— Эй, сынок, помоги,— старик в тёплой фланелевой пижаме, судя по всему, принесённой из дома заботливыми внуками, протянул руку в попытке подняться. Андрей безразлично скользнул по сухой ладони глазами. Самому бы не упасть, бок болел — будь здоров. Но ладонь не опускалась, а прочие пациенты, презрев товарищеский дух, медленно поползли по коридору в сторону процедурного кабинета. Заранее стиснув зубы, Андрей ухватился за ладонь и потянул, старик с кряхтением поднялся. Шов отозвался привычной уже тянущей протяжной болью.
— Вот спасибо! — старик медленно прошаркал к крашеной стене, чтобы двигаться дальше вдоль неё. Андрей буркнул в ответ что-то неразборчивое. Под старым халатом, аккурат под ребром справа, огненными спицами стреляла рана.
Очередь у процедурного двигалась медленно, и Андрей пристроился в хвост у неровно оштукатуренной, но окрашенной свежей краской стены.
— Никитин, идите в палату…— строго бросила пробегающая мимо Галина.— Я к вам зайду. Николай Саныч будет ругаться…
— Как скажете, Галочка…— Андрей выдавил из себя улыбку и поплёлся в палату. Огромные дерматиновые тапочки шаркали, размазывая разводы свежее налитой воды, что уборщица ещё не успела вытереть. Андрей прижал руку к дергающей всё тело ране. Порез словно до самого горла.
Почувствовал на себе тяжёлый взгляд, обернулся. Уборщица, Валентина Михайловна, старательно вытирала шваброй разводы на полу. Андрей отвернулся. А ведь похожа на ведьму. Взгляд у неё злой, словно два колючих шипа впиваются. Где ж ей ещё быть, как не здесь? Страданий в больнице хоть отбавляй. Самое место для таких…
Скрипучая панцирная койка со стоном приняла на себя измученное тело. Андрей выдохнул. Вот и славно. Дошёл.
Вскоре вернулся сосед, долго ворчал, устраиваясь на провисшем ложе. Прибежала Галочка, велела подставлять для укола всё, что положено. Сменила один валик из бинтов другим, посетовала, что плохо заживает из-за ненужной активности. Андрей пробовал отшутиться, но понял, что аргументов у него нет, да и сил тоже. Телу нужен отдых, и это факт. Выпил таблетки, заботливо положенные на тумбочку, и с тоской напомнил себе, что завтра надо будет — кровь из носу! — найти сигарету.
Отделение успокаивалось, готовилось ко сну. Погас свет в палатах, оставив огонёк в коридоре у поста дежурной медсестры, скучать в одиночестве.
Сон не шёл. Болел растревоженный вечерними похождениями бок, гудела голова от мыслей «где взять курева». Андрей закрыл глаза, предвкушая ночь без сна.
В полночь в окно заглянула полная луна, добавив причин не смыкать глаз. Андрей осторожно, стараясь не тревожить рану, перевернулся на бок, вперив взгляд в храпящего соседа. Свет из окна не попадал на рокочущее тело, чему Андрей ещё раз позавидовал. Почудилось движение в тенях. Усталые от бессонницы глаза выхватывали в густом сумраке движущиеся неявные, но плотные мазки чужого присутствия. Андрей потёр глаза. Нет, не показалось. Тени двигались, сгущались в углах, приобретая причудливые формы, отчего линия излома плыла и кривилась, точно пиявка.
Сосед всхрапнул, как только тягучая масса навалилась ему на грудь. Андрей привстал на локте, до рези в глазах вглядываясь в нечёткую в полумраке фигуру и призраки возле неё. Тени облепили соседа, а тот вместо храпа лишь тоненько засвистел.
— Эй! — Андрей сложил пальцы в охранном знаке, пряча руку под ворсистое одеяло. Тени дёрнулись и размазались по стене в углу.— Ты кто? — прошептал без надежды на ответ. Да кто угодно! Это ж больница, средоточие боли. Здесь могут кормиться твари вроде этого непонятного, и Андрею можно было бы, да только упустил свой шанс, пока валялся в бессилии после наркоза.
Сосед вздохнул глубоко, с хрипом, перевернулся на бок. Плотная завеса в углу рассредоточилась по стене, а затем, минуя лунную дорожку, перекинулась в другой угол, ближе к Андрею.
Мужчина приподнялся в кровати. Ещё чего не хватало, чтобы всякая дрянь крутилась рядом.
— Пш-шла вон! — прошипел Андрей, выкапывая в собственном теле силы, хоть как-то способные остановить невидимого гостя. Тёмные языки спустились с потолка на пол и рассредоточились вдоль битого жизнью плинтуса.
— Ну жри, тварь! — Андрей с лихой удалью взглянул на пол. Нет, не видать. Может, ушла? Голова упала на подушку, веки потяжелели. Нет, не ушла. Пальцы сжались до боли в охранном знаке, но твари было всё равно. Она медленно и со вкусом потянула из тела силу вместе с болью. Бок притих, навалился сон, уши словно заложило плотным тампоном из ваты, свет из окна перестал раздражать, даже стал приятен.
— Пользуешься? …— усмехнулся Андрей, уже засыпая. Ему не ответили.
Утром его разбудил бодрый голос Галочки, которая торопилась сдать смену. Она выгоняла ходячих к процедурному. Посчитав, что это не про него, Андрей перевернулся на другой бок.
Сон не отпускал. Вспомнил прошедшую ночь. Что за чертовщина? Хотя за избавление от бессонницы — благодарность. Хоть выспался. Сил всё одно нет.
Прибежала Галочка. Сделала укол. Напомнила, что вставать можно только до туалетной комнаты. Вручила градусник и убежала. С кем бы поговорить, что за дела творятся в отделении. Сосед вернулся, проворчав, что укол сегодня сделан отвратительно. Андрей поднялся, натянул свой халат, втиснул ноги в огромные тапочки и пошаркал до уборной.
Не поднимая головы, Андрей прошёл в другой конец коридора. Несмотря на раннее время, все кабинки пусты. Выдохнув с облегчением, что не придётся ни с кем говорить, мужчина пристроился к старому писсуару.
Хлопнула дверь — зашёл кто-то ещё. Всё равно. Закончив, Андрей прошёл к раковинам, выкрутил барашек.
Сотвори-ка мне чудес,
То ли ангел, то ли бес…—
продекламировал приятный мужской голос. Руки затряслись, расплёскивая воду. Резко дёрнувшись, Андрей обернулся. Рана неприятно заныла. Перед ним стоял приятного вида высокий мужчина в костюме и при галстуке, накинувший белый халат поверх всего благообразия. Гладко бритое лицо его было серьёзно и излучало вежливую заинтересованность.
— Здравствуй, Ацио. Или как тут тебя тут? Андрей Васильевич?..
Андрей прижался к обложенной плиткой стене, медленно отступая, пока не упёрся плечом в угол. Мужчина легко сделал пару шагов навстречу и с улыбкой покачал головой.
— Тебе же было велено сохранять нейтралитет. Было? — и тотчас же сам себе ответил: — Было. И ты согласился.
— Крыска твоя нажаловалась? — выдавив из себя улыбку, прохрипел Андрей, сдерживая дрожь.
— Кто здесь крыска, это ещё надо уточнить,— холодно заметил посетитель. Андрей с надеждой взглянул на дверь: не может быть, чтоб никто не вошёл, но дверь оставалась неподвижной. Визитёр приподнял раскрытую ладонь, словно бы демонстрируя, что она пуста. Андрей почувствовал, как в недавно зашитую рану протиснулись невесомые чужие пальцы. Он вжался в угол, опасаясь упасть, когда боль дёрнула все тело. Визитёр повернул ладонь, и невидимая рука в ране синхронно повернулась. Андрей стиснул зубы, вжался затылком в холодный, негостеприимный угол, чувствуя, как на глазах выступили слёзы.
— Крыска здесь одна: только ты, если ты понял. Это тебе крайнее предупреждение.— Посетитель аккуратно сжал ладонь и расслабленно опустил руку. Невидимые пальцы, безжалостно поворачивающиеся в ране, исчезли так же внезапно, как и появились. Кровь из разошедшихся швов начала пропитывать валик из бинтов. Рука невольно прижалась к ране.
— Не лезь, не мешай,— продолжил визитёр,— живи себе, бухай, кури, убивай себя, как все люди это делают. Ты же этого желаешь? Возродишься — может, поговорим. В этой жизни прощения ни у кого не получишь.
— Нах твоё прощение,— выплюнул Андрей, стараясь не сгибаться. Пальцы бессильно прочертили четыре кровавые следа на кафеле.
— Неразумно,— заметил посетитель,— ты же помнишь, кто ты? Никто… Неужели не понял, когда тебе не позволили бабу твою спасти? Грех твоего рождения несмываем… Ничем… Кому нужен полукровка? Ни бес, ни ангел, ни человек…
— Тогда идите нах все,— губы искривились в усмешке,— и те и другие, колонной!
Посетитель склонил голову к плечу, в раздумьях глядя на едва стоящего на ногах человека перед собой.
— Мы присмотрим за тобой…
Андрей выдал что-то невразумительное и сполз по стене на пол, оставляя на кафеле густой тёмно-красный след. Посетитель какое-то время смотрел на лежащее тело сверху вниз, а затем просто сделал шаг назад, растворяясь в воздухе.
Следующие дни запомнились плохо. Снова операционная. Местный наркоз. Капельницы. Интенсивная терапия. Злое лицо медсестры. Голова болела — будь здоров. От круговерти рядом, от бесконечных вопросов, от недостатка никотина… Через день снова разглядывал в своей палате облупившийся в месте протечки потолок. Сосед то ли выписался, то ли помер, скорее — первое. Койка — пуста. Свидетелем — только свёрнутый матрац и подушка.
Злая уборщица, Валентина Михайловна, долго тёрла линолеум, бросая хмурые взгляды на единственного в палате пациента. Андрей, измотанный вынужденным бездельем, яростно сверкнул на неё глазами.
— Чего смотришь? — огрызнулась Валентина Михайловна, бухнув мокрую тряпку на пол.
— Не смотрю! — выплюнул в ответ Андрей отворачиваясь.
— Дурак ты! — не унималась уборщица.
— Без тебя знаю,— выдохнул Андрей.
— Дурак, потому что дорогу заступил кому не надо…— проворчала Валентина Михайловна.
— Я никому не заступал,— возразил Андрей, поворачивая к ней голову.
— Что теперь делать станет? — бубнила старуха, вытирая размазанное пятно на полу.— Дурак дураком. Сказано — не мешай, а он влез. Теперь оглядывайся денно и нощно…
— Да ты чего бубнишь, карга старая? — не выдержал Андрей.
— Говорю, жизни тебе не будет…
— Её и так нет,— огрызнулся Андрей, обращая взор к потолку.
— Договорился бы с ним…
— Иди в пи…у.
Старуха сжала губы тонкой линией и молча домыла пол в палате. Некоторое время стояла тишина, прерываемая только окриками медсестры у поста. Сон не шёл. Вставать запретили.
Спустя час снявшая свой халат уборщица снова заглянула в палату. Зашла, прикрыв дверь, чтоб никто не помешал разговору.
— Чего тебе? — бессильно выдохнул Андрей. Валентина Михайловна присела на пустую койку, пристально вглядываясь в лицо лежащего.
— Ну? — нетерпеливо дёрнулся Андрей.
— Спасибо тебе, добрый человек,— наконец выдала старуха.
— Чего?
— Не дал помереть старухе, не стал бить, хотя мог…
Андрей смотрел на неё и не мог понять, о чём толкует ведьма, а потом пришло понимание. Вот и оно: то, что тянет из больных силы ночью. Всё верно. Где тебе кормиться, как не здесь?
— Пожалуйста,— вздохнул мужчина отворачиваясь. Сожрут его тут и не подавятся.
— Помогу тебе, болезный…
— Не нуждаюсь…
— Нуждаешься. Ещё как нуждаешься,— хихикнула старуха.— Тёмные тебя теперь просто так не оставят. Думаешь, за что тебя сосед ножом пырнул?
— Откуда мне знать?..
— А я вот знаю. Учат тебя, учат, а ты всё сопротивляешься… Как дитя неразумное…
— Предложить чего хочешь? — Андрей повернул к бабке голову.
— Может, и хочу…— Ведьма оглянулась на дверь.— Тут брыкайся, не брыкайся, всё одно достанут. Тебе бы покровителя…
— На кой хрен мне покровитель, дура? — разозлился Андрей.— Чтоб пальцем тыкал?
— Так все так живут, родненький,— умилилась старуха.— Иначе раздавят или вон разорвут в клочья…
— Иди себе,— устало выдохнул Андрей.
— Думаешь, сильнее их стал?
— Не думаю…
— Всё живёшь, как бобыль, сторону выбрать не хочешь, и тем хочешь угодить, и этим. Не защитит тебя никто…
— Ты или дело говори, или катись к чёрту.
— Помочь тебе хочу.— Старуха вытянула из-за пазухи бляху на верёвочке.— Дам тебе кое-что.
— Это что такое?
— Амулет. Ни один Просветлённый тебя не учует. Как человек станешь невидимкой для них. Только ты больше не чуди.
Андрей впился глазами в невзрачную бляху из дерева на грубой верёвице. Каков соблазн! О нём забудут и ангелы, и демоны. Никто не найдёт по эфирному следу. Оставят в покое…
— Только… это…
— Чего?
— Кушать хочу, милый…
— Много, что ль, съешь? — усмехнулся Андрей, холодея где-то внутри. Сделка с ведьмой хуже, чем сделка с бесами.
— Нет, чуток покушаю — боли в тебе вдосталь. Может, и тебе полегче станет.
Андрей долго думал, впишись взглядом в невзрачный кругляш в сухих пальцах. Нахрен Марата и всех остальных! Забвение — вот что нужно.
— Согласен,— прохрипел он. Старуха улыбнулась голодно, подошла к койке, всунула ему в пальцы бляху. Андрей почувствовал грубую фактуру амулета и тёплую пульсацию внутри него.
— Не волнуйся, милок, больно не будет,— старуха коснулась руками горячего лба.
На лицо, кружась, падали чёрные снежинки. Отчего они чёрные, думать не хотелось. Снежинки чёрные, а небо белоснежное, как тот, другой снег. Внутри — приятная нега, пустота. Нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Ни воспоминаний, ни боли, ни чужих невнятных просьб.
Андрей улыбался плавающему над лицом снегу, а тот падал и не таял, исчезая прямо в воздухе. Чёрные мухи кружились, а с ними и мысли уплывали туда, где только покой и забвение.
Не слышал он, как заволновалась медсестра, заглянувшая по долгу службы, как забегали санитары. Только снег кружил и падал… А кругом суетились и двигались люди, спасая ещё одну жизнь.
Лёгким движением подкрасив губы, Леся кокетливо улыбнулась отражению. Чуть склонила голову, взглянув на собственное лицо в три четверти оборота, репетируя чарующий взгляд. Поправила прядь волос, упавшую на щёку. Под ресницами трепетала весна и молодость, душа пела от наступающего тепла и предстоящего через пару часов свидания.
— Лесь!
Мама. Девушка поджала губы, скрывая радость на лице, и накинула на шею шелковый шарф яркой летней расцветки. Пару раз прокружилась. Тонкое пальтишко, подчёркивающее женственность и юность, застёгивалось только дома. В подъезде, где мама не видела, оно распахивалось, раскрываясь первому весеннему теплу. Солнце вовсю пригревало. День обещал быть чудесным.
— Лесь, куда собралась? — невысокая суховатая женщина в домашнем халате встала в проёме комнатных дверей, опершись о косяк.
— Мы с Ленкой в кафешке встретиться договорились,— беспечно отмахнулась девушка, украдкой бросая взгляд на мать. Не догадалась ли? Встреч с Серёжей мама не одобряла. Говорила — старый, женат, и дитё на подходе. Ни к чему. И учила, учила свою непутёвую дочь.
А Лесе было всё равно. Весна! — как не любить? Как не кинуться в дурман его слов? Не таять под его руками, когда они с лаской и трепетом, едва касаясь кожи, гладят плечи? Не ждать редких свиданий, когда он, вырвавшись из тесноты своей жизни, прилетал к ней на другой берег Тисвы с огромным букетом цветов и счастливым блеском в глазах? Нет, его глаза не лгут. Не могут лгать. Это любовь… И пусть он старше почти на десять лет, пусть в универе шепчутся о стыдном. Всё равно…
— Правда? — мама всматривалась дочери в лицо.
— Правда,— Леся счастливо улыбнулась, повернувшись к матери.
— Ой врёшь, вон глаза как блестят,— женщина со скепсисом покачала головой.— Опять к нему?
— Вот спасибо! — старик медленно прошаркал к крашеной стене, чтобы двигаться дальше вдоль неё. Андрей буркнул в ответ что-то неразборчивое. Под старым халатом, аккурат под ребром справа, огненными спицами стреляла рана.
Очередь у процедурного двигалась медленно, и Андрей пристроился в хвост у неровно оштукатуренной, но окрашенной свежей краской стены.
— Никитин, идите в палату…— строго бросила пробегающая мимо Галина.— Я к вам зайду. Николай Саныч будет ругаться…
— Как скажете, Галочка…— Андрей выдавил из себя улыбку и поплёлся в палату. Огромные дерматиновые тапочки шаркали, размазывая разводы свежее налитой воды, что уборщица ещё не успела вытереть. Андрей прижал руку к дергающей всё тело ране. Порез словно до самого горла.
Почувствовал на себе тяжёлый взгляд, обернулся. Уборщица, Валентина Михайловна, старательно вытирала шваброй разводы на полу. Андрей отвернулся. А ведь похожа на ведьму. Взгляд у неё злой, словно два колючих шипа впиваются. Где ж ей ещё быть, как не здесь? Страданий в больнице хоть отбавляй. Самое место для таких…
Скрипучая панцирная койка со стоном приняла на себя измученное тело. Андрей выдохнул. Вот и славно. Дошёл.
Вскоре вернулся сосед, долго ворчал, устраиваясь на провисшем ложе. Прибежала Галочка, велела подставлять для укола всё, что положено. Сменила один валик из бинтов другим, посетовала, что плохо заживает из-за ненужной активности. Андрей пробовал отшутиться, но понял, что аргументов у него нет, да и сил тоже. Телу нужен отдых, и это факт. Выпил таблетки, заботливо положенные на тумбочку, и с тоской напомнил себе, что завтра надо будет — кровь из носу! — найти сигарету.
Отделение успокаивалось, готовилось ко сну. Погас свет в палатах, оставив огонёк в коридоре у поста дежурной медсестры, скучать в одиночестве.
Сон не шёл. Болел растревоженный вечерними похождениями бок, гудела голова от мыслей «где взять курева». Андрей закрыл глаза, предвкушая ночь без сна.
В полночь в окно заглянула полная луна, добавив причин не смыкать глаз. Андрей осторожно, стараясь не тревожить рану, перевернулся на бок, вперив взгляд в храпящего соседа. Свет из окна не попадал на рокочущее тело, чему Андрей ещё раз позавидовал. Почудилось движение в тенях. Усталые от бессонницы глаза выхватывали в густом сумраке движущиеся неявные, но плотные мазки чужого присутствия. Андрей потёр глаза. Нет, не показалось. Тени двигались, сгущались в углах, приобретая причудливые формы, отчего линия излома плыла и кривилась, точно пиявка.
Сосед всхрапнул, как только тягучая масса навалилась ему на грудь. Андрей привстал на локте, до рези в глазах вглядываясь в нечёткую в полумраке фигуру и призраки возле неё. Тени облепили соседа, а тот вместо храпа лишь тоненько засвистел.
— Эй! — Андрей сложил пальцы в охранном знаке, пряча руку под ворсистое одеяло. Тени дёрнулись и размазались по стене в углу.— Ты кто? — прошептал без надежды на ответ. Да кто угодно! Это ж больница, средоточие боли. Здесь могут кормиться твари вроде этого непонятного, и Андрею можно было бы, да только упустил свой шанс, пока валялся в бессилии после наркоза.
Сосед вздохнул глубоко, с хрипом, перевернулся на бок. Плотная завеса в углу рассредоточилась по стене, а затем, минуя лунную дорожку, перекинулась в другой угол, ближе к Андрею.
Мужчина приподнялся в кровати. Ещё чего не хватало, чтобы всякая дрянь крутилась рядом.
— Пш-шла вон! — прошипел Андрей, выкапывая в собственном теле силы, хоть как-то способные остановить невидимого гостя. Тёмные языки спустились с потолка на пол и рассредоточились вдоль битого жизнью плинтуса.
— Ну жри, тварь! — Андрей с лихой удалью взглянул на пол. Нет, не видать. Может, ушла? Голова упала на подушку, веки потяжелели. Нет, не ушла. Пальцы сжались до боли в охранном знаке, но твари было всё равно. Она медленно и со вкусом потянула из тела силу вместе с болью. Бок притих, навалился сон, уши словно заложило плотным тампоном из ваты, свет из окна перестал раздражать, даже стал приятен.
— Пользуешься? …— усмехнулся Андрей, уже засыпая. Ему не ответили.
Утром его разбудил бодрый голос Галочки, которая торопилась сдать смену. Она выгоняла ходячих к процедурному. Посчитав, что это не про него, Андрей перевернулся на другой бок.
Сон не отпускал. Вспомнил прошедшую ночь. Что за чертовщина? Хотя за избавление от бессонницы — благодарность. Хоть выспался. Сил всё одно нет.
Прибежала Галочка. Сделала укол. Напомнила, что вставать можно только до туалетной комнаты. Вручила градусник и убежала. С кем бы поговорить, что за дела творятся в отделении. Сосед вернулся, проворчав, что укол сегодня сделан отвратительно. Андрей поднялся, натянул свой халат, втиснул ноги в огромные тапочки и пошаркал до уборной.
Не поднимая головы, Андрей прошёл в другой конец коридора. Несмотря на раннее время, все кабинки пусты. Выдохнув с облегчением, что не придётся ни с кем говорить, мужчина пристроился к старому писсуару.
Хлопнула дверь — зашёл кто-то ещё. Всё равно. Закончив, Андрей прошёл к раковинам, выкрутил барашек.
Сотвори-ка мне чудес,
То ли ангел, то ли бес…—
продекламировал приятный мужской голос. Руки затряслись, расплёскивая воду. Резко дёрнувшись, Андрей обернулся. Рана неприятно заныла. Перед ним стоял приятного вида высокий мужчина в костюме и при галстуке, накинувший белый халат поверх всего благообразия. Гладко бритое лицо его было серьёзно и излучало вежливую заинтересованность.
— Здравствуй, Ацио. Или как тут тебя тут? Андрей Васильевич?..
Андрей прижался к обложенной плиткой стене, медленно отступая, пока не упёрся плечом в угол. Мужчина легко сделал пару шагов навстречу и с улыбкой покачал головой.
— Тебе же было велено сохранять нейтралитет. Было? — и тотчас же сам себе ответил: — Было. И ты согласился.
— Крыска твоя нажаловалась? — выдавив из себя улыбку, прохрипел Андрей, сдерживая дрожь.
— Кто здесь крыска, это ещё надо уточнить,— холодно заметил посетитель. Андрей с надеждой взглянул на дверь: не может быть, чтоб никто не вошёл, но дверь оставалась неподвижной. Визитёр приподнял раскрытую ладонь, словно бы демонстрируя, что она пуста. Андрей почувствовал, как в недавно зашитую рану протиснулись невесомые чужие пальцы. Он вжался в угол, опасаясь упасть, когда боль дёрнула все тело. Визитёр повернул ладонь, и невидимая рука в ране синхронно повернулась. Андрей стиснул зубы, вжался затылком в холодный, негостеприимный угол, чувствуя, как на глазах выступили слёзы.
— Крыска здесь одна: только ты, если ты понял. Это тебе крайнее предупреждение.— Посетитель аккуратно сжал ладонь и расслабленно опустил руку. Невидимые пальцы, безжалостно поворачивающиеся в ране, исчезли так же внезапно, как и появились. Кровь из разошедшихся швов начала пропитывать валик из бинтов. Рука невольно прижалась к ране.
— Не лезь, не мешай,— продолжил визитёр,— живи себе, бухай, кури, убивай себя, как все люди это делают. Ты же этого желаешь? Возродишься — может, поговорим. В этой жизни прощения ни у кого не получишь.
— Нах твоё прощение,— выплюнул Андрей, стараясь не сгибаться. Пальцы бессильно прочертили четыре кровавые следа на кафеле.
— Неразумно,— заметил посетитель,— ты же помнишь, кто ты? Никто… Неужели не понял, когда тебе не позволили бабу твою спасти? Грех твоего рождения несмываем… Ничем… Кому нужен полукровка? Ни бес, ни ангел, ни человек…
— Тогда идите нах все,— губы искривились в усмешке,— и те и другие, колонной!
Посетитель склонил голову к плечу, в раздумьях глядя на едва стоящего на ногах человека перед собой.
— Мы присмотрим за тобой…
Андрей выдал что-то невразумительное и сполз по стене на пол, оставляя на кафеле густой тёмно-красный след. Посетитель какое-то время смотрел на лежащее тело сверху вниз, а затем просто сделал шаг назад, растворяясь в воздухе.
Следующие дни запомнились плохо. Снова операционная. Местный наркоз. Капельницы. Интенсивная терапия. Злое лицо медсестры. Голова болела — будь здоров. От круговерти рядом, от бесконечных вопросов, от недостатка никотина… Через день снова разглядывал в своей палате облупившийся в месте протечки потолок. Сосед то ли выписался, то ли помер, скорее — первое. Койка — пуста. Свидетелем — только свёрнутый матрац и подушка.
Злая уборщица, Валентина Михайловна, долго тёрла линолеум, бросая хмурые взгляды на единственного в палате пациента. Андрей, измотанный вынужденным бездельем, яростно сверкнул на неё глазами.
— Чего смотришь? — огрызнулась Валентина Михайловна, бухнув мокрую тряпку на пол.
— Не смотрю! — выплюнул в ответ Андрей отворачиваясь.
— Дурак ты! — не унималась уборщица.
— Без тебя знаю,— выдохнул Андрей.
— Дурак, потому что дорогу заступил кому не надо…— проворчала Валентина Михайловна.
— Я никому не заступал,— возразил Андрей, поворачивая к ней голову.
— Что теперь делать станет? — бубнила старуха, вытирая размазанное пятно на полу.— Дурак дураком. Сказано — не мешай, а он влез. Теперь оглядывайся денно и нощно…
— Да ты чего бубнишь, карга старая? — не выдержал Андрей.
— Говорю, жизни тебе не будет…
— Её и так нет,— огрызнулся Андрей, обращая взор к потолку.
— Договорился бы с ним…
— Иди в пи…у.
Старуха сжала губы тонкой линией и молча домыла пол в палате. Некоторое время стояла тишина, прерываемая только окриками медсестры у поста. Сон не шёл. Вставать запретили.
Спустя час снявшая свой халат уборщица снова заглянула в палату. Зашла, прикрыв дверь, чтоб никто не помешал разговору.
— Чего тебе? — бессильно выдохнул Андрей. Валентина Михайловна присела на пустую койку, пристально вглядываясь в лицо лежащего.
— Ну? — нетерпеливо дёрнулся Андрей.
— Спасибо тебе, добрый человек,— наконец выдала старуха.
— Чего?
— Не дал помереть старухе, не стал бить, хотя мог…
Андрей смотрел на неё и не мог понять, о чём толкует ведьма, а потом пришло понимание. Вот и оно: то, что тянет из больных силы ночью. Всё верно. Где тебе кормиться, как не здесь?
— Пожалуйста,— вздохнул мужчина отворачиваясь. Сожрут его тут и не подавятся.
— Помогу тебе, болезный…
— Не нуждаюсь…
— Нуждаешься. Ещё как нуждаешься,— хихикнула старуха.— Тёмные тебя теперь просто так не оставят. Думаешь, за что тебя сосед ножом пырнул?
— Откуда мне знать?..
— А я вот знаю. Учат тебя, учат, а ты всё сопротивляешься… Как дитя неразумное…
— Предложить чего хочешь? — Андрей повернул к бабке голову.
— Может, и хочу…— Ведьма оглянулась на дверь.— Тут брыкайся, не брыкайся, всё одно достанут. Тебе бы покровителя…
— На кой хрен мне покровитель, дура? — разозлился Андрей.— Чтоб пальцем тыкал?
— Так все так живут, родненький,— умилилась старуха.— Иначе раздавят или вон разорвут в клочья…
— Иди себе,— устало выдохнул Андрей.
— Думаешь, сильнее их стал?
— Не думаю…
— Всё живёшь, как бобыль, сторону выбрать не хочешь, и тем хочешь угодить, и этим. Не защитит тебя никто…
— Ты или дело говори, или катись к чёрту.
— Помочь тебе хочу.— Старуха вытянула из-за пазухи бляху на верёвочке.— Дам тебе кое-что.
— Это что такое?
— Амулет. Ни один Просветлённый тебя не учует. Как человек станешь невидимкой для них. Только ты больше не чуди.
Андрей впился глазами в невзрачную бляху из дерева на грубой верёвице. Каков соблазн! О нём забудут и ангелы, и демоны. Никто не найдёт по эфирному следу. Оставят в покое…
— Только… это…
— Чего?
— Кушать хочу, милый…
— Много, что ль, съешь? — усмехнулся Андрей, холодея где-то внутри. Сделка с ведьмой хуже, чем сделка с бесами.
— Нет, чуток покушаю — боли в тебе вдосталь. Может, и тебе полегче станет.
Андрей долго думал, впишись взглядом в невзрачный кругляш в сухих пальцах. Нахрен Марата и всех остальных! Забвение — вот что нужно.
— Согласен,— прохрипел он. Старуха улыбнулась голодно, подошла к койке, всунула ему в пальцы бляху. Андрей почувствовал грубую фактуру амулета и тёплую пульсацию внутри него.
— Не волнуйся, милок, больно не будет,— старуха коснулась руками горячего лба.
На лицо, кружась, падали чёрные снежинки. Отчего они чёрные, думать не хотелось. Снежинки чёрные, а небо белоснежное, как тот, другой снег. Внутри — приятная нега, пустота. Нет ни прошлого, ни будущего, только настоящее. Ни воспоминаний, ни боли, ни чужих невнятных просьб.
Андрей улыбался плавающему над лицом снегу, а тот падал и не таял, исчезая прямо в воздухе. Чёрные мухи кружились, а с ними и мысли уплывали туда, где только покой и забвение.
Не слышал он, как заволновалась медсестра, заглянувшая по долгу службы, как забегали санитары. Только снег кружил и падал… А кругом суетились и двигались люди, спасая ещё одну жизнь.
Глава 3. Весна
Лёгким движением подкрасив губы, Леся кокетливо улыбнулась отражению. Чуть склонила голову, взглянув на собственное лицо в три четверти оборота, репетируя чарующий взгляд. Поправила прядь волос, упавшую на щёку. Под ресницами трепетала весна и молодость, душа пела от наступающего тепла и предстоящего через пару часов свидания.
— Лесь!
Мама. Девушка поджала губы, скрывая радость на лице, и накинула на шею шелковый шарф яркой летней расцветки. Пару раз прокружилась. Тонкое пальтишко, подчёркивающее женственность и юность, застёгивалось только дома. В подъезде, где мама не видела, оно распахивалось, раскрываясь первому весеннему теплу. Солнце вовсю пригревало. День обещал быть чудесным.
— Лесь, куда собралась? — невысокая суховатая женщина в домашнем халате встала в проёме комнатных дверей, опершись о косяк.
— Мы с Ленкой в кафешке встретиться договорились,— беспечно отмахнулась девушка, украдкой бросая взгляд на мать. Не догадалась ли? Встреч с Серёжей мама не одобряла. Говорила — старый, женат, и дитё на подходе. Ни к чему. И учила, учила свою непутёвую дочь.
А Лесе было всё равно. Весна! — как не любить? Как не кинуться в дурман его слов? Не таять под его руками, когда они с лаской и трепетом, едва касаясь кожи, гладят плечи? Не ждать редких свиданий, когда он, вырвавшись из тесноты своей жизни, прилетал к ней на другой берег Тисвы с огромным букетом цветов и счастливым блеском в глазах? Нет, его глаза не лгут. Не могут лгать. Это любовь… И пусть он старше почти на десять лет, пусть в универе шепчутся о стыдном. Всё равно…
— Правда? — мама всматривалась дочери в лицо.
— Правда,— Леся счастливо улыбнулась, повернувшись к матери.
— Ой врёшь, вон глаза как блестят,— женщина со скепсисом покачала головой.— Опять к нему?
