***
Глава IV. Могилы
Трещал костер, освещая ночной мрак. Луна скрылась за бесчисленным множеством туч, оставив за собой лишь мутный блик. Все еще падали редкие капли дождя. Все сидели молча, каждый переваривал произошедшее. Больше всего, себя винил Егерь. Он, закаленный опытом ветеран, дал осечку. Не спас друга, потерял бойцов. Кавказец не испытывал того ужаса, что постиг остальных, но его душу разъедала жгучая обида и ненависть. Пусть на лице его не дрогнул ни единый мускул, но душу разрывало от ненависти и обиды. Курил он уже третью сигарету подряд, пачка почти истощилась. Щелкнула ветка в костре.
Даня сидел, вжавшись в себя и, обняв колени руками. Ему не было стыдно, что ведет себя не по-мужски, что размяк, было слишком больно. Он просто вглядывался в яркий оранжевый костер, языки пламени которого почти касались порезанного лица, стараясь ни о чем не думать. Но мысли было не остановить и они, находя брешь в защите все же проникали в подкорки разума, отдаваясь ритмичными ударами сердца. Среди прочих, казалось, лишь Чеснок был невозмутим. Случившееся явно плохо повлияло на его здравомыслие. Он не чувствовал ничего, кроме желания посмеяться. Солдат не знал почему его так тянет к смеху, но, вероятно, только так его психика могла защититься. Он закрыл окровавленное лицо руками, чтобы не сойти за безумца. Но безумие уже захлестнуло всех.
За несколько минут отряд потерял ровно половину — Дуб, Ваня, Хриплый. Первых Егерь не знал, но видел, как дороги были эти люди Дане. Но теперь, они смиренно лежат под землей. Больше они не услышат воя.
Солдатам было противно обдирать товарищей, выхватывая у мертвецов последнее. Кавказец разрешил оставить только одежду. Так и ушли под землю. Хорошо в старом, почти рухнувшем сарае неподалеку, нашлась пара лопат.
Стараясь немного отвлечься, Чеснок решил прогуляться. Поднявшись, он пошел к туше волка, растекшейся возле лестницы у конторы.
— И что теперь? — испуганно, с младенческой наивностью спросил Данил.
Он смотрел на кавказца, как на последнюю свечу, в липком мраке. Сигаретный бычок, еще струившимся дымом, устремился в костер. Егерь посмотрел в лицо юнца: большую его половину забинтовали, но они помогли не сразу. Левый глаз его нервно дергался и будто немного покосился, по крайней мере, Егерю так показалось. После он перевел взгляд на правую руку — из под плотно перевязанной руки, еще медленно проступала кровь, несмотря на обработку несколькими аптечками.
«Обезболивающих надолго не хватит…» — подумал кавказец.
Он знал, что нужно срочно возвращаться, доставить Даню в медпункт. Но не мог. В глубине черной чащи, еще могли таиться звери.
— Терпи. — обратился он к юнцу. — Будет больно.
Оставив парня в глубоком раздумье, кавказец обернулся. К его спине пригрелся Зевс, потрепав которого, Егерь поднялся.
После дождя, старая земля задышала. Приятная смесь прохлады и свежести била в нос. Было даже удивительно ощущать такие приятные запахи в такие ужасные времена. Неужели ужасы кончились? Егерь направился за контору. Нужно выдохнуть. Вспыхнул огонек, задымила сигарета. Кавказец смотрел в ночную даль, в поисках чего-то потерянного. Душа его не находила покоя, там, внутри, бушевал смерч. Егерь боялся смотреть туда, где земля еще не впитала кровь друга. Еще сигарета. В бледных, постаревших от ужасов бледно-голубых глазах, томилась все та же боль, что вонзала в сердце иглы . Опять тучи затянули небесный свод, скрыв луну и, погрузив округу в склизкую тьму. Время словно остановилось — мысли тянули кавказца в прошлое, обнажая старые гнойники.
— Нет… — процедил сквозь зубы Егерь. — надо идти отсюда…
Вернувшись в лагерь, кавказец осмотрелся: Даня все также сидел, вглядываясь в огонь, а Чеснок… Его не было.
«В контору уперся…» — понял Егерь
— Эй! Чеснок! — крик разбил умиротворенную тишину убитой деревни.
Завыл ветер. Заскрипели доски. Фонарик вновь пытливо искал потерю, среди мусора, сливающегося с темнотой. Ступая по подсохшим лужам крови и обходя недавно почивших тварей, кавказец искал Чеснока. Белый лучик света неряшливо метался по окровавленным стенам.
— Чеснок! - раздался озлобленный голос кавказца. — Я ж тебя…
Наконец лучик отыскал пропажу: пропавший солдат сидел там же, где пару часов назад потерял рассудок, орудуя ножом, словно искусный художник, он резал тушу волка, превращая морду и так уродливой твари, в отвратительное нечто. На лице побледневшего солдата зияла безумная улыбка. Заприметив своего командира, Чеснок не спеша поднялся.
— Товарищ командир! Клянусь, это животное было живым! Я… — солдат залился безумным хохотом и схватился за голову. — Просто его… нужно было поправить! Я не… — речь безумца прервала свинцовая очередь. Брызнула кровь, освежив багровые узоры на стене. Солдат рухнул на пол.
— Чертовщина… — заключил Егерь. — Надо валить.
Дилемма — идти под покровом горбатой луны, которая с трудом пробивалась сквозь черный купол неба, было опасно, но в то же время и оставаться в этом проклятом месте было не лучшей идеей. Прокрутив все это в голове и взвесив все «за» и «против», кавказец решился. «Лучше уж от тварей подохнуть, чем…» — кто-то зашуршал у входа.
Собирая с почившего безумца ценные вещи — патроны и тому подобное, горец старался не смотреть в лицо. Но как назло, мертвец, словно был еще жив, пытался заглянуть Егерю в глаза. Ужасное, окровавленное, обезумевшее от улыбки лицо рядового солдата впивалось кавказцу в душу, вселяя страх неизвестного. Но в том и состоит отличие новичка от мастера — уметь побороть страх и остаться в трезвом уме, не впав в истерику.
Забрав с трупа последние гроши Егерь поторопился вернуться, оставив Чеснока в покое. Безумец. Заскрипел трухлявый пол.
У выхода кавказца встретил Даня — видимо испугался выстрела. Его карие глаза налились слезами, готовые в любую секунду вырваться мощной струей. Укушенная рука билась в предсмертной агонии, да и сам парень с трудом стоял на ногах.
— Твою мать… — прошипел Егерь.
— Что случи… — кавказец схватил паренька и насильно потащил за собой.
Снова собирался дождь, снова загремели молнии. Они не отступят сегодня — призраки ушедших. Мертвые дома, словно таящие в себе очередной кошмар, были готовы разразиться им на последних выживших.
Сердце бешено билось, буквально выскакивая из грудной клетки.
— Эй, успокойся…
— Хо… — парень набрался воздуха, — Хорошо…
— Не бойся — дойдем… — успокоил кавказец напарника. — Дойдем… Зевс!
Пес, скрутившийся в клубок подле гаснущего костра, кинулся вслед за уходящим хозяином. Мрак, изредка освещаемый канонадами молний, скрыл уходящих путников…
Темная ночь.
***
Глава V. Надежда
Сумрак ночи скрыл очередные безглазые дома, что проводили своих последних путников. Егерь еле тащил на себе Даню, которого била жуткая лихорадка. Несколько сотен метров, парень держался, хотя и было видно, что каждый шаг для него — невероятное усилие. Егерь даже понадеялся, что так они и дойдут до пункта, но проказница судьба решила иначе. Почти оставив ужасную деревню, Даня рухнул на землю и задергался в диких судорогах. Изо рта брызнула кровавая пена, что медленно сползала по его лицу. Зевс, что бежал впереди дернулся и подбежал к упавшему товарищу. Он зарычал, озираясь то на Даню, то на Егеря. Парень, был в силах разглядеть только мутный блик луны, чьи нежные лучи падали на его окровавленное лицо. В голове роились рванные и несвязанные мысли, напоминающие о потерянном доме, о родных, оставшихся умирать, о Хриплом, что забрал парня с собой. Ему больше ничего не хотелось, только попросить прощения. Он не знал за что, но чувствовал, что совершил какую-то ошибку. В последние мгновения, он увидел только, как Зевс, глядя своими слепыми глазами облизывает его лицо. «Забавный конец…» — пронеслось у парнишки в голове. Наконец, он сомкнул веки, что были для него тяжелым грузом. Капли дождя остужали его кипящее от жара лицо. Округа преисполнилась адскими звуками грома.
Егерь на секунду остолбенел: странное чувство сковало его движения. Нет, это был не страх, а что-то смежное между ужасом и удивлением.
Но, не дав себе впасть в меланхолию, кавказец взвалил на себя тяжелое тело парня и понес его вперед, оставив измытый кровью и брызгами пены Данин калаш, лежать на пропитанной влагой, но все же черствой земле.
Егерь отринул все страхи: теперь его беспокоило лишь одно — не дать парню увидеться с Хриплым на том свете, а потому он перестал постоянно озираться, ожидая нападения. Оставалось только молиться богу и надеяться, что черный лес не таил в себе новых опасностей. Но бог давно оставил эти места.
Кавказец шел, не останавливаясь ни на секунду, хотя чувствовал, что вот-вот выдохнется и упадет. Сухое лицо умывал, проступающий отовсюду пот, вместе с холодными каплями дождя. Погода только ухудшалось и казалось, что вот-вот разорится ужасная буря, что похоронит и Егеря, и Зевса, и Даню, под огромным слоем грязи. Еще шаг. Еще. Казалось, тропа будет бесконечно извиваться, то сужаясь, то расширяясь, создавая бесконечный лабиринт, окруженный отвратительной чернотой, но вдруг, липкая тьма рассосалась, дав лучику от фонарного столба, осветить уставшее лицо горца. Приблизившись еще немного, Егерь разглядел проявившиеся очертания пункта.
«Наконец-то…» — пронеслось в голове.
Все это время Даня только беспомощно кряхтел, свалившись кавказцу на плечо.
— Эй! Помогите! — во всю глотку орал Егерь, пытаясь перекричать грохот разразившейся бури. Так он кричал, пока кашель не забил его горло. Сделав еще пару тяжелых шагов, Егерь вдруг замер: сердце начало бешено биться, намереваясь выскочить из грудной клетки, а ноги и руки перестали слушаться, будто их сковали титановой цепью. Даня сполз по спине, глухо стукнувшись об остатки асфальта.
— Твою мать! — кавказец рухнул на колени, не в силах стоять. — Помогите! — в последний раз закричал кавказец, окончательно сорвав себе голос.
Дождь умывал лицо уставшего перевозчика, а сверкающие красноватым оттенком молнии, лишь изредка позволяли детальней рассмотреть округу. Еще немного отдышавшись, буквально сжав в кулаке всю свою волю, Егерь поднялся, шлепнув тяжелой ногой, по разлившейся серой луже. Вдали замаячило несколько дрожащих фонариков, постепенно приближавшимся к кавказцу. Даню снова затрясло: в жутких конвульсиях он еще несколько раз ударился об асфальт, едва не захлебнувшись в луже, пока Егерь не схватил его. Вот, за фонариками показались силуэты спасателей — тот самый охранник, что язвил Егерю на КПП и какой-то молодой паренек — видимо очередной рекрут. Молча, они подхватили, солдата, растекшегося по треснувшему асфальту и быстро устремились обратно. А горец, еще жадно хватающий воздух, несколько минут смотрел им в спины. После он огляделся и не обнаружил своего пса, который еще пару минут назад бежал совсем рядом. Он словно растворился во мраке ночи. Не в силах больше кричать, он встал с колен и поплелся вперед. Дождь и правда лил как из ведра и казалось ему не будет конца. — Противный пес, — злился перевозчик, бубня себе под нос, — я тебе устрою… Горец поглядывал в спину, пытаясь выудить из темноты, силуэт своего питомца, но так его и не обнаружив, побрел дальше, тихо ругаясь себе под нос.
Наконец, Егерь достиг, изъеденных ржавчиной, ворот контрольно-пропускного пункта. Там, он нырнул под почти свалившийся шифер и облегченно выдохнул. Нужно покурить. Потянувшись в карман разгрузочного жилета, за желанными успокоительными, перевозчик нащупал только прохудившуюся сигаретную пачку. Когда он, с остервенением вырвал ее из кармана, то обнаружил, что сигареты кончились. Кавказец нахмурился и зло кинул истощенную пачку в ближайшую лужу. Теперь, оставалось только идти к медпункту, куда и потащили Даню. Едва Егерь зашагал, как вдруг, из чащи леса послышался пронзающий душу вой. Перевозчик мгновенно обернулся, и еще несколько минут вглядывался во мрак леса. «Неужели…» — подумал кавказец. Но больше никто не выл. Списав это на усталость, он, все еще поглядывая за спину, отправился в медпункт. Еще с большей силой ударил ветер и теперь, кавказцу показалось, будто это Хриплый, своим сиплым голосом зовет друга. Обернувшись, Егерь только тихо, почти шепотом ответил:
— Прости… — и скрылся за косыми домами.
***
Глава VI. Доктор
— Да ты охренел?! — возмущался Егерь, глядя на врача — заведующего мед блоком Соловьева Антона Владимировича, которого, впрочем, в народе называли просто Доком. Этот уважаемый всеми доктор был человеком в возрасте, пятидесяти лет, длинное лицо которого усеяли морщины. Давно поседевшие волосы всегда были спрятаны под медицинской шапочкой, не столько для того, чтобы скрыть свою седину, сколько просто по привычке. Маску он надевал лишь при операциях, из соображений гигиены, а поэтому сейчас, можно было разглядеть его небритую, седую щетину. — Ты мне его вылечишь, понял? — кавказец указал на дверь, за которой находился его боец.
Доктор развел руками:
— Не получится: у парня тяжелейшие мышечные травмы, тут нужна ампутация конечности, а у нас даже нет толковых обезболивающих.
Казалось, что Егерь сейчас взорвется.
— Слушай меня, Антон Владимирович, — он шагнул вперед, — даже не думай отрезать ему руку. Я достану тебе лекарства, но ты его вытащишь. — закончил кавказец и вышел, аккуратно закрыв за собой хлипкую дверь.
Оставшись наедине с собой, Док вздохнул. Оперевшись на старенькую березовую тросточку, он заковылял прямо — к выходу из камерного коридора, что вел в операционную.
Даню притащили в один, из двух имеющихся мед блоков: один, как раз этот, нужен был для индивидуального осмотра и реанимации больных — в нем и хозяйничал Соловьев, а второй служил для размещения легко раненых, и тех, чье состояние стабилизировалось. Дежурные, что забрали Даню, справедливо посчитали, что будет разумней отнести парня сразу к Соловьеву.
Доктор не спеша подошел к Данилу, что лежал на твердом операционном столе.
До прихода озлобленного Егеря он успел вколоть бойцу анестетик, введя парня в общий наркоз, которого, правда, хватит всего на пару часов. Теперь нужно было осмотреть левый глаз, плотно обтянутый бинтом. Аккуратно отделив повязку, Соловьев ужаснулся: мало того, что шрам, оставленный волком, еще кровоточил, так и в сам глаз, попала инфекция — прямо у зрачка образовалась кровавая опухоль. Казалось, она вот-вот лопнет. «Что-что, а вот глаз я тебе не спасу…» — вздохнул доктор. Он взял со стола очки, с довольно крупными линзами и расшатанной оправой, нацепил их на свой длинный, острый нос и направился к шкафу, что стоял прямо у стены напротив. Шкаф был большим и даже громоздким, сквозь его треснутые и замыленные стекла виднелись силуэты мед.приборов.
Оттуда Док вынул все необходимые инструменты, сохранившиеся еще с довоенной эпохи, и направился к раненому. Затем, он около полутора часа возился с Данилом. Посмотрев на часы и поняв, что до выхода из-под наркоза он не успеет закончить с обработкой ран, он вколол очередную и последнюю ампулу анестетика, продолжив работу. Теперь доктор взялся за изорванную руку: наложил жгут выше раны и перетянул — пришлось хорошенько их очистить и пройтись обеззараживающими средствами, а после посыпать рану гемостатическим порошком. Затем Соловьев стянул жгут. Но на выздоровление он не рассчитывал: вероятно, ему приходилось возиться с конечностью, которую уже ничто не спасет, разве только божье чудо.
