— Великий Инквизитор, вы звали меня? Ваш покорный слуга ждёт приказаний, — громогласно произнёс Зорг, опустившись на одно колено.
— Зорг, мой старый друг, произошло нечто скверное, или оно вот-вот случится, — начал Такарис IV, и в его словах чувствовалась непоколебимая воля. — На западе, в Долине Первого Урожая, зреет семя ереси, которое тебе предстоит выжечь. Если оно взойдёт, всему придёт конец — мир снова погрязнет в заблуждении и скверне, как было до очищения Инквизицией. Действуй быстро, иначе нашим бедам не будет конца.
— Что мне делать? — спросил Зорг, подняв глаза, в которых горел огонь преданности Святой Инквизиции и Светлому Богу Элбериэлю.
— Собери летучий отряд из тридцати человек, опытных в карательных операциях. Уничтожьте всех от Зелёной горы до Княжеского тракта. Всех, слышишь? Никто — ни местные, ни пришлые — не должен покинуть Долину.
— Великий Инквизитор, я сделаю всё, чтобы ваша воля была исполнена, — гордо ответил Зорг, и его монолитная фигура поднялась с пола. — Врагам веры не удастся ускользнуть от моего меча.
— Я не сомневаюсь в твоих умениях, мой друг, — мрачно произнёс Такарис IV, тяжело опускаясь на стул и сжимая подлокотники, словно ища опоры. — Но этого может оказаться недостаточно. Мы слабы перед врагом нашего Бога. Боюсь, уже слишком поздно, но бездействовать нельзя. Спешите и доберитесь туда как можно раньше, иначе всё будет напрасно. Пусть Свет Создателя направляет твой клинок.
Зорг поклонился и поспешил в казармы. Через час Святое воинство покинуло столицу, маршируя на запад, к Долине Первого Урожая. Впереди отряда на вороном коне ехал Зорг, облачённый в красно-чёрные доспехи и подпоясанный мечом, не раз проливавшим кровь во имя очищения. Взгляд храмовника был устремлён вперёд, туда, где сгущались тучи, предвещая бурю. «Зачем уничтожать всех? Там ведь живут одни лишь фермеры и их семьи», — подумал Святой. На мгновение ему показалось, будто доспехи сдавили ему грудь, но он отогнал слабость. «Разве можно ослушаться приказа первого после Бога?»
Князь Генрих расслабленно сидел на своём троне в Великом зале Ольвинского дворца, тускло освещённом множеством лампад. Зал, украшенный гобеленами с изображениями прошлых побед и предков князя, стремился выглядеть роскошным и торжественным, как некогда великое государство.
Все присутствующие, включая самого князя, прекрасно знали, что за богатым убранством скрывается обветшалый фасад монументального здания, возведённого несколько столетий назад. Что же до правителя, восседавшего на троне, то ему казалось, что у него ещё есть время оставить след в истории Тейна. На деле же он был последним представителем угасающего рода, который вот-вот исчезнет с лица земли вместе с героическим наследием предков.
В воздухе витал запах воска и благовоний. Великий Инквизитор Такарис IV, облачённый в красный балахон и чёрную пелерину, гордо стоял перед князем — крепким мужчиной лет сорока с лишним, одетым в роскошные меха, с раскрасневшимся от вина лицом. Правитель явно был недоволен самоуправством религиозного лидера, вмешавшегося туда, куда не следовало.
— Такарис, ты отправил своего фанатика Зорга мчаться на запад, будто пса за зайцем, — сказал князь Генрих, наклоняясь вперёд на троне с кубком в руке. — Придворные гудят, по улицам моей столицы ползут слухи о грядущих бедах. Если ты взбаламутил мои земли, я хочу знать, в чём дело. И не пытайся увиливать от ответа, старик, я не в настроении для твоих загадок. Что за пожар ты решил раздуть?
— Мой князь, дело не в пожаре, а в искре, что может сжечь всё княжество, если её не затушить, — ответил Великий Инквизитор спокойно, но с холодной твёрдостью в голосе. — Видение, ниспосланное мне, указывает на ересь, зарождающуюся в Долине Первого Урожая. Я отправил Зорга, чтобы выжечь её, пока она не пустила корни. Это не прихоть, а необходимость во имя Светлого Элбериэля. Все мы служим его воле — как храмовники, так и мирские правители.
— Ересь, говоришь? Вечно у тебя какие-то тени да демоны, — недовольно хмыкнул князь, начиная выходить из себя. — А я вот слышу другие слухи — о Ламском королевстве. Их король точит мечи, поглядывая на наши границы. Если Лам двинется на нас, могу ли я рассчитывать на Храм? Или вы, инквизиторы, будете заняты своими кострами и молитвами?
— Лам — земная угроза, мой князь, и Храм не слеп к делам смертных, — Такарис IV прищурился, крепче сжав посох. — Если королевство Лам решит вторгнуться, вы найдёте в нас союзников. Воины Света встанут плечом к плечу с вашими людьми, чтобы защитить княжество. Но знайте: угроза, что я вижу, куда страшнее мечей и копий. Она гнездится в душах, а не на полях сражений.
— В душах, говоришь? — Генрих фыркнул и поставил кубок на подлокотник трона. — А мне нужны мечи, Такарис, мечи и щиты! Ламцы не будут ждать, пока ты разглядишь свои видения. У них тридцать тысяч пехоты, а у меня едва треть. Если они ударят, Карагор падёт быстрее, чем ты дочитаешь свою молитву. Храм должен дать мне людей — ваших храмовников, а не только проповедников. Что скажешь? Могу я рассчитывать на Святых? Без сильных духовных мастеров мы не выстоим.
— Храм не откажет в поддержке, князь Генрих, — ответил Такарис IV, медленно взвешивая слова. — Наши храмовники — лучшие воины, закалённые верой и сталью. Если Лам осмелится вторгнуться, они будут биться за вас и за Светлого Бога. Но я прошу вас: не недооценивайте угрозу с запада. Если ересь распространится, никакие армии не спасут нас — ни ваши, ни наши. Позвольте мне завершить начатое, и Храм станет вашей опорой против Лама.
— Ладно, старик, я доверяю твоему слову, — князь Генрих пристально посмотрел на Такариса и кивнул. — Но, если твои костры в Долине не дадут результата, а ламцы окажутся у моих ворот, я лично приду в твой Храм за ответами. И не дай Элбериэль, чтобы мне пришлось тащить тебя на плаху за бороду. Идёт?
— Идёт, мой князь, — ответил Такарис IV с лёгкой тенью улыбки. — Храм не подведёт, и я сделаю всё, чтобы Карагор устоял перед любым врагом — будь то Лам или нечто куда хуже. Да направит нас Свет Элбериэля.
— За это и выпьем, — князь Генрих ухмыльнулся и поднял кубок. — А теперь иди, Такарис, и разберись со своими демонами. Но помни: я слежу за тобой.
— Я не забуду, мой князь, — Такарис IV низко поклонился и медленно ушёл, опираясь на посох.
Девушка, едва достигшая девятнадцати лет, сидела на холодной земле, крепко сжимая руку умирающей матери. Её пальцы дрожали, но она не отпускала, словно боялась, что мать исчезнет, стоит ей ослабить хватку. Пожилая женщина, несмотря на боль, улыбалась. Её лицо, изборождённое морщинами, казалось умиротворённым. Она лежала на коленях дочери, а тусклые от приближающейся смерти глаза с нежностью смотрели на Лиару.
— Не плачь, дитя моё, — прошептала мать, касаясь ладонью мокрой от слёз щеки дочери. — Беги в лес, пока солдаты не нашли тебя. Они обезумели, иначе я не могу объяснить эту жестокость. Мы всегда верно служили князю, исправно поставляли зерно в столицу… — Женщина замолчала, с трудом переводя дыхание. — Моё единственное утешение перед смертью — знать, что ты жива. Пожалуйста, беги…
— Мама, я не оставлю тебя, — возразила девушка, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. — Если понадобится, я понесу тебя на спине, но не уйду. Как я могу бросить родную мать на растерзание? Как я могу жить, зная, что оставила тебя умирать?
— Лиара, подумай о себе, о своём будущем, — настаивала мать, и её голос становился всё тише. — Ты ещё так молода… Не трать свою жизнь напрасно. Прошу тебя, скорее…
Её слова оборвались. Глаза застыли, устремившись в одну точку, а дыхание остановилось. Лиара замерла, не в силах поверить. Осиротев, она крепко прижала тело матери к груди, обнимая её в последний раз. Сердце Лиары разрывалось от боли и непонимания. «За что? За что забрали жизнь её родителей? За что сожгли их дом?»
Лиара сидела у догорающих руин, не в силах оторвать взгляд от безжизненного лица матери. Затем её глаза переместились к отцу, чьё тело, пригвождённое копьём к дубу, всё ещё словно пыталось защитить семью. Девушка сжала кулаки, чувствуя, как гнев и отчаяние смешиваются в её душе.
Внезапно до неё донеслись приближающиеся мужские голоса. Она вздрогнула и, осторожно опустив тело матери, попыталась подняться. Ноги подкашивались, но ей удалось заставить себя сдвинуться с места. Лиара бросилась к колодцу, надеясь спрятаться, но было поздно. Солдаты заметили её.
— Эй, ещё одна! — крикнул один из них, и его слова прозвучали как приговор.
Лиара попыталась отступить, но высокий солдат с лицом, искажённым жестокостью, подскочил и ударил её навершием меча в висок. Мир поплыл, звуки стали приглушёнными. Второй солдат, с рыжей бородой, схватил её за волосы и потащил к площади, где его товарищи уже развлекались с другими селянками. Лиара пыталась сопротивляться, но тело не слушалось.
Неожиданно их путь преградил юноша. Робкий сын мясника стоял, опираясь на древко копья, грудь тяжело вздымалась, а лицо было покрыто потом и пылью. В глазах горел огонь решимости. Солдаты остановились и рассмеялись. Этот юнец не представлял для них угрозы. По крайней мере, так им казалось.
— Брось оружие и прими свою смерть, безродный крестьянин. Такова воля Владыки, — холодно произнёс один из солдат.
— Отпустите девушку и убирайтесь туда, откуда пришли, — дерзко ответил юноша, распрямляя спину и поднимая копьё. — Сделайте это, и я позволю вам уйти, не мстя за убитых родителей и соплеменников, которых вы, инквизиторские псы, лишили жизни.
Солдат, державший Лиару, не сдвинулся с места, но в его глазах промелькнула неуверенность. Двое его товарищей бросились в атаку, пытаясь заколоть наглеца. Мечи сверкнули под светом луны, но юноша ловко парировал их удары копьём, словно умелый воин, закалённый в сотнях боёв. Каждое его движение было отточенным, будто он с рождения держал оружие в руках.
Хоук и сам не понимал, откуда в нём эта сила и злоба. На мгновение ему показалось, что они всегда дремали в нём. Но он знал, что храбрость и мастерство исходят от зачарованного копья господина Самаэля. Древко отдавало теплом, словно было живым, и направляло его движения.
Когда пара солдат вновь попыталась сблизиться, Хоук перехватил копьё и провернул его над головой. Лезвие пронеслось с угрожающим свистом. Один из нападавших уклонился, но второй замешкался. Остриё копья вонзилось в его горло, и он, выронив меч, рухнул на спину. Хоук метнул копьё, и оно вонзилось в сочленение доспехов второго солдата у левого плеча. Тот закричал и рухнул замертво.
Остался лишь солдат, державший Лиару. Испуганно взглянув на павших товарищей, он грубо поднял девушку на ноги, выхватил кинжал и приставил лезвие к её горлу. Лиара, бледная и дрожащая, тщетно пыталась вырваться, но воин был куда сильнее хрупкой деревенской девушки.
— Один шаг, и я убью её! — выкрикнул солдат, сильнее прижимая лезвие, на котором выступила кровь. — Это твоя возлюбленная, да? Любовь, все дела, но не стоит ради этого умирать.
— Это моя сестра, — нерешительно сказал Хоук, чувствуя, как без копья смелость покидает его. — Не тронь её, прошу. Убей меня, но отпусти её.
— Отойди на десять шагов, и я отпущу твою сестру. Даю слово княжеского пехотинца, — сказал солдат спокойно, но в его голосе чувствовалась ложь.
— Не верь ему, Хоук! Убей его! — закричала Лиара, снова попытавшись вырваться, но тщетно. — Эти сволочи убили наших родителей! Убили всех!
— Не глупи, парень! — предупредил солдат, прикрываясь телом девушки. — Много ли чести сдохнуть на грязной земле, как бродячая собака? Я бы этого не хотел, да и ты, думаю, тоже. Давай просто разойдёмся, не нужно продолжать кровопролитие.
— Ладно, ладно! — согласился Хоук, отступая назад, всё дальше от копья. — Мы уйдём, нам не нужны неприятности! Отпусти сестру, и я буду славить тебя в молитвах до конца своих дней.
— Разумеется, вы могли бы уйти, но у меня приказ убить всех, — ухмыльнулся солдат и перерезал Лиаре горло. — Поэтому вам придётся остаться здесь навсегда, прости.
Девушка медленно сползла на землю, её глаза широко раскрылись, а из горла хлынула кровь. Она попыталась что-то сказать, но вырвался лишь хриплый звук. Её руки слабо потянулись к брату, но сил не хватило даже на то, чтобы просто сдвинуться с места.
— Лиара! — закричал Хоук, чувствуя, как кровь закипает от ярости. — Тебе не жить, лжец!
Солдат, ухмыляясь, вытащил меч, переложив кинжал в левую руку, и жестом пригласил Хоука на бой. Юноша уже не видел ничего, кроме красной пелены перед глазами. Ярость наполнила его тело неистовой силой. Хоук зарычал и бросился вперёд, намереваясь завладеть копьём. Солдат шагнул навстречу, занося меч. Хоук перекатился по земле, чувствуя, как лезвие проносится в сантиметрах от спины, и выдернул копьё из тела убитого. Кровь брызнула на его руки, но он не обратил на это внимания.
Теперь его движения питала ярость. Хоук не думал о защите или сохранении жизни. Единственное, что имело значение, — месть за сестру, родителей, всех, кто погиб. Каждый удар копья наполнялся ненавистью и отчаянием, придавшими ему силы. Но последний солдат оказался опытнее своих товарищей. Движения пехотинца-лжеца были точными и выверенными, и он с лёгкостью уклонялся от копья, отвечая контратаками и заставляя Хоука отступать. Но юноша не сдавался — ярость оказалась куда сильнее страха, боли и усталости.
После очередного обмена ударами Хоук выбил меч из рук врага. Лезвие со звоном упало, и солдат замер. Этого мгновения хватило. Копьё вонзилось в его бедро, и он закричал, схватившись за древко. Солдат выдернул копьё и разломил его пополам, но это был его последний акт отчаяния. Он упал на колено, не в силах стоять, и снял шлем. Хоук, отбросив сломанное древко, бросился на врага и повалил его на землю. Юноша наносил удары по голове, пока костяшки не превратились в кровавые ошмётки.
Внезапно кинжал вонзился ему в шею. Хоук открыл рот от боли, чувствуя, как холодное лезвие пронзает плоть. Сын мясника попытался повернуться, чтобы взглянуть на сестру, но увидел лишь её размытые очертания. Губы дрогнули, но вместо слов из горла хлынула кровь. Хоук рухнул на бок, его тело обмякло, а глаза закрылись. Последнее, что он почувствовал, — холод земли под щекой, окутавший его посмертным саваном.
Раненый солдат с трудом оттолкнул тело юноши. Пытаясь подняться, он понял, что нога, пробитая копьём, не слушается, поэтому отполз к ближайшему дереву, опёрся на него и попытался перевязать рану. Но руки предательски дрожали, силы покидали его. Не прошло и пары минут, как голова пехотинца склонилась на грудь, а глаза закрылись. Тишина воцарилась на поле боя, нарушаемая лишь треском горящих домов.
За деревенскими воротами царил хаос. Княжеские пехотинцы бесновались среди пожарища. Одни развлекались с уцелевшими селянками, другие добивали выживших, третьи поджигали дома, превращая поселение в адское пекло. Святой Инквизитор Зорг стоял в стороне с каменным лицом, освещённым отблесками пламени, молчаливо одобряя происходящее. Чёрный плащ поверх брони развевался на ветру, а холодные глаза наблюдали за бойней. Зорг изредка кивал на очередное убийство, хотя в голове роились сомнения насчёт необходимости столь жёстких мер.
— Зорг, мой старый друг, произошло нечто скверное, или оно вот-вот случится, — начал Такарис IV, и в его словах чувствовалась непоколебимая воля. — На западе, в Долине Первого Урожая, зреет семя ереси, которое тебе предстоит выжечь. Если оно взойдёт, всему придёт конец — мир снова погрязнет в заблуждении и скверне, как было до очищения Инквизицией. Действуй быстро, иначе нашим бедам не будет конца.
— Что мне делать? — спросил Зорг, подняв глаза, в которых горел огонь преданности Святой Инквизиции и Светлому Богу Элбериэлю.
— Собери летучий отряд из тридцати человек, опытных в карательных операциях. Уничтожьте всех от Зелёной горы до Княжеского тракта. Всех, слышишь? Никто — ни местные, ни пришлые — не должен покинуть Долину.
— Великий Инквизитор, я сделаю всё, чтобы ваша воля была исполнена, — гордо ответил Зорг, и его монолитная фигура поднялась с пола. — Врагам веры не удастся ускользнуть от моего меча.
— Я не сомневаюсь в твоих умениях, мой друг, — мрачно произнёс Такарис IV, тяжело опускаясь на стул и сжимая подлокотники, словно ища опоры. — Но этого может оказаться недостаточно. Мы слабы перед врагом нашего Бога. Боюсь, уже слишком поздно, но бездействовать нельзя. Спешите и доберитесь туда как можно раньше, иначе всё будет напрасно. Пусть Свет Создателя направляет твой клинок.
Зорг поклонился и поспешил в казармы. Через час Святое воинство покинуло столицу, маршируя на запад, к Долине Первого Урожая. Впереди отряда на вороном коне ехал Зорг, облачённый в красно-чёрные доспехи и подпоясанный мечом, не раз проливавшим кровь во имя очищения. Взгляд храмовника был устремлён вперёд, туда, где сгущались тучи, предвещая бурю. «Зачем уничтожать всех? Там ведь живут одни лишь фермеры и их семьи», — подумал Святой. На мгновение ему показалось, будто доспехи сдавили ему грудь, но он отогнал слабость. «Разве можно ослушаться приказа первого после Бога?»
***
Князь Генрих расслабленно сидел на своём троне в Великом зале Ольвинского дворца, тускло освещённом множеством лампад. Зал, украшенный гобеленами с изображениями прошлых побед и предков князя, стремился выглядеть роскошным и торжественным, как некогда великое государство.
Все присутствующие, включая самого князя, прекрасно знали, что за богатым убранством скрывается обветшалый фасад монументального здания, возведённого несколько столетий назад. Что же до правителя, восседавшего на троне, то ему казалось, что у него ещё есть время оставить след в истории Тейна. На деле же он был последним представителем угасающего рода, который вот-вот исчезнет с лица земли вместе с героическим наследием предков.
В воздухе витал запах воска и благовоний. Великий Инквизитор Такарис IV, облачённый в красный балахон и чёрную пелерину, гордо стоял перед князем — крепким мужчиной лет сорока с лишним, одетым в роскошные меха, с раскрасневшимся от вина лицом. Правитель явно был недоволен самоуправством религиозного лидера, вмешавшегося туда, куда не следовало.
— Такарис, ты отправил своего фанатика Зорга мчаться на запад, будто пса за зайцем, — сказал князь Генрих, наклоняясь вперёд на троне с кубком в руке. — Придворные гудят, по улицам моей столицы ползут слухи о грядущих бедах. Если ты взбаламутил мои земли, я хочу знать, в чём дело. И не пытайся увиливать от ответа, старик, я не в настроении для твоих загадок. Что за пожар ты решил раздуть?
— Мой князь, дело не в пожаре, а в искре, что может сжечь всё княжество, если её не затушить, — ответил Великий Инквизитор спокойно, но с холодной твёрдостью в голосе. — Видение, ниспосланное мне, указывает на ересь, зарождающуюся в Долине Первого Урожая. Я отправил Зорга, чтобы выжечь её, пока она не пустила корни. Это не прихоть, а необходимость во имя Светлого Элбериэля. Все мы служим его воле — как храмовники, так и мирские правители.
— Ересь, говоришь? Вечно у тебя какие-то тени да демоны, — недовольно хмыкнул князь, начиная выходить из себя. — А я вот слышу другие слухи — о Ламском королевстве. Их король точит мечи, поглядывая на наши границы. Если Лам двинется на нас, могу ли я рассчитывать на Храм? Или вы, инквизиторы, будете заняты своими кострами и молитвами?
— Лам — земная угроза, мой князь, и Храм не слеп к делам смертных, — Такарис IV прищурился, крепче сжав посох. — Если королевство Лам решит вторгнуться, вы найдёте в нас союзников. Воины Света встанут плечом к плечу с вашими людьми, чтобы защитить княжество. Но знайте: угроза, что я вижу, куда страшнее мечей и копий. Она гнездится в душах, а не на полях сражений.
— В душах, говоришь? — Генрих фыркнул и поставил кубок на подлокотник трона. — А мне нужны мечи, Такарис, мечи и щиты! Ламцы не будут ждать, пока ты разглядишь свои видения. У них тридцать тысяч пехоты, а у меня едва треть. Если они ударят, Карагор падёт быстрее, чем ты дочитаешь свою молитву. Храм должен дать мне людей — ваших храмовников, а не только проповедников. Что скажешь? Могу я рассчитывать на Святых? Без сильных духовных мастеров мы не выстоим.
— Храм не откажет в поддержке, князь Генрих, — ответил Такарис IV, медленно взвешивая слова. — Наши храмовники — лучшие воины, закалённые верой и сталью. Если Лам осмелится вторгнуться, они будут биться за вас и за Светлого Бога. Но я прошу вас: не недооценивайте угрозу с запада. Если ересь распространится, никакие армии не спасут нас — ни ваши, ни наши. Позвольте мне завершить начатое, и Храм станет вашей опорой против Лама.
— Ладно, старик, я доверяю твоему слову, — князь Генрих пристально посмотрел на Такариса и кивнул. — Но, если твои костры в Долине не дадут результата, а ламцы окажутся у моих ворот, я лично приду в твой Храм за ответами. И не дай Элбериэль, чтобы мне пришлось тащить тебя на плаху за бороду. Идёт?
— Идёт, мой князь, — ответил Такарис IV с лёгкой тенью улыбки. — Храм не подведёт, и я сделаю всё, чтобы Карагор устоял перед любым врагом — будь то Лам или нечто куда хуже. Да направит нас Свет Элбериэля.
— За это и выпьем, — князь Генрих ухмыльнулся и поднял кубок. — А теперь иди, Такарис, и разберись со своими демонами. Но помни: я слежу за тобой.
— Я не забуду, мой князь, — Такарис IV низко поклонился и медленно ушёл, опираясь на посох.
***
Девушка, едва достигшая девятнадцати лет, сидела на холодной земле, крепко сжимая руку умирающей матери. Её пальцы дрожали, но она не отпускала, словно боялась, что мать исчезнет, стоит ей ослабить хватку. Пожилая женщина, несмотря на боль, улыбалась. Её лицо, изборождённое морщинами, казалось умиротворённым. Она лежала на коленях дочери, а тусклые от приближающейся смерти глаза с нежностью смотрели на Лиару.
— Не плачь, дитя моё, — прошептала мать, касаясь ладонью мокрой от слёз щеки дочери. — Беги в лес, пока солдаты не нашли тебя. Они обезумели, иначе я не могу объяснить эту жестокость. Мы всегда верно служили князю, исправно поставляли зерно в столицу… — Женщина замолчала, с трудом переводя дыхание. — Моё единственное утешение перед смертью — знать, что ты жива. Пожалуйста, беги…
— Мама, я не оставлю тебя, — возразила девушка, сжимая зубы, чтобы не разрыдаться. — Если понадобится, я понесу тебя на спине, но не уйду. Как я могу бросить родную мать на растерзание? Как я могу жить, зная, что оставила тебя умирать?
— Лиара, подумай о себе, о своём будущем, — настаивала мать, и её голос становился всё тише. — Ты ещё так молода… Не трать свою жизнь напрасно. Прошу тебя, скорее…
Её слова оборвались. Глаза застыли, устремившись в одну точку, а дыхание остановилось. Лиара замерла, не в силах поверить. Осиротев, она крепко прижала тело матери к груди, обнимая её в последний раз. Сердце Лиары разрывалось от боли и непонимания. «За что? За что забрали жизнь её родителей? За что сожгли их дом?»
Лиара сидела у догорающих руин, не в силах оторвать взгляд от безжизненного лица матери. Затем её глаза переместились к отцу, чьё тело, пригвождённое копьём к дубу, всё ещё словно пыталось защитить семью. Девушка сжала кулаки, чувствуя, как гнев и отчаяние смешиваются в её душе.
Внезапно до неё донеслись приближающиеся мужские голоса. Она вздрогнула и, осторожно опустив тело матери, попыталась подняться. Ноги подкашивались, но ей удалось заставить себя сдвинуться с места. Лиара бросилась к колодцу, надеясь спрятаться, но было поздно. Солдаты заметили её.
— Эй, ещё одна! — крикнул один из них, и его слова прозвучали как приговор.
Лиара попыталась отступить, но высокий солдат с лицом, искажённым жестокостью, подскочил и ударил её навершием меча в висок. Мир поплыл, звуки стали приглушёнными. Второй солдат, с рыжей бородой, схватил её за волосы и потащил к площади, где его товарищи уже развлекались с другими селянками. Лиара пыталась сопротивляться, но тело не слушалось.
Неожиданно их путь преградил юноша. Робкий сын мясника стоял, опираясь на древко копья, грудь тяжело вздымалась, а лицо было покрыто потом и пылью. В глазах горел огонь решимости. Солдаты остановились и рассмеялись. Этот юнец не представлял для них угрозы. По крайней мере, так им казалось.
— Брось оружие и прими свою смерть, безродный крестьянин. Такова воля Владыки, — холодно произнёс один из солдат.
— Отпустите девушку и убирайтесь туда, откуда пришли, — дерзко ответил юноша, распрямляя спину и поднимая копьё. — Сделайте это, и я позволю вам уйти, не мстя за убитых родителей и соплеменников, которых вы, инквизиторские псы, лишили жизни.
Солдат, державший Лиару, не сдвинулся с места, но в его глазах промелькнула неуверенность. Двое его товарищей бросились в атаку, пытаясь заколоть наглеца. Мечи сверкнули под светом луны, но юноша ловко парировал их удары копьём, словно умелый воин, закалённый в сотнях боёв. Каждое его движение было отточенным, будто он с рождения держал оружие в руках.
Хоук и сам не понимал, откуда в нём эта сила и злоба. На мгновение ему показалось, что они всегда дремали в нём. Но он знал, что храбрость и мастерство исходят от зачарованного копья господина Самаэля. Древко отдавало теплом, словно было живым, и направляло его движения.
Когда пара солдат вновь попыталась сблизиться, Хоук перехватил копьё и провернул его над головой. Лезвие пронеслось с угрожающим свистом. Один из нападавших уклонился, но второй замешкался. Остриё копья вонзилось в его горло, и он, выронив меч, рухнул на спину. Хоук метнул копьё, и оно вонзилось в сочленение доспехов второго солдата у левого плеча. Тот закричал и рухнул замертво.
Остался лишь солдат, державший Лиару. Испуганно взглянув на павших товарищей, он грубо поднял девушку на ноги, выхватил кинжал и приставил лезвие к её горлу. Лиара, бледная и дрожащая, тщетно пыталась вырваться, но воин был куда сильнее хрупкой деревенской девушки.
— Один шаг, и я убью её! — выкрикнул солдат, сильнее прижимая лезвие, на котором выступила кровь. — Это твоя возлюбленная, да? Любовь, все дела, но не стоит ради этого умирать.
— Это моя сестра, — нерешительно сказал Хоук, чувствуя, как без копья смелость покидает его. — Не тронь её, прошу. Убей меня, но отпусти её.
— Отойди на десять шагов, и я отпущу твою сестру. Даю слово княжеского пехотинца, — сказал солдат спокойно, но в его голосе чувствовалась ложь.
— Не верь ему, Хоук! Убей его! — закричала Лиара, снова попытавшись вырваться, но тщетно. — Эти сволочи убили наших родителей! Убили всех!
— Не глупи, парень! — предупредил солдат, прикрываясь телом девушки. — Много ли чести сдохнуть на грязной земле, как бродячая собака? Я бы этого не хотел, да и ты, думаю, тоже. Давай просто разойдёмся, не нужно продолжать кровопролитие.
— Ладно, ладно! — согласился Хоук, отступая назад, всё дальше от копья. — Мы уйдём, нам не нужны неприятности! Отпусти сестру, и я буду славить тебя в молитвах до конца своих дней.
— Разумеется, вы могли бы уйти, но у меня приказ убить всех, — ухмыльнулся солдат и перерезал Лиаре горло. — Поэтому вам придётся остаться здесь навсегда, прости.
Девушка медленно сползла на землю, её глаза широко раскрылись, а из горла хлынула кровь. Она попыталась что-то сказать, но вырвался лишь хриплый звук. Её руки слабо потянулись к брату, но сил не хватило даже на то, чтобы просто сдвинуться с места.
— Лиара! — закричал Хоук, чувствуя, как кровь закипает от ярости. — Тебе не жить, лжец!
Солдат, ухмыляясь, вытащил меч, переложив кинжал в левую руку, и жестом пригласил Хоука на бой. Юноша уже не видел ничего, кроме красной пелены перед глазами. Ярость наполнила его тело неистовой силой. Хоук зарычал и бросился вперёд, намереваясь завладеть копьём. Солдат шагнул навстречу, занося меч. Хоук перекатился по земле, чувствуя, как лезвие проносится в сантиметрах от спины, и выдернул копьё из тела убитого. Кровь брызнула на его руки, но он не обратил на это внимания.
Теперь его движения питала ярость. Хоук не думал о защите или сохранении жизни. Единственное, что имело значение, — месть за сестру, родителей, всех, кто погиб. Каждый удар копья наполнялся ненавистью и отчаянием, придавшими ему силы. Но последний солдат оказался опытнее своих товарищей. Движения пехотинца-лжеца были точными и выверенными, и он с лёгкостью уклонялся от копья, отвечая контратаками и заставляя Хоука отступать. Но юноша не сдавался — ярость оказалась куда сильнее страха, боли и усталости.
После очередного обмена ударами Хоук выбил меч из рук врага. Лезвие со звоном упало, и солдат замер. Этого мгновения хватило. Копьё вонзилось в его бедро, и он закричал, схватившись за древко. Солдат выдернул копьё и разломил его пополам, но это был его последний акт отчаяния. Он упал на колено, не в силах стоять, и снял шлем. Хоук, отбросив сломанное древко, бросился на врага и повалил его на землю. Юноша наносил удары по голове, пока костяшки не превратились в кровавые ошмётки.
Внезапно кинжал вонзился ему в шею. Хоук открыл рот от боли, чувствуя, как холодное лезвие пронзает плоть. Сын мясника попытался повернуться, чтобы взглянуть на сестру, но увидел лишь её размытые очертания. Губы дрогнули, но вместо слов из горла хлынула кровь. Хоук рухнул на бок, его тело обмякло, а глаза закрылись. Последнее, что он почувствовал, — холод земли под щекой, окутавший его посмертным саваном.
Раненый солдат с трудом оттолкнул тело юноши. Пытаясь подняться, он понял, что нога, пробитая копьём, не слушается, поэтому отполз к ближайшему дереву, опёрся на него и попытался перевязать рану. Но руки предательски дрожали, силы покидали его. Не прошло и пары минут, как голова пехотинца склонилась на грудь, а глаза закрылись. Тишина воцарилась на поле боя, нарушаемая лишь треском горящих домов.
***
За деревенскими воротами царил хаос. Княжеские пехотинцы бесновались среди пожарища. Одни развлекались с уцелевшими селянками, другие добивали выживших, третьи поджигали дома, превращая поселение в адское пекло. Святой Инквизитор Зорг стоял в стороне с каменным лицом, освещённым отблесками пламени, молчаливо одобряя происходящее. Чёрный плащ поверх брони развевался на ветру, а холодные глаза наблюдали за бойней. Зорг изредка кивал на очередное убийство, хотя в голове роились сомнения насчёт необходимости столь жёстких мер.
