищет, – сказала Тори, стряхивая с аристократичных пальцев крошки печенья.
Гретт подтвердила, а я мысленно потёрла ладони. Ищет, значит. Ту самую “звезду, которая бы сияла”. А кто подходит на роль этой звезды лучше, чем верная напарница, которая всегда готова помочь и подстраховать? С которой так легко общаться…
Моя вера в себя окрепла и утвердилась, и я ушла на каникулы в прекрасном расположении духа, настроенная только на победу.
В первый же день новой четверти я зашла в учительскую во всеоружии, с самыми серьёзными намерениями и с ручкой в руке. В графике дежурств я решительно вписала свою фамилию на все оставшиеся среды. Конечно, это заметили. Инна Власьевна, вальяжно расположившись на диване, ехидно сказала:
– Подошла тут записаться на дежурство, а всё занято на месяц вперёд.
Я только посмеялась и дёрнула плечом:
– Всё равно же сижу, тетради проверяю. Почему бы не совместить дела?
Так типичная сова, которую ранним утром от подушки не оттянешь, уступила место жаворонку или, скорее, влюблённому соловью. Неловкие мысли в стиле “Как так случилось-то?! Мне же давно не шестнадцать” уносились вдаль порывами ветра. Можно, можно влюбиться сильно и глубоко! И возраст тут ни при чём! Исчез и мой вечный страх, что чувства через пару месяцев угаснут: Андрей вёл себя со мной иначе, чем другие коллеги-мужчины.
– Круто, – сообщал он, узнав, что с ним снова дежурю я.
– Не теряйте меня, – бросала я, скрываясь на лестнице.
– А что, я так нужен? – уточнял он, выглядывая из-за поворота.
– Всегда нужны, – отвечала я, вытягивая руку. И наши пальцы соприкасались…
Разговоры обо всём… Случайные жесты… Вылетевшие слова… Призрачные намёки… Полутона, полуоттенки. Я даже не рисковала называть это любовью: слишком драгоценным и новым было для меня это состояние. Слишком завораживало и интриговало, чтобы заключать его в рамки и определённую модель поведения. Нечётными днями недели я наслаждалась: в понедельник выходила очередная серия любимой “Игры престолов”, в среду я чаще виделась с Андреем, пятница была методическим днём, который я и за рабочий не считала, в воскресенье я полноценно отдыхала. А чётные дни существовали, чтобы я могла подготовиться к нечётным. Я летала по коридорам лицея, как на крыльях. Как уже не было давно, мне хотелось просто жить.
Помимо запахов начинающейся весны, апрель принёс в лицей конференции и семинары. Одно из дежурств вышло особенно напряжённым, с беготнёй по лестницам и путаницей с кабинетами. Электронные часы в учительской показывали только 11 утра, но эти две красные единицы походили на колья, впивавшиеся в мои стопы. А я ведь всего лишь надела высокие каблуки!
Напарник уже ждал меня. Сначала уточнил, предупредила ли я такой-то класс о переносе урока и сказала ли такому-то учителю подготовить кабинет. А потом…
– Я хочу вас… попросить, – сообщил Андрей с выразительной паузой. – Новые гости сейчас пожалуют. Встретьте их внизу и проводите в актовый.
– Снова семинар?
– Нет, какая-то лекция.
Я подмигнула ему, уходя, и, нацепив дежурную улыбку, бодро зашагала на первый этаж.
Гостями оказались трое из какого-то психологического центра. Они пришли рекламировать своё заведение, и в этом не было ничего необычного – пока гости не поднялись на сцену. Начал мужчина, лысоватый пухляш с глазами навыкате и пересохшими губами:
– Вот у вас такая совсем обычная маленькая школа… – и я чуть не покатилась со смеху.
Маленькая – настолько, что десять лет назад к основному зданию срочно возвели пристройку. И всё равно лицей разбухал, как бочка. Временами казалось, что никакого отбора вообще не проводится, хотя говорили о нём много и с удовольствием.
После мужчины слово взяла дама, эффектно разодетая и по-клубному накрашенная. Следующие десять минут мой слух жесточайше калечили выражения “по барабану”, “болванка в голове” и другие орудия пыток. Я разглядывала “психологиню”, а в голове крутился вопрос: “Дорогая, трудно ли это – говорить так, будто живёшь на рынке?”
Вторая дама, во всех смыслах сдержаннее и аккуратнее предшественницы, излагала информацию кратко, но с таким презрением, словно её слушатели никто и звать их никак.
Едва дождавшись окончания лекции, я выбежала из зала, сдерживая хохот. Психологи оказались чрезвычайно забавными экземплярами человеческого рода.
Веру в людей мне вернул напарник, предложив перенести один из моих уроков на час раньше.
– Ну зачем вам так поздно домой возвращаться? – полуутвердительно спросил Андрей с мягкой улыбкой.
Я закивала, мысленно посмеиваясь. Как будто не он полгода назад не отпустил меня, больную, с олимпиады!
24.04.14. В лицее проходило какое-то важное мероприятие, после которого должен был состояться педсовет. Андрей дежурил и всё время мелькал перед глазами. Пересекаясь в коридоре, мы переглядывались и улыбались друг другу, как всегда. А потом мне понадобилось подняться на третий этаж, но боковая лестница завела меня в тупик. Подошёл Андрей, и я спросила:
– А где лестница?
– Здесь её никогда не было, – удивлению в его голосе не было предела.
Потом мы шли вместе по коридору, но меня накрывала и душила неловкость. Хотелось идти рядом с Андреем, но не хотелось, чтобы он думал, что я его преследую. И свернуть не свернёшь: коридор прямой и длинный.
В конце концов я нарушила молчание.
– Вообще-то я за Маргаритой Львовной.
Я направилась к кабинету Гретт, будто там было моё спасение. Мы с подругой вместе пошли на педсовет, но от неловкости мне, видно, было не суждено избавиться.
В актовом зале какая-то известная женщина-психолог говорила о девушке, которая долго была рядом с молодым человеком, помогала ему, затем некоторое время преследовала его и, наконец, призналась ему в любви. Меня пробрала дрожь. Преследовать? Вот ещё! А признание в любви от безысходности – о таком и подумать страшно… Я глянула на Андрея.
