– Он нужен мне…, – прошептала девушка и погладила меня по щеке, отчего по моему телу пробежал рой мурашек.
Непослушную руку, что гладила мое лицо, она перевела в район своей груди и сжала в кулак. До меня стало доходить.
– Кулон?
Она хоть и вяло, но радостно кивнула головой.
– Эйтан, ты не видел нигде кулон? Белый неотточенный камень.
– Я был занят другим, – усмехнулся он. – И если мы не поторопимся, то думаю, нас здесь прикончат.
– Он там, – девушка напрягла голос и указала в сторону, где лежал лорд.
– Он у графа?
– Нет, в столе… – силы окончательно покинули ее.
Сокол быстрым шагом преодолел комнату, переступил через тело и стал выдвигать все ящики подряд, пытаясь найти искомое.
– Он? – на протянутой руке болтался знакомый камень.
– Да!
– Тогда не будем терять времени.
В это время крепкая рука ухватила мужчину за ногу, отчего он чуть не упал, и Сокол немедля всадил в показавшуюся из–под одеяла грудь графа меч. Все произошло так молниеносно, но в тоже время жалеть умершего никто из нас уж точно не стал бы.
Внизу творился бедлам. Слуги верещали и бегали из комнаты в комнату. Дым уже спустился вниз, и огонь норовил последовать его примеру. Навстречу нам бежали два мужика с ведрами, за ними женщины с тазами, мы же шли напролом – терять было уже нечего. Я пихнул ногой самого первого и он, не удержав равновесие, кубарем покатился вниз, сбивая своим телом остальных. Мы смогли пробежать по лестнице и почти выскочили в парадные двери, пользуясь замешательством домочадцев.
– Держите их! – за нашими спинами послышался топот большой толпы.
Стражники.
– Бегите! – Сокол обнажил свой меч и развернулся. – Я их задержу!
– Эйтан, не глупи!
Но мужчина уже не слушал. Он принял огонь на себя. Черт! Черт! Черт! Я добежал до знакомых кустов, где сидела уже пришедшая в себя Ласточка, с огромной шишкой на лбу и Филин, что словно курица над ней кудахтал.
– Фил, держи! – я аккуратно передал ему Лyну. – Уезжайте отсюда сейчас же. Встретимся в бухте. Мы вас догоним сразу, как только сможем.
И кинулся обратно, стягивая маску с лица, спасать безмозглого героя, который решил пожертвовать собой, ради нашего спасения. Подоспел я как раз вовремя, потому что Сокол лежал на земле, а его руки скручивал один из бойцов графа. С такой большой толпой мне было не справиться. Обычными методами. Остался другой. Прости, Сокол, лучше у тебя немного поболит голова, чем мы все тут умрем. Я привычно выдохнул из себя весь воздух, а потом втянул как можно больше и свистнул.
Грозные стражники, словно тряпичные куклы, зажали уши и рухнули на колени, желая заглушить невыносимый звон в голове. Я же, пользуясь моментом, подбежал к Соколу, что лежал в позе эмбриона, схватил его за шкирку и поволок за собой, пока военные не пришли в себя.
Свист ветра и мой неприкрытый ничем бок обожгло болью.
– Дерьмо! – выругался я, но продолжил бежать.
В нас стреляли стрелами. Благо кусты были совсем близко, а там – лошади. Кобылки ждали нас, пощипывая травку. Мы вскочили каждый на свою и, пришпорив осоловелых животных, поскакали отсюда быстрее.
– Надеюсь, это имение сгорит вместе со своим владельцем! – злобно прокричал Сокол.
– Полностью с тобой согласен, друг!
«Все же, друг» – подумал я, и на душе стало немного теплее.
Лyна
Обволакивающий и убаюкивающий шепот касается меня, окутывая со всех сторон. Я словно растворяюсь в нем, плыву в мягкой пустоте, полностью отдаваясь ритму. Ш–ш–ш.. Отдаляется и приближается. Мне так хорошо и в тоже время я чувствую себя неуютно, будто что–то неправильно в моем состоянии. Будто нахождение в этой невесомости ложно и фальшиво. Будто протяни руку, и ты сможешь сорвать неестественную картину, приводящую в заблуждение. Но желание понять или хотя бы что–либо вспомнить разрывается от адской боли, а потом и вовсе пропадает в темноте.
Соловей
– Как она? – это первое, что я спрашиваю у своих друзей, добравшись до заброшенной бухты.
– Она потеряла много крови, а ее раны открыты и в любой момент могут загноиться, так что я думаю, ты догадываешься, в каком она состоянии!
От былой веселой и оптимистичной Ласточки не осталось ни следа. Она измучена, под ее глазами чернеются круги, а от перенесенного удара по голове уже расползаются фиолетовые разводы. Взгляд искрится, а щеки пылают. Наверное, я и сам выгляжу не лучше, а раненый бок все сильнее беспокоит. Из–за него мне даже пришлось просить Сокола отправится за Дроздом в Столицу одному, договорившись встретиться в указанном месте не позднее, чем через пару дней, чтобы продолжить свой путь. Оставаться так близко от имения графа было опасно.
Но сейчас я понимаю, что с раненой Лyной в ближайшие дни мы просто не сможем куда–то идти.
– Скажи, что ей нужно и я достану.
– Вот, – девушка протягивает мне клочок бумаги. – Здесь все, что может понадобиться. Езжай в ближайшую деревушку.
– Вы присмотрите за ней?
– Мог бы и не спрашивать, друг! – Филин выглядит возмущённо, и я прекрасно понимаю его чувства, но просто ничего не могу с собой поделать, от одной мысли о раненой знахарке мне хочется кого–нибудь убить.
Я выехал на широкую лесную тропу, на которой были видны отчетливые следы от телег и копыт, двинулся в том же направлении, давая лошади больше свободы, а сам снова погрузился в размышления. Вся моя жизнь складывалась из следования определенным правилам и подчинения приказам Наставника. Все было ясно и размеренно – у меня было предназначение, точнее у нашей команды, и я никогда не сворачивал с намеченного пути, считая, что ничего не может быть важнее. Но как же я ошибался. Стоило моему сердцу предать меня, как я плюнул на все, готовый следовать за девушкой с белыми, как лебединое крыло, волосами и глазами, что смотрят в самую душу. Где я оступился? Где дал слабину? И когда я подпустил ее слишком близко? Но все это не так важно, когда ты смиряешься со своими чувствами. На первое место выступает грызущее чувство неопределенности, касаемо взаимности чувств и то, что девушка может быть влюблена в твоего друга. И хоть эти мысли вызывают во мне агрессивные чувства, я головой понимаю, что не имею на них право, ведь никто никому ничего не обещал.
Кобылка фыркает, и я возвращаюсь в реальный мир. За время раздумий, сопровождающихся душевными терзаниями, мы успели выехать из леса, и впереди уже были видны первые деревянные домики приморской деревушки.
У первого встречного мужика я уточнил, где проживает знахарка, и хоть он и окинул меня подозрительным взглядом, увиливать от ответа не стал, указав на один из домиков.
– Шевла, ее звать, – кинул напоследок и поспешил исчезнуть с поля моего зрения.
Двери отварились раньше, чем я успел ступить на порог.
– Заходь, странник, – раздался скрипучий старческий голос. – Заждалась я тебя.
– Меня? – удивился я. – Вы меня, наверное, с кем–то спутали?
– Да нет… – неопределенной сказала старуха и поманила в глубь дома. – Все утро соловушка под окном пела, да так печально, что я старуха и то слезу пустила. Рассказывай!
Она указала на старенький стул, но я отказывался от этого жеста, хоть бок саднил все сильнее. Эти витиеватые слова, наполненные намеками и тайным смыслом, натолкнули меня на одну возможную здравую мысль:
– Вы – ведунья?
– Так тож меня называют, но я предпочитаю не нарекать себя никакими званиями. Я знаю, кто я, а ты, странник? Что смотришь, глазами гневными? Не нравятся бабкины вопросы? Тогда рассказывай, что привело в мой дом?
И на самом деле бессмысленные вопросы, что вылетали изо рта старухи изрядно напрягали, хотелось скорее забрать нужные лекарства и вернуться в бухту. Я без слов передал список Шевле и стал разглядывать дом, пока она, покряхтывая, собирала все необходимое.
Вокруг витал приятный запах мяты и, казалось, что дерево, из которого был сделан дом, впитал в себя это сладкое благовоние. Пространство было маленьким и везде, куда бы не падал взор, весели травы и корешки, высокий, до самого потолка, стеллаж был заставлен стеклянными и глиняными баночками, в которых находились, настойки и мази. Я взял одну из них и сквозь белую тряпицу, служившей импровизированной крышкой, привязанную к банке тесемкой, вдохнул и сразу закашлялся.
Старуха вырвала из моих рук свою заготовку и строго выговорила меня, за любознательность:
– С виду умный мужик, а ведешь себя словно маленький любопытный мальчишка! Не все, что здесь стоит безопасно. Хоть и выглядит таковым.
Честно, я и сам не мог понять, почему поступил так неосмотрительно. Это совсем не было на меня похоже. Закружилась голова, и бок предательски сковало болью, от чего я на секунду потерял равновесие и чуть было не упал, разгромив старухину комнату.
– Э–э–э…сядай, давай! Сразу же сказала!
– Что–то мне не хорошо…
– Да видно мне. Показывай! – и не успел я сам, что–либо сделать, отодрала мои руки от бока, который я бессознательно держал, и присвистнула.
– Кто ж тебя так хорошенько обработал?
Я опустил глаза вниз и заметил, как от тонкого разреза, расползаются черные разводы, словно десятки червей, забравшихся ко мне под кожу.
– Стрела, значит, была отравленная.
– Это сомнений не вызывает, другое дело, что за яд? Хм…
Даже если бы я и знал ответ, то все равно не смог бы ничего сказать, язык разбух, глаза стали сильно слезиться, а бок стал гореть огнем, который импульсами разбегался по всему моему телу.
– Плохо дело, странник! – Шевла кинулась куда–то вглубь комнаты, звеня склянками. Разбилась банка, но старуха не обращала внимание, продолжая что–то искать. – А, вот!
Женщина разорвала рубаху и смазала чем–то мою грудь, а потом, не предупреждая, воткнула огромную иглу, отчего я не почувствовал боли, скорее нарастающее давление, которое словно мыльный пузырь лопнуло в один момент, и мне стало значительно легче.
– Фух, угадала, – вытирая мокрый лоб, вздохнула старуха.
– Угадали? – я смотрел округлившимися глазами, надеясь, что мне это просто послышалось.
Шевла лишь пожала плечами, ни капли, не смутившись моего взгляда:
– Тут было три варианта: либо ты умрешь от яда, либо от неверного противоядия, либо я тебя спасу. Мне и тебе терять было нечего.
Честно говоря, я даже не нашел, что ей ответить, толи от ее наглости, толи от правдивости ее слов.
– Так, птичья душа, коли чувствуешь себя полегчай – вставай, я зашью твой бок, да отпущу. У меня делов полно, да и твоя душа темной нитью с белой связана и все рвется побыстрее отсюдова.
В голове с каждой секундой становилось все яснее.
– О чем вы? Какие нити?
– Тебе виднее, странник. Я лишь посредник, передающий слова, их только ты понять можешь. Мне не дано. Знаю только, что соловушка горько пела, грустно так… – иголка прошла кожу насквозь, я же сжал зубы сильнее, стараясь лишний раз не дергаться. – Беда за тобой по пятам ходит и все вокруг тьмой покрывает.
Забинтовав бок, старуха помедлила, взяла меня за подбородок и внимательно посмотрела в глаза. От нее отчетливо пахло старостью – травянистый затхлый запах, который витает вокруг тех, в ком жизнь уже почти подошла к своему закату.
– Две судьбы уготованы тебе, два пути. И от того, какой ты изберешь, зависит, как твоя жизнь, так и жизни всех твоих близких. Много тумана в тебе, столько, что аж глаза покрыты дымкой. А тут… – женщина дотронулась до моей груди, где не так давно торчала огромная игла. – … пожар. Дашь ему себя согреть и всех спасешь, понимаешь?
Ни черта я не понимал! Но решил не расстраивать старуху, кивнул.
– Эх, брешешь ведь… Ну да ладно, ступай. Денег не надо! – отмахнулась Шевла от моей протянутой руки. – Ты лучше, как выйдешь, возле дверей возьми два ведра и принеси воды студеной из колодца, а то мне, сам понимаешь, сложновато уже.
Я же ухватил ее за руку и вложил туда один золотой и, загибая пальцы, сказал:
– Ты мне жизнь спасла, ведунья! Так что плата моя мала. И воды принесу.
– Спасибо, странник! – зарделась старушка. – Звать–то тебя как, скажи напоследок.
– Соловей я.
– Вот значит, как…Понятно.
Что она поняла, я уже не стал разбираться, мне нужно было спешить к друзьям, поэтому еще раз поблагодарив знахарку, взял кулек с лекарствами и вышел за двери.
Лyна
Выныриваю из омута забвения, резко и стремительно. Слышу шум волн, в носу трепещет отчетливый запах водорослей, а на сухих потрескавшихся губах ощущается соленый вкус. Громкие тяжелые шаги и вторящие им легкие, едва слышные, раздаются в относительной близости и голоса:
– Ты уверена? – мужской, с хрипотцой, напряженный и очень знакомый.
– Да, – женский, уставший. – Воспаление идет на спад, и раны хорошо заживают.
– Тогда почему она так и не пришла в себя?
– Сол, она столько пережила…Имей терпение…
Это они обо мне? Кто же эти люди, от голоса которых мне стало так радостно на душе? Я пытаюсь открыть глаза, но веки такие тяжелые, а сил так мало. Нужно отдохнуть. Чуть–чуть. И я снова попытаюсь.
Глава 21
Соловей
Заброшенная бухта была моим самым любимым местом из всех, что мы находили за время наших путешествий. Здесь было тихо. Спокойно и умиротворенно. Обветшавший деревянный маяк с пристройкой для жилья отлично подходил для пересидки. Крыша маяка была сорвана ветром и, видимо, из нецелесообразности ее уже не стали восстанавливать и просто бросили на борьбу со временем. Жилая часть так же пострадала от буйств природных стихий, но в целом крыша была цела и нигде не протекала, а стены с облупившейся белой краской стояли крепко и прятали нас от посторонних глаз.
Солнце сегодня палило и я, сняв тяжелый плащ, рубаху и сапоги, вышел пройтись по кромке моря. Песок обжигал босые ступни, голый торс мгновенно покрылся каплями пота, отчего я, долго не думая, стянул с себя всю остальную одежду и кинулся в воду. Она обхватила меня холодными объятьями, мелкими иголочками пробежалась по всему моему телу и выпустила обратно, давая возможность сделать глоток воздуха. Я нырял и выныривал, боролся с водой до тех пор, пока не почувствовал долгожданную усталость во всех мышцах, и только тогда я повернулся к маяку.
Я заметил силуэт, но жидкость все еще застилала мне взор, и я, вытирая ладонями воду, направился к берегу, совершенно не задумываясь, что на мне нет никакой одежды. Лyна уставилась на меня своими огромными глазами, покраснела от кончиков волос, до самой груди, а потом и вовсе отвернулась, бросив через плечо:
– Я ничего не видела!
А я так и застыл. Осознание, что она наконец–то пришла в себя, выбило из моей головы мысли, и только спустя пару секунд я спохватился и быстро натянул штаны на мокрое тело. Чтобы окончательно не смущать девушку, я решил оставить ее реплику без ответа:
– Ты давно пришла в себя?
Знахарка нерешительно обернулась. Заметив, что я хоть и не одет полностью, но хотя бы прикрыт в самых важных местах.
– Не очень. Я попыталась кого–нибудь позвать, но никто не ответил, – Лyна нахмурилась, отчего кожа на лице натянулась и рана, что пересекала ее щеку, дала о себе знать. Девушка ойкнула и дотронулась до своей щеки, где уже чувствовался тоненький аккуратный шов и в глазах ее сначала отразилось непонимание, а потом они потемнели от нахлынувшего осознания. – Я теперь, наверное, похожа на чудовище?
