— Твои знакомые, да? — он не понижал голоса. — Хватит уже вести себя, как школьница. Сейчас вообще сама пойдешь покупать, без меня. А то, знаешь, я тоже стесняюсь, я никогда раньше не покупал резинки с девушкой…
Он усмехнулся, и зловещее эхо отскочило от сводчатого потолка.
— Ну вот и иди один! Как привык, — прошипела я змеей. — Чего ты проблему на ровном месте делаешь?
— Это не я делаю проблему, — он все же стал говорить немного тише. Заметил, наверное, что я постоянно оборачиваюсь на пустой проход. — Это ты, Дашенька, сделала из секса проблему. Знаешь, мне тоже страшно. Я никогда не покупал резинки для конкретной девушки.
— Они всегда были в кармане? Даже в первый раз? — продолжала я изображать из себя змею, потому что мне вдруг захотелось разреветься.
«Слано» на хорватском означает «соленый», нельзя было устраивать себе первый секс в деревне с подобным названием!
— В первый раз резинки были у девушки. У специально обученной девушки. Это был подарок от папы моего приятеля на его день рождения. Я не буду говорить, который, чтобы не расстраивать тебя…
Я сжала губы, надкусила даже нижнюю. Сейчас бы врезать ему. И посильнее. И я даже подняла руку, но Кузьма ловко перехватил ее и прижал мою ладонь к своим губам.
— Такой ты мне больше нравишься.
Он переместил мою ладонь с губ на щеку и принялся себя наглаживать. Я попыталась вырвать руку — не получилось.
— Дашуль, я с тобой предельно откровенен. Пожалуйста, говори мне правду хоть иногда. Хотя бы в постели, ладно? Иначе не залезай в нее больше.
Он снова прижал мою ладонь к губам, но на этот раз коснулся ее языком. От легкого прикосновения у меня даже виски замерзли, и я в страхе вырвала руку.
— Даш, опыт дитя ошибок, но у нас нет времени на ошибки. Давай пересдадим экзамен на отлично с первой попытки, а?
Я сжала губы. Его шутливый тон раздражал.
— Тебе-то какая разница, получится у меня или нет…
— Да, знаешь, есть разница… Мне самому интересно, что чувствует со мной девушка. Знаешь, никогда не спрашивал…
Я вскинула голову — придурок какой-то. Угораздило же меня. Никогда не спите с незнакомцами — это название книги, фильма или жизненная аксиома, о которой я забыла?
— Фотографировать нельзя… — ткнул Кузьма пальцем в запрещающую наклейку на двери аптеки и пропустил меня вперед.
Это должно быть смешно? Мне давно с ним не смешно. В аптеке, по-современному стерильной, кроме нас, были еще две покупательницы. Они как раз перебирали крема, рядком расставив их на прилавке, и фармацевт решила обслужить нас первыми. Разговор будет на английском, и я… Я провалюсь сквозь землю от стыда. Почему мне стыдно, ну почему? Я уже вся мокрая, до последней нитки.
— Четыре крема и все из розы? — переспросила женщина по-английски. — Он, конечно, самый знаменитый у нас, с многовековым рецептом, но…
— Это в подарок разным женщинам, — остановил ее Кузьма, и фармацевт тут же отошла за кремами.
Кому четвертый, хотелось мне спросить, но я молчала. Если мне — так подарит, хотя мне крем и не нужен, а если не мне, то тогда точно не надо знать кому. Этот болван как-нибудь еще противно пошутит при этом. Семь дней — и из этих семи дней надо выжать все, что можно. Если из Тихонова вообще можно выжать хоть что-нибудь, кроме денег.
— Что-нибудь еще? — женщина уже вбила в кассу цену крема, и на экране высветилась сумма в триста семьдесят две куны. Совершенно не хотелось делить все на евро. В уме! Дорого, все равно дорого.
И тут я получила локтем в бок: Кузьма играл бровями — что? Типа, сама говори? Издевается, да?! Я открыла рот, но не для того, чтобы обратиться к женщине в униформе, а потому что у меня дыхание перехватило от такой Кузькиной наглости.
— Я не знаю, как сказать это по-английски, — наконец сумела прошептать я.
— Ты даже не знаешь, как это, — он выделил слово «это» громким шепотом, — называется по-русски.
И тихо попросил у фармацевта две упаковки Дюрекса, а потом вдруг исправился:
— Три, пожалуйста, — и шепнул мне: — Про запас. Там всего четыре штуки.
— Там десять в упаковке, — перебила его шепот фармацевт по-английски. Ага, «четыре» и по-хорватски «четыре».
— Тогда четыре, — ответил Кузьма, вспыхнув. Пусть самую малость, но в прилившей к лицу крови явно виновата была не жара.
— Добре, — ответила женщина с улыбкой и положила в большой бумажный мешок с зеленой аптечной эмблемой дополнительную пачку презервативов.
Лекарня, блин…
Глава 47 «Свечка»
— Вэлком бэк, гайз, — гид искренне радовался нашему возвращению.
Надеюсь, не из-за вернувшейся надежды получить с нас плату за экскурсионные услуги. Мы присоединились к группе на главной площади, когда вышли из дворца местного самоуправления, где не нашли ничего интересного, кроме икон: триптихи в золотой обкладке выглядели очень даже ничего так, хотя и не стоили тех денег, которые с нас взяли на входе.
— Цены у них европейские, а содержание, увы, — сказал даже Кузьма, запихивая в камеру хранения заветный аптечный пакет и рюкзак. — Не для жителей Северной Венеции. Я уже почти бросил ходить в музеи, если только там не выставляют чудо света. Вечное дежавю.
Что до меня, то иконы были лучше тех, что выставлены, например, в Поганкиных Палатах во Пскове. Ну это же бред, сравнивать какой-то Дубровник с Петербургом!
— Надо будет проверить их православный собор, — заключил Кузьма, когда мы рассматривали затертые изображения апостолов и сцену на Голгофе.
Я кивнула и отошла от заграждения. Все же у нас в музеях лучше — можно прямо носом уткнуться в доску.
Мы пошли дальше — и увидели нечто похожее на картины эпохи Возрождения. Это и были они, но Кузьма не преминул ляпнуть, что до соседей венецианцев они не дотягивают. Чего ты тогда притащил меня в музей, если тут смотреть нечего? Чего я в Эрмитаже не видела? Прошли дальше, по лестницам. Я — с трудом, он — бодрячком. А потом уселись в камере для заключенных прямо на каменную лежанку. Каменный мешок чуток правда не дотягивал до офисного кабинета с кондиционированием, но дышалось тут легче. Так что мы проверили на себе теорию относительности. На свободе сейчас было в разы хуже.
— Даш… — Кузьма взял меня за руку. Его рука тоже была влажной. — Если я обидел тебя чем-то, скажи… Я… — он сжал мне пальцы и только по странной случайности из наших ладоней не закапала на каменный пол вода. — Пытаюсь как-то перевести все в шутку. Поверь, мне тоже очень сложно… Сложно… Вернее как-то… Нет, наверное, правильнее все же сказать — сложно. Сложно относиться к этому серьезно. Это ведь несерьезно, да?
— Что?
Я подняла на него глаза. Хотя мы и были без очков, но все равно ничего в зеркалах души друг друга не видели.
— Я тебя не понимаю.
— Я тебя тоже. Ждать секса до двадцати одного года и в итоге переспать с… Непонятно с кем. Я не понимаю этого, Даша. Либо ты мне врешь… И я, я очень не хочу, чтобы это оказалось правдой.
— Что именно? — уже злилась я.
— Ну, что ты… Что просто так получилось… Даш, ты… Ты действительно ничего ко мне не чувствуешь?
— Кузя, ё-мое! Да я вижу тебя впервые за последние… Ну, года два так точно. Или даже все три! Думаешь, я сохла по тебе все эти годы? Тебе хочется так думать?
Он вырвал руку и даже потряс ей, точно решил высушить следы моего прикосновения.
— Мне как раз не хочется так думать. Просто я не понимаю, как так получилось, что ты… Раз, не влюбилась до сих пор. И два, ну, никто не охмурил тебя хотя бы для галочки… Ты ведь симпатичная девчонка. Как так вышло?
От ответа меня спасли новые туристы, и мы молча вышли из заключения. Теперь бы избавиться от заключения, выданного куриными мозгами Кузьмы! Петушиными, вернее. И я чуть ли не побежала сквозь музейные залы прочь от страшного вопроса. Но Кузьма оказался настырным. Кто б сомневался! Задели его самолюбие!
— Неужели тебе в шестнадцать секса не хотелось? — продолжил он канючить уже на улице. — Даша, ты врешь! Не может такого быть!
Я схватила его за руку, а то он шагал семимильными шагами, и моим больным ногам приходилось бежать.
— Кузь, я знаю, что у тебя тоже не все хорошо дома, но это только два года, а у меня так всю жизнь. Понимаешь? У меня мать больна. Может быть, на голову она больна больше, чем в действительности… Но это не суть важно. Понимаешь, когда тебе говорят, что можно взять бесплатное лекарство, но не факт, что оно поможет, а вот то, за три тысячи… Ты понимаешь, о чем я?
Он молча опустил глаза. И я продолжила:
— У меня со школы была цель начать помогать бабушке. Возможно, мы воспитали Машку эгоисткой, но я слишком люблю сестру, чтобы она вот так же, как я, пахала. И она не я, — добавила я уже в лицо Кузьмы, когда тот наконец удосужился поднять голову. — Она и так учится через пень колоду, а если заставить ее еще и работать, то она пошлет нафиг учебу, но никак не развлечения…
— Даш, ты должна пойти к моему отцу. Понимаешь?
— Я понимаю, а ты ничего не понимаешь. Я не хочу ни у кого ничего просить. Даже у Таськи.
— Я попрошу за тебя. Я пойду к отцу и попрошу его взять тебя на работу.
В тот момент я точно пошла пятнами.
— Ты же не общаешься с отцом…
— Плевать! — перебил он, теперь полностью остановившись. — Пойду. Это деловой разговор. И ты хороший работник…
— С чего ты взял?! — почти взвизгнула я. — Я хорошо раскладываю товар по полкам, только и всего. Кузь, ты меня не знаешь…
— Я знаю тебя достаточно! — он явно орал, но в этот раз я не обернулась. Было плевать. Да и на улице шум и гам даже без Кузькиных воплей. — Ты со всей своей ответственностью не можешь быть иной. Ты безответственна только… — он взял паузу, короткую. — Только с людьми, которым ты не безразлична. Я изо всех сил пытался сделать для тебя отпуск запоминающимся, а ты… Ты все испортила!
— Не переживай, я запомню этот отпуск, — отчеканила я.
— Я и не сомневаюсь… Блин, Дашка, ты была для меня… — он отвернулся, на мгновение, — идеалом, что ли? Я постоянно тыкал тобой Таське в нос, а ты… Ты такой дурой оказалась…
Он выплюнул последние слова. Или плевался все это время, а я не замечала. Зато сейчас стояла совершенно оплеванная посреди главной площади средневекового города, чувствуя себя ведьмой, приготовленной к сожжению без доказательства вины. Меня просто так закидали камнями.
— Какая есть… — не стала отпираться я.
Он прав — дура. По крайней мере потому, что выбрала его. Да и вообще, что поехала в Хорватию. Но, блин, не я первой полезла целоваться!
Я сделала шаг, вперед, наобум. Только бы уйти: подальше отсюда и стать хоть на один шажок ближе к концу отпуска.
— Ты тоже его заметила?!
Нет, я не заметила гида, я ни на кого не смотрела. Я прятала за очками слезы. Но Кузьма схватил меня за руку и потащил к группе. К счастью, теперь он будет молчать. Слушать. А я уже наслушалась. Спасибо. Хватит!
Буду смотреть вокруг, а не под ноги — оступиться я уже и так оступилась. Только на что смотреть? Кругом серые камни и больше ничего. Величественные, с колоннами и скульптурными фасадами, но по-прежнему унылые. А разношерстные туристы рассыпаны по улочкам точно разноцветные драже из упаковки «Скитлс». А моя серая жизнь ничем не раскрашена. Как же я довела себя до такого?
Свобода не продается ни за какое золото — это мотто Дубровника, но я продала свою за море. Пусть всего на десять дней. Сдалось оно мне, это море! При большом желании можно и дома в Финском заливе купаться!
— Я вам не советую подниматься сейчас на стену, — раздавал советы гид, когда обзорная экскурсия наконец подошла к концу и он получил с нас честно заработанное. — Приезжайте к восьми часам утра, не позже. Там наверху реально жарко. Люди в обморок падают.
Я больше не падала. Меня спасла прохлада музеев и тонкие бретельки на плечах. Белая рубашка хорвата с длинными рукавами на спине сделалась полупрозрачной. У Кузьмы футболку под рюкзаком можно было выжимать.
— В церковь? — спросил он.
— В прохладу, — ответила я.
Впрочем церковь стоила того, чтобы ее посетили не только из-за жары. В ней рядами стояли стулья. Усевшись, я даже сказала, что хорошо бы сделать фотку и отправить ее на сайт РПЦ — может, тогда прихожан станет побольше. Таких вот залетных, как мы с Кузьмой. Впрочем, мы были тут одни, но Дубровник не Питер, в Питере везде есть туристы. Даже в храмах во время крещения и венчания. Мы сидели — я даже вытянула ноги — и смотрели на иконы. То же золото, та же ляпота, как в соборах родного города, но она не давила величием. Сербская церковь сумела соединить в себе светлый простор католического храма и богатство интерьера, но не принижала веру человека в себя и не делала храм нелепым.
— Хочешь свечку поставить?
— За что?
— А об этом разве говорят вслух? — искренне удивился Кузьма и, бросив пару монеток в чашку, взял две тонкие свечи.
Посмотрев друг другу в глаза, мы разошлись в разные стороны. Я снова искала икону Божьей Матери. В православном храме она смотрела на меня менее сурово, чем с картины в музее города Стона, хотя я успела после нашей встречи согрешить и не собиралась каяться, то есть обещать ей, что больше не буду этого делать. С Кузьмой. Я даже поставила свечку за то, чтобы у нас все получилось.
На поликандиле горела всего одна свеча, и я решила зажечь свою не от лампадки, а от нее и… Боже, я затушила ее… Что теперь делать? Я в страхе обернулась. Кто-нибудь заметил, нет? Начнёт ругаться, нет? И заодно ища помощь, а что теперь делать-то? Но в церкви не было ни свечницы, ни священника. Только Кузьма и я.
— Чего случилось?
Он шел ко мне уже без свечки.
— Я случайно затушила чужую свечу, — шепнула я, точно нас могли здесь подслушивать.
Если только святые на иконах!
— И что? — так же шепотом спросил Кузьма.
Я пожала плечами.
— Не знаю, что делать…
— Не надо только из всего делать проблему!
Он взял потухшую свечку, зажег ее и поставил на прежнее место.
— Богу реально пофиг…
— А зачем тогда ты свечки купил? — спросила я зло, чувствуя спиной нехороший холодок.
— Потому что это нужно людям. Ставь свечку и пойдем. Надо еще купить мне футболку и тебе шляпку. А через час нас ждут. Я не люблю опаздывать.
Да ты много чего не любишь. Ты и любить, наверное, не умеешь.
Я зажгла свою свечку теперь уже от лампадки и поставила свечку за здоровье мамы и бабушки. Нервы я им изрядно с этим Тихоновым потрепала. И свечка не потухла.
Глава 48 "Баран"
— Даш, ты не можешь бегать в своих кроссовках! — почти закричал Кузьма, когда я уперлась ногами — рога у меня не было — в булыжники на входе в обувную лавку.
Довольно того, что он купил мне футболку Луки Модрича, чтобы мне легче бегалось, а не для того, чтобы мы с ним стали близнецами, как я подумала! А мне хотелось всего лишь магнит на холодильник с видом Дубровника, который тоже продавался в футбольной лавке. Шляпку мне уже расхотелось.
— Даша, ты согласилась со мной бегать. И я хочу с тобой именно бегать, а не лечить тебе ноги. Можешь не брать кроссы в Питер. Выкинем.
Не брать? Да они явно больше ста евро выйдут!
— Даша, они не просто дешевые, они еще и хорошие. Давай шнуруй и не выступай тут.
