Также заменили пробитую запаску на новое со складов.
Заревел двигатель. Машина, неторопясь выползла из гаража, встала в проезженную коллею снега. Бугор еще раз махнул новым знакомым, вдруг отвлекся, что-то буркнул себе под нос, наклонился и слепил снежок. Из гаража показалась фигура Жоры, который что-то недовольно ворчал, пока снежок не растопил его ворчливое лицо. Бугор хохотнул и направился к старому механику, при этом слушая его трехэтажные рифмы.
Солнце лениво сползало за горизонт, высыпали крупные хлопья снега, жалостливо выл ветер. Гашетку акселератора до пола.
Скоро последние домики шумной деревеньки укрылись за одеялом снежной пурги, оставив путников наедине с собой и длинной, нескончаемой дорогой, что вилась змеей сквозь шумящий вихрь идущего снега.
1
Во время рассказа, вокруг стала скапливаться толпа заинтересованных слушателей. Уже успело прилично стемнеть, звезды затянуло свинцовыми тучами, грозящими вот-вот выпустить тонны снега. С каждой минутой холодало, мороз пек руки и ноги, пробирался глубоко под шубы, но никто не хотел лишать себя интересной байки старого ветерана.
Высоко горел большой костер, в котором жгли все те несчастные ветки, что сорвали с засохших деревьев. Плясали рваные силуэты теней на белых коврах снега.
Егерь закурил и умолк, дав понять, что рассказ окончен. Окружившие костер сталкеры зашушукались.
— Ха! Вот это история, — хохотнул кто-то из собравшихся, — А Бугор еще тот придурок!
— Ага, — ответил другой, — Кто ж знал, что Егерь был на такое способен. Молодость — дурная кровь, а, брат?
Перевозчик сухо улыбнулся.
— Кстати говоря, — спросил крепко сбитый сталкер, сидящий по-турецки на старом, отверделом пне, — А щас-то ты что один? Без Рома с Хриплым?
Все затихли. Глухо трещал костер. Даня, сидящий совсем близко к рассказчику, который пять минут назад ухахатывался с истории, резко помрачнел. Зевс жалостливо заскулил.
— Нет их больше, — стараясь сдерживать поток гнева, слез и боли, выдавил Егерь. Больше ничего не сказал.
Поползли шепотки, через которые почти каждый узнал подробности. Оказывается, Живик растрепал всем вокруг о том, что Егерь в одиночестве кого-то поминал. Догадаться кого, было несложно.
— Вот те на… — тоскливо протянул Булат и бросил дров в костер, — Таких легенд, таких людей смело… Что уж о нас, простых сталкерах, говорить?
— Точно, — поддержал Крюк, нервно дергая рыжую бороду, — Про Хриплого, честно сказать я и не слышал после отъезда, но про ромовские заслуги весь город знает. Связь наладил во всей близлежащей округе, почти в одного. Вдобавок еще пункт небольшой основал, этакое связующее звено между военными шавками и сталкерами. Но какие-то сучары его пристрелили… А салага твой, ведь Артема племя…
Егерь нахмурился, понимая, что подтверждать слухи было лишним.
— Ну-ну! — включился Корсар, — Человек тут перед вами распинался, историю забавную рассказал, а вы — ох, как же грустно, что больше их нет… Ясен хрен грустно, большая это потеря, что уж тут. Но давайте не будем на больное давить? Честь имейте, господа.
Он бросил окурок в снег и закурил снова. Из-за туч на мгновение показалась луна.
— Ты, прости, брат, что на больное давим.
— Ничего, — отрезал Егерь, — сменим тему.
Пламя взвилось вверх.
— Знаете, я тут тоже историю вспомнила! — из толпы прорезался тонкий, мягкий женский голос.
Корсар ухмыльнулся, увидев, как Даня насторожился.
Уверенным, спокойным шагом, в круг самых первых слушателей, элегантно втиснулась девушка. Укутанная как все прочие — в утепленную серую курточку, большие ей размером перчатки, отчасти укутанная беличьим шарфом, с яркими, будто кошачьими, пылающим огнем, маленькими глазами. Мужская, неотесанная одежда, не убивала в ней красоты.
Она плавно села на рядом лежащее бревно, где расположился Даня, что поглаживал полуволка, закинула ногу на ногу, ехидно улыбнулась, не побоявшись острых зубов Зевса. Выдерживая паузу, закурила.
— Ну так, чего ты там вспомнила, Рысь? — хмуро спросил Булат.
Она сверкнула белоснежными зубами.
— Было это месяц назад. Шлялась тогда по нашей базе, на стрельбище, шмаляла по мишеням.
Даня задергался, заерзал задницей по бревну, боясь посмотреть ей в глаза.
— Значит, вижу — паренек молодой совсем, в руках мосину держит, — Рысь широко улыбалась, невзначай окидывая Даню взглядом, — И банку выбить пытается.
Егерь чуть улыбнулся.
— Ну, а соль-то в чем? — возмутился Крюк, растапливая солидный кусок сала на костре. Девушка закатила глаза, намекнув на бестактность возражающего. Впрочем, того больше интересовало мясо.
— А он, значит, так уверенно прикладывает ее к глазу, еле оттягивает затвор, кое-как целится, а потом — бам! Чертыхается, отлетает на пару метров назад, кричит, бедненький, держится за глаз.
Все дружно загоготали, подтрунивая над горе-снайпером, который даже мосинку в руках удержать не может.
Стрелком этим был Даня. Он хорошо помнил тот суровый декабрьский день. Тогда он стрелял из пистолетов и только пробовал калаши. Но когда суровый наставник отлучился по делам, Даня заприметил винтовку своего дяди. Ту самую, из которой он бил волков, в проклятой деревне. Устоять был не в силах: оглянулся, вокруг — никого, схватил оружие. А дальше — известная история. Крик распугал все воронье, а матюки, выученные у местных охотников и дополненые военными наречиями, быстро разнеслись по стрельбищу. Так что, подошедшей девушки, надменно скривившей губы, он не заметил.
Она отчитала его как щенка, за то что тот неправильно держал винтовку — оказывается, нужно было весь упор давать в плечо и глаза держать на безопасном от мушки расстоянием, чтобы не произошло то, что уже случилось. Да и мосина оказалась куда массивней, жестче и мощней, чем он предполагал. От банки, в которую Даня чудом попал, не осталось ничего. Егерь, вернувшись, по-доброму посмеялся над историей и сказал, что с этим монстром — он кивнул на оружие покойного дядьки, — ему не совладать.
Еще несколько дней Даня ходил еле видя: мало того, что один глаз вырвали, так теперь и второй опух так, что теперь он смотрел на мир глазами китайца. Вдобавок, сердце обжигали ручьи стыда, вызванного несчастным происшествием. «Так опозориться, еще и перед девушкой…» — корил себя юноша, краснея всякий раз, когда на глаза попадалась улыбающаяся Рысь.
— Ну ладно-ладно, — успокоился Корсар, весело смотря на Даню, — Он же салага, с кем не бывает?
Пока разговаривали, жарили мясо. Кто-то напевал песни, кто-то травил очередные байки, кто-то вспоминал былое. Компания разрослась и галдела ровно до тех пор, пока из теней ветвей не возник Беркут. Серьезный, нахмуренный взгляд, проницательные и тяжелые глаза.
— Я вижу у вас тут балаган, — спокойно, потирая кончики усов, сказал он, — По какому поводу?
Крюк тихо чавкал сало, молодой сталкер с гитарой в руках, весело щебетал с Рысью, Даня и Корсар говорили о своем, а Егерь, молча гладил своего питомца. Все, слыша спокойный барритон командующего, стихли.
— Ну, тут Егерь, — Крюк сглотнул кусок сала, — Историю рассказывал. Вот мы и…
— Ясно, — перебил Беркут, — Машина на ходу?
Булат приподнялся, вжал живот и гордо заявил:
— Конечно, Беркут! Все готово. Теперича нам и сварки не надо, чтоб поддоны латать.
Хмурые брови командира растаяли, но голос остался таким же спокойным и жестким.
— Отлично. Всем пять минут на сбор и спать. Завтра длинная дорога. Выполнять. Вика, зайди ко мне как разложишься.
— Так точно, — мягко ответила Рысь, потягиваясь на бревне.
Толпа тихо рассосалась, скоро остались только Егерь, Даня, Корсар, Крюк и Булат.
— Хе, пошла Беркута ублажать, — улыбнулся Крюк, — Сучка!
— А тебе-то что до ее дел, Крюк? — ответил Корсар, докуривая сигарету.
Тот поморщил нос, но так ничего не ответил. Булат, на удивление, заснул и словно часовой маятник раскачивался туда-сюда, сидя на пне. Крюк не удержался и, слепив снежок, бросил в друга. Шлеп! Булат встрепенулся, вскочил, быстро вынул пистолет из кобуры, принявшись внимательно изучать просторы леса.
— Ха-ха! — улыбнулся шутник, рассматривая недоумевающее лицо товарища, — Ладно, соня, просыпайся. Нам еще в кузове дерьмо убрать надо, там спать завалимся.
— Где? — спросил Даня.
— В п… — Булат осекся, — В кабине, салага. Где ж еще.
— Это точно, — поддержал Корсар, спрыгивая с подножки машины. На удивление, он даже не пошатнулся от настойки, которую тянул все то время, пока Егерь травил байку. Он быстро скрылся во мраке леса, даже не попрощавшись.
Даня посмотрел на часы: 11:36. Егерь, увидев время, поднялся, отряхнулся. Полуволк тут же вскочил и прильнул к ногам хозяина.
— Нам тоже пора, Дань. Пошли.
Салага последовал примеру наставника и, терпя боль в затекших ногах, поковылял следом.
— До завтра, мужики! — крикнул Булат вслед.
— До завтра! — ответил Егерь, дружелюбно помахав рукой.
2
Проснулись все бодро, жаль только, что погода продолжала бушевать: ветер, снежная пурга, затопленная снегом дорога. Вдобавок, мороз совсем не хотел отступать и на утро тело жгло еще сильней. Под руководством Беркута техника быстро выдвинулась с поляны, оставив после себя, лишь глубокие провалы снега. Выстроились в ту же схему, как и прежде: снегоходы впереди, в центре — основные машины, в хвосте перемалывал снег ЯМАЛ.
Ехать было еще невесть сколько. Общая поездка уже занимала около шести дней, за которые, помимо стад оленей, периодически подстреливали мутировавших волков, несколько чистых кабанов, вышло, пусть и не без труда, отловить пару рысей. Но после крупного оленьего стада тайга совсем опустела. А потому на ближайшие несколько часов единственным развлечением, по крайней мере у Корсара, стало рассматривание причудливо скрученных деревьев, на фоне обильно идущего снега.
— Тоска зеленая, — в очередной раз тянул он, когда смотрел в белесую даль, — Сколько ж уже можно…
Егерь, не отвлекаясь, сосредоточенно вел машину, Даня снова что-то черкал в ежедневнике, Зевс спал. Все как всегда.
Минута тянула другую, час сменял другой. Вдруг зашипела рация, разогнав хандру:
— Внимание всем! Через десять минут доберемся до рубежа. Первому звену ориентироваться по берегу реки.
Корсар мигом оживился, заерзал, оторвавшись от долгого сна. Солнце почти зашло в зенит, тучи сгустились вокруг, но закрыть светило не посмели.
— Ну, еп твою за ногу, наконец-то! — радостно верещал Корсар, видя, как шестьдесят шестой впереди останавливался.
Снегоходы встали чуть дальше точки рубежа, остальные сомкнулись в знакомое кольцо. ЯМАЛ остановился рядом.
Корсар тут же вышел, захрустел всем телом и блаженно выдохнул. Следом вышли Егерь, Зевс, Даня.
Морозно.
Остановились снова на большой поляне: дальше деревьев было все больше и больше, дорога тоньше, извилистей, запутанней.
Шестой день пути, животные все реже… Все это знаменовало окончание известного маршрута. Руководство, во главе с Беркутом, отдало приказ разбить лагерь, как минимум до завтрашнего утра. И ждать. Чего, непонятно.
— Этого хватит? — спросил Даня, бросая охапку веток на расчищенный снег. Корсар хмыкнул, приказал принести еще.
— Вот же засранец, — буркнул Даня, но вспомнил, что не один.
Юнец уже в четвертый раз ходил вглубь леса за палками, вместе с еще тремя парнями его возраста, которых, он раньше не замечал.
— Вас как звать-то хоть?
— Я — Саша, — протянул руку небольшой, щуплый парнишка с зелеными глазами, тонкими, почти женскими чертами лица и еле прорезавшимися усиками под носом.
— Меня Михой зовут, — ответил на молчание второй, с курносым носом-картошкой, большим, рассеченным здоровенным шрамом, лбом и пухлыми губами. Сам был широким и выглядел крепко.
— Даня.
Как оказалось, ребята были родом из города, но жизни до удара, в силу возраста, почти не помнили. Как подросли, работали кто где: Сашка собирал железо и сдавал местным, зарабатывая копеечку на еду, а Миша, после смерти отца, перебивался случайным заработком.
— А мамку я свою совсем не помню, — говорил Миша, пытаясь сломать свежую березовую ветку, всем телом навалившись на нее, — Экх… Батя говорил, что она погибла при аварии, еще до Взрывов, но я ему почему-то никогда не верил.
— Жаль конечно, что так оно вышло, — вздыхал Саша, присев у рассохшегося соснового ствола, — Соболезную. У меня вот все, слава богу, живы-здоровы.
— А ты, Мишка, в охотники зачем подался? — спросил третий, до сего момента молчавший.
Чуть выше Дани, широкоплечий, с длинным острым носом, темно-голубыми глазами. Он то и дело хмурил взгляд, морщился, пиная снег.
— А куда еще, Никит? — переспросил Миша, наконец, щелкнув ветку, — Предлагали либо на арену — мусор собирать, дерьмо за тварями чистить и песок ровнять, либо на поля — спину гнуть. Я и там и там пахал, как батя слег. А он ведь у меня охотником был да еще каким!
— И каким же? — ехидно спросил Никита, потершись о ствол дерева, имитируя упорную работу.
— Его Буйволом кличили. Здоровый такой дядька был, с самого зарождения города тут. Мне батя даже рассказывал, что с Егерем, Хриплым и Ромом, они от тварей пару секторов зачистили.
— Ха! — усмехнулся Никита, — Не поверю. С Егерем тут только один знакомый, вот он.
Все с интересом посмотрели на Даню.
— Что вы уставились? — он отвлекся от сбора веток, — Знаком, если так можно сказать.
— Это мягко сказано! — охнул Саша, волочащий здоровое бревно, — Ты с ним путешествуешь, а это дорогого стоит.
— А расскажи, как ты с ним путешествовал? — поддержал Миша.
— Да, интересно уж, как с таким человеком, — Никита сделал сильный акцент, — Слоняется кто-то вроде тебя. Не поведаешь, каково путешествовать с такой шишкой, пепельноволосый?
Даня сжал березовую ветку, да так, что та хрустнула, расплескав щепки по снегу. Криво улыбнулся.
— Всего-ничего. Просто придется пожертвовать тремя друзьями, родным человеком, зрением, психикой и лицом. А в остальном мелочи — убийства, пытки, смерти. Можете лично у него спросить, если больно интересно, каково это ходить с ним рядом и собирать литры чужой крови.
В голосе звучал металл, каждое слово он будто чеканил.
Все посмотрели на черную пиратскую повязку, исполосованное шрамами лицо, пепельные волосы, бурлящий ненавистью янтарного цвета глаз, и замолчали, каждый занимаясь сбором хвороста. Но Миша не выдержал.
— А что… Дань, а что с тобой случилось, что ты стал вот… таким?
Даня вздохнул.
— Не твое дело, — отрезал Даня, в порыве, ломая очередную ветку.
Снова напряженное молчание.
— А… Понятно, — старался прервать тишину Саша, — На город вот раньше тоже часто нападали, пока стену не додумались возвести.
— Стену? — переспросил пепельноволосый, вспоминая монументальное сооружение вокруг города сталкеров.
— Ну да, разве не видел? Огромная такая бетонная стена, через которую хрен какой ублюдок пролезет.
Даня смутно вспомнил, как в ночи, приезжая в город первый раз, видел серые ограждения за КПП, но значения им не придал.
— И что, помогают?
— А то, — Сашка улыбнулся, — Щас, конечно, твари почти не нападают. Но вот в первый год жали конкретно. Ходоков куча, лешие, волки, крысы… Всех и не пересчитать. Но что они могли сделать? Царапали стену, толпились возле нее, пока старшие с пулеметов их гасили.
— Помню тот день, — высокомерно фыркнул Никита, — Тогда шестерых ходаков завалил.
Заревел двигатель. Машина, неторопясь выползла из гаража, встала в проезженную коллею снега. Бугор еще раз махнул новым знакомым, вдруг отвлекся, что-то буркнул себе под нос, наклонился и слепил снежок. Из гаража показалась фигура Жоры, который что-то недовольно ворчал, пока снежок не растопил его ворчливое лицо. Бугор хохотнул и направился к старому механику, при этом слушая его трехэтажные рифмы.
Солнце лениво сползало за горизонт, высыпали крупные хлопья снега, жалостливо выл ветер. Гашетку акселератора до пола.
Скоро последние домики шумной деревеньки укрылись за одеялом снежной пурги, оставив путников наедине с собой и длинной, нескончаемой дорогой, что вилась змеей сквозь шумящий вихрь идущего снега.
***
Глава XX. Гости
1
Во время рассказа, вокруг стала скапливаться толпа заинтересованных слушателей. Уже успело прилично стемнеть, звезды затянуло свинцовыми тучами, грозящими вот-вот выпустить тонны снега. С каждой минутой холодало, мороз пек руки и ноги, пробирался глубоко под шубы, но никто не хотел лишать себя интересной байки старого ветерана.
Высоко горел большой костер, в котором жгли все те несчастные ветки, что сорвали с засохших деревьев. Плясали рваные силуэты теней на белых коврах снега.
Егерь закурил и умолк, дав понять, что рассказ окончен. Окружившие костер сталкеры зашушукались.
— Ха! Вот это история, — хохотнул кто-то из собравшихся, — А Бугор еще тот придурок!
— Ага, — ответил другой, — Кто ж знал, что Егерь был на такое способен. Молодость — дурная кровь, а, брат?
Перевозчик сухо улыбнулся.
— Кстати говоря, — спросил крепко сбитый сталкер, сидящий по-турецки на старом, отверделом пне, — А щас-то ты что один? Без Рома с Хриплым?
Все затихли. Глухо трещал костер. Даня, сидящий совсем близко к рассказчику, который пять минут назад ухахатывался с истории, резко помрачнел. Зевс жалостливо заскулил.
— Нет их больше, — стараясь сдерживать поток гнева, слез и боли, выдавил Егерь. Больше ничего не сказал.
Поползли шепотки, через которые почти каждый узнал подробности. Оказывается, Живик растрепал всем вокруг о том, что Егерь в одиночестве кого-то поминал. Догадаться кого, было несложно.
— Вот те на… — тоскливо протянул Булат и бросил дров в костер, — Таких легенд, таких людей смело… Что уж о нас, простых сталкерах, говорить?
— Точно, — поддержал Крюк, нервно дергая рыжую бороду, — Про Хриплого, честно сказать я и не слышал после отъезда, но про ромовские заслуги весь город знает. Связь наладил во всей близлежащей округе, почти в одного. Вдобавок еще пункт небольшой основал, этакое связующее звено между военными шавками и сталкерами. Но какие-то сучары его пристрелили… А салага твой, ведь Артема племя…
Егерь нахмурился, понимая, что подтверждать слухи было лишним.
— Ну-ну! — включился Корсар, — Человек тут перед вами распинался, историю забавную рассказал, а вы — ох, как же грустно, что больше их нет… Ясен хрен грустно, большая это потеря, что уж тут. Но давайте не будем на больное давить? Честь имейте, господа.
Он бросил окурок в снег и закурил снова. Из-за туч на мгновение показалась луна.
— Ты, прости, брат, что на больное давим.
— Ничего, — отрезал Егерь, — сменим тему.
Пламя взвилось вверх.
— Знаете, я тут тоже историю вспомнила! — из толпы прорезался тонкий, мягкий женский голос.
Корсар ухмыльнулся, увидев, как Даня насторожился.
Уверенным, спокойным шагом, в круг самых первых слушателей, элегантно втиснулась девушка. Укутанная как все прочие — в утепленную серую курточку, большие ей размером перчатки, отчасти укутанная беличьим шарфом, с яркими, будто кошачьими, пылающим огнем, маленькими глазами. Мужская, неотесанная одежда, не убивала в ней красоты.
Она плавно села на рядом лежащее бревно, где расположился Даня, что поглаживал полуволка, закинула ногу на ногу, ехидно улыбнулась, не побоявшись острых зубов Зевса. Выдерживая паузу, закурила.
— Ну так, чего ты там вспомнила, Рысь? — хмуро спросил Булат.
Она сверкнула белоснежными зубами.
— Было это месяц назад. Шлялась тогда по нашей базе, на стрельбище, шмаляла по мишеням.
Даня задергался, заерзал задницей по бревну, боясь посмотреть ей в глаза.
— Значит, вижу — паренек молодой совсем, в руках мосину держит, — Рысь широко улыбалась, невзначай окидывая Даню взглядом, — И банку выбить пытается.
Егерь чуть улыбнулся.
— Ну, а соль-то в чем? — возмутился Крюк, растапливая солидный кусок сала на костре. Девушка закатила глаза, намекнув на бестактность возражающего. Впрочем, того больше интересовало мясо.
— А он, значит, так уверенно прикладывает ее к глазу, еле оттягивает затвор, кое-как целится, а потом — бам! Чертыхается, отлетает на пару метров назад, кричит, бедненький, держится за глаз.
Все дружно загоготали, подтрунивая над горе-снайпером, который даже мосинку в руках удержать не может.
Стрелком этим был Даня. Он хорошо помнил тот суровый декабрьский день. Тогда он стрелял из пистолетов и только пробовал калаши. Но когда суровый наставник отлучился по делам, Даня заприметил винтовку своего дяди. Ту самую, из которой он бил волков, в проклятой деревне. Устоять был не в силах: оглянулся, вокруг — никого, схватил оружие. А дальше — известная история. Крик распугал все воронье, а матюки, выученные у местных охотников и дополненые военными наречиями, быстро разнеслись по стрельбищу. Так что, подошедшей девушки, надменно скривившей губы, он не заметил.
Она отчитала его как щенка, за то что тот неправильно держал винтовку — оказывается, нужно было весь упор давать в плечо и глаза держать на безопасном от мушки расстоянием, чтобы не произошло то, что уже случилось. Да и мосина оказалась куда массивней, жестче и мощней, чем он предполагал. От банки, в которую Даня чудом попал, не осталось ничего. Егерь, вернувшись, по-доброму посмеялся над историей и сказал, что с этим монстром — он кивнул на оружие покойного дядьки, — ему не совладать.
Еще несколько дней Даня ходил еле видя: мало того, что один глаз вырвали, так теперь и второй опух так, что теперь он смотрел на мир глазами китайца. Вдобавок, сердце обжигали ручьи стыда, вызванного несчастным происшествием. «Так опозориться, еще и перед девушкой…» — корил себя юноша, краснея всякий раз, когда на глаза попадалась улыбающаяся Рысь.
— Ну ладно-ладно, — успокоился Корсар, весело смотря на Даню, — Он же салага, с кем не бывает?
Пока разговаривали, жарили мясо. Кто-то напевал песни, кто-то травил очередные байки, кто-то вспоминал былое. Компания разрослась и галдела ровно до тех пор, пока из теней ветвей не возник Беркут. Серьезный, нахмуренный взгляд, проницательные и тяжелые глаза.
— Я вижу у вас тут балаган, — спокойно, потирая кончики усов, сказал он, — По какому поводу?
Крюк тихо чавкал сало, молодой сталкер с гитарой в руках, весело щебетал с Рысью, Даня и Корсар говорили о своем, а Егерь, молча гладил своего питомца. Все, слыша спокойный барритон командующего, стихли.
— Ну, тут Егерь, — Крюк сглотнул кусок сала, — Историю рассказывал. Вот мы и…
— Ясно, — перебил Беркут, — Машина на ходу?
Булат приподнялся, вжал живот и гордо заявил:
— Конечно, Беркут! Все готово. Теперича нам и сварки не надо, чтоб поддоны латать.
Хмурые брови командира растаяли, но голос остался таким же спокойным и жестким.
— Отлично. Всем пять минут на сбор и спать. Завтра длинная дорога. Выполнять. Вика, зайди ко мне как разложишься.
— Так точно, — мягко ответила Рысь, потягиваясь на бревне.
Толпа тихо рассосалась, скоро остались только Егерь, Даня, Корсар, Крюк и Булат.
— Хе, пошла Беркута ублажать, — улыбнулся Крюк, — Сучка!
— А тебе-то что до ее дел, Крюк? — ответил Корсар, докуривая сигарету.
Тот поморщил нос, но так ничего не ответил. Булат, на удивление, заснул и словно часовой маятник раскачивался туда-сюда, сидя на пне. Крюк не удержался и, слепив снежок, бросил в друга. Шлеп! Булат встрепенулся, вскочил, быстро вынул пистолет из кобуры, принявшись внимательно изучать просторы леса.
— Ха-ха! — улыбнулся шутник, рассматривая недоумевающее лицо товарища, — Ладно, соня, просыпайся. Нам еще в кузове дерьмо убрать надо, там спать завалимся.
— Где? — спросил Даня.
— В п… — Булат осекся, — В кабине, салага. Где ж еще.
— Это точно, — поддержал Корсар, спрыгивая с подножки машины. На удивление, он даже не пошатнулся от настойки, которую тянул все то время, пока Егерь травил байку. Он быстро скрылся во мраке леса, даже не попрощавшись.
Даня посмотрел на часы: 11:36. Егерь, увидев время, поднялся, отряхнулся. Полуволк тут же вскочил и прильнул к ногам хозяина.
— Нам тоже пора, Дань. Пошли.
Салага последовал примеру наставника и, терпя боль в затекших ногах, поковылял следом.
— До завтра, мужики! — крикнул Булат вслед.
— До завтра! — ответил Егерь, дружелюбно помахав рукой.
2
Проснулись все бодро, жаль только, что погода продолжала бушевать: ветер, снежная пурга, затопленная снегом дорога. Вдобавок, мороз совсем не хотел отступать и на утро тело жгло еще сильней. Под руководством Беркута техника быстро выдвинулась с поляны, оставив после себя, лишь глубокие провалы снега. Выстроились в ту же схему, как и прежде: снегоходы впереди, в центре — основные машины, в хвосте перемалывал снег ЯМАЛ.
Ехать было еще невесть сколько. Общая поездка уже занимала около шести дней, за которые, помимо стад оленей, периодически подстреливали мутировавших волков, несколько чистых кабанов, вышло, пусть и не без труда, отловить пару рысей. Но после крупного оленьего стада тайга совсем опустела. А потому на ближайшие несколько часов единственным развлечением, по крайней мере у Корсара, стало рассматривание причудливо скрученных деревьев, на фоне обильно идущего снега.
— Тоска зеленая, — в очередной раз тянул он, когда смотрел в белесую даль, — Сколько ж уже можно…
Егерь, не отвлекаясь, сосредоточенно вел машину, Даня снова что-то черкал в ежедневнике, Зевс спал. Все как всегда.
Минута тянула другую, час сменял другой. Вдруг зашипела рация, разогнав хандру:
— Внимание всем! Через десять минут доберемся до рубежа. Первому звену ориентироваться по берегу реки.
Корсар мигом оживился, заерзал, оторвавшись от долгого сна. Солнце почти зашло в зенит, тучи сгустились вокруг, но закрыть светило не посмели.
— Ну, еп твою за ногу, наконец-то! — радостно верещал Корсар, видя, как шестьдесят шестой впереди останавливался.
Снегоходы встали чуть дальше точки рубежа, остальные сомкнулись в знакомое кольцо. ЯМАЛ остановился рядом.
Корсар тут же вышел, захрустел всем телом и блаженно выдохнул. Следом вышли Егерь, Зевс, Даня.
Морозно.
Остановились снова на большой поляне: дальше деревьев было все больше и больше, дорога тоньше, извилистей, запутанней.
Шестой день пути, животные все реже… Все это знаменовало окончание известного маршрута. Руководство, во главе с Беркутом, отдало приказ разбить лагерь, как минимум до завтрашнего утра. И ждать. Чего, непонятно.
— Этого хватит? — спросил Даня, бросая охапку веток на расчищенный снег. Корсар хмыкнул, приказал принести еще.
— Вот же засранец, — буркнул Даня, но вспомнил, что не один.
Юнец уже в четвертый раз ходил вглубь леса за палками, вместе с еще тремя парнями его возраста, которых, он раньше не замечал.
— Вас как звать-то хоть?
— Я — Саша, — протянул руку небольшой, щуплый парнишка с зелеными глазами, тонкими, почти женскими чертами лица и еле прорезавшимися усиками под носом.
— Меня Михой зовут, — ответил на молчание второй, с курносым носом-картошкой, большим, рассеченным здоровенным шрамом, лбом и пухлыми губами. Сам был широким и выглядел крепко.
— Даня.
Как оказалось, ребята были родом из города, но жизни до удара, в силу возраста, почти не помнили. Как подросли, работали кто где: Сашка собирал железо и сдавал местным, зарабатывая копеечку на еду, а Миша, после смерти отца, перебивался случайным заработком.
— А мамку я свою совсем не помню, — говорил Миша, пытаясь сломать свежую березовую ветку, всем телом навалившись на нее, — Экх… Батя говорил, что она погибла при аварии, еще до Взрывов, но я ему почему-то никогда не верил.
— Жаль конечно, что так оно вышло, — вздыхал Саша, присев у рассохшегося соснового ствола, — Соболезную. У меня вот все, слава богу, живы-здоровы.
— А ты, Мишка, в охотники зачем подался? — спросил третий, до сего момента молчавший.
Чуть выше Дани, широкоплечий, с длинным острым носом, темно-голубыми глазами. Он то и дело хмурил взгляд, морщился, пиная снег.
— А куда еще, Никит? — переспросил Миша, наконец, щелкнув ветку, — Предлагали либо на арену — мусор собирать, дерьмо за тварями чистить и песок ровнять, либо на поля — спину гнуть. Я и там и там пахал, как батя слег. А он ведь у меня охотником был да еще каким!
— И каким же? — ехидно спросил Никита, потершись о ствол дерева, имитируя упорную работу.
— Его Буйволом кличили. Здоровый такой дядька был, с самого зарождения города тут. Мне батя даже рассказывал, что с Егерем, Хриплым и Ромом, они от тварей пару секторов зачистили.
— Ха! — усмехнулся Никита, — Не поверю. С Егерем тут только один знакомый, вот он.
Все с интересом посмотрели на Даню.
— Что вы уставились? — он отвлекся от сбора веток, — Знаком, если так можно сказать.
— Это мягко сказано! — охнул Саша, волочащий здоровое бревно, — Ты с ним путешествуешь, а это дорогого стоит.
— А расскажи, как ты с ним путешествовал? — поддержал Миша.
— Да, интересно уж, как с таким человеком, — Никита сделал сильный акцент, — Слоняется кто-то вроде тебя. Не поведаешь, каково путешествовать с такой шишкой, пепельноволосый?
Даня сжал березовую ветку, да так, что та хрустнула, расплескав щепки по снегу. Криво улыбнулся.
— Всего-ничего. Просто придется пожертвовать тремя друзьями, родным человеком, зрением, психикой и лицом. А в остальном мелочи — убийства, пытки, смерти. Можете лично у него спросить, если больно интересно, каково это ходить с ним рядом и собирать литры чужой крови.
В голосе звучал металл, каждое слово он будто чеканил.
Все посмотрели на черную пиратскую повязку, исполосованное шрамами лицо, пепельные волосы, бурлящий ненавистью янтарного цвета глаз, и замолчали, каждый занимаясь сбором хвороста. Но Миша не выдержал.
— А что… Дань, а что с тобой случилось, что ты стал вот… таким?
Даня вздохнул.
— Не твое дело, — отрезал Даня, в порыве, ломая очередную ветку.
Снова напряженное молчание.
— А… Понятно, — старался прервать тишину Саша, — На город вот раньше тоже часто нападали, пока стену не додумались возвести.
— Стену? — переспросил пепельноволосый, вспоминая монументальное сооружение вокруг города сталкеров.
— Ну да, разве не видел? Огромная такая бетонная стена, через которую хрен какой ублюдок пролезет.
Даня смутно вспомнил, как в ночи, приезжая в город первый раз, видел серые ограждения за КПП, но значения им не придал.
— И что, помогают?
— А то, — Сашка улыбнулся, — Щас, конечно, твари почти не нападают. Но вот в первый год жали конкретно. Ходоков куча, лешие, волки, крысы… Всех и не пересчитать. Но что они могли сделать? Царапали стену, толпились возле нее, пока старшие с пулеметов их гасили.
— Помню тот день, — высокомерно фыркнул Никита, — Тогда шестерых ходаков завалил.
