И с каждой новой картинкой жалею себя всё больше. И всё больше ненавижу себя. Во всей этой ситуации вижу только свою вину. Если бы я только послушала Алекса и отказалась от поездки. Если бы не повелась на эксклюзив…
Кажется, так проходит вечность. В какой-то момент замечаю, что я уже не одна. Кир лежит возле меня и крепко обнимает со спины. Он ничего не говорит, никак не пытается успокоить, просто находится рядом. А мне так хочется обычного человеческого тепла. Я поворачиваюсь к нему лицом и, уткнувшись носом в его футболку, продолжаю плакать. Но уже не так безутешно и сопливо. Постепенно напряжение отпускает, и я засыпаю в руках мальчишки, который и есть первопричина моих слёз и бед.
КИРАМ
Целых три недели изо всех сил стараюсь как можно меньше беспокоить Мари, давая ей время привыкнуть к новому порядку вещей. И, несмотря на то, что я максимально ограничиваю наше общение, с каждым днём мне всё больше хочется проводить время в её компании. А ей – нет. Понимаю, что моей девочке совершенно безразлично, есть я рядом или ушёл. Это бесит, сводит с ума. Она поймала меня безоговорочно, зацепила, не соскочить. Может этим своим равнодушием и зацепила, и это просто спортивный интерес, который пройдёт, стоит заполучить добычу? Надеюсь. Как бы то ни было, мы общаемся днём, пока она на связи, и я кайфую просто от звука её голоса. Мари умеет быть ироничной и поднимает мне настроение, тонко подмечая происходящее вокруг. Порой и вовсе весьма жёстко высмеивает кого-то из моих коллег, но это мне тоже нравится, потому что никогда не делает этого попусту, только если человек действительно заслужил. Она же потихоньку учит палерский. Довольно неплохо справляется даже.
Когда мне, наконец, доставляют заказанный для Мари планшет, решаю, заканчивать с её адаптацией. Пора приучать её к себе. Она благодарит за интернет и прячется в своей комнате, а я извожусь мыслями, что сейчас на мною выданном девайсе она наверняка грузит видео со своим грёбаным певцом.
Не знаю, зачем пошёл к ней, просто так и тянуло проверить, всё ли в порядке. Словно она может просочиться через экран и исчезнуть. Звуки, доносящиеся из-за двери, мне категорически не понравились. Я и сам чуть меньше десяти лет назад точно так же ревел, когда осознал, что зрение утрачено безвозвратно. Потом уже привык и научился жить с этим. Усвоил, что парни не плачут в любой, даже самой паршивой ситуации, а просто делают всё возможное, чтобы исправить её. Хотя бы пытаются. Но сначала потеря ошеломила меня. И Мари сейчас точно так же оплакивает что-то. Или кого-то. Что она там вычитала? Не надо было давать ей чёртов доступ! Без спроса захожу в комнату и обнимаю свою девочку. По себе знаю, что в таком состоянии любые слова бессильны. Необходимы просто дружеское плечо и время. И она постепенно успокаивается и засыпает в моих объятьях.
Наконец, я могу беспрепятственно насладиться запахом её кожи и теплом. Невесомо целую её волосы и таю. Неожиданно для себя понимаю, что испытываю не физическое влечение, а какую-то щемящую нежность. Совершенно новое для меня чувство. И тут же рядом с нежностью в моём сердце заворочалась алчность – это моё сокровище и я не отдам его без боя.
11
МАРИ
Всю ночь во сне я брожу по раскалённым солнцем барханам и умираю от жажды. А вдалеке, чудесным миражом маячит, манит меня заснеженный лес. Там мягко падают огромные пушистые хлопья снега и исполинские сосны, укутанные белым одеялом, приветливо машут ветвями. Здесь же в лицо летит лишь горячий острый песок. Избавляясь от сна, испытываю огромное облегчение, но не тороплюсь открывать глаза. Так приятно нежиться в сильных и надёжных руках. Я почти мурлычу как кошка, потираясь об Алекса, выпрашивая ласку. Целую его шею, требуя активных действий. Он тянет вверх бесконечно длинную сорочку, почему-то надетую на меня, и никак не доберётся до нужного места. Чувство какого-то диссонанса мешает получать удовольствие. Что-то не так. Запах. Когда это Алекс успел сменить туалетную воду? Осознание происходящего прошивает меня как молния. Резко отскакиваю от Кира.
- Ты… Ты… - не могу найти подходящих слов, для описания ситуации.
Он ложится на спину и закидывает руки за голову, явно не собираясь покидать мою кровать.
- Ты хочешь меня, - констатирует просто, без какого-либо злорадства или самодовольства.
- Нет, - заявляю категорично. – Не тебя. Я думала это Алекс.
Этот непрошибаемый гадёныш только хмыкает на моё заявление:
- Что бы ни происходило в твоей голове, тело среагировало на меня. Не отрицай.
Он прав и это бесит. Но и не прав одновременно.
- В моей голове, - акцентирую я, - я не могу представить себя с тобой, и пока она работает, ничего не выйдет. Может для мужчин это и не так, но у женщин основной центр удовольствия всё же в мозгу.
- Может иногда стоит отключать голову? – спрашивает риторически. – Просто расслабиться и получить удовольствие?
Оставляю его слова без ответа. Вместо этого пихаю наглеца в бок, требуя освободить помещение. Пытаться вытолкнуть его из кровати всё равно, что двигать гранитную плиту – бесполезно. Выругавшись, выбираюсь из кучи одеял сама, радуясь, что уснула прямо в платье. Ужасно хочется пойти в душ, но в этом идиотском риаде ни на одной двери нет замка. В данный момент Кир не вызывает доверия, особенно с учётом того, что его возбуждённое состояние четко обрисовывается тонкой тканью домашних штанов. Вместо такого желанного душа иду на кухню и варю себе кофе. Двойной эспрессо, черный, как моя жизнь с некоторых пор.
Кир присоединяется чуть позже, никак не возвращается к произошедшему в спальне. Он – сама любезность. Улыбается мне, ведёт себя исключительно по-джентльменски и явно пытается очаровать. Извини, малыш, не в этой жизни.
С этого злополучного утра наши отношения снова меняются. Не могу сказать в лучшую или худшую сторону – просто они другие. Он больше бывает дома и чаще разговаривает со мной. Выпытывает, какая музыка мне нравится, какая любимая игрушка была в детстве и ещё тысячу мелочей, из которых состоит жизнь. О себе рассказывает тоже, хотя я не спрашиваю. К чему мне информация, что у него в детстве была собака, огромная мохнатая кавказская овчарка с кличкой Дар, а любимый его писатель – фантаст Векинс? Неинтересно. Я вежливо улыбаюсь, отвечаю, но в душе зияет чёрная пропасть. Всё время хочется плакать, закрыться в комнате и не вылезать из-под одеяла. К планшету с настроенной сетью я больше не прикасаюсь – читать нет настроения, смотреть фильмы не хватает концентрации, я постоянно отвлекаюсь, теряясь в пространстве и времени, и упускаю сюжетную линию. Пока Кир находится на своих тренировках, я бесконечно плаваю в бассейне – вода хоть немного размывает приклеившуюся намертво безысходность. Но всегда стараюсь выйти заранее, дабы не провоцировать его. День идёт за днём, и я просто надеюсь, что рано или поздно это закончится. Когда-нибудь я буду сидеть на своём собственном диване в Аране и рассказывать нашим с Алексом внукам о приключениях в экзотической Палере, как о чём-то захватывающем. Только эта мысль и удерживает меня на плаву.
Две недели спустя меня навещает Дина. Пытается уговорить на покупку шикарного вечернего наряда и «вот этого милого колье». Я только закатываю глаза и отказываюсь наотрез. Дина же рассказывает, что она с мужем только вернулась из поездки в Давил. Взахлёб делится впечатлениями от увиденного, ведь она впервые была в этом городе. А Давил может впечатлить даже искушённого путешественника своими небоскрёбами, разветвлённой системой монорельсов, проложенных на высоте десятого этажа и выше, огромным количеством развлечений на любой вкус.
- Жалко только на концерт не попали, – сокрушается она.
- Что за концерт?
- Давно хотела сходить на Эванса. А его отменили. Но зато, вместо концерта мы пошли на ледовое шоу, и это было потрясающе! – восклицает девушка, не замечая моего состояния. А я лихорадочно размышляю. Алекс попал в клинику одиннадцатого марта, сейчас уже середина апреля. Неужели он до сих пор на реабилитации? Или что-то ещё случилось? Не обращая внимания на удивлённую моим поведением Дину, срываюсь за планшетом. Лихорадочно листаю ссылку за ссылкой прямо в спальне, напрочь забыв о подруге. И снова никакой конкретики. Только информация об отмене ряда концертов без объяснения причин. Что с тобой, мой мальчик? Как же мне узнать? Откидываюсь на кровать и безучастно смотрю в потолок. Дина заходит в комнату. Она очень тактичная девушка, поэтому никак не комментирует моё бегство с кухни, где мы сидели до этого. Поднимает упавший на пол планшет, хочет положить на крошечный туалетный столик, но передумывает, заметив, что открыто на нём. Я наблюдаю за ней: догадается или нет?
- Мари, - нерешительно начинает она. – Этот Александр, это кто-то важный для тебя?
Хочется крикнуть: ты даже не представляешь, насколько! Но я упорно молчу. Смысла в этом не больше, чем в утолении жажды колой. Дина вздыхает, садится рядом со мной и тихонько гладит по плечу. Спустя какое-то время беру себя в руки и предлагаю вернуться на кухню. Девушка с улыбкой кивает и ведёт меня обратно как маленького ребёнка. А ведь она гораздо младше, осеняет меня.
- Сколько тебе лет? – интересуюсь впервые с момента нашего знакомства.
- Девятнадцать, - отвечает тихо. Всего лишь девятнадцать, а она уже три года замужем, дочке скоро годик и ведет себя так спокойно и мудро, словно не знает, что такое молодость и страсти. Насколько же мы разные.
Дина проводит со мной ещё, по меньшей мере, час, стараясь отвлечь и заболтать. Но в итоге ей всё равно приходит время возвращаться домой. А я остаюсь со своими переживаниями один на один. И, слава богу, что Кир на тренировке, только его присутствия мне сейчас не хватало для полного счастья. Беру планшет и иду в зал. Но я не собираюсь тренироваться. Сейчас душа просит того, чем я не занималась ни разу с тех пор, как оказалась в Палере. Я хочу танцевать. Выплеснуть всю накопившуюся боль в движении. Включаю одну из последних песен Алекса на повтор и танцую, танцую, танцую… Мой танец не похож на танец в общепринятом смысле слова, это скорее трепыхания бабочки, попавшейся в сачок. Движения слишком дёрганые, рваные. Но ведь и не в этом смысл. Мне необходимо избавиться от дикого напряжения, сковывающего меня вот уже полтора месяца. Я прерывисто дышу, силы отказывают и на словах «я готов к тебе лететь» обрушиваюсь на пол. Командую помощнику выключить музыку – теперь хочется тишины и умереть. Слышу шорох одежды у себя за спиной, оборачиваюсь и вижу, что в дверях, облокотившись о косяк, стоит Кирам. Не знаю, как долго, но это и не важно.
- Я бы хотел увидеть, как ты танцуешь, - говорит он. А мне нечего ему ответить, да и дыхание всё ещё не могу поймать. – Поговорим? – после минутной заминки предлагает парень, и я нехотя встаю на ноги.
Мы идём в гостиную, что странно. Мы вообще там редко бываем. В основном проводим время в своих спальнях, тренажёрном зале или на кухне. Со вздохом облегчения буквально падаю на мягкий диван. Кажется, завтра всё тело будет нещадно болеть. Но я не забываю, выбрать место посадки как можно дальше от мальчишки. Всё ещё ему не доверяю.
- Я чувствую, что тебе плохо, и не знаю, что сделать, чтобы это исправить, – начинает Кир. – Помоги мне, расскажи, чего тебе не хватает.
Он сидит, облокотившись на колени локтями, руки сцеплены в замок, лицо опущено вниз и я не вижу его выражение. Слышно, что слова даются ему нелегко. Но никто и не обещал, что это будет увеселительная прогулка. Я бы много что могла ему предъявить. Что мне нужна свобода передвижения и джинсы, что я хочу плавать в море, а не в бассейне, и доску для сёрфинга, что хочу ужинать в ресторане и сделать татуировку «ненавижу Палеру». И ещё миллион вещей невозможных здесь. Только толку в этом ни на грош. Единственное, чего по-настоящему хочу – убраться из этой страны и стереть её из памяти. Но именно этого он мне дать не может. Или не хочет.
Молчание затягивается. Надо что-то сказать, причём так, чтобы не разругаться в пух и прах.
- Я чувствую себя как заключённый в тюрьме, всегда в четырёх стенах, – выдаю, наконец, самое безобидное, что приходит в голову.
Он вскидывается:
- Но ты же ездишь по магазинам! - я издаю глухой стон, он не воспринимает меня совершенно. - Извини, - говорит покаянно. – Я не понимаю, объясни.
Я тщательно подбираю слова, чтобы не нагрубить и при этом донести до него суть моих пожеланий:
- Это не одно и то же. Я хочу гулять по пляжам, паркам и просто улицам. Тогда, когда я этого хочу, а не тогда, когда у тебя вдруг найдётся на меня минутка. А магазины – это суррогат свободы. Скорее опротивевшая обязанность. Ты же должен понимать. Вспомни, когда ты ослеп и больше не мог идти туда, куда тебе хочется, без посторонней помощи. То же самое, Кир.
- Прости, в моём расписании не предусмотрено много времени на пляжи и парки, – язвит парень. - Я вкалываю, чтобы ты могла ни в чём себе не отказывать.
- А ты меня спросил, надо ли это мне? – нет, я не наезжаю на него, спрашиваю скорее печально, чем резко.
Он вскакивает и нависает надо мной, опираясь на спинку дивана по бокам от меня. Его ноздри раздуваются. Дипломат из меня вышел хреновый.
- А что тебе надо?! - Кирам почти срывается на крик. – Чего ты хочешь, Мари?! Я тебе не нужен и не интересен, это я прекрасно понимаю. Так дай мне заботиться о тебе так, как я считаю нужным!
Он практически выбегает из комнаты, давая мне пространство, чтобы отдышаться. Вот и поговорили.
КИРАМ
Благими намерениями выстелена дорога в ад – и это истина в первой инстанции. Я выкладываюсь по полной, чтобы обеспечить нас – днём в офисе, вечером на тренировках перед важным и очень дорогим боем. А ей, чёрт побери, не хватает прогулок! Никто так не умеет доводить до белого каления, как эта девчонка. По ощущениям кровь в венах обратилась ртутью и выжигает изнутри. Но это не ртуть, а чистый, ничем не замутнённый гнев. Сейчас я жалею, что в моём доме не поселился кто-то вроде Дины – тихий, незаметный и благодарный. Если бы у меня была возможность, она уже сейчас сидела бы в самолёте в Арану! Она динамит меня раз за разом, но при этом предъявляет какие-то претензии! Я не знаю, как мне успокоиться. Мысль, что это всего лишь глупая женщина, о которой я обязан заботиться, не успокаивает. Потому что эта мысль была бы верна для Дины и других знакомых мне девушек, но не в случае с Мари. Вдруг меня осеняет: мне просто нужно поговорить с Мэй. Я давно не звонил ей, надеюсь, подруга не в обиде. Может она сможет что-то мне посоветовать, всё-таки они землячки. И Мэй, наверное, лучше поймёт, чего от меня хочет Мари.
Спустя несколько долгих гудков слышу в трубке хрипловатый голос подруги:
- Неужели сам господин Арафат снизошёл до меня? – издевается зараза.
- Да, знаю, был не прав, пропал, каюсь – грешен, – выдаю скороговоркой. – Мэй, мне нужна твоя помощь.
На том конце удивлённое молчание.
- С этого места поподробнее, - собирается с мыслями девушка.
- Мэй, мне очень нужен твой совет. У меня есть бейгали. Она из Араны, как ты. И, кажется, она терпеть меня не может, – я пыхчу как старинный паровоз, всё ещё не в силах успокоиться.
Кажется, так проходит вечность. В какой-то момент замечаю, что я уже не одна. Кир лежит возле меня и крепко обнимает со спины. Он ничего не говорит, никак не пытается успокоить, просто находится рядом. А мне так хочется обычного человеческого тепла. Я поворачиваюсь к нему лицом и, уткнувшись носом в его футболку, продолжаю плакать. Но уже не так безутешно и сопливо. Постепенно напряжение отпускает, и я засыпаю в руках мальчишки, который и есть первопричина моих слёз и бед.
КИРАМ
Целых три недели изо всех сил стараюсь как можно меньше беспокоить Мари, давая ей время привыкнуть к новому порядку вещей. И, несмотря на то, что я максимально ограничиваю наше общение, с каждым днём мне всё больше хочется проводить время в её компании. А ей – нет. Понимаю, что моей девочке совершенно безразлично, есть я рядом или ушёл. Это бесит, сводит с ума. Она поймала меня безоговорочно, зацепила, не соскочить. Может этим своим равнодушием и зацепила, и это просто спортивный интерес, который пройдёт, стоит заполучить добычу? Надеюсь. Как бы то ни было, мы общаемся днём, пока она на связи, и я кайфую просто от звука её голоса. Мари умеет быть ироничной и поднимает мне настроение, тонко подмечая происходящее вокруг. Порой и вовсе весьма жёстко высмеивает кого-то из моих коллег, но это мне тоже нравится, потому что никогда не делает этого попусту, только если человек действительно заслужил. Она же потихоньку учит палерский. Довольно неплохо справляется даже.
Когда мне, наконец, доставляют заказанный для Мари планшет, решаю, заканчивать с её адаптацией. Пора приучать её к себе. Она благодарит за интернет и прячется в своей комнате, а я извожусь мыслями, что сейчас на мною выданном девайсе она наверняка грузит видео со своим грёбаным певцом.
Не знаю, зачем пошёл к ней, просто так и тянуло проверить, всё ли в порядке. Словно она может просочиться через экран и исчезнуть. Звуки, доносящиеся из-за двери, мне категорически не понравились. Я и сам чуть меньше десяти лет назад точно так же ревел, когда осознал, что зрение утрачено безвозвратно. Потом уже привык и научился жить с этим. Усвоил, что парни не плачут в любой, даже самой паршивой ситуации, а просто делают всё возможное, чтобы исправить её. Хотя бы пытаются. Но сначала потеря ошеломила меня. И Мари сейчас точно так же оплакивает что-то. Или кого-то. Что она там вычитала? Не надо было давать ей чёртов доступ! Без спроса захожу в комнату и обнимаю свою девочку. По себе знаю, что в таком состоянии любые слова бессильны. Необходимы просто дружеское плечо и время. И она постепенно успокаивается и засыпает в моих объятьях.
Наконец, я могу беспрепятственно насладиться запахом её кожи и теплом. Невесомо целую её волосы и таю. Неожиданно для себя понимаю, что испытываю не физическое влечение, а какую-то щемящую нежность. Совершенно новое для меня чувство. И тут же рядом с нежностью в моём сердце заворочалась алчность – это моё сокровище и я не отдам его без боя.
11
МАРИ
Всю ночь во сне я брожу по раскалённым солнцем барханам и умираю от жажды. А вдалеке, чудесным миражом маячит, манит меня заснеженный лес. Там мягко падают огромные пушистые хлопья снега и исполинские сосны, укутанные белым одеялом, приветливо машут ветвями. Здесь же в лицо летит лишь горячий острый песок. Избавляясь от сна, испытываю огромное облегчение, но не тороплюсь открывать глаза. Так приятно нежиться в сильных и надёжных руках. Я почти мурлычу как кошка, потираясь об Алекса, выпрашивая ласку. Целую его шею, требуя активных действий. Он тянет вверх бесконечно длинную сорочку, почему-то надетую на меня, и никак не доберётся до нужного места. Чувство какого-то диссонанса мешает получать удовольствие. Что-то не так. Запах. Когда это Алекс успел сменить туалетную воду? Осознание происходящего прошивает меня как молния. Резко отскакиваю от Кира.
- Ты… Ты… - не могу найти подходящих слов, для описания ситуации.
Он ложится на спину и закидывает руки за голову, явно не собираясь покидать мою кровать.
- Ты хочешь меня, - констатирует просто, без какого-либо злорадства или самодовольства.
- Нет, - заявляю категорично. – Не тебя. Я думала это Алекс.
Этот непрошибаемый гадёныш только хмыкает на моё заявление:
- Что бы ни происходило в твоей голове, тело среагировало на меня. Не отрицай.
Он прав и это бесит. Но и не прав одновременно.
- В моей голове, - акцентирую я, - я не могу представить себя с тобой, и пока она работает, ничего не выйдет. Может для мужчин это и не так, но у женщин основной центр удовольствия всё же в мозгу.
- Может иногда стоит отключать голову? – спрашивает риторически. – Просто расслабиться и получить удовольствие?
Оставляю его слова без ответа. Вместо этого пихаю наглеца в бок, требуя освободить помещение. Пытаться вытолкнуть его из кровати всё равно, что двигать гранитную плиту – бесполезно. Выругавшись, выбираюсь из кучи одеял сама, радуясь, что уснула прямо в платье. Ужасно хочется пойти в душ, но в этом идиотском риаде ни на одной двери нет замка. В данный момент Кир не вызывает доверия, особенно с учётом того, что его возбуждённое состояние четко обрисовывается тонкой тканью домашних штанов. Вместо такого желанного душа иду на кухню и варю себе кофе. Двойной эспрессо, черный, как моя жизнь с некоторых пор.
Кир присоединяется чуть позже, никак не возвращается к произошедшему в спальне. Он – сама любезность. Улыбается мне, ведёт себя исключительно по-джентльменски и явно пытается очаровать. Извини, малыш, не в этой жизни.
С этого злополучного утра наши отношения снова меняются. Не могу сказать в лучшую или худшую сторону – просто они другие. Он больше бывает дома и чаще разговаривает со мной. Выпытывает, какая музыка мне нравится, какая любимая игрушка была в детстве и ещё тысячу мелочей, из которых состоит жизнь. О себе рассказывает тоже, хотя я не спрашиваю. К чему мне информация, что у него в детстве была собака, огромная мохнатая кавказская овчарка с кличкой Дар, а любимый его писатель – фантаст Векинс? Неинтересно. Я вежливо улыбаюсь, отвечаю, но в душе зияет чёрная пропасть. Всё время хочется плакать, закрыться в комнате и не вылезать из-под одеяла. К планшету с настроенной сетью я больше не прикасаюсь – читать нет настроения, смотреть фильмы не хватает концентрации, я постоянно отвлекаюсь, теряясь в пространстве и времени, и упускаю сюжетную линию. Пока Кир находится на своих тренировках, я бесконечно плаваю в бассейне – вода хоть немного размывает приклеившуюся намертво безысходность. Но всегда стараюсь выйти заранее, дабы не провоцировать его. День идёт за днём, и я просто надеюсь, что рано или поздно это закончится. Когда-нибудь я буду сидеть на своём собственном диване в Аране и рассказывать нашим с Алексом внукам о приключениях в экзотической Палере, как о чём-то захватывающем. Только эта мысль и удерживает меня на плаву.
Две недели спустя меня навещает Дина. Пытается уговорить на покупку шикарного вечернего наряда и «вот этого милого колье». Я только закатываю глаза и отказываюсь наотрез. Дина же рассказывает, что она с мужем только вернулась из поездки в Давил. Взахлёб делится впечатлениями от увиденного, ведь она впервые была в этом городе. А Давил может впечатлить даже искушённого путешественника своими небоскрёбами, разветвлённой системой монорельсов, проложенных на высоте десятого этажа и выше, огромным количеством развлечений на любой вкус.
- Жалко только на концерт не попали, – сокрушается она.
- Что за концерт?
- Давно хотела сходить на Эванса. А его отменили. Но зато, вместо концерта мы пошли на ледовое шоу, и это было потрясающе! – восклицает девушка, не замечая моего состояния. А я лихорадочно размышляю. Алекс попал в клинику одиннадцатого марта, сейчас уже середина апреля. Неужели он до сих пор на реабилитации? Или что-то ещё случилось? Не обращая внимания на удивлённую моим поведением Дину, срываюсь за планшетом. Лихорадочно листаю ссылку за ссылкой прямо в спальне, напрочь забыв о подруге. И снова никакой конкретики. Только информация об отмене ряда концертов без объяснения причин. Что с тобой, мой мальчик? Как же мне узнать? Откидываюсь на кровать и безучастно смотрю в потолок. Дина заходит в комнату. Она очень тактичная девушка, поэтому никак не комментирует моё бегство с кухни, где мы сидели до этого. Поднимает упавший на пол планшет, хочет положить на крошечный туалетный столик, но передумывает, заметив, что открыто на нём. Я наблюдаю за ней: догадается или нет?
- Мари, - нерешительно начинает она. – Этот Александр, это кто-то важный для тебя?
Хочется крикнуть: ты даже не представляешь, насколько! Но я упорно молчу. Смысла в этом не больше, чем в утолении жажды колой. Дина вздыхает, садится рядом со мной и тихонько гладит по плечу. Спустя какое-то время беру себя в руки и предлагаю вернуться на кухню. Девушка с улыбкой кивает и ведёт меня обратно как маленького ребёнка. А ведь она гораздо младше, осеняет меня.
- Сколько тебе лет? – интересуюсь впервые с момента нашего знакомства.
- Девятнадцать, - отвечает тихо. Всего лишь девятнадцать, а она уже три года замужем, дочке скоро годик и ведет себя так спокойно и мудро, словно не знает, что такое молодость и страсти. Насколько же мы разные.
Дина проводит со мной ещё, по меньшей мере, час, стараясь отвлечь и заболтать. Но в итоге ей всё равно приходит время возвращаться домой. А я остаюсь со своими переживаниями один на один. И, слава богу, что Кир на тренировке, только его присутствия мне сейчас не хватало для полного счастья. Беру планшет и иду в зал. Но я не собираюсь тренироваться. Сейчас душа просит того, чем я не занималась ни разу с тех пор, как оказалась в Палере. Я хочу танцевать. Выплеснуть всю накопившуюся боль в движении. Включаю одну из последних песен Алекса на повтор и танцую, танцую, танцую… Мой танец не похож на танец в общепринятом смысле слова, это скорее трепыхания бабочки, попавшейся в сачок. Движения слишком дёрганые, рваные. Но ведь и не в этом смысл. Мне необходимо избавиться от дикого напряжения, сковывающего меня вот уже полтора месяца. Я прерывисто дышу, силы отказывают и на словах «я готов к тебе лететь» обрушиваюсь на пол. Командую помощнику выключить музыку – теперь хочется тишины и умереть. Слышу шорох одежды у себя за спиной, оборачиваюсь и вижу, что в дверях, облокотившись о косяк, стоит Кирам. Не знаю, как долго, но это и не важно.
- Я бы хотел увидеть, как ты танцуешь, - говорит он. А мне нечего ему ответить, да и дыхание всё ещё не могу поймать. – Поговорим? – после минутной заминки предлагает парень, и я нехотя встаю на ноги.
Мы идём в гостиную, что странно. Мы вообще там редко бываем. В основном проводим время в своих спальнях, тренажёрном зале или на кухне. Со вздохом облегчения буквально падаю на мягкий диван. Кажется, завтра всё тело будет нещадно болеть. Но я не забываю, выбрать место посадки как можно дальше от мальчишки. Всё ещё ему не доверяю.
- Я чувствую, что тебе плохо, и не знаю, что сделать, чтобы это исправить, – начинает Кир. – Помоги мне, расскажи, чего тебе не хватает.
Он сидит, облокотившись на колени локтями, руки сцеплены в замок, лицо опущено вниз и я не вижу его выражение. Слышно, что слова даются ему нелегко. Но никто и не обещал, что это будет увеселительная прогулка. Я бы много что могла ему предъявить. Что мне нужна свобода передвижения и джинсы, что я хочу плавать в море, а не в бассейне, и доску для сёрфинга, что хочу ужинать в ресторане и сделать татуировку «ненавижу Палеру». И ещё миллион вещей невозможных здесь. Только толку в этом ни на грош. Единственное, чего по-настоящему хочу – убраться из этой страны и стереть её из памяти. Но именно этого он мне дать не может. Или не хочет.
Молчание затягивается. Надо что-то сказать, причём так, чтобы не разругаться в пух и прах.
- Я чувствую себя как заключённый в тюрьме, всегда в четырёх стенах, – выдаю, наконец, самое безобидное, что приходит в голову.
Он вскидывается:
- Но ты же ездишь по магазинам! - я издаю глухой стон, он не воспринимает меня совершенно. - Извини, - говорит покаянно. – Я не понимаю, объясни.
Я тщательно подбираю слова, чтобы не нагрубить и при этом донести до него суть моих пожеланий:
- Это не одно и то же. Я хочу гулять по пляжам, паркам и просто улицам. Тогда, когда я этого хочу, а не тогда, когда у тебя вдруг найдётся на меня минутка. А магазины – это суррогат свободы. Скорее опротивевшая обязанность. Ты же должен понимать. Вспомни, когда ты ослеп и больше не мог идти туда, куда тебе хочется, без посторонней помощи. То же самое, Кир.
- Прости, в моём расписании не предусмотрено много времени на пляжи и парки, – язвит парень. - Я вкалываю, чтобы ты могла ни в чём себе не отказывать.
- А ты меня спросил, надо ли это мне? – нет, я не наезжаю на него, спрашиваю скорее печально, чем резко.
Он вскакивает и нависает надо мной, опираясь на спинку дивана по бокам от меня. Его ноздри раздуваются. Дипломат из меня вышел хреновый.
- А что тебе надо?! - Кирам почти срывается на крик. – Чего ты хочешь, Мари?! Я тебе не нужен и не интересен, это я прекрасно понимаю. Так дай мне заботиться о тебе так, как я считаю нужным!
Он практически выбегает из комнаты, давая мне пространство, чтобы отдышаться. Вот и поговорили.
КИРАМ
Благими намерениями выстелена дорога в ад – и это истина в первой инстанции. Я выкладываюсь по полной, чтобы обеспечить нас – днём в офисе, вечером на тренировках перед важным и очень дорогим боем. А ей, чёрт побери, не хватает прогулок! Никто так не умеет доводить до белого каления, как эта девчонка. По ощущениям кровь в венах обратилась ртутью и выжигает изнутри. Но это не ртуть, а чистый, ничем не замутнённый гнев. Сейчас я жалею, что в моём доме не поселился кто-то вроде Дины – тихий, незаметный и благодарный. Если бы у меня была возможность, она уже сейчас сидела бы в самолёте в Арану! Она динамит меня раз за разом, но при этом предъявляет какие-то претензии! Я не знаю, как мне успокоиться. Мысль, что это всего лишь глупая женщина, о которой я обязан заботиться, не успокаивает. Потому что эта мысль была бы верна для Дины и других знакомых мне девушек, но не в случае с Мари. Вдруг меня осеняет: мне просто нужно поговорить с Мэй. Я давно не звонил ей, надеюсь, подруга не в обиде. Может она сможет что-то мне посоветовать, всё-таки они землячки. И Мэй, наверное, лучше поймёт, чего от меня хочет Мари.
Спустя несколько долгих гудков слышу в трубке хрипловатый голос подруги:
- Неужели сам господин Арафат снизошёл до меня? – издевается зараза.
- Да, знаю, был не прав, пропал, каюсь – грешен, – выдаю скороговоркой. – Мэй, мне нужна твоя помощь.
На том конце удивлённое молчание.
- С этого места поподробнее, - собирается с мыслями девушка.
- Мэй, мне очень нужен твой совет. У меня есть бейгали. Она из Араны, как ты. И, кажется, она терпеть меня не может, – я пыхчу как старинный паровоз, всё ещё не в силах успокоиться.
