"Здравствуй, друг!"
Третий день я был сам не свой, мне казалось, что меня преследовал незнакомец. Впрочем, преследовал -- не совсем правильное слово: он не ходил за мной по пятам, но каждый раз, когда его лицо вдруг мелькало у меня перед глазами, а потом также внезапно исчезало, мне становилось не по себе. Это происходило где угодно -- в коридоре нашего офиса, или в кафе, куда я частенько заглядывал за чашкой кофе, в супермаркете, просто -- на другой стороне улицы, рядом с домом, в котором жил с самого рождения.
Что это было за мельтешение? Может, у меня внезапно начались проблемы с глазами? Проверялся ведь недавно -- всё было в порядке. Увидеть лицо в толпе -- обычное дело, но на пустынном пляже в холодный ветреный день, то появляющееся, то, стоило лишь моргнуть, растворяющееся в воздухе, нормально? А может быть, дело вовсе не в глазах, а в голове? Это пугало, чёрт побери.
А главное, я был уверен, что где-то уже видел этого человека, вот только вспомнить где и когда -- не мог. Может, мой мозг так странно себя и вёл, всё время показывая мне его, потому что хотел, чтобы я вспомнил. Поговорил об этом с женой Джейн, у нас нет секретов друг от друга. Она успокоила меня, сказав, что, скорее всего, это переутомление. Я слишком много вкалывал последнее время. Что правда, то правда -- свадьба обошлась мне недёшево.
Я почти успокоился и тут увидел его в полный рост. Он уже не мелькал, как привидение, а стоял на автобусной остановке недалеко от моего дома, прислонившись к стволу старого кривого дерева. Я его хорошо рассмотрел: симпатичный высокий парнишка с коротко постриженными каштановыми волосами, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и джинсах. На одном плече висела небольшая потёртая сумка на длинном ремешке.
Меня внезапно прошиб холодный пот, и сердце словно сошло с ума. А парнишка даже не посмотрел в мою сторону, задумчивый и грустный, он сел в автобус и просто уехал. Оставив меня с тоской на душе и необъяснимым ощущением потери чего-то очень мне дорогого.
Нет, это не то, о чём вы подумали. Что-то другое заставило моё сердце сходить с ума. То, что я никак не мог вспомнить. Застонав от отчаяния и непонятной злости, опомнился, лишь увидев перепуганные глаза проходившей мимо старушки. Мои руки были в крови, потому что я как ненормальный бил ими по клёну, росшему на обочине дороги. Только чудом не сломал себе кости, лишь кожу ободрал. Повезло, наверное.
Сидя в кабинете врача, осторожно обрабатывавшего мои руки и посматривавшего на меня с понятным подозрением, я тяжело вздыхал и думал, как буду оправдывать свой идиотский поступок перед женой. Она же разволнуется, а ей нельзя -- мы ждём прибавления. Кто же ты такой, незнакомец? Старый друг или, возможно, враг, которого не могу вспомнить?
А если это кто-то из моего детства? Этот период своей жизни помню очень смутно. Парнишка выглядел слишком молодо, но всё же надо было поговорить с отцом, он единственный должен что-то помнить. Была бы жива мама, я бы многое узнал, а отец… -- ему всегда было по барабану, что со мной происходило. По-моему, он и привязанности-то ко мне никакой не испытывал, после смерти мамы перебрался в старый дедушкин дом в пригороде, не звонил и не интересовался, как у меня дела.
Но выхода не было, полчаса на автобусе, ведь на своей машине поехать не мог -- руки были забинтованы, и я на месте. Отец, как всегда, копался в огороде и поначалу меня даже не узнал.
-- А это что за бездельник-- Подойди поближе, не вижу без очков, -- пробормотал он, а, разглядев, кто перед ним стоит, нахмурился ещё больше.
-- Принесла нелёгкая. Чего надо? Если денег -- не дам, сам еле концы с концами свожу.
И никакого тебе: «Здравствуй, сынок, как дела, как там Джейн?» -- я не обиделся, привык уже.
-- Привет, па! Я не за деньгами, зачем обижаешь, ещё ни разу у тебя их не просил. Мне кое-что надо узнать. А, как только руки заживут, обязательно приеду, по хозяйству помогу, обещаю. Ты же знаешь, я всегда держу слово. Поможешь?
Он помолчал, раздумывая, постучал лопатой по земле, а потом кивнул на старую рассохшуюся скамейку, приглашая сесть.
-- Ладно уж, говори, что там у тебя, только недолго, занят я.
-- Спасибо, па, понимаю, -- вздохнул, но садиться не стал. -- Ты помнишь, в детстве меня кто-нибудь доставал, или я с кем-то дрался? Ну, может, у меня был враг, или, наоборот, хороший друг? У меня с памятью после аварии не очень.
Он тоже не стал садиться, окинул меня взглядом, прищурив глаза, задержавшись на моих забинтованных руках, и хмыкнул.
-- Друг, говоришь? Не помню такого; банда, с которой ты постоянно в неприятности влипал и мать до слёз доводил -- точно была. И дрался чуть не каждый день, вечно с разбитой рожей ходил. Я смотрю, ты старые привычки не бросил, -- он кивнул на мои руки, -- зря мать тебя баловала, всё надеялась, что приличным человеком станешь.
Дальше я слушать не стал, он ещё долго мог говорить на тему «ужасного сына», хватит с меня, наслушался, за последние годы его репертуар не изменился. Спорить с ним или трясти перед носом дипломом архитектора, заработанный упорной учёбой, было бесполезно. Быстро попрощавшись с отцом и еле сдерживая нарастающее раздражение, я быстрым шагом поспешил к автобусной остановке. И зачем приезжал, только время потерял. Вслед мне доносилось: «Я ей всегда говорил, что от тебя проку не будет!»
На моё счастье автобус подъехал точно по расписанию, спасая меня от насмешливых взглядов соседей, которые были в курсе наших с ним отношений.
Дома для Джейн пришлось сочинить историю, как поранился, помогая отцу ремонтировать сарай, и хоть мне было стыдно врать любимому человеку, но ещё больше пугать её своими «заскоками» я не собирался. Вечером, накинув на плечи тёплый кардиган и, прихватив с собой пару банок пива, открытых для меня заботливой женой, вышел в наш небольшой сад за домом. Осень подступила уже совсем близко, и по вечерам было прохладно, но до заморозков сад сохранял свою первозданную красоту.
Я любил здесь отдыхать или уходить далеко на пустынный в это время берег озера и бродить по нему, не глядя на часы. Но сегодня остался в саду. Не знаю почему, но слова отца о банде и моём хулиганском детстве почему-то никак не укладывались в голове. Я не такой -- мирный, спокойный, неконфликтный человек.
Сделал глоток из банки и усмехнулся: «Спокойный, да неужели? А что тогда у меня с руками, что сегодня вытворял? Неужели в россказнях отца есть зерно правды, забытой мной после аварии автобуса много лет назад?» Я был расстроен и поэтому, наверное, вернувшись домой, выпил ещё. Получилось больше, чем обычно себе позволял, зато уснул быстро, несмотря на ноющую боль в руках.
И вот во сне меня накрыло. Это был не обыкновенный сон: события, которые мне приходилось переживать, были настолько реальны, что сразу заставляли поверить в возвращение утраченных воспоминаний. Оказавшихся совершенно не такими, как я ожидал.
Сначала увидел себя стоящим на пепелище того, что раньше было моим «настоящим» домом. Там, под его обломками оставались родители, сёстры и два старших брата, все мертвые. Я ещё не успел осознать свою потерю, как деревенский староста, несмотря на мой юный возраст, втолкнул меня в нестройную колонну новобранцев для пополнения поредевших рядов нашей армии.
Была осень, предзимье, всепроникающий холод и подмерзающая по ночам грязь. Вонь солдатских палаток и крови, усталость от многодневных переходов, крики командиров, удары плетью за любое неповиновение, холодные, надменные взгляды магов, проезжавшие мимо на своих ухоженных, как и они сами, лошадях. И моя ненависть к ним всем, а ещё непонимание того -- зачем я здесь?
Эта проклятая война между соседними государствами за пустынные, но такие многообещающие, по словам магов, земли продолжалась десятилетиями. Война богатых за ещё большие богатства, из-за которой у меня, пятнадцатилетнего мальчишки, на глазах погибла вся семья. «Ненавижу их!» -- повторял я изо дня в день, только эта ненависть и помогала мне держаться.
В короткие минуты отдыха я представлял, как убиваю их всех, медленно и жестоко -- командиров, смеющихся над «тупой солдатнёй», их прихлебателей, готовых вздёрнуть за любую провинность на первом попавшемся суку своих же полковых товарищей, а особенно этих неприкасаемых, страшных и непостижимых для простых смертных, магов. А как могло быть иначе в стране, которой они фактически управляли.
Магов я ненавидел больше всего, убеждённый, что всё зло исходило от них. Таких букашек, как я они просто не замечали, легко могли втоптать в грязь копытами своих белоснежных коней, укрытых чёрными шелковыми попонами с вышитой серебряной вязью -- их отличительным знаком. Маги с холодными бесчувственными глазами и такими же сердцами в чёрных с серебром одеждах. Их боялись и ненавидели все, а ещё им завидовали. Только не я, мне достаточно было одной ненависти.
Я знал, что никогда не смогу свершить свою месть. Но мечтать-то об этом мне никто не запрещал. А что мне оставалось -- только думать о ней и ещё о скорой, по возможности, быстрой, смерти. Этого я насмотрелся с лихвой. Успел привыкнуть к виду и запаху крови, страшных ран и перекошенным гримасами боли лицам знакомых и совершенно чужих мне людей. День за днём, месяц за месяцем.
А потом это случилось. Противник пустил в ход заклинание, после которого земля встала дыбом, размягчившись, как ледяная каша, образовав многочисленные ямы-ловушки. Они проглатывали солдат, утягивали их вниз и снова закрывались с чавкающими звуками. Где и в какой момент могла открыться такая ловушка -- предугадать было невозможно. Мы все были обречены: и даже наши командиры, и те маги, что не успели вовремя умчаться на своих рысаках подальше от этой катастрофы.
Наш полк стоял в лесу, когда это началось: вокруг дрожала земля, то и дело падали огромные стволы деревьев, выворачивая к небу свои огромные корни, люди и кони обезумели и разбегались в разные стороны, наивно надеясь на чудесное спасение. А я успокоился, наверное, это был шок. Правда, тогда я таких слов не знал и принял как должное приближающийся конец.
«Что плохого в том, что мои мучения закончатся, и я встречусь со своей семьёй?» -- казалось мне, но, когда земля начала осыпаться прямо под ногами, и на собственной шкуре почувствовал это невероятное, быстрое и неотвратимое скольжение вниз, во мне проснулся страх перед смертью. А ещё -- желание жить. Ведь по сути, я был ещё ребёнком.
Пытаясь ухватиться за поднимающиеся корни дерева, закричал так громко, что не сразу услышал идущий откуда-то сверху звонкий и настойчивый голос.
-- Перестань орать, придурок, и хватайся за мою руку!
Оцепенев от ужаса, я не соображал, что мне говорят. Поднял голову вверх на этот звук, и в этот момент земля посыпалась на лицо и в рот. Я закашлялся и, задыхаясь, выпучил глаза, снова услышав тот же настойчивый голос.
-- Так ты будешь держаться за руку или полетишь вниз? Решай быстрее!
Из-за земли, попавшей в глаза, я ничего не видел, а протереть их не мог, потому что одной рукой уцепился за какую-то корягу, а вторую в отчаянном жесте протянул вверх, ища спасения у незнакомца. Он ловко схватил меня за протянутую ладонь и, потянул на себя.
-- Отпусти вторую руку, брось к чертям этот корень, болван, иначе я не смогу тебя вытянуть. Как же больно, -- послышался подозрительный хруст и стон спасителя.
-- Ну, бросай, кому говорю, я из-за тебя, кажется, руку сломал, а то сейчас отрублю твою клешню к чертям собачьим!
Это подействовало безотказно, я бросил корень, хотя и не понял, что такое «клешня», и наконец-то, судя по тяжёлому дыханию спасителя и его довольной ругани, сообразил, что моё падение прекратилось. Даже не успел облегчённо вздохнуть, как услышал его новый приказ.
-- Быстро вставай, некогда отдыхать, если жить хочешь, -- он поднял меня за шкирку, как щенка, и поставил на ноги.
«А он силач, -- промелькнуло в сознании, -- со сломанной рукой вытащил и на ноги поставил. Наверное, это кто-то из гвардейцев. Они там все такие», -- вслух же, не переставая кашлять и отплёвываться, прохрипел: «Как же пойду, если ничего не вижу!»
-- Я поведу, просто выполняй то, что буду тебе говорить. Может, нам и повезёт, -- это было странно, но его голос показался мне весёлым. Неужели мой спаситель умом тронулся? Но выбора у меня не было, и незнакомец потащил меня за собой. Глаза немилосердно щипало, было больно и страшно. Но я покорно выполнял все его: «Пригнись, пять шагов вправо, снова пригнись, теперь влево. Да не падай ты!» -- он вздыхал, поднимая меня, и снова вёл за собой.
Не помню, сколько это продолжалось, нам обоим было тяжело, во всяком случае, мне -- точно.
-- Всё, останавливайся и на колени, живо! -- скомандовал незнакомец.
-- З-зачем? -- испугался я.
-- Мы у ручья, наклоняйся, промою твои глаза, а то ослепнешь, а это нехорошо, да?
-- Да, -- безразлично промямлил я, опускаясь на колени и позволяя незнакомцу умывать себя. Как он догадался, что в тот момент от усталости я был не в состоянии даже пальцем пошевелить? Хотелось только одного -- свернуться калачиком на этой холодной земле и спать, спать, спать… Но он мне не позволил.
-- Эй, друг, не вздумай засыпать, ну-ка, подними голову, сейчас одно верное средство тебе в глаза закапаю, сразу легче станет, -- казалось, незнакомец разговаривал сам с собой, -- да куда ж я его засунул? Вот, нашёл. А потом костёр разведём, нагреем воды, чайку заварим, -- теперь его голос звучал уверенно и ободряюще, и я с трудом подняв голову, покорно позволил ему залить себе в глаза что-то жгучее, заставившее меня снова закричать.
-- Ты что, изверг, делаешь? Ослепить меня задумал, так я и так ничего не вижу! А ещё другом назвался.
И тут я впервые услышал его смех -- по-мальчишески задорный, сразу заставивший усомниться в том, что меня спас огромный седоусый гвардеец.
-- Вот чудило! Потерпи немного, сейчас легче станет. Ишь как опять раскричался, ну ты и голосистый парень. Открывай глаза, потихоньку, чуть-чуть, ещё, молодец. Ну как? Видишь?
Я действительно что-то видел через те щёлки, в которые превратились мои словно засыпанные песком глаза. Потихоньку осмотрелся, насколько это было возможно: всё вокруг было нечётким и расплывалось.
Мы были в лесу, нормальном, не испорченном заклинанием противника, прямо на берегу небольшого не успевшего замёрзнуть ручья. И земля была ровная, чуть припорошенная первым снегом. Смутная фигура, принадлежавшая, видимо, моему спасителю, одной рукой собирала хворост и складывала его под лапами большого дерева. Вторая его рука безжизненно висела вдоль тела -- это я смог разглядеть.
-- Э, давай помогу тебе, -- неуверенно предложил я, делая безуспешные попытки подняться с земли.
-- Сиди, помощничек! Я сам справлюсь, ты только не спи, сейчас согреемся, потерпи, друг!
Кивнул, только сейчас почувствовав, как же замёрз.
-- Послушай, я всё-таки должен помочь, ты же меня спас. А твоя рука правда сломана?
-- Правда, -- ответил мой спаситель, его голос звучал бодро, как у совершенно здорового человека. Он подошёл ко мне почти вплотную, но его лицо всё ещё оставалось нечётким. Протянув здоровую руку, он приподнял мне веки и осмотрел глаза.
Часть 1
Третий день я был сам не свой, мне казалось, что меня преследовал незнакомец. Впрочем, преследовал -- не совсем правильное слово: он не ходил за мной по пятам, но каждый раз, когда его лицо вдруг мелькало у меня перед глазами, а потом также внезапно исчезало, мне становилось не по себе. Это происходило где угодно -- в коридоре нашего офиса, или в кафе, куда я частенько заглядывал за чашкой кофе, в супермаркете, просто -- на другой стороне улицы, рядом с домом, в котором жил с самого рождения.
Что это было за мельтешение? Может, у меня внезапно начались проблемы с глазами? Проверялся ведь недавно -- всё было в порядке. Увидеть лицо в толпе -- обычное дело, но на пустынном пляже в холодный ветреный день, то появляющееся, то, стоило лишь моргнуть, растворяющееся в воздухе, нормально? А может быть, дело вовсе не в глазах, а в голове? Это пугало, чёрт побери.
А главное, я был уверен, что где-то уже видел этого человека, вот только вспомнить где и когда -- не мог. Может, мой мозг так странно себя и вёл, всё время показывая мне его, потому что хотел, чтобы я вспомнил. Поговорил об этом с женой Джейн, у нас нет секретов друг от друга. Она успокоила меня, сказав, что, скорее всего, это переутомление. Я слишком много вкалывал последнее время. Что правда, то правда -- свадьба обошлась мне недёшево.
Я почти успокоился и тут увидел его в полный рост. Он уже не мелькал, как привидение, а стоял на автобусной остановке недалеко от моего дома, прислонившись к стволу старого кривого дерева. Я его хорошо рассмотрел: симпатичный высокий парнишка с коротко постриженными каштановыми волосами, в клетчатой рубашке с закатанными рукавами и джинсах. На одном плече висела небольшая потёртая сумка на длинном ремешке.
Меня внезапно прошиб холодный пот, и сердце словно сошло с ума. А парнишка даже не посмотрел в мою сторону, задумчивый и грустный, он сел в автобус и просто уехал. Оставив меня с тоской на душе и необъяснимым ощущением потери чего-то очень мне дорогого.
Нет, это не то, о чём вы подумали. Что-то другое заставило моё сердце сходить с ума. То, что я никак не мог вспомнить. Застонав от отчаяния и непонятной злости, опомнился, лишь увидев перепуганные глаза проходившей мимо старушки. Мои руки были в крови, потому что я как ненормальный бил ими по клёну, росшему на обочине дороги. Только чудом не сломал себе кости, лишь кожу ободрал. Повезло, наверное.
Сидя в кабинете врача, осторожно обрабатывавшего мои руки и посматривавшего на меня с понятным подозрением, я тяжело вздыхал и думал, как буду оправдывать свой идиотский поступок перед женой. Она же разволнуется, а ей нельзя -- мы ждём прибавления. Кто же ты такой, незнакомец? Старый друг или, возможно, враг, которого не могу вспомнить?
А если это кто-то из моего детства? Этот период своей жизни помню очень смутно. Парнишка выглядел слишком молодо, но всё же надо было поговорить с отцом, он единственный должен что-то помнить. Была бы жива мама, я бы многое узнал, а отец… -- ему всегда было по барабану, что со мной происходило. По-моему, он и привязанности-то ко мне никакой не испытывал, после смерти мамы перебрался в старый дедушкин дом в пригороде, не звонил и не интересовался, как у меня дела.
Но выхода не было, полчаса на автобусе, ведь на своей машине поехать не мог -- руки были забинтованы, и я на месте. Отец, как всегда, копался в огороде и поначалу меня даже не узнал.
-- А это что за бездельник-- Подойди поближе, не вижу без очков, -- пробормотал он, а, разглядев, кто перед ним стоит, нахмурился ещё больше.
-- Принесла нелёгкая. Чего надо? Если денег -- не дам, сам еле концы с концами свожу.
И никакого тебе: «Здравствуй, сынок, как дела, как там Джейн?» -- я не обиделся, привык уже.
-- Привет, па! Я не за деньгами, зачем обижаешь, ещё ни разу у тебя их не просил. Мне кое-что надо узнать. А, как только руки заживут, обязательно приеду, по хозяйству помогу, обещаю. Ты же знаешь, я всегда держу слово. Поможешь?
Он помолчал, раздумывая, постучал лопатой по земле, а потом кивнул на старую рассохшуюся скамейку, приглашая сесть.
-- Ладно уж, говори, что там у тебя, только недолго, занят я.
-- Спасибо, па, понимаю, -- вздохнул, но садиться не стал. -- Ты помнишь, в детстве меня кто-нибудь доставал, или я с кем-то дрался? Ну, может, у меня был враг, или, наоборот, хороший друг? У меня с памятью после аварии не очень.
Он тоже не стал садиться, окинул меня взглядом, прищурив глаза, задержавшись на моих забинтованных руках, и хмыкнул.
-- Друг, говоришь? Не помню такого; банда, с которой ты постоянно в неприятности влипал и мать до слёз доводил -- точно была. И дрался чуть не каждый день, вечно с разбитой рожей ходил. Я смотрю, ты старые привычки не бросил, -- он кивнул на мои руки, -- зря мать тебя баловала, всё надеялась, что приличным человеком станешь.
Дальше я слушать не стал, он ещё долго мог говорить на тему «ужасного сына», хватит с меня, наслушался, за последние годы его репертуар не изменился. Спорить с ним или трясти перед носом дипломом архитектора, заработанный упорной учёбой, было бесполезно. Быстро попрощавшись с отцом и еле сдерживая нарастающее раздражение, я быстрым шагом поспешил к автобусной остановке. И зачем приезжал, только время потерял. Вслед мне доносилось: «Я ей всегда говорил, что от тебя проку не будет!»
На моё счастье автобус подъехал точно по расписанию, спасая меня от насмешливых взглядов соседей, которые были в курсе наших с ним отношений.
Дома для Джейн пришлось сочинить историю, как поранился, помогая отцу ремонтировать сарай, и хоть мне было стыдно врать любимому человеку, но ещё больше пугать её своими «заскоками» я не собирался. Вечером, накинув на плечи тёплый кардиган и, прихватив с собой пару банок пива, открытых для меня заботливой женой, вышел в наш небольшой сад за домом. Осень подступила уже совсем близко, и по вечерам было прохладно, но до заморозков сад сохранял свою первозданную красоту.
Я любил здесь отдыхать или уходить далеко на пустынный в это время берег озера и бродить по нему, не глядя на часы. Но сегодня остался в саду. Не знаю почему, но слова отца о банде и моём хулиганском детстве почему-то никак не укладывались в голове. Я не такой -- мирный, спокойный, неконфликтный человек.
Сделал глоток из банки и усмехнулся: «Спокойный, да неужели? А что тогда у меня с руками, что сегодня вытворял? Неужели в россказнях отца есть зерно правды, забытой мной после аварии автобуса много лет назад?» Я был расстроен и поэтому, наверное, вернувшись домой, выпил ещё. Получилось больше, чем обычно себе позволял, зато уснул быстро, несмотря на ноющую боль в руках.
И вот во сне меня накрыло. Это был не обыкновенный сон: события, которые мне приходилось переживать, были настолько реальны, что сразу заставляли поверить в возвращение утраченных воспоминаний. Оказавшихся совершенно не такими, как я ожидал.
Сначала увидел себя стоящим на пепелище того, что раньше было моим «настоящим» домом. Там, под его обломками оставались родители, сёстры и два старших брата, все мертвые. Я ещё не успел осознать свою потерю, как деревенский староста, несмотря на мой юный возраст, втолкнул меня в нестройную колонну новобранцев для пополнения поредевших рядов нашей армии.
Была осень, предзимье, всепроникающий холод и подмерзающая по ночам грязь. Вонь солдатских палаток и крови, усталость от многодневных переходов, крики командиров, удары плетью за любое неповиновение, холодные, надменные взгляды магов, проезжавшие мимо на своих ухоженных, как и они сами, лошадях. И моя ненависть к ним всем, а ещё непонимание того -- зачем я здесь?
Эта проклятая война между соседними государствами за пустынные, но такие многообещающие, по словам магов, земли продолжалась десятилетиями. Война богатых за ещё большие богатства, из-за которой у меня, пятнадцатилетнего мальчишки, на глазах погибла вся семья. «Ненавижу их!» -- повторял я изо дня в день, только эта ненависть и помогала мне держаться.
В короткие минуты отдыха я представлял, как убиваю их всех, медленно и жестоко -- командиров, смеющихся над «тупой солдатнёй», их прихлебателей, готовых вздёрнуть за любую провинность на первом попавшемся суку своих же полковых товарищей, а особенно этих неприкасаемых, страшных и непостижимых для простых смертных, магов. А как могло быть иначе в стране, которой они фактически управляли.
Магов я ненавидел больше всего, убеждённый, что всё зло исходило от них. Таких букашек, как я они просто не замечали, легко могли втоптать в грязь копытами своих белоснежных коней, укрытых чёрными шелковыми попонами с вышитой серебряной вязью -- их отличительным знаком. Маги с холодными бесчувственными глазами и такими же сердцами в чёрных с серебром одеждах. Их боялись и ненавидели все, а ещё им завидовали. Только не я, мне достаточно было одной ненависти.
Я знал, что никогда не смогу свершить свою месть. Но мечтать-то об этом мне никто не запрещал. А что мне оставалось -- только думать о ней и ещё о скорой, по возможности, быстрой, смерти. Этого я насмотрелся с лихвой. Успел привыкнуть к виду и запаху крови, страшных ран и перекошенным гримасами боли лицам знакомых и совершенно чужих мне людей. День за днём, месяц за месяцем.
А потом это случилось. Противник пустил в ход заклинание, после которого земля встала дыбом, размягчившись, как ледяная каша, образовав многочисленные ямы-ловушки. Они проглатывали солдат, утягивали их вниз и снова закрывались с чавкающими звуками. Где и в какой момент могла открыться такая ловушка -- предугадать было невозможно. Мы все были обречены: и даже наши командиры, и те маги, что не успели вовремя умчаться на своих рысаках подальше от этой катастрофы.
Наш полк стоял в лесу, когда это началось: вокруг дрожала земля, то и дело падали огромные стволы деревьев, выворачивая к небу свои огромные корни, люди и кони обезумели и разбегались в разные стороны, наивно надеясь на чудесное спасение. А я успокоился, наверное, это был шок. Правда, тогда я таких слов не знал и принял как должное приближающийся конец.
«Что плохого в том, что мои мучения закончатся, и я встречусь со своей семьёй?» -- казалось мне, но, когда земля начала осыпаться прямо под ногами, и на собственной шкуре почувствовал это невероятное, быстрое и неотвратимое скольжение вниз, во мне проснулся страх перед смертью. А ещё -- желание жить. Ведь по сути, я был ещё ребёнком.
Пытаясь ухватиться за поднимающиеся корни дерева, закричал так громко, что не сразу услышал идущий откуда-то сверху звонкий и настойчивый голос.
-- Перестань орать, придурок, и хватайся за мою руку!
Оцепенев от ужаса, я не соображал, что мне говорят. Поднял голову вверх на этот звук, и в этот момент земля посыпалась на лицо и в рот. Я закашлялся и, задыхаясь, выпучил глаза, снова услышав тот же настойчивый голос.
-- Так ты будешь держаться за руку или полетишь вниз? Решай быстрее!
Из-за земли, попавшей в глаза, я ничего не видел, а протереть их не мог, потому что одной рукой уцепился за какую-то корягу, а вторую в отчаянном жесте протянул вверх, ища спасения у незнакомца. Он ловко схватил меня за протянутую ладонь и, потянул на себя.
-- Отпусти вторую руку, брось к чертям этот корень, болван, иначе я не смогу тебя вытянуть. Как же больно, -- послышался подозрительный хруст и стон спасителя.
-- Ну, бросай, кому говорю, я из-за тебя, кажется, руку сломал, а то сейчас отрублю твою клешню к чертям собачьим!
Часть 2
Это подействовало безотказно, я бросил корень, хотя и не понял, что такое «клешня», и наконец-то, судя по тяжёлому дыханию спасителя и его довольной ругани, сообразил, что моё падение прекратилось. Даже не успел облегчённо вздохнуть, как услышал его новый приказ.
-- Быстро вставай, некогда отдыхать, если жить хочешь, -- он поднял меня за шкирку, как щенка, и поставил на ноги.
«А он силач, -- промелькнуло в сознании, -- со сломанной рукой вытащил и на ноги поставил. Наверное, это кто-то из гвардейцев. Они там все такие», -- вслух же, не переставая кашлять и отплёвываться, прохрипел: «Как же пойду, если ничего не вижу!»
-- Я поведу, просто выполняй то, что буду тебе говорить. Может, нам и повезёт, -- это было странно, но его голос показался мне весёлым. Неужели мой спаситель умом тронулся? Но выбора у меня не было, и незнакомец потащил меня за собой. Глаза немилосердно щипало, было больно и страшно. Но я покорно выполнял все его: «Пригнись, пять шагов вправо, снова пригнись, теперь влево. Да не падай ты!» -- он вздыхал, поднимая меня, и снова вёл за собой.
Не помню, сколько это продолжалось, нам обоим было тяжело, во всяком случае, мне -- точно.
-- Всё, останавливайся и на колени, живо! -- скомандовал незнакомец.
-- З-зачем? -- испугался я.
-- Мы у ручья, наклоняйся, промою твои глаза, а то ослепнешь, а это нехорошо, да?
-- Да, -- безразлично промямлил я, опускаясь на колени и позволяя незнакомцу умывать себя. Как он догадался, что в тот момент от усталости я был не в состоянии даже пальцем пошевелить? Хотелось только одного -- свернуться калачиком на этой холодной земле и спать, спать, спать… Но он мне не позволил.
-- Эй, друг, не вздумай засыпать, ну-ка, подними голову, сейчас одно верное средство тебе в глаза закапаю, сразу легче станет, -- казалось, незнакомец разговаривал сам с собой, -- да куда ж я его засунул? Вот, нашёл. А потом костёр разведём, нагреем воды, чайку заварим, -- теперь его голос звучал уверенно и ободряюще, и я с трудом подняв голову, покорно позволил ему залить себе в глаза что-то жгучее, заставившее меня снова закричать.
-- Ты что, изверг, делаешь? Ослепить меня задумал, так я и так ничего не вижу! А ещё другом назвался.
И тут я впервые услышал его смех -- по-мальчишески задорный, сразу заставивший усомниться в том, что меня спас огромный седоусый гвардеец.
-- Вот чудило! Потерпи немного, сейчас легче станет. Ишь как опять раскричался, ну ты и голосистый парень. Открывай глаза, потихоньку, чуть-чуть, ещё, молодец. Ну как? Видишь?
Я действительно что-то видел через те щёлки, в которые превратились мои словно засыпанные песком глаза. Потихоньку осмотрелся, насколько это было возможно: всё вокруг было нечётким и расплывалось.
Мы были в лесу, нормальном, не испорченном заклинанием противника, прямо на берегу небольшого не успевшего замёрзнуть ручья. И земля была ровная, чуть припорошенная первым снегом. Смутная фигура, принадлежавшая, видимо, моему спасителю, одной рукой собирала хворост и складывала его под лапами большого дерева. Вторая его рука безжизненно висела вдоль тела -- это я смог разглядеть.
-- Э, давай помогу тебе, -- неуверенно предложил я, делая безуспешные попытки подняться с земли.
-- Сиди, помощничек! Я сам справлюсь, ты только не спи, сейчас согреемся, потерпи, друг!
Кивнул, только сейчас почувствовав, как же замёрз.
-- Послушай, я всё-таки должен помочь, ты же меня спас. А твоя рука правда сломана?
-- Правда, -- ответил мой спаситель, его голос звучал бодро, как у совершенно здорового человека. Он подошёл ко мне почти вплотную, но его лицо всё ещё оставалось нечётким. Протянув здоровую руку, он приподнял мне веки и осмотрел глаза.
