Его атаки были не криком стали, а шёпотом. Лезвие возникало из ниоткуда — холодный поцелуй смерти у самого горла, у виска, у сердца. И её тело наконец-то начало слышать этот шёпот. Не ушами — кожей, кровью, каким-то глубинным инстинктом, дремавшим в ней долгие годы.
Он сделал выпад — не яростный, а точный и безжалостный, как падение сокола. Вместо того чтобы грубо блокировать, Дайнира позволила ногам самим найти опору. Лёгкий шаг вбок, едва уловимое скольжение, будто её кости вспомнили, что могут быть невесомыми. Клинок пронзил пустоту там, где мгновение назад бился её пульс.
Неуклюже? Ещё бы. Медленно? По меркам эльфа — муха в янтаре. Но это был не рефлекс испуганного животного, а робкое, первое проявление понимания, идущего из глубины крови.
— Хорошо, Даэлисс, — произнёс он, и его голос прозвучал тише, без привычной язвительности. — — Ты начала чувствовать, а не думать. Ты учишься слушать тишину между ударами.
— У меня хороший учитель, — выдохнула она, стараясь скрыть одышку.
Уголок его идеальных губ дрогнул.
— Лесть — мой любимый вид лжи. Но она не спасёт тебя. Продолжаем.
Вильнор атаковал снова, серией быстрых выпадов. Дайнира отступала, парировала, снова теряла равновесие и снова находила его. Её мышцы горели огнём, а в ушах стучала кровь, но сквозь этот шум пробивался тихий голос инстинкта — тот самый, что говорил на языке её эльфийской крови. Она начала читать его не по движениям, а по намерениям — по едва заметному смещению веса, по малейшему сужению глаз, по тому, как воздух сгущался перед рывком.
И всё же пропасть между ними оставалась бездонной. Очередная её попытка контратаки закончилась предсказуемо — Вильнор парировал одним движением, его свободная рука молнией мелькнула в воздухе, и Дайнира вновь оказалась в снегу, на спине, бессильно глядя в низкое свинцовое небо.
— Демоны, — выдохнула она, чувствуя, как холод просачивается под куртку. — Я ненавижу эльфов. Вашу проклятую скорость. Ваши нечеловеческие рефлексы. И заодно ваш чудовищно сложный язык, в котором двадцать слов для обозначения лунного света и ни одного — для простого «сдаюсь».
Вильнор вогнал клинки в ножны с тихим щелчком и скрестил руки на груди. Его силуэт, изящный и неумолимый, чётко вырисовывался на фоне светлеющего неба.
— А мы презираем людей за их медлительность, — отозвался он с лёгкой насмешкой. — Неуклюжесть. Шумность. И за поразительную неспособность усвоить даже базовые правила вежливости, которые дитя моего народа впитывает с молоком матери.
— О, прошу прощения, ваше сиятельство, — съязвила она, с преувеличенным придворным книксеном пытаясь подняться и едва не поскользнувшись снова.
Губы эльфа дрогнули. Почти улыбка.
— «Сиятельство» — точно не для эльфов, Даэлисс, даже ради лести. Ты же читала.
Дайнира задумалась, перебирая в памяти прочитанное в книгах и слышанное от Аскела.
— Ан’вир? — произнесла она осторожно, следя за его реакцией.
Он кивнул одобрительно.
— Общее обращение. «Тот, кто идёт сквозь листву». Вежливо и нейтрально.
— Но не для Ночной ветви? — уточнила она, сметая с перчаток снег.
— Для Ночной ветви уместнее ан’нор. «Идущий сквозь ночь».
— Ан’нор Вильнор Иль’Тариан, — произнесла она торжественно, на этот раз с почти безупречным поклоном.
Эльф фыркнул.
— Ближе. Но в моем случае корректнее будет ан’сар.
— Ан’сар? — Дайнира нахмурилась. Это обращение ей не встречалось.
— «Идущий сквозь смерть», — перевёл Вильнор, и в его голосе не было ни вызова, ни гордости — лишь простая констатация факта.
Тишина повисла между ними, нарушаемая лишь тихим свистом ветра. Дайнира замерла, осознавая значение этого слова. Она чувствовала, что это не просто обращение. Оно объясняло ту лёгкость, с которой он говорил об убийстве, ту абсолютную смертоносность, что сквозила в каждом его движении – смерть была для него не абстракцией, а ремеслом и средой обитания. И это же делало его терпение по отношению к ней — медлительной, неуклюжей полукровке — чем-то невероятным, почти необъяснимым.
— То есть если я назову тебя ан’нор, это будет... — Дайнира запнулась.
— Как если к Барсу обратиться «мэтр маг», — терпеливо пояснил эльф. — Не вполне отражает суть.
Девушка медленно кивнула, снова ощущая ту бездну, что лежала между их мирами и опытом.
— Значит, ан’сар Вильнор Иль’Тариан, — повторила она, на этот раз без тени иронии. — Благодарю за уточнение.
Он ответил лёгким кивком.
— Тебе становится интересно, — констатировал он. — Не только потому, что это может пригодиться в бою... или красиво звучит. Ты начинаешь видеть узор, а не отдельные нити.
— Узор... — задумчиво повторила она, сжимая и разжимая замерзающие пальцы в перчатках. — Иногда он кажется мне слишком огромным и сложным. Как будто я пытаюсь рассмотреть гобелен размером с небо, стоя к нему вплотную.
Вильнор молча поднял руку, и его пальцы сложились в новый, ещё более сложный жест — плавное переплетение, напоминающее то ли полёт птицы, то ли падение листа.
— Это кхен-фейн, — сказал он, и его чёрные глаза, казалось, впитывали весь скудный утренний свет. — «Ветер меняет направление». Его используют, когда обстоятельства стремительно меняются, и старые планы обращаются в прах. Не чтобы испугать, а чтобы предупредить своих: будь готов ко всему. Смотри. Слушай. Изучай.
Дайнира попыталась скопировать движение. Её пальцы дрожали от усталости и холода, жест вышел угловатым, неуверенным, лишённым эльфийской грации.
— Ужасно? — спросила она, уже заранее зная ответ.
— Ужасно, — подтвердил он безжалостно, но затем неожиданно добавил: — Но узнаваемо. Ты учишься – и учишься быстро.
— Спасибо, Вильнор, - серьёзно кивнула она. И чуть поморщилась, признавшись: — Не знаю, какой из пятидесяти вариантов благодарности будет уместен – я пока не продвинулась дальше киэль-мин.
— Киэль-мин подойдёт, — его губы снова дрогнули в улыбке, на этот раз более тёплой, растопившей лёд в его глазах.
— Нет, — возразила Дайнира с внезапной твердостью. – Аскел говорил, киэль-мин — для равных. Я не осмелюсь сказать киэль-мин ан’сару Ночной ветви.
Она произнесла это с такой искренней серьёзностью, что Вильнор мелодично рассмеялся.
— Не возводи лишних стен там, где уже есть мосты, Даэлисс… А теперь — снова в стойку. Пока ты не повторишь тот уход вправо, я не позволю тебе ни завтракать, ни греться у огня. «Голод - хороший учитель» - традиционная эльфийская поговорка.
— Я так и знала, — вздохнула Дайнира, но ноги сами собой приняли нужное положение. — В вашем словаре слово «традиция» явно соседствует со словом «садизм».
— Это почти синонимы, — согласился Вильнор и исчез.
И на этот раз Дайнира не просто увидела смещение теней - она почувствовала его.
20.
Иллен теперь чаще всего просыпалась от тишины. Не было ни утреннего колокола, призывающего на молитву, ни шороха десятков ног по холодному каменному полу дормитория. Тишина в Ренли была иной — глубокой, живой, наполненной едва уловимым гулом, который она поначалу принимала за шум в собственных ушах. Теперь же она знала: это дышит замок. Когда её босые ноги коснулись пола, камень был тёплым. Всегда тёплым, как печка, натопленная с вечера. В первые дни это казалось ей величайшим чудом. Теперь она просто благодарно прижимала к нему ступни, представляя, как древняя магия Ренли, повинуясь воле своей хозяйки, заботится о них и согревает с наступлением холодов.
Её комната была невелика, но для Иллен, привыкшей к аскетичной келье, она казалась роскошными покоями. Стол у окна, высокий шкаф для платьев, которые ей сшили по её меркам, маленький умывальник с медным кувшином, тазом и зеркальцем. Она подошла к нему, взглянув на своё отражение. Ей всё ещё странно было видеть себя не в грубом сером холсте, а в тонкой белой сорочке. Её лицо на фоне светлой ткани казалось ещё более бледным и неприметным: прямые волосы тёмно-пшеничного цвета, заплетённые на ночь в простую косу, серые глаза, слишком широко распахнутые для этого мира, и губы, которые матушка-настоятельница предпочитала видеть исключительно в «смиренном молчании». Никакой выдающейся красоты, ничего, что могло бы привлечь внимание на придворном балу.
Мышка…
Но Иллен не возражала.
Она окунула ладони в прохладную воду, умылась, борясь с остатками сна. Движения её были экономными, привыкшими к монастырской бережливости воды и времени. Затем она расчесала волосы и заплела их в практичную корону вокруг головы. Конечно, она могла позвать Грету, или Сали, или ещё кого-нибудь из девушек – но Иллен привыкла справляться сама и ценила утренний покой, так необходимый для молитвы.
Девушка опустилась на колени у кровати, сложила руки, но не стала читать заученные наизусть длинные гимны. Вместо этого она закрыла глаза и обратилась к своей святой заступнице мысленно:
Святая Элина, благодарю тебя за этот день, за кров над головой и за пищу, что вкушаю. Благослови лэа Дайниру и укрепи её правление. Дай здоровья маленькой Лили…
Её мысли сбились, разум уже вспоминал весь список дел, которые девушка запланировала на сегодня:
Дай мне мудрости не запутаться в счетах и смелости не оробеть перед купцами. И… и помоги мне сегодня разобраться наконец с этой бухгалтерией барона ди Грасса. Цифры его, как козьи тропы в горах — запутаны и ведут в никуда. Я почти уверена, что он нас обманывает.
И пошли терпения кобыле моей Веснушке, на которой сегодня мне нужно ехать в город.
И… и пошли мне встречу с лэром Тарреном ди Никкей.
Иллен глубоко вздохнула, чувствуя лёгкий румянец на щеках.
Святая Элина, прости мне грех моих помышлений. Но он… Тари… такой непохожий на всех. Бедный род, но такое благородное воспитание…
Она вспомнила их недавнюю встречу у лавки сыровара. Как он обрадовался, увидев её. Как рассказал, что сестре уже гораздо легче, лихорадка спала, но она ещё слаба. Иллен представила хрупкую девочку, которую никогда не видела, но которую Тари описывал с такой нежностью. Брат и сестра направлялись к родственникам и прошли через портал в Лиссе – это выходило дешевле, чем через Герверан. Но девочка простудилась, и теперь их планы превратились в неопределённое ожидание.
Они застряли здесь, в чужом городе, и он так заботится о малышке, без жалоб. Святая Элина, даруй им утешение и исцели ребёнка. И… если это не противно Твоей воле… даруй и мне возможность быть для них поддержкой. Он так одинок, должно быть…
Молодой лэр не скрывал своей радости от редких встреч со скромной и милой Иллен, которая теперь никогда не упускала возможности… потренировать свои навыки верховой езды, конечно же. Их общение не выходило за рамки обычной вежливости, и Иллен не решалась сказать даже Дайнире, что эти встречи заставляют её сердце биться чуть чаще.
Направь меня, наставь меня, не дай оступиться и впасть в грех пустых мечтаний. Но если его чистое сердце – не искушение, а Твой дар…
Она поспешно завершила молитву, не уверенная, о чём именно посмеет ещё попросить, и наконец встала с колен, чувствуя лёгкое смущение и надеясь, что Святая Элина будет снисходительна.
Конюшни замка пахли овсом, свежим сеном и теплым, живым дыханием лошадей — запах, который Иллен всё ещё училась не просто терпеть, а любить. Спокойная и покладистая Веснушка уже была оседлана. Конюх, коренастый старик по имени Марк, почтительно кивнул ей, сложив руки, как будто встречая знатную даму, а не бывшую послушницу.
— Лэа Иллен, Веснушка готова. Смирная, как ягнёнок, — он улыбнулся, и в его глазах не было и тени насмешки над её неуверенностью в седле.
— Благодарю тебя, Марк, — Иллен ответила, чувствуя, как её щёки слегка розовеют от обращения «лэа». С ней все в замке были удивительно почтительны. Повариха откладывала для неё самые румяные пирожки, стражники замирали, пропуская её в дверях. Она была благородной крови, компаньонкой хозяйки замка, и этого было достаточно для обитателей Ренли – но до сих пор изумляло девушку.
— Не задерживайтесь, лэа, - посоветовал Марк. – Погода портиться.
В голосе старого конюха ей послышалась лёгкая укоризна. Действительно, в прошлые поездки как-то так выходило, что она всегда возвращалась позже, чем собиралась. Встречаясь с Тари, она не следила за временем – и оно пролетало на одном дыхании. В прочитанных украдкой дамских романах Иллен уже встречала волнующую мысль о том, что если человек нравится, то и время рядом с ним пролетает незаметно, но… Иллен даже не могла вспомнить порой, о чём именно они разговаривали. Кажется, о книгах и путешествиях… Но подробности выветривались из памяти, хотя уж на что, а на память девушка не жаловалась никогда. Рассказывала ли она что-то о себе? О Ренли? О том, кто и чем живёт в замке?.. Иллен не была уверена. Но если тревога от излишней откровенности и трогала её сердце, то тут же развеивалась, стоило увидеть радостно улыбающегося ей молодого человека.
Святая Элина-заступница, дай мне хоть каплю разума, — мысленно взмолилась девушка и наконец повела лошадь во двор.
21.
Холодный воздух кусал щёки, а под ногами хрустел утрамбованный снег. Дайнира шла через двор, чувствуя приятную усталость в каждой мышце. Рядом шагал Вильнор, и его дыхание не было учащённым, в отличие от её собственного, ещё не выровненного после только что закончившейся тренировки, которая, как всегда, балансировала на грани между обучением и издевательством.
Из-за угла конюшни появилась Иллен, ведущая под уздцы Веснушку. Она шла быстро, почти бежала, её лицо было раскрасневшимся не от мороза, а от явного волнения. Увидев их, она резко остановилась, словно школьница, пойманная на шалости, которую она тут же попыталась скрыть, опустив взгляд и сделав реверанс. Вильнор, как и всегда, будто не заметил её. Его взгляд скользнул, не задерживаясь, и он продолжил путь, растворяясь в зимнем воздухе быстрее, чем Дайнира успела моргнуть.
Дайнира остановилась.
— Иллен? Куда ты летишь, как на крыльях? - спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучала лишь лёгкая насмешка, а не настороженность.
Иллен потупилась, нервно теребя край своего мехового плаща.
— Нет, я… я просто спешила. Еду в город, Торвин и Ренн уже ждут. — Она мотнула головой в сторону ворот, где её уже ждал её небольшой конвой из двух стражников.
— Снова к травнице? У мэтра Тимона опять кончился зверобой? — поинтересовалась Дайнира, подмечая, как пальцы Иллен сжимают складки ткани. Девушка была взволнована, но не испугана.
— Нет, то есть да… но не только. — Иллен сделала глубокий вдох, словно собираясь с духом, и посмотрела на Дайниру. В её серых глазах плескалось смущение и какая-то тайна. — Я… познакомилась с одним человеком. В городе.
«Вот оно», — мелькнуло у Дайниры внутри. Её внутреннее чутьё, выдрессированное годами в Ордене, насторожилось.
— Человеком? — повторила она. — И ты мчишься к нему в мороз, словно на свидание?
— Ну что ты, это не свидание, — Иллен вспыхнула. — Его зовут лэр Таррен ди Никкей. Он… он проездом в Ренли. Застрял здесь из-за болезни младшей сестры… — её слова полились потоком, сбивчивые и искренние. — У него нет денег на хорошего лекаря, но он делает всё, что может. Он торгует… ну, всякими мелочами… ему так неловко из-за этого, он ведь благородных кровей, но он должен заботиться о сестре!
Он сделал выпад — не яростный, а точный и безжалостный, как падение сокола. Вместо того чтобы грубо блокировать, Дайнира позволила ногам самим найти опору. Лёгкий шаг вбок, едва уловимое скольжение, будто её кости вспомнили, что могут быть невесомыми. Клинок пронзил пустоту там, где мгновение назад бился её пульс.
Неуклюже? Ещё бы. Медленно? По меркам эльфа — муха в янтаре. Но это был не рефлекс испуганного животного, а робкое, первое проявление понимания, идущего из глубины крови.
— Хорошо, Даэлисс, — произнёс он, и его голос прозвучал тише, без привычной язвительности. — — Ты начала чувствовать, а не думать. Ты учишься слушать тишину между ударами.
— У меня хороший учитель, — выдохнула она, стараясь скрыть одышку.
Уголок его идеальных губ дрогнул.
— Лесть — мой любимый вид лжи. Но она не спасёт тебя. Продолжаем.
Вильнор атаковал снова, серией быстрых выпадов. Дайнира отступала, парировала, снова теряла равновесие и снова находила его. Её мышцы горели огнём, а в ушах стучала кровь, но сквозь этот шум пробивался тихий голос инстинкта — тот самый, что говорил на языке её эльфийской крови. Она начала читать его не по движениям, а по намерениям — по едва заметному смещению веса, по малейшему сужению глаз, по тому, как воздух сгущался перед рывком.
И всё же пропасть между ними оставалась бездонной. Очередная её попытка контратаки закончилась предсказуемо — Вильнор парировал одним движением, его свободная рука молнией мелькнула в воздухе, и Дайнира вновь оказалась в снегу, на спине, бессильно глядя в низкое свинцовое небо.
— Демоны, — выдохнула она, чувствуя, как холод просачивается под куртку. — Я ненавижу эльфов. Вашу проклятую скорость. Ваши нечеловеческие рефлексы. И заодно ваш чудовищно сложный язык, в котором двадцать слов для обозначения лунного света и ни одного — для простого «сдаюсь».
Вильнор вогнал клинки в ножны с тихим щелчком и скрестил руки на груди. Его силуэт, изящный и неумолимый, чётко вырисовывался на фоне светлеющего неба.
— А мы презираем людей за их медлительность, — отозвался он с лёгкой насмешкой. — Неуклюжесть. Шумность. И за поразительную неспособность усвоить даже базовые правила вежливости, которые дитя моего народа впитывает с молоком матери.
— О, прошу прощения, ваше сиятельство, — съязвила она, с преувеличенным придворным книксеном пытаясь подняться и едва не поскользнувшись снова.
Губы эльфа дрогнули. Почти улыбка.
— «Сиятельство» — точно не для эльфов, Даэлисс, даже ради лести. Ты же читала.
Дайнира задумалась, перебирая в памяти прочитанное в книгах и слышанное от Аскела.
— Ан’вир? — произнесла она осторожно, следя за его реакцией.
Он кивнул одобрительно.
— Общее обращение. «Тот, кто идёт сквозь листву». Вежливо и нейтрально.
— Но не для Ночной ветви? — уточнила она, сметая с перчаток снег.
— Для Ночной ветви уместнее ан’нор. «Идущий сквозь ночь».
— Ан’нор Вильнор Иль’Тариан, — произнесла она торжественно, на этот раз с почти безупречным поклоном.
Эльф фыркнул.
— Ближе. Но в моем случае корректнее будет ан’сар.
— Ан’сар? — Дайнира нахмурилась. Это обращение ей не встречалось.
— «Идущий сквозь смерть», — перевёл Вильнор, и в его голосе не было ни вызова, ни гордости — лишь простая констатация факта.
Тишина повисла между ними, нарушаемая лишь тихим свистом ветра. Дайнира замерла, осознавая значение этого слова. Она чувствовала, что это не просто обращение. Оно объясняло ту лёгкость, с которой он говорил об убийстве, ту абсолютную смертоносность, что сквозила в каждом его движении – смерть была для него не абстракцией, а ремеслом и средой обитания. И это же делало его терпение по отношению к ней — медлительной, неуклюжей полукровке — чем-то невероятным, почти необъяснимым.
— То есть если я назову тебя ан’нор, это будет... — Дайнира запнулась.
— Как если к Барсу обратиться «мэтр маг», — терпеливо пояснил эльф. — Не вполне отражает суть.
Девушка медленно кивнула, снова ощущая ту бездну, что лежала между их мирами и опытом.
— Значит, ан’сар Вильнор Иль’Тариан, — повторила она, на этот раз без тени иронии. — Благодарю за уточнение.
Он ответил лёгким кивком.
— Тебе становится интересно, — констатировал он. — Не только потому, что это может пригодиться в бою... или красиво звучит. Ты начинаешь видеть узор, а не отдельные нити.
— Узор... — задумчиво повторила она, сжимая и разжимая замерзающие пальцы в перчатках. — Иногда он кажется мне слишком огромным и сложным. Как будто я пытаюсь рассмотреть гобелен размером с небо, стоя к нему вплотную.
Вильнор молча поднял руку, и его пальцы сложились в новый, ещё более сложный жест — плавное переплетение, напоминающее то ли полёт птицы, то ли падение листа.
— Это кхен-фейн, — сказал он, и его чёрные глаза, казалось, впитывали весь скудный утренний свет. — «Ветер меняет направление». Его используют, когда обстоятельства стремительно меняются, и старые планы обращаются в прах. Не чтобы испугать, а чтобы предупредить своих: будь готов ко всему. Смотри. Слушай. Изучай.
Дайнира попыталась скопировать движение. Её пальцы дрожали от усталости и холода, жест вышел угловатым, неуверенным, лишённым эльфийской грации.
— Ужасно? — спросила она, уже заранее зная ответ.
— Ужасно, — подтвердил он безжалостно, но затем неожиданно добавил: — Но узнаваемо. Ты учишься – и учишься быстро.
— Спасибо, Вильнор, - серьёзно кивнула она. И чуть поморщилась, признавшись: — Не знаю, какой из пятидесяти вариантов благодарности будет уместен – я пока не продвинулась дальше киэль-мин.
— Киэль-мин подойдёт, — его губы снова дрогнули в улыбке, на этот раз более тёплой, растопившей лёд в его глазах.
— Нет, — возразила Дайнира с внезапной твердостью. – Аскел говорил, киэль-мин — для равных. Я не осмелюсь сказать киэль-мин ан’сару Ночной ветви.
Она произнесла это с такой искренней серьёзностью, что Вильнор мелодично рассмеялся.
— Не возводи лишних стен там, где уже есть мосты, Даэлисс… А теперь — снова в стойку. Пока ты не повторишь тот уход вправо, я не позволю тебе ни завтракать, ни греться у огня. «Голод - хороший учитель» - традиционная эльфийская поговорка.
— Я так и знала, — вздохнула Дайнира, но ноги сами собой приняли нужное положение. — В вашем словаре слово «традиция» явно соседствует со словом «садизм».
— Это почти синонимы, — согласился Вильнор и исчез.
И на этот раз Дайнира не просто увидела смещение теней - она почувствовала его.
20.
Иллен теперь чаще всего просыпалась от тишины. Не было ни утреннего колокола, призывающего на молитву, ни шороха десятков ног по холодному каменному полу дормитория. Тишина в Ренли была иной — глубокой, живой, наполненной едва уловимым гулом, который она поначалу принимала за шум в собственных ушах. Теперь же она знала: это дышит замок. Когда её босые ноги коснулись пола, камень был тёплым. Всегда тёплым, как печка, натопленная с вечера. В первые дни это казалось ей величайшим чудом. Теперь она просто благодарно прижимала к нему ступни, представляя, как древняя магия Ренли, повинуясь воле своей хозяйки, заботится о них и согревает с наступлением холодов.
Её комната была невелика, но для Иллен, привыкшей к аскетичной келье, она казалась роскошными покоями. Стол у окна, высокий шкаф для платьев, которые ей сшили по её меркам, маленький умывальник с медным кувшином, тазом и зеркальцем. Она подошла к нему, взглянув на своё отражение. Ей всё ещё странно было видеть себя не в грубом сером холсте, а в тонкой белой сорочке. Её лицо на фоне светлой ткани казалось ещё более бледным и неприметным: прямые волосы тёмно-пшеничного цвета, заплетённые на ночь в простую косу, серые глаза, слишком широко распахнутые для этого мира, и губы, которые матушка-настоятельница предпочитала видеть исключительно в «смиренном молчании». Никакой выдающейся красоты, ничего, что могло бы привлечь внимание на придворном балу.
Мышка…
Но Иллен не возражала.
Она окунула ладони в прохладную воду, умылась, борясь с остатками сна. Движения её были экономными, привыкшими к монастырской бережливости воды и времени. Затем она расчесала волосы и заплела их в практичную корону вокруг головы. Конечно, она могла позвать Грету, или Сали, или ещё кого-нибудь из девушек – но Иллен привыкла справляться сама и ценила утренний покой, так необходимый для молитвы.
Девушка опустилась на колени у кровати, сложила руки, но не стала читать заученные наизусть длинные гимны. Вместо этого она закрыла глаза и обратилась к своей святой заступнице мысленно:
Святая Элина, благодарю тебя за этот день, за кров над головой и за пищу, что вкушаю. Благослови лэа Дайниру и укрепи её правление. Дай здоровья маленькой Лили…
Её мысли сбились, разум уже вспоминал весь список дел, которые девушка запланировала на сегодня:
Дай мне мудрости не запутаться в счетах и смелости не оробеть перед купцами. И… и помоги мне сегодня разобраться наконец с этой бухгалтерией барона ди Грасса. Цифры его, как козьи тропы в горах — запутаны и ведут в никуда. Я почти уверена, что он нас обманывает.
И пошли терпения кобыле моей Веснушке, на которой сегодня мне нужно ехать в город.
И… и пошли мне встречу с лэром Тарреном ди Никкей.
Иллен глубоко вздохнула, чувствуя лёгкий румянец на щеках.
Святая Элина, прости мне грех моих помышлений. Но он… Тари… такой непохожий на всех. Бедный род, но такое благородное воспитание…
Она вспомнила их недавнюю встречу у лавки сыровара. Как он обрадовался, увидев её. Как рассказал, что сестре уже гораздо легче, лихорадка спала, но она ещё слаба. Иллен представила хрупкую девочку, которую никогда не видела, но которую Тари описывал с такой нежностью. Брат и сестра направлялись к родственникам и прошли через портал в Лиссе – это выходило дешевле, чем через Герверан. Но девочка простудилась, и теперь их планы превратились в неопределённое ожидание.
Они застряли здесь, в чужом городе, и он так заботится о малышке, без жалоб. Святая Элина, даруй им утешение и исцели ребёнка. И… если это не противно Твоей воле… даруй и мне возможность быть для них поддержкой. Он так одинок, должно быть…
Молодой лэр не скрывал своей радости от редких встреч со скромной и милой Иллен, которая теперь никогда не упускала возможности… потренировать свои навыки верховой езды, конечно же. Их общение не выходило за рамки обычной вежливости, и Иллен не решалась сказать даже Дайнире, что эти встречи заставляют её сердце биться чуть чаще.
Направь меня, наставь меня, не дай оступиться и впасть в грех пустых мечтаний. Но если его чистое сердце – не искушение, а Твой дар…
Она поспешно завершила молитву, не уверенная, о чём именно посмеет ещё попросить, и наконец встала с колен, чувствуя лёгкое смущение и надеясь, что Святая Элина будет снисходительна.
Конюшни замка пахли овсом, свежим сеном и теплым, живым дыханием лошадей — запах, который Иллен всё ещё училась не просто терпеть, а любить. Спокойная и покладистая Веснушка уже была оседлана. Конюх, коренастый старик по имени Марк, почтительно кивнул ей, сложив руки, как будто встречая знатную даму, а не бывшую послушницу.
— Лэа Иллен, Веснушка готова. Смирная, как ягнёнок, — он улыбнулся, и в его глазах не было и тени насмешки над её неуверенностью в седле.
— Благодарю тебя, Марк, — Иллен ответила, чувствуя, как её щёки слегка розовеют от обращения «лэа». С ней все в замке были удивительно почтительны. Повариха откладывала для неё самые румяные пирожки, стражники замирали, пропуская её в дверях. Она была благородной крови, компаньонкой хозяйки замка, и этого было достаточно для обитателей Ренли – но до сих пор изумляло девушку.
— Не задерживайтесь, лэа, - посоветовал Марк. – Погода портиться.
В голосе старого конюха ей послышалась лёгкая укоризна. Действительно, в прошлые поездки как-то так выходило, что она всегда возвращалась позже, чем собиралась. Встречаясь с Тари, она не следила за временем – и оно пролетало на одном дыхании. В прочитанных украдкой дамских романах Иллен уже встречала волнующую мысль о том, что если человек нравится, то и время рядом с ним пролетает незаметно, но… Иллен даже не могла вспомнить порой, о чём именно они разговаривали. Кажется, о книгах и путешествиях… Но подробности выветривались из памяти, хотя уж на что, а на память девушка не жаловалась никогда. Рассказывала ли она что-то о себе? О Ренли? О том, кто и чем живёт в замке?.. Иллен не была уверена. Но если тревога от излишней откровенности и трогала её сердце, то тут же развеивалась, стоило увидеть радостно улыбающегося ей молодого человека.
Святая Элина-заступница, дай мне хоть каплю разума, — мысленно взмолилась девушка и наконец повела лошадь во двор.
21.
Холодный воздух кусал щёки, а под ногами хрустел утрамбованный снег. Дайнира шла через двор, чувствуя приятную усталость в каждой мышце. Рядом шагал Вильнор, и его дыхание не было учащённым, в отличие от её собственного, ещё не выровненного после только что закончившейся тренировки, которая, как всегда, балансировала на грани между обучением и издевательством.
Из-за угла конюшни появилась Иллен, ведущая под уздцы Веснушку. Она шла быстро, почти бежала, её лицо было раскрасневшимся не от мороза, а от явного волнения. Увидев их, она резко остановилась, словно школьница, пойманная на шалости, которую она тут же попыталась скрыть, опустив взгляд и сделав реверанс. Вильнор, как и всегда, будто не заметил её. Его взгляд скользнул, не задерживаясь, и он продолжил путь, растворяясь в зимнем воздухе быстрее, чем Дайнира успела моргнуть.
Дайнира остановилась.
— Иллен? Куда ты летишь, как на крыльях? - спросила она, стараясь, чтобы в голосе звучала лишь лёгкая насмешка, а не настороженность.
Иллен потупилась, нервно теребя край своего мехового плаща.
— Нет, я… я просто спешила. Еду в город, Торвин и Ренн уже ждут. — Она мотнула головой в сторону ворот, где её уже ждал её небольшой конвой из двух стражников.
— Снова к травнице? У мэтра Тимона опять кончился зверобой? — поинтересовалась Дайнира, подмечая, как пальцы Иллен сжимают складки ткани. Девушка была взволнована, но не испугана.
— Нет, то есть да… но не только. — Иллен сделала глубокий вдох, словно собираясь с духом, и посмотрела на Дайниру. В её серых глазах плескалось смущение и какая-то тайна. — Я… познакомилась с одним человеком. В городе.
«Вот оно», — мелькнуло у Дайниры внутри. Её внутреннее чутьё, выдрессированное годами в Ордене, насторожилось.
— Человеком? — повторила она. — И ты мчишься к нему в мороз, словно на свидание?
— Ну что ты, это не свидание, — Иллен вспыхнула. — Его зовут лэр Таррен ди Никкей. Он… он проездом в Ренли. Застрял здесь из-за болезни младшей сестры… — её слова полились потоком, сбивчивые и искренние. — У него нет денег на хорошего лекаря, но он делает всё, что может. Он торгует… ну, всякими мелочами… ему так неловко из-за этого, он ведь благородных кровей, но он должен заботиться о сестре!
