Дайнира слушала, сохраняя на лице невозмутимое выражение, но внутри всё сжималось. История была слишком идеальной, слишком трогательной. Благородный лэр, вынужденный заниматься торговлей, больная сестрёнка… Это всё за версту пахло капканом.
— Таррен ди Никкей, — медленно проговорила Дайнира, как бы пробуя имя на вкус. — И откуда он? Где его родовые земли?
— Он… он мало говорит о прошлом, — Иллен замялась, и её восторг слегка поугас, уступив место лёгкой неуверенности. — Говорит, что род их обеднел и теперь он должен сам пробивать себе дорогу. Но он так хорошо воспитан, Дайнира! И очень умён.
— Рада за тебя, — сказала Дайнира, и её голос прозвучал суше, чем она планировала. Она увидела, как взгляд Иллен потускнел, и смягчилась. — Просто будь осторожна, ладно? Мир полон тех, кто надевает маску добродетели.
— Он не такой! — тут же вступилась Иллен. — Ты его просто не знаешь.
— Именно поэтому я и прошу быть осторожной, — мягко, но настойчиво парировала Дайнира. Она посмотрела на стражников, терпеливо ждущих у ворот. — Не задерживайся. И не уходи от наших людей.
— Я всё понимаю, — пробормотала Иллен, кивнув. — Я… я просто обещала передать ему кое-какие травы для сестры. И одолжить книгу. Он… тоже любит читать.
Дайнира смотрела ей вслед, как она гораздо увереннее, чем несколько месяцев назад, вскочила в седло и тронула поводья. Но как только ворота закрылись за маленьким отрядом, улыбка исчезла и с лица Дайниры. Она развернулась и быстрым, решительным шагом направилась к казармам гарнизона.
Она нашла Гарета в его кабинете, где он изучал какие-то бумаги. Капитан поднял голову и, увидев её лицо, тут же отложил перо.
— Лэа Дайнира? Что-то случилось?
— Капитан, — её голос был жёстким, как сталь. — Иллен только что уехала в город. Она познакомилась с неким лэром Тарреном ди Никкей. Проезжий, торгует мелочами, путешествует с больной сестрой.
Гарет нахмурился.
— Ди Никкей… Это имя мне незнакомо. Из каких земель?
— Вот в том-то и вопрос. Я хочу знать о нём всё, — Дайнира упёрлась руками в его стол, наклонившись вперёд. Её зелёные глаза горели холодным огнём. — Всё, Гарет. Откуда он? Кто его предки? Насколько велики долги его семьи? Чем он торгует и где? С кем общается в городе? Где остановился? Каков характер его сестры и что именно за болезнь? Каждую мелочь. Используй своих людей, расспроси в городе, заплати информаторам, если нужно. Но я хочу подробное досье на этого «благородного страдальца». Понятно?
Гарет кивнул, подтверждая приказ:
— Понятно, лэа. Будет сделано.
— И чтобы Иллен ни о чём не узнала, — добавила Дайнира, выпрямляясь. — Если это просто милый юноша, пусть себе флиртует. Но если там что-то нечисто…
Она не договорила, но Гарет понял, и в его глазах вспыхнул тот же холодный блеск, что и в её.
— Если там что-то нечисто, он очень пожалеет, что решил поиграть в игры с одной из наших, лэа.
Дайнира лишь кивнула и вышла из кабинета. Предчувствие скребло у неё под сердцем и тихо нашёптывало, что ставка в такой игре может быть куда выше, чем наивное сердечко её компаньонки.
22.
По вечерам камин в библиотеке Ренли потрескивал, отбрасывая на стены и книжные корешки тёплые, пляшущие блики.
Иллен сидела в глубоком кресле, уткнувшись носом в толстый фолиант из своей «университетской подборки». Её пальцы то и дело скользили по страницам, будто она боялась упустить хоть слово. Иногда она что-то бормотала себе под нос — то ли цитируя, то ли споря с давно усопшим автором. А иногда – вздрагивала, замечая что-то особенно интересное, и тут же делала пометку на клочке бумаги, который уже был испещрён её бисерным почерком.
Аскел склонился над столом, чертя сложные схемы на пергаменте. Грифель скользил почти бесшумно, оставляя за собой тонкие линии магических формул. Порой маг замирал, прищуривался, потом стирал ладонью часть рисунка и начинал заново — точнее, увереннее. Рядом лежало письмо от Валтера, испещрённое восклицательными знаками и подчёркиваниями.
Дайнира сидела рядом, уткнувшись в учебник эльфийской грамматики. Она скрипела пером по бумаге, выводя символы, потом зачёркивала их с раздражённым вздохом.
— «Ан’кель фейнор» — «твои слова — ветер», но если сделать вот этот идиотский завиток на букве «р», то это вдруг значит «твои слова окрыляют», — пробормотала она, потирая виски. — Почему нельзя просто сказать «ты врёшь» или «я тебе верю»?
Аскел, не отрываясь от схемы, усмехнулся:
— Потому что эльфы считают прямолинейность признаком слабоумия.
— Нет, — раздался спокойный голос. — Мы считаем её признаком дурного воспитания. И отчаянной бедности восприятия.
Вильнор расположился на широком подоконнике, забравшись с ногами на бархатную подушку. Он полулежал, прислонившись к холодному стеклу, в позе, которая со стороны казалась совершенно некомфортной, но абсолютно его устраивала. В руках у него был небольшой чёрный блокнот в кожаном переплёте. Он что-то быстро и почти небрежно записывал тонким серебряным стилосом, время от времени замирая, уставившись в пространство, а затем снова выводя строчки своим летящим почерком. Он редко проводил вечера в общей компании - но сегодня пришёл, и неожиданно легко вписался в библиотечный уют.
Дайнира хмыкнула:
— Значит, эльфийский стиль - когда у каждого слова есть двойное дно, а у каждой угрозы — изящная оправа?
— Иначе скучно, — согласился Вильнор, переворачивая страницу блокнота с лёгким шелестом.
Иллен вдруг ахнула, как будто её ужалили, и резко захлопнула книгу, от чего все невольно вздрогнули.
— О, боги! — вырвалось у неё, и она прикрыла рот ладонью, глаза её были полны ужасом и озарением. — Я поняла… Я поняла, что значит эта пряжка!
Все взгляды устремились на неё. Даже Вильнор оторвался от блокнота.
— О какой пряжке идёт речь? — спокойно спросил Аскел, откладывая перо.
— В «Хрониках Ранса»! — Иллен снова открыла книгу, её пальцы дрожали, когда она листала страницы. — Герцог Лорнский дарит своему вассалу, барону ди Морену, эльфийскую пряжку с голубым нефритом накануне битвы при Кровавых холмах. Все историки считали это знаком высочайшего доверия… Но это не доверие! Это приговор!
Она замолчала, резко покраснев и смущённо опустив взгляд, будто только что осознала, что выпалила всё это перед такой аудиторией. Вильнор прищурился.
— Объясни, — мягко приказал он, и в его голосе не было привычной насмешки.
Иллен сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями.
— Голубой нефрит у эльфов — это «небо, которое видит всё», то есть тайна, ставшая явной, разгаданный план. Но… но в контексте политической ситуации… — она посмотрела на Аскела, ища поддержки, но он лишь внимательно кивнул, побуждая продолжать. — Баронство ди Морена не раз переходило из рук в руки, и никто не ожидал от барона лояльности, наоборот… Это был изощрённый способ сказать: «Я знаю, что ты предатель».
— Барон ди Морен погиб в той битве, — задумчиво произнесла Дайнира, вспоминая хроники. — Сражался отчаянно, в первых рядах.
— Естественно, — отрезал Вильнор. — Он знал, что его семья будет в безопасности, только если он падёт героем. Если бы он выжил или струсил, герцог уничтожил бы весь его род, как гнёздышко змей. Пряжка была не милостью. Она была ультиматумом.
— И… и самое ужасное, — прошептала Иллен, — хронист упоминает, что после битвы пряжку вернули в дом барона. Вложили в руку маленького наследника, будто бы в память об отце. Но это… это был жестокий знак. Предупреждение о том, что сын будет следующим, если вдова решит переметнуться.
— Политика, — с лёгким презрением в голосе произнёс эльф, снова погружаясь в свои записи.
Аскел молча наблюдал за Иллен, которая, всё ещё взволнованная, теребила край страницы.
— Блестяще, Иллен, — наконец сказал он, и в его голосе звучало неподдельное уважение. — Ты действительно читаешь между строк.
Девушка покраснела ещё сильнее. Но Дайнира улыбнулась ей, и Иллен ощутила, как на смену смущению пришла гордость. Аскел отложил грифель и потянулся, разминая затёкшую шею:
— Чай? Кто-нибудь?
— Да, — отозвалась Дайнира. — С мёдом.
Вильнор просто кивнул, снова углубившись в блокнот.
Аскел ушёл и вернулся через четверть часа с подносом, на котором дымились чашки.
Он взял первую — из тонкого фарфора с позолотой — и протянул Дайнире. Девушка сжала её в ладонях, чувствуя, как приятное тепло согревает пальцы. Внутри был её любимый чай — с двумя идеально тонкими дольками лимона и двумя ложками мёда, как она и просила.
Она подняла глаза и увидела, как он ставит следующую кружку перед Иллен — ту самую, массивную керамическую, с забавной ручкой в виде совы, которую девушка всегда неосознанно выбирала. Внутри — крепкий чёрный чай, в который было щедро добавлено молоко. Такой, как любила Иллен.
— Спасибо, — смущённо проговорила девушка.
Аскел лишь молча кивнул, уже поворачиваясь к Вильнору.
Эльф не отрывался от письма, но когда перед ним на подоконник бесшумно опустилась низкая пиала, он на секунду замер. Внутри дымился густой, почти чёрный напиток — не чай, а какой-то специфический эльфийский отвар, горький, терпкий и обжигающе горячий, пахнущий дымом и полынью. Вильнор медленно поднял взгляд, его чёрные глаза встретились с синими.
— Ты подаёшь чай, — констатировал он без эмоций.
Аскел лишь пожал плечами, снимая с подноса ещё и тарелку с печеньем:
— Я способен нагреть воду.
— Ты на многое способен, - согласился Вильнор.
— Пей, Виль, не заставляй меня уговаривать, - усмехнулся маг.
— Моя картина мира не вынесет ещё одного удара, - хмыкнул эльф, но его длинные пальцы всё же обхватили пиалу. Дайнира наблюдала, чувствуя, как что-то тёплое и невесомое разливается у неё внутри.
Аскел подал чай.
Не стал будить слуг. Он встал, прошёл на кухню, запомнил, кто что любит — даже эту абсурдную эльфийскую горечь Вильнора — и принёс. Без тени недовольства. Без намёка на то, что это как-то недостойно его статуса.
Тот же Вильнор в плохом настроении мог одним взглядом заставить дрожать посмевшего подать ему вино не в том бокале. Иллен неукоснительно соблюдала этикет, ни на секунду не забывая, что должна вести себя сообразно статусу благородной лэа. И даже Дайнира порой ловила себя на быстро сформировавшейся привычке принимать некоторые вещи как должное.
Но Аскел…
В нём не было ни капли тщеславия.
Он носил сапфировый перстень Гаранта — и при этом спокойно подавал чай, если решал, что так будет правильно. Дайнира вдруг с поразительной ясностью представила его считающим минуты заваривания для каждого из них. Выбирающим кружки — ту самую, с совой, для Иллен, потому что он заметил, что кружка ей нравится. Аккуратно режущим лимон для неё самой почти прозрачными дольками, потому что она однажды обмолвилась, что толстые шкурки дают неприятную горечь.
И её сердце сжалось.
Она понимала — она не просто влюблена.
Она падала. Бездонно и безвозвратно.
Не в его силу, статус, красоту… А в это.
В тихие вечера, в чай, в его нежелание быть выше их всех, даже когда он объективно был.
В то, как он помнил все эти мелочи. Все эти детали. Как он сейчас сидел на краешке дубового стола, отхлёбывал чай из своей простой глиняной кружки и не видел в этом абсолютно ничего необычного.
— Дайнира?
Она вздрогнула. Аскел смотрел на неё, слегка склонив голову.
— Ты задумалась.
— Я… — её голос дрогнул. Я тону в тебе, и мне нечем дышать. Я боюсь этой глубины. — Просто устала. От эльфийских глаголов-оборотней. Они съедают всю мою волю к жизни.
Он улыбнулся — тёплой, спокойной, домашней улыбкой, которая была предназначена только для неё.
— Тогда пойдём спать?
Дайнира лишь кивнула, прикрыв глаза, чувствуя, как чай согревает её изнутри, а его присутствие согревает душу.
Да. Она уже не спасётся.
23.
Через пару дней отчёт Гарета лежал на столе у Дайниры, аккуратный и обстоятельный. Дайнира перечитала его уже в третий раз, выискивая зазубрину, хоть малейший крючок, за который можно зацепиться. И не находила ничего.
Таррен ди Никкей. Старший из двоих детей обедневшего баронского рода с северных окраин Карна. Родовое гнездо — скромное поместье, заложенное и перезаложенное. Родители умерли от лихорадки несколько лет назад. Действительно путешествует с младшей сестрой, семилетней Элис. Девочка болезненна, слаба грудью, нуждается в тёплом климате и дорогом лечении. Торгует — через подставных лиц и сам — изделиями скорняков и кожевников. Снимает комнату в доме у вдовы-булочницы, та отзывается о нём как о «тихом, воспитанном молодом человеке, который день и ночь читает книжки своей сестрёнке». Купцы подтверждают: покупает лекарственные травы у местной знахарки и самые простые продукты у лавочников, расплачивается аккуратно, хоть и прижимист. Ни с кем не ссорится, в питейных заведениях не замечен, личных долгов не имеет.
Идеально. Слишком идеально.
Дайнира откинулась на спинку кресла, сжав переносицу. Все нити сходились, все опросы подтверждали друг друга. Гарет проделал хорошую работу, но результат был таким… чистым. Слишком чистым для мира, полного грязи и подвохов. Её подозрения казались паранойей, порождённой усталостью и прошлым опытом. Возможно, Иллен и правда просто встретила скромного, порядочного юношу, попавшего в затруднительное положение.
Возможно.
Но в памяти всплывало её собственное прошлое. Слова отца, объявляющего её бастардом. Улыбка мачехи, отправляющей её в монастырь. Холодные глаза Рейна Лара, читающего ей клятву Саэда.
Мир жесток, - часто говорил Аскел. Слишком часто.
Она не хотела рисковать Иллен. Поэтому в следующий раз она сама сопроводит девушку в город и познакомится с её слишком любезным Тари. И посмотрит, что скажет её Дар, когда она протянет этому безупречно воспитанному юноше руку для поцелуя.
Дайнира вздохнула, потянувшись за следующими бумагами, и тут же вздрогнула, отбросив всякие мысли о невинном увлечении своей компаньонки.
Конверт с печатью Саэда лежал на столе, словно обломок другого мира, занесённый в её новый дом вьюгой. Дайнира медленно развернула пергамент, узнавая твёрдый, как удар клинка, почерк Рейна Лара.
Скупые строчки не предлагали примирения — они назначали время и место.
Встреча.
Один на один.
Она была почти рада, что Аскела не было в Ренли – маг ушёл в Телеран вместе с ворохом своих чертежей, где его с нетерпением голодной химеры уже ждал профессор Валтер. Будь Аскел здесь, он бы вмешался. А Дайнира не хотела его вмешательства.
Она отложила письмо и подошла к окну, вглядываясь в знакомый пейзаж своей земли. Замковый двор, засыпанный чистым снегом, огни в окнах казармы, тепло и надёжность старых стен — всё это было её миром теперь. Миром, который она отвоевала ценой бегства и предательства. И при этом - миром, который держался на ней, и который она училась защищать.
Взять ли стражу? Гарет без вопросов выделил бы отряд. Но появление у телеранской ставки Ордена вооружённых людей — это вызов. И это слабость. Признание, что она боится. А она шла не воевать и не каяться – а на переговоры. Как лэа ди Ренли, а не как перепуганная беглянка.
Нет. Она пойдёт одна.
Она сбежала из Саэда одна, повинуясь голосу долга перед семьёй, который оказался сильнее клятвы Ордену. Выбрала быть хозяйкой собственной судьбы. И теперь должна пройти этим путём до конца, очертив границы. Должна была дать понять, что Ренли — не враг Ордена, но и не его вассал.
— Таррен ди Никкей, — медленно проговорила Дайнира, как бы пробуя имя на вкус. — И откуда он? Где его родовые земли?
— Он… он мало говорит о прошлом, — Иллен замялась, и её восторг слегка поугас, уступив место лёгкой неуверенности. — Говорит, что род их обеднел и теперь он должен сам пробивать себе дорогу. Но он так хорошо воспитан, Дайнира! И очень умён.
— Рада за тебя, — сказала Дайнира, и её голос прозвучал суше, чем она планировала. Она увидела, как взгляд Иллен потускнел, и смягчилась. — Просто будь осторожна, ладно? Мир полон тех, кто надевает маску добродетели.
— Он не такой! — тут же вступилась Иллен. — Ты его просто не знаешь.
— Именно поэтому я и прошу быть осторожной, — мягко, но настойчиво парировала Дайнира. Она посмотрела на стражников, терпеливо ждущих у ворот. — Не задерживайся. И не уходи от наших людей.
— Я всё понимаю, — пробормотала Иллен, кивнув. — Я… я просто обещала передать ему кое-какие травы для сестры. И одолжить книгу. Он… тоже любит читать.
Дайнира смотрела ей вслед, как она гораздо увереннее, чем несколько месяцев назад, вскочила в седло и тронула поводья. Но как только ворота закрылись за маленьким отрядом, улыбка исчезла и с лица Дайниры. Она развернулась и быстрым, решительным шагом направилась к казармам гарнизона.
Она нашла Гарета в его кабинете, где он изучал какие-то бумаги. Капитан поднял голову и, увидев её лицо, тут же отложил перо.
— Лэа Дайнира? Что-то случилось?
— Капитан, — её голос был жёстким, как сталь. — Иллен только что уехала в город. Она познакомилась с неким лэром Тарреном ди Никкей. Проезжий, торгует мелочами, путешествует с больной сестрой.
Гарет нахмурился.
— Ди Никкей… Это имя мне незнакомо. Из каких земель?
— Вот в том-то и вопрос. Я хочу знать о нём всё, — Дайнира упёрлась руками в его стол, наклонившись вперёд. Её зелёные глаза горели холодным огнём. — Всё, Гарет. Откуда он? Кто его предки? Насколько велики долги его семьи? Чем он торгует и где? С кем общается в городе? Где остановился? Каков характер его сестры и что именно за болезнь? Каждую мелочь. Используй своих людей, расспроси в городе, заплати информаторам, если нужно. Но я хочу подробное досье на этого «благородного страдальца». Понятно?
Гарет кивнул, подтверждая приказ:
— Понятно, лэа. Будет сделано.
— И чтобы Иллен ни о чём не узнала, — добавила Дайнира, выпрямляясь. — Если это просто милый юноша, пусть себе флиртует. Но если там что-то нечисто…
Она не договорила, но Гарет понял, и в его глазах вспыхнул тот же холодный блеск, что и в её.
— Если там что-то нечисто, он очень пожалеет, что решил поиграть в игры с одной из наших, лэа.
Дайнира лишь кивнула и вышла из кабинета. Предчувствие скребло у неё под сердцем и тихо нашёптывало, что ставка в такой игре может быть куда выше, чем наивное сердечко её компаньонки.
22.
По вечерам камин в библиотеке Ренли потрескивал, отбрасывая на стены и книжные корешки тёплые, пляшущие блики.
Иллен сидела в глубоком кресле, уткнувшись носом в толстый фолиант из своей «университетской подборки». Её пальцы то и дело скользили по страницам, будто она боялась упустить хоть слово. Иногда она что-то бормотала себе под нос — то ли цитируя, то ли споря с давно усопшим автором. А иногда – вздрагивала, замечая что-то особенно интересное, и тут же делала пометку на клочке бумаги, который уже был испещрён её бисерным почерком.
Аскел склонился над столом, чертя сложные схемы на пергаменте. Грифель скользил почти бесшумно, оставляя за собой тонкие линии магических формул. Порой маг замирал, прищуривался, потом стирал ладонью часть рисунка и начинал заново — точнее, увереннее. Рядом лежало письмо от Валтера, испещрённое восклицательными знаками и подчёркиваниями.
Дайнира сидела рядом, уткнувшись в учебник эльфийской грамматики. Она скрипела пером по бумаге, выводя символы, потом зачёркивала их с раздражённым вздохом.
— «Ан’кель фейнор» — «твои слова — ветер», но если сделать вот этот идиотский завиток на букве «р», то это вдруг значит «твои слова окрыляют», — пробормотала она, потирая виски. — Почему нельзя просто сказать «ты врёшь» или «я тебе верю»?
Аскел, не отрываясь от схемы, усмехнулся:
— Потому что эльфы считают прямолинейность признаком слабоумия.
— Нет, — раздался спокойный голос. — Мы считаем её признаком дурного воспитания. И отчаянной бедности восприятия.
Вильнор расположился на широком подоконнике, забравшись с ногами на бархатную подушку. Он полулежал, прислонившись к холодному стеклу, в позе, которая со стороны казалась совершенно некомфортной, но абсолютно его устраивала. В руках у него был небольшой чёрный блокнот в кожаном переплёте. Он что-то быстро и почти небрежно записывал тонким серебряным стилосом, время от времени замирая, уставившись в пространство, а затем снова выводя строчки своим летящим почерком. Он редко проводил вечера в общей компании - но сегодня пришёл, и неожиданно легко вписался в библиотечный уют.
Дайнира хмыкнула:
— Значит, эльфийский стиль - когда у каждого слова есть двойное дно, а у каждой угрозы — изящная оправа?
— Иначе скучно, — согласился Вильнор, переворачивая страницу блокнота с лёгким шелестом.
Иллен вдруг ахнула, как будто её ужалили, и резко захлопнула книгу, от чего все невольно вздрогнули.
— О, боги! — вырвалось у неё, и она прикрыла рот ладонью, глаза её были полны ужасом и озарением. — Я поняла… Я поняла, что значит эта пряжка!
Все взгляды устремились на неё. Даже Вильнор оторвался от блокнота.
— О какой пряжке идёт речь? — спокойно спросил Аскел, откладывая перо.
— В «Хрониках Ранса»! — Иллен снова открыла книгу, её пальцы дрожали, когда она листала страницы. — Герцог Лорнский дарит своему вассалу, барону ди Морену, эльфийскую пряжку с голубым нефритом накануне битвы при Кровавых холмах. Все историки считали это знаком высочайшего доверия… Но это не доверие! Это приговор!
Она замолчала, резко покраснев и смущённо опустив взгляд, будто только что осознала, что выпалила всё это перед такой аудиторией. Вильнор прищурился.
— Объясни, — мягко приказал он, и в его голосе не было привычной насмешки.
Иллен сделала глубокий вдох, собираясь с мыслями.
— Голубой нефрит у эльфов — это «небо, которое видит всё», то есть тайна, ставшая явной, разгаданный план. Но… но в контексте политической ситуации… — она посмотрела на Аскела, ища поддержки, но он лишь внимательно кивнул, побуждая продолжать. — Баронство ди Морена не раз переходило из рук в руки, и никто не ожидал от барона лояльности, наоборот… Это был изощрённый способ сказать: «Я знаю, что ты предатель».
— Барон ди Морен погиб в той битве, — задумчиво произнесла Дайнира, вспоминая хроники. — Сражался отчаянно, в первых рядах.
— Естественно, — отрезал Вильнор. — Он знал, что его семья будет в безопасности, только если он падёт героем. Если бы он выжил или струсил, герцог уничтожил бы весь его род, как гнёздышко змей. Пряжка была не милостью. Она была ультиматумом.
— И… и самое ужасное, — прошептала Иллен, — хронист упоминает, что после битвы пряжку вернули в дом барона. Вложили в руку маленького наследника, будто бы в память об отце. Но это… это был жестокий знак. Предупреждение о том, что сын будет следующим, если вдова решит переметнуться.
— Политика, — с лёгким презрением в голосе произнёс эльф, снова погружаясь в свои записи.
Аскел молча наблюдал за Иллен, которая, всё ещё взволнованная, теребила край страницы.
— Блестяще, Иллен, — наконец сказал он, и в его голосе звучало неподдельное уважение. — Ты действительно читаешь между строк.
Девушка покраснела ещё сильнее. Но Дайнира улыбнулась ей, и Иллен ощутила, как на смену смущению пришла гордость. Аскел отложил грифель и потянулся, разминая затёкшую шею:
— Чай? Кто-нибудь?
— Да, — отозвалась Дайнира. — С мёдом.
Вильнор просто кивнул, снова углубившись в блокнот.
Аскел ушёл и вернулся через четверть часа с подносом, на котором дымились чашки.
Он взял первую — из тонкого фарфора с позолотой — и протянул Дайнире. Девушка сжала её в ладонях, чувствуя, как приятное тепло согревает пальцы. Внутри был её любимый чай — с двумя идеально тонкими дольками лимона и двумя ложками мёда, как она и просила.
Она подняла глаза и увидела, как он ставит следующую кружку перед Иллен — ту самую, массивную керамическую, с забавной ручкой в виде совы, которую девушка всегда неосознанно выбирала. Внутри — крепкий чёрный чай, в который было щедро добавлено молоко. Такой, как любила Иллен.
— Спасибо, — смущённо проговорила девушка.
Аскел лишь молча кивнул, уже поворачиваясь к Вильнору.
Эльф не отрывался от письма, но когда перед ним на подоконник бесшумно опустилась низкая пиала, он на секунду замер. Внутри дымился густой, почти чёрный напиток — не чай, а какой-то специфический эльфийский отвар, горький, терпкий и обжигающе горячий, пахнущий дымом и полынью. Вильнор медленно поднял взгляд, его чёрные глаза встретились с синими.
— Ты подаёшь чай, — констатировал он без эмоций.
Аскел лишь пожал плечами, снимая с подноса ещё и тарелку с печеньем:
— Я способен нагреть воду.
— Ты на многое способен, - согласился Вильнор.
— Пей, Виль, не заставляй меня уговаривать, - усмехнулся маг.
— Моя картина мира не вынесет ещё одного удара, - хмыкнул эльф, но его длинные пальцы всё же обхватили пиалу. Дайнира наблюдала, чувствуя, как что-то тёплое и невесомое разливается у неё внутри.
Аскел подал чай.
Не стал будить слуг. Он встал, прошёл на кухню, запомнил, кто что любит — даже эту абсурдную эльфийскую горечь Вильнора — и принёс. Без тени недовольства. Без намёка на то, что это как-то недостойно его статуса.
Тот же Вильнор в плохом настроении мог одним взглядом заставить дрожать посмевшего подать ему вино не в том бокале. Иллен неукоснительно соблюдала этикет, ни на секунду не забывая, что должна вести себя сообразно статусу благородной лэа. И даже Дайнира порой ловила себя на быстро сформировавшейся привычке принимать некоторые вещи как должное.
Но Аскел…
В нём не было ни капли тщеславия.
Он носил сапфировый перстень Гаранта — и при этом спокойно подавал чай, если решал, что так будет правильно. Дайнира вдруг с поразительной ясностью представила его считающим минуты заваривания для каждого из них. Выбирающим кружки — ту самую, с совой, для Иллен, потому что он заметил, что кружка ей нравится. Аккуратно режущим лимон для неё самой почти прозрачными дольками, потому что она однажды обмолвилась, что толстые шкурки дают неприятную горечь.
И её сердце сжалось.
Она понимала — она не просто влюблена.
Она падала. Бездонно и безвозвратно.
Не в его силу, статус, красоту… А в это.
В тихие вечера, в чай, в его нежелание быть выше их всех, даже когда он объективно был.
В то, как он помнил все эти мелочи. Все эти детали. Как он сейчас сидел на краешке дубового стола, отхлёбывал чай из своей простой глиняной кружки и не видел в этом абсолютно ничего необычного.
— Дайнира?
Она вздрогнула. Аскел смотрел на неё, слегка склонив голову.
— Ты задумалась.
— Я… — её голос дрогнул. Я тону в тебе, и мне нечем дышать. Я боюсь этой глубины. — Просто устала. От эльфийских глаголов-оборотней. Они съедают всю мою волю к жизни.
Он улыбнулся — тёплой, спокойной, домашней улыбкой, которая была предназначена только для неё.
— Тогда пойдём спать?
Дайнира лишь кивнула, прикрыв глаза, чувствуя, как чай согревает её изнутри, а его присутствие согревает душу.
Да. Она уже не спасётся.
23.
Через пару дней отчёт Гарета лежал на столе у Дайниры, аккуратный и обстоятельный. Дайнира перечитала его уже в третий раз, выискивая зазубрину, хоть малейший крючок, за который можно зацепиться. И не находила ничего.
Таррен ди Никкей. Старший из двоих детей обедневшего баронского рода с северных окраин Карна. Родовое гнездо — скромное поместье, заложенное и перезаложенное. Родители умерли от лихорадки несколько лет назад. Действительно путешествует с младшей сестрой, семилетней Элис. Девочка болезненна, слаба грудью, нуждается в тёплом климате и дорогом лечении. Торгует — через подставных лиц и сам — изделиями скорняков и кожевников. Снимает комнату в доме у вдовы-булочницы, та отзывается о нём как о «тихом, воспитанном молодом человеке, который день и ночь читает книжки своей сестрёнке». Купцы подтверждают: покупает лекарственные травы у местной знахарки и самые простые продукты у лавочников, расплачивается аккуратно, хоть и прижимист. Ни с кем не ссорится, в питейных заведениях не замечен, личных долгов не имеет.
Идеально. Слишком идеально.
Дайнира откинулась на спинку кресла, сжав переносицу. Все нити сходились, все опросы подтверждали друг друга. Гарет проделал хорошую работу, но результат был таким… чистым. Слишком чистым для мира, полного грязи и подвохов. Её подозрения казались паранойей, порождённой усталостью и прошлым опытом. Возможно, Иллен и правда просто встретила скромного, порядочного юношу, попавшего в затруднительное положение.
Возможно.
Но в памяти всплывало её собственное прошлое. Слова отца, объявляющего её бастардом. Улыбка мачехи, отправляющей её в монастырь. Холодные глаза Рейна Лара, читающего ей клятву Саэда.
Мир жесток, - часто говорил Аскел. Слишком часто.
Она не хотела рисковать Иллен. Поэтому в следующий раз она сама сопроводит девушку в город и познакомится с её слишком любезным Тари. И посмотрит, что скажет её Дар, когда она протянет этому безупречно воспитанному юноше руку для поцелуя.
Дайнира вздохнула, потянувшись за следующими бумагами, и тут же вздрогнула, отбросив всякие мысли о невинном увлечении своей компаньонки.
Конверт с печатью Саэда лежал на столе, словно обломок другого мира, занесённый в её новый дом вьюгой. Дайнира медленно развернула пергамент, узнавая твёрдый, как удар клинка, почерк Рейна Лара.
Скупые строчки не предлагали примирения — они назначали время и место.
Встреча.
Один на один.
Она была почти рада, что Аскела не было в Ренли – маг ушёл в Телеран вместе с ворохом своих чертежей, где его с нетерпением голодной химеры уже ждал профессор Валтер. Будь Аскел здесь, он бы вмешался. А Дайнира не хотела его вмешательства.
Она отложила письмо и подошла к окну, вглядываясь в знакомый пейзаж своей земли. Замковый двор, засыпанный чистым снегом, огни в окнах казармы, тепло и надёжность старых стен — всё это было её миром теперь. Миром, который она отвоевала ценой бегства и предательства. И при этом - миром, который держался на ней, и который она училась защищать.
Взять ли стражу? Гарет без вопросов выделил бы отряд. Но появление у телеранской ставки Ордена вооружённых людей — это вызов. И это слабость. Признание, что она боится. А она шла не воевать и не каяться – а на переговоры. Как лэа ди Ренли, а не как перепуганная беглянка.
Нет. Она пойдёт одна.
Она сбежала из Саэда одна, повинуясь голосу долга перед семьёй, который оказался сильнее клятвы Ордену. Выбрала быть хозяйкой собственной судьбы. И теперь должна пройти этим путём до конца, очертив границы. Должна была дать понять, что Ренли — не враг Ордена, но и не его вассал.
