— Да мне без разницы.
Он сел на стол. И вытянул ноги. Я непроизвольно взглянула на след от йода на его пятке.
— Ты бегать сможешь?
Он кивнул.
— А ты?
Я отвернулась к чайнику и принялась греметь чашками. Но в последний момент передумала пить с ним чай. Не хочу сидеть напротив, не хочу выслушивать от него новые заумности…
— Я не буду. Пить чай.
— А бегать?
— Тоже не буду, у меня ноги болят.
— Даш, ну ведь пройдет. Завтра можем смотаться в Дубровник. Как раз даже разумно туда поехать. Воскресенье. Заодно отдадим мамин подарок. А?
— Делай, как знаешь. Дубровник так Дубровник.
Чай так чай. На, подавись… То есть захлебнись…
Я повернулась с чашкой. Полной. И чуть не ошпарила Кузьму, уткнувшись в его голую грудь. Он вжал ее, а я так и осталась стоять с чашкой в вытянутой руке.
— Решила выжечь мне на груди сердечко? — усмехнулся он.
И действительно, на чашке оно было выпуклым. А я сердечка вообще не заметила. Как и Кузьму у себя за спиной.
— Твой чай.
Он забрал его осторожно и отнес на стол.
— Можно я пойду прилягу? — спросила я, поняв, что мне срочно нужно уединиться, иначе я разревусь.
— А чай?
— Сказала же, не хочу. Мне и так жарко.
А кондиционер работал. Шумел. Как и мое сердце.
— Ложись, конечно.
Он даже не стал меня останавливать. Сел за стол. Ко мне спиной. А я шмыгнула за дверь и закрыла ее. Хотелось сделать это тихо, но из-за кондиционера дверь хлопнула довольно громко. Наверное, от сквозняка… Того, что гулял в моих мыслях.
Я лежала на спине. Поверх одеяла. Нога на ногу. Тело ныло. Особенно живот. Спать мне не хотелось. Глаза не закрывались, словно их растопырило надувшимися пузырями слез.
— Даш, ты спишь?
Кузьма заглянул без стука, но я все же успела отвернуться.
Одернуть подол короткого сарафана не получилось, ну и фиг с ним.
— Нет, а что? — ответила я, оставаясь к нему спиной.
— Я просто хотел сказать, что съезжу за водой.
— С ума сошел? — я резко обернулась, села. — Ты пьяный. Куда ты за руль?
— Даш, ну что я там пил? Я трезвый…
— Любой пьяный скажет, что он трезвый.
— Хорошо, я сбегаю, если тебе будет так спокойнее, — сдался Кузьма без боя, вдруг облизав губы.
И от такого невинного движения его языка, меня бросило в жар. Я опустила глаза и только тогда заметила, что сарафан съехал на сторону, полностью обнажив правую грудь. Я рванула лиф назад с такой силой, что услышала треск ниток. Черт…
— Чего-нибудь еще купить?
— А чего надо? — спросила я, чувствуя, что по спине струится противный ручеек.
— Холодного арбуза, например… — проговорил Кузьма тихо, все еще удерживая взглядом мою теперь уже прикрытую грудь.
— А тебе точно надо идти?
— Как скажешь…
Да что я ему должна сказать-то?!
— Куда тебе бежать по жаре… Потом вечером вместе сходим.
— А сейчас что пить?
Он серьезно сейчас спрашивает, что ли?
— Налей кипяток в контейнер и поставь в холодильник.
— Хорошо, так и сделаю.
Он развернулся и вышел, но дверь не закрыл. Я не встала с кровати и не легла.
— Даш, твой крем.
Надо что-то сказать. Только что?
— Поставь на полочку…
Полочки пустые, все…
— А может я его по назначению использую? Ты же крем смыла…
Он уже оделся. Я только сейчас заметила, что на нем майка и шорты. До того смотрела только на губы. Кузьма присел на кровать, и я протянула ему ногу.
— Я умею быть нежным…
Вдруг сказал он и уткнулся носом мне в ногу, вместо крема проведя по ступне горячим языком. Обжигающим, и я рванула ногу на себя и вырвала.
— Прости! — он тряхнул головой и вскочил с кровати. — Я просто подумал, что ты этого хочешь. Нет, так нет.
Я смотрела ему в глаза, чувствуя, как накаляется воздух спальни, превращая ее в парилку. У меня уже по всему телу выступили маленькие капельки пота — или это по ней разбежались мурашки?
— Даш, не надо ничего объяснять. Я все понимаю. Тебе это не нужно с таким, как я, и все окей. Действительно окей.
Я молчала. Как дура. А именно сейчас и надо было сказать — да, мне это нужно. Да, с тобой. Да, прямо сейчас. Но вместо этого я спросила:
— Мы едем завтра в Дубровник?
— Я забыл. Спасибо, что напомнила…
Он выскочил из моей комнаты, но снова не закрыл дверь. Я слышала, как он с кем-то говорит, и тоже схватила свой телефон. Под нашей общей фотографией был коммент от Таськи: «Сбылась мечта идиота». Что именно она имела в виду? Брат ей ничего не ответил. Только лайкнул ее коммент.
— Даш, ты встанешь в восемь? — Кузьма вырос на пороге спальни с телефоном в руках. — Я тогда забукаю нам тур по городу. Там просто говорят полная жопа с парковкой, поэтому надо будет выехать пораньше. Еще и в воскресенье.
— Встану. Конечно, встану…
Я и сейчас встала, только одернуть задравшийся подол не успела. Мои руки накрыли руки Кузьмы. Я подняла глаза, но глаз его не увидела — вместо них были губы. Они накрыли мои веки, спустились по влажным ресницам к щекам, скользнули по шее и вернулись туда, где их ждали — к губам, моим. Сарафан пополз вверх — это я приподнялась на цыпочки, чтобы ухватиться за шею. Кузьма швырнул телефон на кровать, туда, где уже валялся мой с нашей дурацкой фоткой на экране, а следом, полетели и мы сами.
Глава 38 "Козел"
— Даш, слушай…
Если бы я могла слышать — голова застряла между подушками. В ней и так вовсю бурлила кровь, так теперь заодно и уши забило с обеих сторон пухом.
— Я тогда не врал на даче…
Я чуть приподнялась. Совсем чуть. Потом, когда Кузьма убрал с меня ногу, я смогла даже сесть, почему-то сразу судорожно начав искать, чем прикрыться. Почему? Потому что шестым чувством поняла, что мне скажут гадость. И точно в подтверждение, Кузьма тут же кинул на меня одеяло, оставив содранный с меня сарафан валяться на полу. К последней тряпочке он так и не подобрался, хотя его ладонь пару раз приподнимала резинку.
— Я не собирался с тобой спать…
Я снова попыталась сесть — на этот раз удержав одеяло у груди, распухшей от поцелуев. Но Кузьма вдруг рухнул на меня и так стиснул руками, что, думала, сломает и меня, и кровать. Нос его уткнулся в одеяло, скомканное на моем плече, поэтому я с превеликим трудом разобрала его слова.
— То есть думал, что ты не собираешься… Ну и чтобы даже соблазна не было залезть к тебе в постель, я не взял то, что нам сейчас нужно. Может, ты взяла?
Я мотнула головой и снова попыталась сесть. Он откатился на подушку и, прикрыв руками лицо, шумно выдохнул в пальцы. Я перевернулась на бок, держа одеяло у глаз, точно паранджу. И если моего лица он не видел, то я его лица видеть не хотела — взгляд нагло скользил вниз, минуя живот. Говорят, в такие моменты надо парней пожалеть, но мне себя было жалко куда больше… Он правильно расценил мое молчание. Но вот вопрос задал совсем неправильный:
— Тогда какого фига ко мне полезла?
Мне захотелось забраться под одеяло с головой, но я наоборот силой воли скинула его. Правда, всего лишь до груди — которую сейчас разрывало не желанием, а обидой.
— Я к тебе приставала? Не наоборот, разве?
— Окей, окей… Пусть будет наоборот! Я приставал! — он сел и отвернулся. Сгорбился. И я уже было потянулась дрожащей рукой, чтобы погладить, но его слова на корню убили во мне желание утешать. — Но знаешь, это как бы неправильно все на парней скидывать…
— Что я на тебя скинула?
Он обернулся — на миг, но потом все же повернулся ко мне всем корпусом и закинул на кровать ногу, больную… Во всяком случае с йодной отметиной.
— Даш, елы-палы… Мы оба виноваты, но ты заставляешь меня чувствовать себя полным идиотом. Вот скажи честно, ты рассматривала вариант, что мы окажемся в одной постели?
Я не стала кивать. Я не поняла, почему он вообще это спрашивает. Что за идиотизм…
— То-то и оно. Да, я дурак! — он встал и расправил плечи. И желание свое сумел побороть. — Я просто тебя напоил… По трезвому ты никогда бы не согласилась спать со мной. Но раз мы протрезвели, давай все обсудим, чтобы потом не было, типа, ты меня обманул…
— Ты вообще что несешь?!
Во мне все кипело желанием… Желание сорвать со стены картину и надеть ему на голову, как в хорошем итальянском фильме. И еще в морду вдобавок дать.
— Даш! — он орал, точно я стала вдруг глухой или мы были в метро. Хотя нет, в метро бы он подобное не сказал. — Я безответственный козел, и я сказал тебе это. Я не готов к каким-либо более-менее постоянным отношениям. Меня секс от случая к случаю непонятно с кем вполне устраивает на данном этапе жизни… вполне…
— Непонятно с кем, вот так даже…
Я закусила губу — только не реветь, Дашка, только не реветь!
— Да не перебивай меня хоть сейчас!
Он, точно после бега, сжал ладонями дрожащие колени — а они у него дрожали, я же это видела! — и тяжело выдохнул. Потом взглянул на меня, исподлобья.
— Мать сказала, если я затащу тебя в постель, она меня на порог не пустит.
— Почему? — буркнула я, вообще перестав что-либо соображать. Идиотская семейка!
— Потому что ты ей нравишься. Потому что она считает тебя хорошей девочкой, а хорошие девочки не спят с плохими мальчиками.
— Да почему же ты плохой?!
Я точно орала — благо у нас тут на полкилометра вокруг никого, хоть в тамтам бей. Хотя мне хотелось взять тарелки и сплющить ими башку этому идиоту!
— Потому что я безответственная скотина, я же сказал… — он снова выдохнул, выпрямился и, глядя мимо меня на картину с парусником, спросил: — Дашка, ты действительно хочешь секса со мной?
Я превратилась в статую. Мраморную. У меня ни один волос на голове не шевелился. Или шевелились все одновременно, так что я просто не замечала их движения…
— Ну скажи уже ты, да или нет?
— И еще потребуй от меня клятвы, что я ничего не скажу твоей маме…
Я не знала, чего мне в тот момент хотелось больше: плакать, ржать или секса… Я остановилась на последнем и кивнула.
— Тогда я сбегаю до аптеки. На спринт я сейчас не способен. Так что обещай, что не передумаешь… Я шучу.
— Не переживай, ты найдешь им применение в любом случае… Даже без меня.
Я отвернулась и тоже уставилась на парусник. Меня снова укачало. Это под тяжелыми коленями Кузьмы прогнулся матрас. Он ткнулся носом мне в плечо и осторожно поцеловал ямочку ключицы.
— Даш, не злись. Мы по-дурацки поговорили, но я рад, что мы поговорили хоть так. А то было чувство, что я тебя обманываю. Но маме моей не говори.
— А ты сестре не говори, — я протянула руку и, не глядя, потрепала его по волосам. — Иди. А то аптека закроется.
— Уже бегу… Можно взять твой рюкзак? Мой надо проветрить.
— Зачем тебе рюкзак? — шептала я ему в ухо, так как он не убрал своих губ с моей шеи.
— Воду купить, а не то, что ты подумала…
Он чмокнул меня в щеку и слез с кровати. Я обернулась, не заботясь больше об съехавшем одеяле.
— Я вообще-то про арбуз подумала.
— Я тоже, — улыбка у Кузьки была до ушей. — Но пожалей мою спину, хотя… Ты меня хорошо протрезвила. Я легко могу за руль.
— Не надо!
Наконец, он ушел, и я рухнула в подушки — в фильмах героини в такой ситуации хохочут или швыряются этими самыми подушками, а я могла только лежать, молча, почти не дыша. А надо было соображать… Как преподнести Кузьме маленький такой факт обо мне, который явно бы очень сильно расстроил его маму. Хорошие девочки так не делают… Блин, хорошие девочки так и останутся девочками, если не поедут в отпуск с плохим мальчиком. Только где взять плохого мальчика? Это явно не Тихонов. Хорошо же его мамочка обработала — спасибо, конечно, но блин… Вот зачем тетя Лиза влезла?! Ну кто ее просил?
Нет, я ему ничего не скажу… Узнает по факту, черт с ним, а то еще откажется. С него станется! Белую простынь жалко, но ведь отстираем, отстираем ведь? Или новую купим… Лучше пойти в ванную почистить зубы и снова умыться, хоть чуть-чуть… Только вот полоскание рта не помогло избавиться от жажды. Пить хотелось ужасно. И я, чтобы не увлекаться, отхлебнула прямо из горла. Пары глотков вина хватило, чтобы утолить жажду. Но через пять минут я снова подошла к холодильнику и нацедила в стакан все еще относительно теплой воды — хоть что-то! Поставила новый чайник. По такой жаре Кузьма выдует все, что припрет в рюкзаке…
— Ты живой?
Полу… живой… Красным-то он был весь.
— Сегодня не наш день! — Кузьма привалился к стене и выдохнул: — Их лекарня по субботам до трех работает, а завтра вообще у них выходной.
Пока я стояла с открытым ртом, Кузьма выгрузил в холодильник две двухлитровых бутылки воды и половинку арбуза.
— И в магазине ничего нет? — спросила я с вызовом.
Кузьма замер, на мгновение, потом облизал губы — не плотоядно, ему просто хотелось пить.
— В магазине я не смотрел. Я подумал, что это знак. Не надо тебе со мной связываться.
Он взял со стола чашку со своим недопитым чаем, отжал пальцами пакетик и выпил то, что оставалось на дне.
— Ты что, дурак?
Зачем я спрашиваю. Ответ-то очевиден…
Глава 39 "Помидоры"
— Даш, давай не будем начинать, а?
Кузьма злился уже в открытую, но и я не в состоянии была сейчас молчать.
— Это ты начал, не я!
Руки тряслись. Боже мой, как же у меня тряслись руки… А у него ресницы — он моргал без передышки.
— Я тебя дурой не называл! — выдал как плюнул.
И уставился мне в глаза взглядом следователя. Ничего — в гляделки я навострилась играть с покупателями в магазине, тут уж ты меня не победишь!
И верно, Кузька быстро ретировался в телефон. Там интереснее, конечно! Тема закрыта? Ну уж нет…
— Не называл? Именно за этим ты приехал ко мне на дачу. Чтобы сказать, что я дура! В мой день рождения, кстати!
Вожжа под хвост попала? Нет, это он сам подстегнул меня вожжей!
— Я приехал за машиной… — голос тихий, но все же чем-то похожий на рык.
— Да, за машиной, — прошипела я змеей, а потом выкрикнула: — Конечно!
И незаметно — куда там заметно-то, когда он вовсю тыркался в телефон — вытерла о сарафан вспотевшие ладони.
— Машина для тебя важнее людей, — плевалась я словами в полный голос. — Важнее собственной сестры!
Кузьма опустил руку — и пока опускал, я почему-то думала, что он запулит в меня телефоном, наплевав на последствия.
— Важнее сестры, да? — голос его сел. Мой, наверное, сейчас бы взвился до комариного писка, и я не стала отвечать. — Чтобы раз — ее поймали на чужой машине, и два — она по пьяни в кого-нибудь въехала. Нет, все для того, чтобы железо не поцарапала. Ну, думай так обо мне, думай… Я тоже, знаешь, был лучшего о тебе мнения, Дашечка. А ты такая же, как все. Как моя сестра… Это моя мать, дура, думала, что ты ангел! Так вот что, ангел, одна аптека в Дубровнике, работает завтра аж до двух часов дня…
Он швырнул телефон на стол — тот чуть проехался по пластиковой салфетке, но, к счастью, остался на столешнице целым и невредимым. Мои же нервы так себя не чувствовали. Был лучшего обо мне мнения… Ну, требую объяснений такому заявлению! Только требую молча… Пищать не хочу! Чего уставился-то на меня так, будто я что-то обязана сказать. Спасибо, что ли, ждет?
— Чего молчишь?
— А что я должна сказать? — так и спросила я. К счастью, почти нормальным голосом. Пусть и тихим, точно после болезни.
