Глаза зацепились за схему звезды. Девять лучей, девять планет. Что там говорили сегодня? Что Плутон со вчерашнего вечера — не планета?
— Да нет, нет, не может быть. Ну какое значение имеет решение человеческой бюрократии? Это же несущественное обстоятельство!
Вернувшись на кухню, Максим Червяков выпил снова.
Но не чая, а водки.
***
На следующий день Зина так и не появилась. Окончательно успокоившись, Максим вышел на прогулку. Его внимание привлекла стайка старушек, столпившаяся возле детской площадки. Он подошёл к ним и деликатно растолкал.
В центре стоял кудрявый мальчишка лет шести, кажется, Витя из соседнего подъезда. В руках он держал дохлого кота. Облезлая шерсть, голова в запекшейся крови — травмы были несовместимы с жизнью. Тем не менее, Витя гладил кота, а тот вилял хвостом.
— Ты зачем откопал Мурзика, изверг?
— Ничего я не откапывал! Он сам пришёл.
— Да как он сам мог прийти-то? Отец твой неделю назад его закопал!
Душа Максима упала в пятки, и он побежал домой.
Телевизор, который он забыл выключить, вещал:
— …участились случаи. Могилы были разрыты как минимум в семидесяти городах и посёлках Российской Федерации. Очевидцы утверждают, что видели, как из могил вылезают бывшие трупы. К нам попали уникальные кадры…
Максим выключил телевизор дрожащей рукой.
Это что же получается, он не отменил призыв Зины из мёртвых, а, напротив, усилил его? Но как это возможно?
Только одно существо могло дать ему ответы.
***
Занавешенные окна, девятилучевая звезда, клюв воробья, кровь девственницы… Максим выполнил ритуал практически по памяти, машинально. Он даже не удивился, когда в центре возник знакомый призрак.
— Чего тебе надо, червь? Зачем в третий раз вызвал меня?
— Ты в моей власти! Отвечай только правду! Почему по всей стране стали вставать зомби? Это из-за того, что я вызвал Зину?
— Нет.
Максим помолчал, нервно сжимая кулаки. Призрак парил над пиалой с кровью, ухмыляясь.
— Что нет? Я хочу подробностей! Отвечай, нежить поганая!
— Подробностей он хочет… Изволь. Когда ты вызвал Зину, пришла только она. У нас нет полномочий произвольных мертвяков отправлять обратно в мир живых. Только по желанию клиентов, так сказать. Ты пожелал Зину — ты получил Зину. Других мы не поднимали.
— Тогда почему они начали подниматься?
— А ты не понимаешь? Потому что ты ошибся в заклятии, которое отменяет вызов Зины! Планет восемь, а ты начертил девять лучей! Написано же в книге, что от ошибки заклятие только усилится. Неграмотный, что ли?
Филолог осел по стенке.
— То есть это я сам их всех вызвал? По всей России…
— Обижаешь! По всему миру! Скоро все без исключения умершие поднимутся. Ну, кроме тех, кто совсем прахом стал.
— И мамонты? — зачем-то спросил Максим.
— И мамонты! И неандертальцы! И даже тираннозавры! Вот веселуха начнётся!
— И как теперь отменить эту отмену? Чтобы всё вернулось обратно?
Призрак захохотал.
— А никак. Даже если Плутон снова сделают планетой, ты уже провёл неправильное заклятие. Какие оно там силы повернуло, можно только гадать.
— Но как же так… Я не знал… Это вообще случайно совпало, что Плутон лишили статуса между вызовом Зины и отменой…
Призрак наклонился к филологу и подмигнул огневеющим глазом.
— Случайность, говоришь? Ты серьёзно? Ну, ты нас недооцениваешь. Ладно, покедова. Увидимся на Судном Дне, червь. Уже совсем скоро!
Максим Червяков закричал и закрыл руками глаза. Когда он выплакался, призрака и след простыл.
***
Филолог бежал, не разбирая дороги.
Зине он раздробил череп подарочным пресс-папье, покойному другу отца — Василию Витальевичу — подрезал ноги лопатой, и тот теперь пытался ползти, отталкиваясь руками. Но этого было мало. Зомби были повсюду, на каждой улице, в каждом городе, в каждой стране. Тысячи кладбищ вскрыли чрева, выпустив миллионы мертвяков. В Якутии изо льдов вырвались стада замороженных мамонтов. Скелеты неандертальцев устроили бойню с мигрантами под Берлином. Что там с динозаврами, Максим не успел узнать, да и так ли это было важно сейчас?
Завернув за угол, он не успел затормозить и врезался в толпу зомби.
«Вот тебе и несущественное обстоятельство» — успел подумать Максим Червяков.
ссылка на автора
https://litmarket.ru/aleksandr-bogdanov-1-p1210
Глава 4. Ирина Погонина. Трудное детство
Валя и Митя, сидя на диване, негромко болтали. Перед зеркалом в прихожей мама быстрыми взмахами тренированной руки накладывала макияж, легкий, почти незаметный. Закончив, она заглянула к ребятам:
- Я пошла, вернусь около часа. Не шалите.
- Мам, а на завтрак что?
- Ой, да, чуть не забыла! – мама щелкнула пальцами, подхватила послушно взлетевшую сумку и вышла, как обычно, не затрудняясь открыть дверь.
Валюшка строго сказала:
- Дмитрий, пошли кушать!
Тот знал, что спорить бесполезно и с обреченным видом потащился на кухню. Их мама, колдунья восьмого разряда, была привержена здоровому образу жизни. И на столе стояла овсяная каша, творог, хлеб с отрубями и чай на тибетских травах. Митька скривился, но сестренка хитро улыбнулась и щелкнула пальцами. Как мама, только левой рукой.
На столе возник пакет с чипсами, несколько йогуртов и бутылка пепси. А овсяная каша превратилась в небольшой тортик. Именно к нему с верхней полки спланировал Тотошка. Валя строго шикнула и отправила его на пол, оделив куском лакомства. Этого малыша они тайком принесли из волшебного леса, и тщательно прятали от мамы, которая была категорически против любых домашних питомцев.
Задумчиво глядя на дракончика, жадно поедающего торт, девочка тихонько сказала:
- Я вчера была у Светы. Знаешь, ей подарили щенка. Настоящего, лохматого, толстого такого. Мы с ним долго играли, а потом он описался. Так Светка сама принесла тряпку и все убрала, представляешь? Она теперь с ним каждое утро гуляет на площадке… - в ее голосе звучала тоскливая зависть.
Позавтракав, дети снова уселись на диван. Тотошка, длинным узким языком слизывая с усов остатки крема, забрался к девочке на колени. Она погладила его и тихонько вздохнула, представив, как выводит дракончика на прогулку…
Митька глянул на часы: до маминого возвращения еще два с половиной часа:
- А если подкрутить стрелки, может мама вернется раньше?
Из часов высунулась жаба (она была у них вместо кукушки) и строго погрозила тонким пальчиком. Мальчик вздохнул и отвернулся.
- А у тебя уроки на завтра все сделаны?
- Ой, - Митя подскочил, - совсем забыл. Мне по окружающему миру… - он притащил портфель, прямо на полу разложил альбом, какие-то вырезки и пузырек клея. Сестра с подозрением спросила:
- Ты что, забыл клеящее заклинание?
- Нет, просто хочу, чтоб по-настоящему! – высунув от усердия язык, он выдавливал клей на альбомный лист: – Знаешь, когда что-то делаешь сам, получается совсем по-другому! Вот, позавчера дядя Витя брал меня на рыбалку, помнишь? Я там, как настоящий рыбак, ловил удочкой, без всякого волшебства. И поймал во-о-от такого окуня! Ну, вот такого… - под насмешливым взглядом сестры мальчик свел ладони, – А еще там была крапива. Жгучая…
- Ты что, обжегся?
- Да, - с гордостью произнес Митька, задирая штанину. На ноге красовалась россыпь небольших прыщиков: – Чешется, страсть!
- Надо применить заклинание… - засуетилась Валя.
- Не надо, - оборвал ее Дима. Сказал, как отрезал, и поскорее опустил штанину: – Само пройдет!
Сестренка покачала головой, но промолчала. Мальчишка… Потом спросила:
- Может, посмотрим мультики?
- Ага, я уже все сделал!
Портфель вприпрыжку отправился на место, а дети уселись рядышком. Валя раскрыла над ними огромный черный зонт, на внутренней стороне которого появились Маша и медведь.
Димка грустно сказал:
- Давай, все же, попытаемся уговорить маму купить телевизор…
ссылка на автора
Ирина Погонина https://vk.com/ipogonina59
Глава 5. Бочманова Жанна. Домком
Ветхий домишко с покосившейся трубой печально хлопал на ветру одинокой
ставней. Рассохшееся крыльцо недовольно хмурилось прогнутыми ступенями. В самом
доме, заросшем по углам паутиной, одиноко скучала русская печь с частично выпавшими
из кладки кирпичами. Рядом валялась тряпка, да стоял прислонённый к стене ободранный
веник. Со стола посреди комнаты небольшим торнадо взлетела пыль. Раздался громкий
чих, и надтреснутый голос с командными нотками произнёс:
– Заседание домкома прошу считать открытым. Председательствую – я, секретарём
назначаю…
– А чего это опять ты председательствуешь? – возразил кто-то шамкающим
голоском, так что получалось «чефо» и «офять» При этом тряпка на полу сбилась в ком,
выкрутилась жгутом, выжав на пол хилую лужицу. – Тебя кто уполномочил?
Уполномочил кто, я спрашиваю?
– Цыц! – Щербатая кружка на полке у стены подпрыгнула и с тихим бздынь!
свалилась на пол.
– Ой, – заверещала невидимая женщина, – Что это деется-то, что деется? А убирать
кому? Опять мне?
– Ну и уберёшь, не развалишься.
– Ах, так? Сами тогда пишите свои протоколы дурацкие!
– Что, бунт?! Ну-ка проявись, раз такие умные!
Тряпка на полу выкрутилась в другую сторону, развернулась и повисла в воздухе,
медленно являя миру тёмное хмурое сморщенное личико со злобным прищуром из-под
войлочного колпака. Кружка подпрыгнула и громко водрузилась на стол, где на самом
краю, прямо из полумрака, возник неопределённых лет человечек в засаленном пиджаке и
калошах на босу ногу. Всклокоченные волосы венчиком окружали плешь на его несуразно
большой голове. Веник возле печки крутанулся вокруг своей оси и превратился в худую
сутулую тётку в платке, повязанном на цыганский манер, и в лохматой цыганской
юбчонке. Все повернулись к печи и уставились на крупное полено с двумя сучками по
бокам, выглядывающее из-под лавки.
– Ладно, Фомич, не шали. Вылазь давай, – пробурчал коротышка в войлочном
колпаке завёрнутый, словно в тогу, в серую тряпку, некогда бывшую простыней.
– Ой, – нервно хихикнула «цыганка», – они теперича до морковкиных заговен
дуться будут.
– Фомич! – прикрикнул большеголовый и спрыгнул со стола.
– Медаль моя где? – раздался скрипучий голос из полена.
– Не брал я твою медаль! – в сердцах хлопнул себя рукой по коленке
большеголовый. – И Акулька не брала. И вон Шайкин тоже не брал! Или брал? А,
Шайкин?
– Глазырь, ты чего мелешь? – вскинулся одетый в простыню, нервно сдирая с
шишковатого красного носа прилипший дубовый лист. – Мне-то зачем?
– А может, славе моей позавидовал? – Полено встало на попа, из него медленно
проявился коренастый, широкий в плечах старичок в лапоточках и онучах, с
заправленными в них серо-зелёными штанами с лампасами и чистенькой холщевой
рубашке, перетянутой армейским ремнём с бляхой. – Я вот тебе очную ставку устрою!
– С кем, Фомич? С тараканами? Или мышь на допрос приведёшь? Утомил ты уже
всех своими следственными экспериментами.
– Цыц! – раздался грозный окрик Глазыря. – Я вас не за этим собрал. А для того
чтобы сообщить наиважнейшее событие. А вы тут устроили – следствие ведут знатоки!
– Да излагай уже, – Акулька взмахнула подолом юбки и попыталась изящно сесть
на табурет, но не рассчитала и промахнулась.
Шайкин язвительно захихикал, Фомич крякнул, глядя, как тощие Акулькины
ножки взметнулись вверх.
– Ах, вы ж, аспиды! – накинулась на них Акулька, вскарабкавшись всё ж на
табурет. – Вот ни пирожка с мухами, ни компота из белены не получите.
– Цыц! – взревел Глазырь, но безуспешно. Ссора нарастала всё сильнее. – Деревню
нашу сносят, – негромко сказал он и уселся в углу на лавку.
– Что? Что? Что? – по очереди вскинулись спорщики.
– Ты что мелешь, Глазырюшка? – обеспокоилась Акулька. – Мухоморов переел?
Как это сносят? Куда сносят?
– Провокация! – рубанул воздух Фомич. – Происки врагов!
– Может, из шайки его окатить? – Шайкин задумчиво посмотрел на Глазыря,
словно прикидывая, с какого бока того окатывать.
Глазырь молчал. Троица потихоньку остыла и тоже расселась по лавкам.
– Утихомирились? Ну, тогда слушайте. Дорогу здесь будут строить. Фе… как её,
тьфу!
– Федеральную? – подсказал Фомич.
– Во-во. Её самую. Аккурат через нашу деревню. Всё равно в ней никто не живёт.
Три дома, два огорода.
– Как это не живёт? А мы?
– А кому это интересно? Завтра технику пригонят и адьё! Сровняют наши печки-
лавочки да баньки…
– Да мы им! Да я! – загорячился Шайкин. – Ты ж помнишь, как я давеча нахала
этого уконтрапупил? А чо он в баню с цепкой припёрся? Мне-то по фиг, хоть крест, хоть
полумесяц, хоть этот как его, всё забываю…но порядок должон быть – пришёл в баню –
цепку сымай.
– А не тронул бы его, вот, может, и не снесли бы нас? – вскинулась Акулина. – Это
ж надо – впервые за столько лет живые люди приехали, родные места навестить, а тут их
и кипятком, и веником по голому-то. Вот и сбёгли, а то ж может, и прижились бы. Это ж
Витенька был, внучок хозяюшки моей. Даром что десять лет носу не казал, но ведь
приехал могилку навестить, а ты его выыыыгнал!
– Ага! Значит, я виноватый? А кто у жёнки евонной кольцо с камушком стырил?
Ась? Камень-то цены немалой. Слышал я, как молодуха убивалась. А тебе и горя нет.
– Так, может, ты и медаль мою стырила? – Фомич подорвался с лавки. – Ну-ка,
показывай, шо там у тебя под юбками?
Акулька от перспективы задрать прилюдно юбки оторопела и кинулась под защиту
Глазыря.
– Ты мне тут полицейский произвол не устраивай. Я, как старший по званию…
– Не бывать, чтоб ты старше меня по званию был! Мой хозяин в полковниках
ходил. И медаль у него за взятие Кёнигсберга. А ты кто такой?
– Ой, да что там твой полковник! Мой тридцать лет колхозом руководил!
Тридцать! Это тебе не хухры-мухры, а колхоз-передовик! А твоя медаль где? Нету? Ну и
помалкивай.
– Так вот, значит, в чём дело. Вот кто мою медаль попёр! Ну, Глазырь, от тебя не
ожидал. Завидуешь, что мой-то у людей всю жизнь в почёте и уважении, а твоего как на
пенсию спровадили, так и дорогу забыли?
– Ах ты, держиморда! Знаю я, за что те медали давали. Небось, в штабах пузо
отращивал, пока простые люди в окопах ютились? И кем он там у тебя всю жизнь
отработал? Читывали про ментов-оборотней, знаем-знаем.
– Ну, всё! Сейчас я тебе устрою! – Фомич сжал кулаки и, набычась, пошёл в атаку.
Но Глазырь опередил противника и прицельно треснул кружкой по голове. Тот
упал на пятую точку, по дороге зацепив Шайкина. На полу под ними мигом образовалась
небольшая лужица, запахло прелым веником. Шайкин топнул пятками, и вода тонкой
струёй метнулась Глазырю в нос. Акулька взвизгнула, попав под ворох брызг, и дёрнула
Шайкина за простыню. Раздался треск и Шайкин оторопело уставился на дыру, сквозь,
которую торчал голый розовый пупок.
– Ты что надела, скаженная? – потрясенно прошептал он и громко хлюпнул
красным носом. – Ты знаешь, сколько лет этой простыне? Ты знаешь, чья это вещь? Да,
ты! Да, вы! Всё! Уйду я от вас! Вот прямо щас уйду!
– Да и вали себе на здоровье! – Акулька выпятила тощую грудь. – Тоже мне
расхныкался! Тряпку ему, вишь, порвали… да ей полы впору мыть.
– На себя посмотри!
И тут входная дверь негромко скрипнула ржавыми петлями. Четвёрка спорщиков
