ПАВЕЛ И. СОФИНСКИЙ
ВАГАНЬКОВСКИЕ РАССКАЗЫ
Тень
Люблю я по кладбищу ночью бродить.
Зря люди боятся туда приходить!
Здесь вечно царят тишина и уют,
Неясные тени безмолвно снуют.
— Постой, задержись чуть, печальная тень,
Не скоро наступит губительный день.
Успеешь обратно в могилу сойти,
Не будет помехи на этом пути.
Ответь мне, пожалуйста, грустная тень,
Какую печаль ты несешь по сей день?
И сколько же лет, а может веков
Ты бродишь одна между плит и крестов?
И кем ты была и зачем-почему
Тебя тут оставили мерзнуть одну?
Я знаю, как эта земля холодна –
Лежать в ней не радость, а мука одна!
Быть может когда-то, при солнечном свете,
Ты мчалась на бал в золоченой карете.
Или по парку неспешно гуляла
И чьи-то стихи упоённо читала?
А может на шпагах дралась на дуэли,
И на камзоле раны алели,
Когда секунданты тебя уносили
И жизнь сохранить тебе Бога просили?
Ни слова в ответ не сказала она,
Лишь только вздохнула и в землю сошла.
Я утром увидел, не сразу, потом,
Что ночь простоял у могилы с крестом,
Где надписи временем стерты с плиты,
А вместо цветов все покрыли кусты.
С тех пор, очень часто сюда прихожу,
И ночью и днем вдоль могилок брожу,
И долго стою у могилы с крестом,
Где время все надписи смыло дождем!
Мне мнится, что я под плитою лежу,
Безмолвную тень день и ночь сторожу.
И вновь выхожу вдоль могилок гулять,
И тень ту безмолвную тщетно искать.
Евпатий
Давно это было, еще при Царе-батюшке. В Москве жил мальчик, Евпатий. Назвали его в честь богатыря Евпатия Коловрата. Думали, что и он будет таким же могучим. Но Евпатий родился хиленьким, да еще во время родов что-то случилось с суставом, из-за чего правая ножка была слегка вывернута, отставала в росте и Евпатий заметно хромал. Известно, что дети для насмешек выбирают слабых и недужных, посему, в школе Евпатию приходилось каждый день терпеть насмешки и неудачные шутки своих однокашников. Понятно, что и друзей у него не было.
Единственной отдушиной для Евпатия были прогулки по Ваганьковскому кладбищу, куда он пристрастился заходить после уроков по дороге домой. Ему нравилось бродить в тишине среди могил, рассматривать могильные камни, читать надписи на них, представляя, как выглядели и что собой представляли при жизни лежащие под землей люди. Все его школьные обиды постепенно отодвигались и уходили куда-то далеко-далеко.
Однажды, во время такой прогулки, Евпатий наткнулся на могилу десятилетнего Антоши Тизикова. Евпатию тоже было десять лет, поэтому он заинтересовался могилкой, которая была совсем не ухожена. Может быть, родители Антоши тоже умерли или уехали в другой город – мало ли как бывает.
Евпатий почувствовал какую-то симпатию к Антоше, перелез через покосившуюся оградку и стал выпалывать сорную траву, заполонившую весь участочек. Затем он пошел к служителям кладбища попросить лопату, чтобы выправить могилку. Лопату ему дали очень неохотно, потому, как боялись, что он потом просто бросит ее незнамо-где и уйдет домой. После длительных клятв и заверений лопату он всё же получил. Позже, закончив работу и вернув лопату, Евпатий уставший, но в отличном настроении отправился домой, решив теперь отыскивать заброшенные могилки и прибирать их.
С тех пор, так и повелось. Лопату ему стали давать по первой просьбе и даже выделили самую легкую. Однажды, когда он трудился над очередной могилкой, подошла женщина в траурной одежде, поздоровалась и остановилась. Разговорившись, Евпатий рассказал, чем занимается, и выказал сожаление, что нельзя узнать, почему некоторые могилки заброшены, и что очень жаль, что нельзя поговорить с погребенными, узнать их историю и судьбу.
Женщина с траурной вуалью внимательно посмотрела на него, подошла ближе и положила левую ладонь ему на голову. Что-то пошептав, она убрала руку и тихо сказав: «Теперь сможешь», повернулась и неспешно пошла дальше.
Евпатий хотел окликнуть ее, чтобы спросить, что именно он теперь сможет, но постеснялся.
Вскоре, закончив прибираться, он постоял около могилки, остался доволен результатом и сам себе сказал:
— Ну вот, теперь хорошо стало.
— Спасибо-о! — глухо и протяжно донеслось из-под земли. – Спасибо тебе, Евпаша-а.
Евпатий так испугался, что чуть было не упал в обморок. Ноги перестали держать его и он сел на землю отдышаться. Голос больше не звучал. Евпатий побоялся что-либо спрашивать, и когда ноги окрепли, поднялся и бочком-бочком двинулся к выходу, потом припустился вприпрыжку домой, припадая на правую ногу. Несколько дней не ходил Евпатий на кладбище – боялся, а потом решил, что если раньше с ним ничего не случалось, то почему теперь должно и пошёл.
Придя к могилке, из которой с ним поздоровались прошлый раз - а это была могилка коллежского асессора Калямина, он поздоровался и спросил:
— Как поживаете?
В ответ услышал слегка хрипловатый смех:
— Евпаша-а! У нас лучше спросить – как полёживаете?! Спасибо, ничего. Тесновато только, надоедает на спине лежать, а ворочаться неудобно. Надо бы гробы пошире делать. Ну, да пока гробовщики на себе не прочувствуют – не поймут, а когда прочувствуют – поздно будет.
— А что с Вашими родственниками? Почему они давно к Вам не приходили? Умерли? — спросил Евпатий.
— Да нет. Живы все. Только обида у них на меня. Я ведь все свое имущество на ипподроме проиграл. Здесь, недалеко. Не сразу, конечно, постепенно. Оставил их нищими, а сам преставился.
— И никак нельзя им помочь? — спросил Евпатий.
— Можно. Здесь, на кладбище, много зарытых кладов. Есть клады, которые принадлежат здешним захороненным, есть – захороненным в других местах. Эти клады держат около себя души хозяев и не дают им упокоиться. Все клады строго охраняются этими душами, и забрать их, не накликав на себя большой беды, нельзя. Но можно забрать, если предварительно заказать молитву об упокоении душ хозяев клада. Тогда души упокоятся и клад их отпустит. Так вот, ближе к западному концу кладбища растет самая высокая сосна. С северной стороны ее закопана шкатулка, в которой лежит часть добычи, собранной еще лет сто назад лихими людьми: Степаном, Иваном и Сидором. Их поймали, казнили. Но часть награбленного они закопали здесь. С тех пор каждую ночь их души прилетают сюда и охраняют сокровище. Прошу тебя, оставь записочку об упокоении рабов божиих Степана, Ивана и Сидора, а на следующий день сходи и выкопай сундучок. Треть возьми себе, а остальное отнеси моему семейству. Адрес я тебе дам.
Так Евпатий и поступил. Только не стал брать треть, а взял всего лишь несколько вещиц и отдал их матери – семья его не была богатой и денег на жизнь хватало только в обрез.
Полученное сокровище не испортило Евпатия, он, как и раньше, продолжать ухаживать за брошенными могилками и, частенько, подолгу разговаривал с упокоенными. Скоро слух о нем разнесся по всему кладбищу и он стал всеобщим любимцем, а когда проходил по кладбищенским аллеям, то со всех сторон из-под земли к нему неслись приветствия от упокоенных и он шел, как сквозь строй, кланяясь по сторонам и здороваясь.
Работа на свежем воздухе постепенно давала свои результаты – он окреп, почти перестал болеть. Беседы с усопшими делали его взрослее, меняя отношение к жизни - он стал лучше учиться и постепенно становился одним из лучших учеников класса. Насмешки и глупые шутки в его адрес со стороны однокашников почти прекратились.
Так прошло пару лет и однажды, когда Евпатий благоустраивал очередную могилку, к нему подошла та самая женщина с траурной вуалью. Евпатий постарался быстрее встать и искренне начал благодарить ее за бесценный дар, но она молча подошла ближе, как и в прошлый раз, положила ему руку на голову и что-то прошептала. Потом повернулась и пошла прочь. Евпатий решил догнать ее и досказать слова своей благодарности. Он побежал за ней вприпрыжку…., нет, не в припрыжку, а так, как бегают совершенно здоровые люди, не отставляя в сторону свою правую ногу! От неожиданности он остановился, чтобы лучше осознать происшедшее. В это время женщина тоже остановилась, повернулась и ему показалось, что она ему улыбнулась сквозь вуаль, затем исчезла. Слезы брызнули из глаз Евпатия. Постояв немного, он пошел могилке Антоши Тизикова, упал на нее, обняв руками, и долго лежал, вспоминая прошедшие годы. Потом встал, поклонился могилке в пояс и, не прихрамывая, пошел домой.
Склеп
Много лет назад, еще при Царе-батюшке, жили-были три мужика: Пахомыч, Евсей и Митрофан. Жили они трудно, потому как земли у них не было и кормились тем, что прихватывали у других то, что плохо лежало.
Вот, сидят они как-то в трактире, попивают водочку, обсуждают свое житьё-бытьё, а Пахомыч и говорит, что, мол, давеча на Ваганьковском похоронили графиню Барятинскую, известную богачку и любительницу драгоценностей, и что на пальцах у покойницы (Царствие ей небесное!) камней-самоцветов на огромные тыщи! И этих тыщ вполне хватило бы им троим на многие годы. А нужно-то только и всего, что ночью прийти на кладбище, пробраться в семейный склеп и снять с вельможных ручек покойницы несколько колечек и браслетов!
Понятное дело, что двое остальных поначалу страшно возмутились и, истово крестясь и поминая Создателя, категорически отвергли такое изуверское предложение! Но потом, правда, не сразу, под парами вкусной Смирновской водки, решили, что деваться некуда - надо кормиться самим и кормить свои многодетные семейства - и залезать в склеп придётся. Оговорили, какой инструмент с собой взять и назначили датой экспроприации завтрашнюю ночь. Чего тянуть-то, а то еще, чего доброго, другие графиню обчистят.
Вечером следующего дня, перед закрытием кладбища, они затаились среди могил, стараясь не попасться сторожу на глаза. Так и прождали, пока совсем не стемнело и можно было идти к склепу. Луна пряталась за тучами и едва-едва освещала правую сторону склепа. Сердца у новоявленных могильщиков трепыхались, как тряпочные. Еще бы – ведь не каждый день приходится выкапывать и обирать покойников, да еще тайно, в темноте. Если поймают, то без каторги не обойдётся. Мужики тряслись, как осиновые листья, но старались держаться молодцами и присели от страха лишь когда Пахомыч, вставив ломик под плиту склепа, поднажал, и она, приподнимаясь, жалобно скрипнула.
— Помочь? — услышали они незнакомый, слегка надтреснутый голос. — Или сами управитесь?
Рядом стоял мужчина в офицерской форме. Лицо в темноте трудно было разглядеть, но было оно, вроде бы, белое и слегка сморщенное. Да, собственно, кому было разглядывать? Мужики стояли не живы не мертвы, в состоянии близком к глубокому обмороку. Хотели было броситься бежать, но ноги и руки совершенно не двигались.
— Чего же вы испугались, господа? Не бойтесь, я вам вреда не причиню. Мне нужно лишь один перстень с черным камнем с безымянного пальца графини, а все остальное – ваше. — продолжил незнакомец.
Довольно много времени прошло пока мужики немного успокоились и приступили к выполнению того, зачем, собственно, и пришли. Плита была очень тяжелая и пришлось двигать ее втроем – меньшим числом не получилось бы. В склепе стояло несколько гробов, но гроб графини сразу бросался в глаза – он был новый. Сама графиня, одетая в черное платье и тонкие черные перчатки, пока еще выглядела неплохо, правда, по склепу уже начал распространяться запах тления. На пальцах, поверх перчаток, были надеты кольца и перстни, в том числе с черным камнем на безымянном пальце. Незнакомец сразу же бросился к правой руке графини и схватил ее, чтобы снять перстень. Но ладонь графини, лежащая на груди, вдруг сжалась в крепкий кулачек! Незнакомец двумя руками постарался разжать эту руку и стащить с пальца перстень, но рука графини сжалась еще крепче и вдруг неожиданно вывернулась в кукиш! Незнакомец закричал от злости, еще крепче вцепился в руку графини и стал трясти ее, пытаясь оторвать от тела и выпрямить. Все тело графини сотрясалось. Вдруг рот ее открылся и из горла стал вырываться какой-то утробный хохот!
— У, ведьма-а-а! — закричал незнакомец, продолжая трясти графиню.
— Опять ты, Вольдемар, безобразишь! — раздался старческий голос и в склеп медленно проковыляла оборванная, грязная старуха. В руках у нее была клюка. — Всю округу разбудил. Сейчас все сюды припрутся.
Надо было видеть троих наших героев. Они, прижавшись друг к другу, забились в угол склепа, спрятавшись за гроб какого-то предка графини. Мужики были бы рады убежать, но какая-то сила твердо держала и не выпускала их.
— Она не отдает мне мой перстень, который подарили моим предкам триста лет назад! — продолжал возмущаться незнакомец.
— Ты проиграл мне его. — раздался голос графини, и она, приподнявшись, села в гробу.
В это время в двери появились ещё два странных существа. Вероятно, когда-то это были люди, но сейчас это были скелеты с отдельными кусками плоти и истлевшей одежды. За ними просматривались еще три-четыре похожих фигуры. Пока пришедшие знакомились с новопреставленной, наша троица продолжала трястись в углу. Но кто-то из пришедших заметил их и воскликнул:
— Господа! Да у нас незваные гости. Давайте немного поиграем с ними!
— Не трогайте их. — сказал незнакомец. — Я обещал, что вреда им не будет. А я и при жизни-то свое слово не нарушал, а тем более теперь.
— И мне они понравились, — сказала графиня. — Не стали, как некоторые, сразу хватать меня за руки и кольца снимать. Видно, совестливые. Пусть уходят. Склеп мой и я тут хозяйка.
С мужиков сразу, как пятипудовые оковы спали – легко им стало и свободно. Не мешкая, они бочком-бочком к выходу меж скелетами в лохмотьях протискиваются.
— Стойте! — крикнула графиня.
У мужиков все внутри екнуло и решили они, что теперь им крышка – графиня передумала их отпускать! Сожрут их теперь, твари кладбищенские!
— Возьмите! Вы же за ними приходили. — сказала графиня, сняв с левой руки три перстня – с камнем зеленым, красным и прозрачным и бросила им. — Мне здесь они не нужны. Здесь – не как у людей.
Упали перстни на пол склепа и засветились светом необыкновенным, каждый своим! Аж в склепе светло стало!
— Недостойны мы, Ваше сиятельство, не достойны. — сказал за всех Пахомыч. — Простите нас, окаянных, за то, что пришли мы к Вашей светлости с дурными мыслями.
И он, непрерывно низко кланяясь, спиной стал двигаться к выходу из склепа. Сотоварищи последовали его примеру, так же низко кланяясь и повторяя:
— Недостойны, матушка, недостойны.
Выйдя наружу, троица понеслась прочь, на ходу непрерывно крестясь и творя молитву «Отче наш». Сизыми голубями перелетели они через забор и помчались дальше к себе на Масловку.
Дома они, ничего никому не рассказывая, выпили по два стакана водки и упали, сраженные глубоким сном. Проснувшись дня через два, были немало поражены, потому как на пальце у каждого было надето по перстню: у Пахомыча – прозрачный бриллиант, у Евсея – красный рубин, а у Митрофана – зеленый изумруд! Но это не все! У Пахомыча за пазухой лежал большой кошель с ассигнациями!
Долго думали мужики, как им поступить и что делать. И решили – с воровством завязать, на ассигнации купить себе по лошади с пролетками и заняться частным извозом. Перстни решили не продавать ни за что. Как порешили – так и сделали. Только с тех пор пошла у них удача – что ни седок, так или купец или промышленник, да не скаредные, платили с лихвой, не скупясь! Зажили мужики по-человечески.
ВАГАНЬКОВСКИЕ РАССКАЗЫ
Тень
Люблю я по кладбищу ночью бродить.
Зря люди боятся туда приходить!
Здесь вечно царят тишина и уют,
Неясные тени безмолвно снуют.
— Постой, задержись чуть, печальная тень,
Не скоро наступит губительный день.
Успеешь обратно в могилу сойти,
Не будет помехи на этом пути.
Ответь мне, пожалуйста, грустная тень,
Какую печаль ты несешь по сей день?
И сколько же лет, а может веков
Ты бродишь одна между плит и крестов?
И кем ты была и зачем-почему
Тебя тут оставили мерзнуть одну?
Я знаю, как эта земля холодна –
Лежать в ней не радость, а мука одна!
Быть может когда-то, при солнечном свете,
Ты мчалась на бал в золоченой карете.
Или по парку неспешно гуляла
И чьи-то стихи упоённо читала?
А может на шпагах дралась на дуэли,
И на камзоле раны алели,
Когда секунданты тебя уносили
И жизнь сохранить тебе Бога просили?
Ни слова в ответ не сказала она,
Лишь только вздохнула и в землю сошла.
Я утром увидел, не сразу, потом,
Что ночь простоял у могилы с крестом,
Где надписи временем стерты с плиты,
А вместо цветов все покрыли кусты.
С тех пор, очень часто сюда прихожу,
И ночью и днем вдоль могилок брожу,
И долго стою у могилы с крестом,
Где время все надписи смыло дождем!
Мне мнится, что я под плитою лежу,
Безмолвную тень день и ночь сторожу.
И вновь выхожу вдоль могилок гулять,
И тень ту безмолвную тщетно искать.
Евпатий
Давно это было, еще при Царе-батюшке. В Москве жил мальчик, Евпатий. Назвали его в честь богатыря Евпатия Коловрата. Думали, что и он будет таким же могучим. Но Евпатий родился хиленьким, да еще во время родов что-то случилось с суставом, из-за чего правая ножка была слегка вывернута, отставала в росте и Евпатий заметно хромал. Известно, что дети для насмешек выбирают слабых и недужных, посему, в школе Евпатию приходилось каждый день терпеть насмешки и неудачные шутки своих однокашников. Понятно, что и друзей у него не было.
Единственной отдушиной для Евпатия были прогулки по Ваганьковскому кладбищу, куда он пристрастился заходить после уроков по дороге домой. Ему нравилось бродить в тишине среди могил, рассматривать могильные камни, читать надписи на них, представляя, как выглядели и что собой представляли при жизни лежащие под землей люди. Все его школьные обиды постепенно отодвигались и уходили куда-то далеко-далеко.
Однажды, во время такой прогулки, Евпатий наткнулся на могилу десятилетнего Антоши Тизикова. Евпатию тоже было десять лет, поэтому он заинтересовался могилкой, которая была совсем не ухожена. Может быть, родители Антоши тоже умерли или уехали в другой город – мало ли как бывает.
Евпатий почувствовал какую-то симпатию к Антоше, перелез через покосившуюся оградку и стал выпалывать сорную траву, заполонившую весь участочек. Затем он пошел к служителям кладбища попросить лопату, чтобы выправить могилку. Лопату ему дали очень неохотно, потому, как боялись, что он потом просто бросит ее незнамо-где и уйдет домой. После длительных клятв и заверений лопату он всё же получил. Позже, закончив работу и вернув лопату, Евпатий уставший, но в отличном настроении отправился домой, решив теперь отыскивать заброшенные могилки и прибирать их.
С тех пор, так и повелось. Лопату ему стали давать по первой просьбе и даже выделили самую легкую. Однажды, когда он трудился над очередной могилкой, подошла женщина в траурной одежде, поздоровалась и остановилась. Разговорившись, Евпатий рассказал, чем занимается, и выказал сожаление, что нельзя узнать, почему некоторые могилки заброшены, и что очень жаль, что нельзя поговорить с погребенными, узнать их историю и судьбу.
Женщина с траурной вуалью внимательно посмотрела на него, подошла ближе и положила левую ладонь ему на голову. Что-то пошептав, она убрала руку и тихо сказав: «Теперь сможешь», повернулась и неспешно пошла дальше.
Евпатий хотел окликнуть ее, чтобы спросить, что именно он теперь сможет, но постеснялся.
Вскоре, закончив прибираться, он постоял около могилки, остался доволен результатом и сам себе сказал:
— Ну вот, теперь хорошо стало.
— Спасибо-о! — глухо и протяжно донеслось из-под земли. – Спасибо тебе, Евпаша-а.
Евпатий так испугался, что чуть было не упал в обморок. Ноги перестали держать его и он сел на землю отдышаться. Голос больше не звучал. Евпатий побоялся что-либо спрашивать, и когда ноги окрепли, поднялся и бочком-бочком двинулся к выходу, потом припустился вприпрыжку домой, припадая на правую ногу. Несколько дней не ходил Евпатий на кладбище – боялся, а потом решил, что если раньше с ним ничего не случалось, то почему теперь должно и пошёл.
Придя к могилке, из которой с ним поздоровались прошлый раз - а это была могилка коллежского асессора Калямина, он поздоровался и спросил:
— Как поживаете?
В ответ услышал слегка хрипловатый смех:
— Евпаша-а! У нас лучше спросить – как полёживаете?! Спасибо, ничего. Тесновато только, надоедает на спине лежать, а ворочаться неудобно. Надо бы гробы пошире делать. Ну, да пока гробовщики на себе не прочувствуют – не поймут, а когда прочувствуют – поздно будет.
— А что с Вашими родственниками? Почему они давно к Вам не приходили? Умерли? — спросил Евпатий.
— Да нет. Живы все. Только обида у них на меня. Я ведь все свое имущество на ипподроме проиграл. Здесь, недалеко. Не сразу, конечно, постепенно. Оставил их нищими, а сам преставился.
— И никак нельзя им помочь? — спросил Евпатий.
— Можно. Здесь, на кладбище, много зарытых кладов. Есть клады, которые принадлежат здешним захороненным, есть – захороненным в других местах. Эти клады держат около себя души хозяев и не дают им упокоиться. Все клады строго охраняются этими душами, и забрать их, не накликав на себя большой беды, нельзя. Но можно забрать, если предварительно заказать молитву об упокоении душ хозяев клада. Тогда души упокоятся и клад их отпустит. Так вот, ближе к западному концу кладбища растет самая высокая сосна. С северной стороны ее закопана шкатулка, в которой лежит часть добычи, собранной еще лет сто назад лихими людьми: Степаном, Иваном и Сидором. Их поймали, казнили. Но часть награбленного они закопали здесь. С тех пор каждую ночь их души прилетают сюда и охраняют сокровище. Прошу тебя, оставь записочку об упокоении рабов божиих Степана, Ивана и Сидора, а на следующий день сходи и выкопай сундучок. Треть возьми себе, а остальное отнеси моему семейству. Адрес я тебе дам.
Так Евпатий и поступил. Только не стал брать треть, а взял всего лишь несколько вещиц и отдал их матери – семья его не была богатой и денег на жизнь хватало только в обрез.
Полученное сокровище не испортило Евпатия, он, как и раньше, продолжать ухаживать за брошенными могилками и, частенько, подолгу разговаривал с упокоенными. Скоро слух о нем разнесся по всему кладбищу и он стал всеобщим любимцем, а когда проходил по кладбищенским аллеям, то со всех сторон из-под земли к нему неслись приветствия от упокоенных и он шел, как сквозь строй, кланяясь по сторонам и здороваясь.
Работа на свежем воздухе постепенно давала свои результаты – он окреп, почти перестал болеть. Беседы с усопшими делали его взрослее, меняя отношение к жизни - он стал лучше учиться и постепенно становился одним из лучших учеников класса. Насмешки и глупые шутки в его адрес со стороны однокашников почти прекратились.
Так прошло пару лет и однажды, когда Евпатий благоустраивал очередную могилку, к нему подошла та самая женщина с траурной вуалью. Евпатий постарался быстрее встать и искренне начал благодарить ее за бесценный дар, но она молча подошла ближе, как и в прошлый раз, положила ему руку на голову и что-то прошептала. Потом повернулась и пошла прочь. Евпатий решил догнать ее и досказать слова своей благодарности. Он побежал за ней вприпрыжку…., нет, не в припрыжку, а так, как бегают совершенно здоровые люди, не отставляя в сторону свою правую ногу! От неожиданности он остановился, чтобы лучше осознать происшедшее. В это время женщина тоже остановилась, повернулась и ему показалось, что она ему улыбнулась сквозь вуаль, затем исчезла. Слезы брызнули из глаз Евпатия. Постояв немного, он пошел могилке Антоши Тизикова, упал на нее, обняв руками, и долго лежал, вспоминая прошедшие годы. Потом встал, поклонился могилке в пояс и, не прихрамывая, пошел домой.
Склеп
Много лет назад, еще при Царе-батюшке, жили-были три мужика: Пахомыч, Евсей и Митрофан. Жили они трудно, потому как земли у них не было и кормились тем, что прихватывали у других то, что плохо лежало.
Вот, сидят они как-то в трактире, попивают водочку, обсуждают свое житьё-бытьё, а Пахомыч и говорит, что, мол, давеча на Ваганьковском похоронили графиню Барятинскую, известную богачку и любительницу драгоценностей, и что на пальцах у покойницы (Царствие ей небесное!) камней-самоцветов на огромные тыщи! И этих тыщ вполне хватило бы им троим на многие годы. А нужно-то только и всего, что ночью прийти на кладбище, пробраться в семейный склеп и снять с вельможных ручек покойницы несколько колечек и браслетов!
Понятное дело, что двое остальных поначалу страшно возмутились и, истово крестясь и поминая Создателя, категорически отвергли такое изуверское предложение! Но потом, правда, не сразу, под парами вкусной Смирновской водки, решили, что деваться некуда - надо кормиться самим и кормить свои многодетные семейства - и залезать в склеп придётся. Оговорили, какой инструмент с собой взять и назначили датой экспроприации завтрашнюю ночь. Чего тянуть-то, а то еще, чего доброго, другие графиню обчистят.
Вечером следующего дня, перед закрытием кладбища, они затаились среди могил, стараясь не попасться сторожу на глаза. Так и прождали, пока совсем не стемнело и можно было идти к склепу. Луна пряталась за тучами и едва-едва освещала правую сторону склепа. Сердца у новоявленных могильщиков трепыхались, как тряпочные. Еще бы – ведь не каждый день приходится выкапывать и обирать покойников, да еще тайно, в темноте. Если поймают, то без каторги не обойдётся. Мужики тряслись, как осиновые листья, но старались держаться молодцами и присели от страха лишь когда Пахомыч, вставив ломик под плиту склепа, поднажал, и она, приподнимаясь, жалобно скрипнула.
— Помочь? — услышали они незнакомый, слегка надтреснутый голос. — Или сами управитесь?
Рядом стоял мужчина в офицерской форме. Лицо в темноте трудно было разглядеть, но было оно, вроде бы, белое и слегка сморщенное. Да, собственно, кому было разглядывать? Мужики стояли не живы не мертвы, в состоянии близком к глубокому обмороку. Хотели было броситься бежать, но ноги и руки совершенно не двигались.
— Чего же вы испугались, господа? Не бойтесь, я вам вреда не причиню. Мне нужно лишь один перстень с черным камнем с безымянного пальца графини, а все остальное – ваше. — продолжил незнакомец.
Довольно много времени прошло пока мужики немного успокоились и приступили к выполнению того, зачем, собственно, и пришли. Плита была очень тяжелая и пришлось двигать ее втроем – меньшим числом не получилось бы. В склепе стояло несколько гробов, но гроб графини сразу бросался в глаза – он был новый. Сама графиня, одетая в черное платье и тонкие черные перчатки, пока еще выглядела неплохо, правда, по склепу уже начал распространяться запах тления. На пальцах, поверх перчаток, были надеты кольца и перстни, в том числе с черным камнем на безымянном пальце. Незнакомец сразу же бросился к правой руке графини и схватил ее, чтобы снять перстень. Но ладонь графини, лежащая на груди, вдруг сжалась в крепкий кулачек! Незнакомец двумя руками постарался разжать эту руку и стащить с пальца перстень, но рука графини сжалась еще крепче и вдруг неожиданно вывернулась в кукиш! Незнакомец закричал от злости, еще крепче вцепился в руку графини и стал трясти ее, пытаясь оторвать от тела и выпрямить. Все тело графини сотрясалось. Вдруг рот ее открылся и из горла стал вырываться какой-то утробный хохот!
— У, ведьма-а-а! — закричал незнакомец, продолжая трясти графиню.
— Опять ты, Вольдемар, безобразишь! — раздался старческий голос и в склеп медленно проковыляла оборванная, грязная старуха. В руках у нее была клюка. — Всю округу разбудил. Сейчас все сюды припрутся.
Надо было видеть троих наших героев. Они, прижавшись друг к другу, забились в угол склепа, спрятавшись за гроб какого-то предка графини. Мужики были бы рады убежать, но какая-то сила твердо держала и не выпускала их.
— Она не отдает мне мой перстень, который подарили моим предкам триста лет назад! — продолжал возмущаться незнакомец.
— Ты проиграл мне его. — раздался голос графини, и она, приподнявшись, села в гробу.
В это время в двери появились ещё два странных существа. Вероятно, когда-то это были люди, но сейчас это были скелеты с отдельными кусками плоти и истлевшей одежды. За ними просматривались еще три-четыре похожих фигуры. Пока пришедшие знакомились с новопреставленной, наша троица продолжала трястись в углу. Но кто-то из пришедших заметил их и воскликнул:
— Господа! Да у нас незваные гости. Давайте немного поиграем с ними!
— Не трогайте их. — сказал незнакомец. — Я обещал, что вреда им не будет. А я и при жизни-то свое слово не нарушал, а тем более теперь.
— И мне они понравились, — сказала графиня. — Не стали, как некоторые, сразу хватать меня за руки и кольца снимать. Видно, совестливые. Пусть уходят. Склеп мой и я тут хозяйка.
С мужиков сразу, как пятипудовые оковы спали – легко им стало и свободно. Не мешкая, они бочком-бочком к выходу меж скелетами в лохмотьях протискиваются.
— Стойте! — крикнула графиня.
У мужиков все внутри екнуло и решили они, что теперь им крышка – графиня передумала их отпускать! Сожрут их теперь, твари кладбищенские!
— Возьмите! Вы же за ними приходили. — сказала графиня, сняв с левой руки три перстня – с камнем зеленым, красным и прозрачным и бросила им. — Мне здесь они не нужны. Здесь – не как у людей.
Упали перстни на пол склепа и засветились светом необыкновенным, каждый своим! Аж в склепе светло стало!
— Недостойны мы, Ваше сиятельство, не достойны. — сказал за всех Пахомыч. — Простите нас, окаянных, за то, что пришли мы к Вашей светлости с дурными мыслями.
И он, непрерывно низко кланяясь, спиной стал двигаться к выходу из склепа. Сотоварищи последовали его примеру, так же низко кланяясь и повторяя:
— Недостойны, матушка, недостойны.
Выйдя наружу, троица понеслась прочь, на ходу непрерывно крестясь и творя молитву «Отче наш». Сизыми голубями перелетели они через забор и помчались дальше к себе на Масловку.
Дома они, ничего никому не рассказывая, выпили по два стакана водки и упали, сраженные глубоким сном. Проснувшись дня через два, были немало поражены, потому как на пальце у каждого было надето по перстню: у Пахомыча – прозрачный бриллиант, у Евсея – красный рубин, а у Митрофана – зеленый изумруд! Но это не все! У Пахомыча за пазухой лежал большой кошель с ассигнациями!
Долго думали мужики, как им поступить и что делать. И решили – с воровством завязать, на ассигнации купить себе по лошади с пролетками и заняться частным извозом. Перстни решили не продавать ни за что. Как порешили – так и сделали. Только с тех пор пошла у них удача – что ни седок, так или купец или промышленник, да не скаредные, платили с лихвой, не скупясь! Зажили мужики по-человечески.
