Еще беспокоил «Крыса». Что еще за Воинство Девы? Не слыхал о таком, видать недавно появилось. Плодятся, как грибы после дождя. То Драконовы дети, то Воинство Девы. Тоже что ли назваться покрасивее, да пойти с мечом на соседей. Вздохнул, перевернулся на другой бок — закололо сердце, снова повернулся, лег на спину. Будут теперь частым гребнем магиков выискивать. Скажут, надо платить откупную, или никаких фокусов. А как быть, если каждый второй готов поклясться, что видел, как чародей задницу магическим способом подтирает. Волей-неволей придется платить, чтоб жить спокойно. Жалко Грефа, таланту чуть, а страху терпит, словно архимаг какой. С Сегундой тоже непонятно. Переписываться в учетную книгу отказалась, сказала, что сила её идет от земли, а не от демона, потому её указ не касается. Так-то оно так, но этим-то серым все одно, наверное, откуда сила идет. А в округе каждый может указать, что она магию пользует. Все к ней ходят, кому поворожить, кому зубную боль заговорить, кому с умершим попрощаться. А выгнать не мог. Ни одного не мог. Все, как свои, почти семья. За каждого, как за себя, страшно. Даже за Тимушира, даже за Стершу. Так в горестных мыслях прошла ночь, забрезжил рассвет. Слышал, как встали работники, пошли к коням. Сердце дергалось и трепетало. Зря всю ночь не спал. Равес с трудом поднялся. Надо одеться, пойти наказы раздать, от него самого сегодня толку не будет.
Когда с трудом спустился вниз, во дворе уже стояла коляска. Хмурый Хрон и Валисик проверяли, доедет ли до города задняя ось. Хрон лежал на рогоже под коляской и делал что-то там кузнецким инструментом. Валисик с интересом заглядывал к нему под каляску, оглянулся.
— Доброе утро, господин Морхей. — Равес улыбнулся через силу, помахал рукой.
— Где Медовик?
— В кухне. Опять ругаются с теткой Ялафой.
Равес направился к кухонной двери. Когда открыл, в нос ударил запах прокисшего молока.
— Отойди, сухарь, не стой над душой, — ругалась Ялафа, Лавинова жена, женщина большая и плотная, но по-своему красивая. Медових щурился через круглые очки, засовывал нос в котлы.
— Куда сыры дела, бесова дочь? Где голова сырная?
— Съели, — Ялафа подперла бока руками, — Лыцарь ваш гордарский уж больно сыр любит, госпожа велела ему не отказывать. И сама пристрастилась.
— Эй, Бориф, — откашлялся Равес, чувствуя, что до конца спора не достоит.
Старичок сразу спохватился, заторопился.
— Я здесь, господин Морхей, выйдем, а то эта аспидова дочь тут простоквашу поставила. Уж вижу — плохо вам.
Вышли на воздух. Равес вздохнул глубоко. Сердце не унималось.
— Послушай, я не смогу поехать. Возьмешь близнецов, Скалку, Ариска сам просился — пусть едет. Это для охраны тебе. Возьмешь золота — заплатишь задаток. Купишь муки, зерна, чего там еще — сам посмотри. Лучше меня знаешь. Про фураж не забудь. — Подумал, вспомнил вчерашний вечер, сморщился. Авелька просилась поехать — посмотреть на заезжих артистов, прикупить чего там им по женской линии надо. Совсем разневестилась. Может, забыла? Во дворе мелькнул зеленого сукна дорожный плащ. Нет — не забыла. Поймал Медовика за пуговицу.
— Стершу еще возьми. Он тебя лучше Скопрей оборонит, если что, а за Авелькой пусть они присмотрят. Или Вилей. Чтоб ни- ни. — Погрозил пальцем. Распорядитель важно кивнул. Понял, что Равес имел в виду. Авельке палец в рот не клади, только зазевайся, она уже какую-нибудь штуку придумает. Та еще девица. Равес похлопал Медовика по плечу.
— Соберетесь, — за деньгами приходи, — распорядитель кивнул, с тревогой вгляделся в лицо Морхею.
— За бабкой Оривеевой пошлю? Плохо ты выглядишь, господин Морхей.
Равес кивнул.
— Пойду...у себя буду, — и ушел, держась за стену. Медовик, суетливо ступая, пошел к домику знахарки.
Авелия тоже не спала полночи — боялась пропустить отъезд. Когда занялось небо, оделась в приготовленное с вечера платье, причесалась, как следует, подвела брови, как учила тетка Ивра, проверила свою дорожную сумку — все ли собрала, спустилась вниз. Там отцовы работники уже готовились к отъезду. Хорошо, что батюшка согласился на эту поездку. Матушка была сначала против, потом тоже согласилась. Хорошо — Эльку не навязали. На сегодняшнюю поездку были большие планы. Во-первых, купить коралловые бусы иритийской работы. Тетка Ивра говорила, что без них ни одна приличная девушка не выглядит красиво. Во-вторых, купить зеленого шелку на платье. Недавно видела на проезжей барышне, ах, какое красивое, захотелось такое же. Тетка Ивра обещала помочь скроить, а уж потом Авелия сошьет сама. Матушка дала денег на отрез. В-третьих, посмотреть заезжий театр. Говорят, очень хорошо играют, и потом, матушка говорит, что светская барышня интересуется искусством. Авелия считала себя светской барышней, и красивой к тому же. Сам сэр Кернский, целуя ручку, говорил, что красивее и образованнее девушки еще надо поискать. Авелия краснела, и отводила глаза, как положено. Матушка была довольна.
Во дворе показался батюшка, отправился в кухню, потом говорил со своим распорядителем, потом, тяжело ступая, ушел в дом. Как грустно. Батюшка болен. Матушка постоянно говорила об этом. У него болит сердце, а он не бережет себя совсем. Вместо того, чтобы лежать дома, он ездит на выпас со своими работниками, обедает иногда с ними, делает вместе с ними их работу. Матушка была этим сильно недовольна. Еще ей не нравились люди, которых нанял батюшка. Не нравился иритиец, потому как недалеко до войны с ними, а один из них трется в Морхеевой Длани, как бы не набраться беды, не нравился Валисик, потому что слишком молод, и пользы от него мало, не нравился Греча Вали, потому что морда, как у каторжника, и повадки такие же. Не ровен час, убьет кого, или обкрадет и ищи ветра. Но менее всех ей нравился Стерша. Потому что бывший невольник. Потому что бес попутал батюшку, и тот принял его за Трошку, старшего брата, потому и выкупил, отдав лучшего коня. Еще потому что никогда не перечил, даже когда матушка, неприятно повышая голос, кричала на него ни за что, даже когда в сердцах выгнала его из дома и велела никогда больше там не появляться. Но более всего, подозревала Авелия, потому что, не смотря ни на что, жив и здравствует, тогда как Тродефа давно нет.
Авелия подошла к Валисику, свесившемуся с задка выездной коляски. Валисик вскинул вихрастую голову, покраснел, как девушка.
— Доброе утро, госпожа Авелия.
— Доброе,- приветливо отозвалась Авелия. Вот Валисик, например. Видно, что Авелия ему нравится. Все чувства на лице, как в книге. — Я сегодня тоже еду с вами.
— А мы не едем, — Валисик покраснел еще больше.
— Жаль, там весело, — из-под каляски вылез Вечно Хмурый Хронах, обтер руки о штаны.
— До города доедет, а там к кузнецу, выправить надо, — недовольно посмотрел на Авелию, скривился, что мешает работе, ушел в прислужье крыло.
— Что? Сломалась? — Авелия почему-то сразу потеряла интерес к разговору.
— Да, — ответил Валисик, пряча глаза в пол, — ось немного погнулась. Еще в прошлую неделю.
Из прислужего крыла вышел Хмурый Хрон и Скалка. Вилерон тоже хмурился, наверное, это заразно.
— Говорю, не гоните, и доедете нормально. Где я тебе кузнеца найду, — кипятился Хрон. Вилей не отвечал, подошел к коляске, заглянул вниз. Долго рассматривал, потом плюнул.
— Говорил тебе, почини сразу.
— Катись в пекло, — в сердцах воскликнул Хронах, — я говорил тебе, что нужен кузнец, а ты что? Слушать не стал. А теперь мне пеняешь. — Вилей покосился на барышню.
— Ладно, доедем. — Развернулся, ушел. Хмурый плюнул еще раз под ноги, выругался тихо про себя, пошел в конюшни. Валисик виновато пожал плечами, улыбнулся. Авелия улыбнулась в ответ, отошла. На фоне общей суеты вдруг почувствовала себя ненужной. Отошла, села за обеденный стол работников. Села — ноги под лавку, руки сложены на коленях, как учили, согласно придворному этикету. Матушка была бы довольна. Стала смотреть, как собираются в дорогу. Вон Вырша Скопрь привел двух вороных, начал запрягать. Вон Бориф Медовик пробежал в дом с амбарной книгой. К батюшке, наверное, побежал. Вон, бабка Сегунда, проковыляла, тоже в дом пошла, неужто, батюшке совсем плохо?
Во дворе заканчивали последние приготовления. Стояли три оседланные лошади, запряженная коляска. Возле коляски близнецы Скопри, как обычно шумные, и Арисей Кромша, дамский угодник, как его матушка называла. Что это такое, Авелия до конца не понимала, но веяло чем-то запретным и интригующим. Батюшка выражался проще — бабник. Это было понятно без объяснений. Громче всех, как обычно, вещал Вырша Скопрь.
— К Сиене пойду. Там красиво, барышни ученые.
— Дорого ж, — возражал Кромша.
— Зато чувствуешь себя, как господин какой, а не просто жеребец. — Ариска заметил подходящую барышню, цыкнул в сторону говорящего. Вырша замолчал, оглянулся. Широкая улыбка расползлась на его лице.
— Доброе утро, госпожа Авелия. Что-то раненько вы сегодня поднялись.
— Я тоже еду с вами, — без улыбки ответила девушка.
— Это ...- Вырша пожевал губами — хорошо.
Из дома суетливыми шажками выбежал распорядитель.
— Всё. Отправляемся. Где остальные? — Ариска оглушительно свистнул. Авелия недовольно сморщилась, потерла пальцами уши. Так и оглохнуть можно. Из прислужьего крыла показался Вилей Скалка в полном вооружении: на поясе слева — полуторный меч, справа — длинный нож иритийской работы в расшитых речным жемчугом ножнах. Выглядел довольно внушительно, эдакий богатырь из былинной сказки.
— На войну чтоль собрался, Вилей, — громко спросил Ариска.
— На войну, не на войну, а Морхей велел на чеку быть. Неспокойно нынче, — проворчал Скалка, подходя к прочим.
Вслед за богатырем с крыльца выскользнул писарь. Авелия, по началу, не обратила на него внимания. Разглядела, только когда Вырша заржал хуже лошади.
— Цирк к нам, что ли приехал? — оглянулась. Как есть писарь, волосы зализаны назад, приглажены маслом, чтоб не падали на глаза, на носу очечки, по всему, позаимствованные у распорядителя, сутулые плечи от постоянной работы за конторкой, даже лицо какое-то обычное, будничное, серое. Если б не шрам через все лицо — не узнала бы никогда. Даже не посмотрела бы, чтоб узнать. Стерша. Вырядился, как на работу наниматься. В руках тащил что-то завернутое в грубый холст. По всему, тоже оружие. Вилей не зубоскалил, нахмурился.
— Ариска, на козлах поедешь. Вместе со Стершей. Скопрей пустим позади.
Стерша быстро всунул свой сверток между досок на кучерском сидении, оббежал коляску, подал руку Авелии — подниматься. Девушка растерялась. Такого не ожидала, от кого угодно, только не от Стерши. Впрочем, она догадалась, это тоже была часть маскарада. «Писарь» помог взойти и распорядителю тоже, Медовик снисходительно улыбнулся в его сторону.
— Работай, мальчик. Тебе скоро повышение выйдет.
— Спасибо, господин распорядитель, — «Писарь» наклонил голову, согнулся еще больше, всем видом выражая готовность услужить. Потом коротко поклонился и побежал, снова огибая коляску, на свое место.
— Рожда Многоликий! — Авелия откинулась на мягком сидении. — Привидится же такое!
Вилей вспрыгнул в седло — тронулись.
Авелия, покачиваясь в такт хода коляски, разглядывала спины своих возниц. Одна прямая, с широкими плечами, обтянутая кафтаном синего сукна с серебряной ниткой, принадлежала Арисею Кромше. Вторая, сгорбленная, сутулая, в дешёвом кафтанчике неопределенного цвета — Стерше. Вот если б спросили сейчас Авелию, кто ей нравиться больше, даже не задумалась бы, конечно Арисей. Пусть рост невелик, зато красив, умен, говорит всегда так складно. Но если б не было этого маскарада, ответ был бы другим. Зачем Стерша так некрасиво вырядился? В другое время Авелия точно знала, кто ей нравился больше.
Савена, Несилова дочь, смеялась над ней, но Авелька подозревала, что та мнит себя её соперницей. По вечерам перед сном частенько шептались при свечах. Авелия рисовала себе картины, где таинственный рыцарь вынужден покинуть родные края по ложному навету, или в погоне за похитителем любимой женщины, но в пути попадает в ловушку. Савена фыркала на все эти фантазии.
— Благородные господа разве могут угодить на невольничий рынок? Они, поди, выкупы платят, да домой возвращаются.
— А если родной батюшка от него отказался, и денег нет, тогда как?
На этот вопрос Савена пожимала плечами. Стерша никогда никому о себе не рассказывал, словно до Ардени жизни у него не было. Даже вездесущая тетка Ивра пожимала плечами. Это распаляло Авельку, давало необъятный материал для фантазии. Чего только она не воображала себе. И как бежит её принц из родной Тангоры, преследуемый недоброжелателями, но они настигают его в Империи, и численным превосходством они одолевают его. Или как бедный, но влюбленный рыцарь сражается в Империи, чтобы обеспечить свою возлюбленную хорошим приданным, но попадает в плен. А возлюбленная, не дожидаясь жениха, выходит замуж за другого. И чего только в голову ей не приходило, проверить свои домыслы она не могла. Единственный раз подошла к Стерше с вопросом: «Правда ли, что Тангора — это одна огроменная скала в океане Разломов». Стерша пожал плечами.
— Не знаю, я там еще не бывал.
— То есть как еще не бывал? А батюшка говорит ... — и смутилась под пристальным взглядом. После этого больше вопросов не задавала. И фантазии свои пришлось пересмотреть. Тангора в них больше не фигурировала, и история как-то не вытанцовывалась. Батюшка сказал, что лицо тангорича, значит, — врет, что ни разу не был, а зачем? Это добавляло таинственности и шарму. Заставляло ещё крепче желать разгадки. Равена посмеивалась, но видно было, что тоже интересно. Пробовала приставать с вопросами к батюшке, тот сразу мрачнел и отмахивался, словно от мухи: «Отойди — не мешай». Оно и понятно — до сих пор его у него в сердце досада. Подступала к Скалке, тот пожимал плечами: «Спроси сама». А боязно.
— Батюшка его в дом взял, неужели никто не поинтересовался, может разбойник какой?
— Может и разбойник, — философски отвечал Скалка, — вон Греча у нас бывший каторжанин. Все мы здесь не без греха.
Так ничего и не добилась. Но нравился, как есть нравился.
После долгой дороги, наконец, показались вдали белые зубцы городских стен. Скалка обернулся, окинул взглядом всех.
— Скопри коляску погонят к кузнецу, глядите там в оба, чтоб не сперли чего. У Медовика со Стершей своя надобность, а мы с Кромшей будем сопровождать госпожу.
— Зачем? — вырвалось у Авелии, не нужны ей такие охранники. Ни один молодец в её сторону не посмотрит. А ловить восхищенные взгляды, ой, как нравилось.
— Потому, что Морхей приказал, — коротко ответил Скалка, отворачиваясь. Авелька надула губы, тоже отвернулась.
Ярмарка развернулась под стенами, потому как вместить всех желающих городская площадь не смогла. Здесь ставили палатки и шатры, здесь же разгружали возы и ставили кругом фургоны, огораживая свою торговую территорию. Стоял невообразимый гвалт, со всех сторон неслась ругань, крики возниц и недовольных ценой покупателей. По образованным фургонами улицам важно шествовали конные городские стражники в начищенных до блеска латах и при полном вооружении. И Скалке, и Кромше, и Скопрям приказали тут же оружие сдать на хранение худому переписчику с большим родимым пятном на лице.
Когда с трудом спустился вниз, во дворе уже стояла коляска. Хмурый Хрон и Валисик проверяли, доедет ли до города задняя ось. Хрон лежал на рогоже под коляской и делал что-то там кузнецким инструментом. Валисик с интересом заглядывал к нему под каляску, оглянулся.
— Доброе утро, господин Морхей. — Равес улыбнулся через силу, помахал рукой.
— Где Медовик?
— В кухне. Опять ругаются с теткой Ялафой.
Равес направился к кухонной двери. Когда открыл, в нос ударил запах прокисшего молока.
— Отойди, сухарь, не стой над душой, — ругалась Ялафа, Лавинова жена, женщина большая и плотная, но по-своему красивая. Медових щурился через круглые очки, засовывал нос в котлы.
— Куда сыры дела, бесова дочь? Где голова сырная?
— Съели, — Ялафа подперла бока руками, — Лыцарь ваш гордарский уж больно сыр любит, госпожа велела ему не отказывать. И сама пристрастилась.
— Эй, Бориф, — откашлялся Равес, чувствуя, что до конца спора не достоит.
Старичок сразу спохватился, заторопился.
— Я здесь, господин Морхей, выйдем, а то эта аспидова дочь тут простоквашу поставила. Уж вижу — плохо вам.
Вышли на воздух. Равес вздохнул глубоко. Сердце не унималось.
— Послушай, я не смогу поехать. Возьмешь близнецов, Скалку, Ариска сам просился — пусть едет. Это для охраны тебе. Возьмешь золота — заплатишь задаток. Купишь муки, зерна, чего там еще — сам посмотри. Лучше меня знаешь. Про фураж не забудь. — Подумал, вспомнил вчерашний вечер, сморщился. Авелька просилась поехать — посмотреть на заезжих артистов, прикупить чего там им по женской линии надо. Совсем разневестилась. Может, забыла? Во дворе мелькнул зеленого сукна дорожный плащ. Нет — не забыла. Поймал Медовика за пуговицу.
— Стершу еще возьми. Он тебя лучше Скопрей оборонит, если что, а за Авелькой пусть они присмотрят. Или Вилей. Чтоб ни- ни. — Погрозил пальцем. Распорядитель важно кивнул. Понял, что Равес имел в виду. Авельке палец в рот не клади, только зазевайся, она уже какую-нибудь штуку придумает. Та еще девица. Равес похлопал Медовика по плечу.
— Соберетесь, — за деньгами приходи, — распорядитель кивнул, с тревогой вгляделся в лицо Морхею.
— За бабкой Оривеевой пошлю? Плохо ты выглядишь, господин Морхей.
Равес кивнул.
— Пойду...у себя буду, — и ушел, держась за стену. Медовик, суетливо ступая, пошел к домику знахарки.
***
Авелия тоже не спала полночи — боялась пропустить отъезд. Когда занялось небо, оделась в приготовленное с вечера платье, причесалась, как следует, подвела брови, как учила тетка Ивра, проверила свою дорожную сумку — все ли собрала, спустилась вниз. Там отцовы работники уже готовились к отъезду. Хорошо, что батюшка согласился на эту поездку. Матушка была сначала против, потом тоже согласилась. Хорошо — Эльку не навязали. На сегодняшнюю поездку были большие планы. Во-первых, купить коралловые бусы иритийской работы. Тетка Ивра говорила, что без них ни одна приличная девушка не выглядит красиво. Во-вторых, купить зеленого шелку на платье. Недавно видела на проезжей барышне, ах, какое красивое, захотелось такое же. Тетка Ивра обещала помочь скроить, а уж потом Авелия сошьет сама. Матушка дала денег на отрез. В-третьих, посмотреть заезжий театр. Говорят, очень хорошо играют, и потом, матушка говорит, что светская барышня интересуется искусством. Авелия считала себя светской барышней, и красивой к тому же. Сам сэр Кернский, целуя ручку, говорил, что красивее и образованнее девушки еще надо поискать. Авелия краснела, и отводила глаза, как положено. Матушка была довольна.
Во дворе показался батюшка, отправился в кухню, потом говорил со своим распорядителем, потом, тяжело ступая, ушел в дом. Как грустно. Батюшка болен. Матушка постоянно говорила об этом. У него болит сердце, а он не бережет себя совсем. Вместо того, чтобы лежать дома, он ездит на выпас со своими работниками, обедает иногда с ними, делает вместе с ними их работу. Матушка была этим сильно недовольна. Еще ей не нравились люди, которых нанял батюшка. Не нравился иритиец, потому как недалеко до войны с ними, а один из них трется в Морхеевой Длани, как бы не набраться беды, не нравился Валисик, потому что слишком молод, и пользы от него мало, не нравился Греча Вали, потому что морда, как у каторжника, и повадки такие же. Не ровен час, убьет кого, или обкрадет и ищи ветра. Но менее всех ей нравился Стерша. Потому что бывший невольник. Потому что бес попутал батюшку, и тот принял его за Трошку, старшего брата, потому и выкупил, отдав лучшего коня. Еще потому что никогда не перечил, даже когда матушка, неприятно повышая голос, кричала на него ни за что, даже когда в сердцах выгнала его из дома и велела никогда больше там не появляться. Но более всего, подозревала Авелия, потому что, не смотря ни на что, жив и здравствует, тогда как Тродефа давно нет.
Авелия подошла к Валисику, свесившемуся с задка выездной коляски. Валисик вскинул вихрастую голову, покраснел, как девушка.
— Доброе утро, госпожа Авелия.
— Доброе,- приветливо отозвалась Авелия. Вот Валисик, например. Видно, что Авелия ему нравится. Все чувства на лице, как в книге. — Я сегодня тоже еду с вами.
— А мы не едем, — Валисик покраснел еще больше.
— Жаль, там весело, — из-под каляски вылез Вечно Хмурый Хронах, обтер руки о штаны.
— До города доедет, а там к кузнецу, выправить надо, — недовольно посмотрел на Авелию, скривился, что мешает работе, ушел в прислужье крыло.
— Что? Сломалась? — Авелия почему-то сразу потеряла интерес к разговору.
— Да, — ответил Валисик, пряча глаза в пол, — ось немного погнулась. Еще в прошлую неделю.
Из прислужего крыла вышел Хмурый Хрон и Скалка. Вилерон тоже хмурился, наверное, это заразно.
— Говорю, не гоните, и доедете нормально. Где я тебе кузнеца найду, — кипятился Хрон. Вилей не отвечал, подошел к коляске, заглянул вниз. Долго рассматривал, потом плюнул.
— Говорил тебе, почини сразу.
— Катись в пекло, — в сердцах воскликнул Хронах, — я говорил тебе, что нужен кузнец, а ты что? Слушать не стал. А теперь мне пеняешь. — Вилей покосился на барышню.
— Ладно, доедем. — Развернулся, ушел. Хмурый плюнул еще раз под ноги, выругался тихо про себя, пошел в конюшни. Валисик виновато пожал плечами, улыбнулся. Авелия улыбнулась в ответ, отошла. На фоне общей суеты вдруг почувствовала себя ненужной. Отошла, села за обеденный стол работников. Села — ноги под лавку, руки сложены на коленях, как учили, согласно придворному этикету. Матушка была бы довольна. Стала смотреть, как собираются в дорогу. Вон Вырша Скопрь привел двух вороных, начал запрягать. Вон Бориф Медовик пробежал в дом с амбарной книгой. К батюшке, наверное, побежал. Вон, бабка Сегунда, проковыляла, тоже в дом пошла, неужто, батюшке совсем плохо?
Во дворе заканчивали последние приготовления. Стояли три оседланные лошади, запряженная коляска. Возле коляски близнецы Скопри, как обычно шумные, и Арисей Кромша, дамский угодник, как его матушка называла. Что это такое, Авелия до конца не понимала, но веяло чем-то запретным и интригующим. Батюшка выражался проще — бабник. Это было понятно без объяснений. Громче всех, как обычно, вещал Вырша Скопрь.
— К Сиене пойду. Там красиво, барышни ученые.
— Дорого ж, — возражал Кромша.
— Зато чувствуешь себя, как господин какой, а не просто жеребец. — Ариска заметил подходящую барышню, цыкнул в сторону говорящего. Вырша замолчал, оглянулся. Широкая улыбка расползлась на его лице.
— Доброе утро, госпожа Авелия. Что-то раненько вы сегодня поднялись.
— Я тоже еду с вами, — без улыбки ответила девушка.
— Это ...- Вырша пожевал губами — хорошо.
Из дома суетливыми шажками выбежал распорядитель.
— Всё. Отправляемся. Где остальные? — Ариска оглушительно свистнул. Авелия недовольно сморщилась, потерла пальцами уши. Так и оглохнуть можно. Из прислужьего крыла показался Вилей Скалка в полном вооружении: на поясе слева — полуторный меч, справа — длинный нож иритийской работы в расшитых речным жемчугом ножнах. Выглядел довольно внушительно, эдакий богатырь из былинной сказки.
— На войну чтоль собрался, Вилей, — громко спросил Ариска.
— На войну, не на войну, а Морхей велел на чеку быть. Неспокойно нынче, — проворчал Скалка, подходя к прочим.
Вслед за богатырем с крыльца выскользнул писарь. Авелия, по началу, не обратила на него внимания. Разглядела, только когда Вырша заржал хуже лошади.
— Цирк к нам, что ли приехал? — оглянулась. Как есть писарь, волосы зализаны назад, приглажены маслом, чтоб не падали на глаза, на носу очечки, по всему, позаимствованные у распорядителя, сутулые плечи от постоянной работы за конторкой, даже лицо какое-то обычное, будничное, серое. Если б не шрам через все лицо — не узнала бы никогда. Даже не посмотрела бы, чтоб узнать. Стерша. Вырядился, как на работу наниматься. В руках тащил что-то завернутое в грубый холст. По всему, тоже оружие. Вилей не зубоскалил, нахмурился.
— Ариска, на козлах поедешь. Вместе со Стершей. Скопрей пустим позади.
Стерша быстро всунул свой сверток между досок на кучерском сидении, оббежал коляску, подал руку Авелии — подниматься. Девушка растерялась. Такого не ожидала, от кого угодно, только не от Стерши. Впрочем, она догадалась, это тоже была часть маскарада. «Писарь» помог взойти и распорядителю тоже, Медовик снисходительно улыбнулся в его сторону.
— Работай, мальчик. Тебе скоро повышение выйдет.
— Спасибо, господин распорядитель, — «Писарь» наклонил голову, согнулся еще больше, всем видом выражая готовность услужить. Потом коротко поклонился и побежал, снова огибая коляску, на свое место.
— Рожда Многоликий! — Авелия откинулась на мягком сидении. — Привидится же такое!
Вилей вспрыгнул в седло — тронулись.
***
Авелия, покачиваясь в такт хода коляски, разглядывала спины своих возниц. Одна прямая, с широкими плечами, обтянутая кафтаном синего сукна с серебряной ниткой, принадлежала Арисею Кромше. Вторая, сгорбленная, сутулая, в дешёвом кафтанчике неопределенного цвета — Стерше. Вот если б спросили сейчас Авелию, кто ей нравиться больше, даже не задумалась бы, конечно Арисей. Пусть рост невелик, зато красив, умен, говорит всегда так складно. Но если б не было этого маскарада, ответ был бы другим. Зачем Стерша так некрасиво вырядился? В другое время Авелия точно знала, кто ей нравился больше.
Савена, Несилова дочь, смеялась над ней, но Авелька подозревала, что та мнит себя её соперницей. По вечерам перед сном частенько шептались при свечах. Авелия рисовала себе картины, где таинственный рыцарь вынужден покинуть родные края по ложному навету, или в погоне за похитителем любимой женщины, но в пути попадает в ловушку. Савена фыркала на все эти фантазии.
— Благородные господа разве могут угодить на невольничий рынок? Они, поди, выкупы платят, да домой возвращаются.
— А если родной батюшка от него отказался, и денег нет, тогда как?
На этот вопрос Савена пожимала плечами. Стерша никогда никому о себе не рассказывал, словно до Ардени жизни у него не было. Даже вездесущая тетка Ивра пожимала плечами. Это распаляло Авельку, давало необъятный материал для фантазии. Чего только она не воображала себе. И как бежит её принц из родной Тангоры, преследуемый недоброжелателями, но они настигают его в Империи, и численным превосходством они одолевают его. Или как бедный, но влюбленный рыцарь сражается в Империи, чтобы обеспечить свою возлюбленную хорошим приданным, но попадает в плен. А возлюбленная, не дожидаясь жениха, выходит замуж за другого. И чего только в голову ей не приходило, проверить свои домыслы она не могла. Единственный раз подошла к Стерше с вопросом: «Правда ли, что Тангора — это одна огроменная скала в океане Разломов». Стерша пожал плечами.
— Не знаю, я там еще не бывал.
— То есть как еще не бывал? А батюшка говорит ... — и смутилась под пристальным взглядом. После этого больше вопросов не задавала. И фантазии свои пришлось пересмотреть. Тангора в них больше не фигурировала, и история как-то не вытанцовывалась. Батюшка сказал, что лицо тангорича, значит, — врет, что ни разу не был, а зачем? Это добавляло таинственности и шарму. Заставляло ещё крепче желать разгадки. Равена посмеивалась, но видно было, что тоже интересно. Пробовала приставать с вопросами к батюшке, тот сразу мрачнел и отмахивался, словно от мухи: «Отойди — не мешай». Оно и понятно — до сих пор его у него в сердце досада. Подступала к Скалке, тот пожимал плечами: «Спроси сама». А боязно.
— Батюшка его в дом взял, неужели никто не поинтересовался, может разбойник какой?
— Может и разбойник, — философски отвечал Скалка, — вон Греча у нас бывший каторжанин. Все мы здесь не без греха.
Так ничего и не добилась. Но нравился, как есть нравился.
***
После долгой дороги, наконец, показались вдали белые зубцы городских стен. Скалка обернулся, окинул взглядом всех.
— Скопри коляску погонят к кузнецу, глядите там в оба, чтоб не сперли чего. У Медовика со Стершей своя надобность, а мы с Кромшей будем сопровождать госпожу.
— Зачем? — вырвалось у Авелии, не нужны ей такие охранники. Ни один молодец в её сторону не посмотрит. А ловить восхищенные взгляды, ой, как нравилось.
— Потому, что Морхей приказал, — коротко ответил Скалка, отворачиваясь. Авелька надула губы, тоже отвернулась.
Ярмарка развернулась под стенами, потому как вместить всех желающих городская площадь не смогла. Здесь ставили палатки и шатры, здесь же разгружали возы и ставили кругом фургоны, огораживая свою торговую территорию. Стоял невообразимый гвалт, со всех сторон неслась ругань, крики возниц и недовольных ценой покупателей. По образованным фургонами улицам важно шествовали конные городские стражники в начищенных до блеска латах и при полном вооружении. И Скалке, и Кромше, и Скопрям приказали тут же оружие сдать на хранение худому переписчику с большим родимым пятном на лице.
