Сдерживая дрожь в голосе, она вернула себе безразличный вид и тон, заглушая все эмоции глубоко внутри, запирая их на замок, в темницах своего собственного ада.
-- Вы не можете судить детей по грехам их родителей. Вы не знаете ничего и уж тем более не знаете меня. Кто вам дал право меня осуждать? Вы ничуть не лучше!
Он уловил невидимую перемену в ней, буквально чувствовал, как она затолкала все чувства глубоко в себя, оставив лишь равнодушие. «Нет, дорогая, так дело не пойдёт», - со злостью подумал лорд и хотя он понимал, что не прав сейчас по отношению к ней, что те оборотни заслужили свою смерть, унеся с собой сотни жизней, заразив город болезнью, понимал, что она не может отвечать за поступки своего отца, но раненая гордость, просила услады. Так легко, для него оказалась поддаться клокотавшим в нем чувствам, требующих освободить их, так легко было взять её за руку, заставить смотреть в глаза, применить запрещённый приём и окунуться в её воспоминания со словами:
-- Ни чуть не лучше, говоришь? А давай проверим, милая!
И понеслась река воспоминаний, окуная его в свой бурный поток. Жестока была она, больно ударяя своими волнами, раня до крови, переламывая кости, утягивая на дно. Всплывали перед ним один за другим тёмные шары, сотканные из чёрного густого дыма, рассыпались они видениями чужой жизни. Много видел он, много прочувствовал на себе, гневно ранили они его, наполняя душу болью, страхом, отчаянием и жгучим стыдом. «Хотел увидеть, что внутри спрятано?» -- остервенело и зло нашептывали духи-видения, принимая облик девочки из «комнаты страха. «Так смотри! До конца смотри!» -- и вновь его скручивало от боли, ломало суставы, текла огненно-алая кровь.
-- Прости, - иступлено шептал он ей на ухо, выбравшись из реки, боясь взглянуть в её глаза, а в голове, как в наковальне стучало: «Лишь бы простила! Лишь бы простила!» Стояла неподвижно, словно замёрзшая, бесчувственная кукла, казалось даже не дышала. Заглянув ей в глаза ничего не нашёл там, кроме пугающей пустоты. И как гром среди ясного неба прозвучало её равнодушное:
-- Проверили? -- и не дождавшись его ответа добавила: -- Тогда, будьте так добры, покиньте мою комнату.
И потекли дни за днями сменяясь неделями, заходилось его сердце в страхе: «А сможет ли он? Простит ли она?». Не навязывал больше ей своё общество, встречаясь с ней случайно, знал, что нужно дать время остыть, не лез, не мешал, лишь провожал глазами её удаляющуюся хрупкую фигурку, как всегда с прямой спиной и уверенной поступью. «Нужно время, ещё немного подождать» -- твердил он себе и терпеливо ждал своего часа. Ведь тёмные никогда не проигрывают.
Ни дня не проходило без его присмотра, он всегда следил за ней на расстоянии, больше не подходил, не заговаривал, не копался в душе. Месяц прошёл в тревожном ожидании. Она никак не проявляла своих чувств, как всегда была молчалива, сдержанна, уверенна в себе, но больше он не видел её улыбки и так столь редкой для неё. От чувства вины сходил с ума, от тревоги напрочь пропал здоровый сон. Бессонница выгоняла его среди ночи на тренировочное поле, где он отпускал свое беспокойство на волю, изматывая себя тренировками до утра, чтобы после с невозмутимым лицом преподносить адептам новые знания о овладении тьмой и её контроле. Вот уж Бездна пошутила—свою сдержать не смог, а других учит! К чему привели его годы тренировок? К безудержной злости и ревности на пустом месте? К её боли?
Упражняясь с тяжелыми мечами, он думал о превратностях судьбы, сам над собой издеваясь. Миг, когда он понял, что его уединение нарушено, почувствовал сразу. Она стояла около одиноко растущего здесь дерева, на краю поля. Ветер трепал её светлые волосы, а снежинки кружась падали ей на голову, облепляли белым покрывалом чёрную форму, словно пытаясь залатать тёмное пятно на безукоризненно белом фоне полотна. Она смотрела на напряженные мышцы его тела, на точно выверенные движения рук, на тёмные волосы собранные на затылке и испытывала привкус горечи на кончике своего языка. Он не был таким же острым, как в начале, месяц назад, не обдирал горло своим болезненным вкусом, не заставлял корчиться в муках на полу своей комнаты, заходясь в немом крике. Лишь горькие скупые слёзы сглаживали остроту, чтобы мгновение спустя откликнуться более сильной волной боли. После она собрала себя воедино, кое-как соединив осколки, чтобы не выглядеть слабой, разбитой, доказать самой себе, что и это она выдержит, перешагнет, забудет. Только в голове бился настойчивый вопрос: когда он успел стать таким близким?
За месяц притупилась боль, разжимая медленно свои тиски, давая дышать более спокойно. В темницах души наглухо закрылись двери, лишь одна была приоткрыта и к ней никак не могла тьма подобрать ключи. Робкий, маленький огонёк горел за той дверью, не давая темнице погрузиться в вечную темноту. Он почувствовал тот огонёк исходящий от неё, улыбнулся себе под нос тихо и с облегчением перевёл дыхание, а она вновь завороженная его танцем придёт сюда завтра, и послезавтра, через неделю, другую, чтобы стоять под одиноким деревом, любуясь его грацией и силой. А он лишь для нее каждое утро будет танцевать, прося её о прощении.
Поляна вновь была залита светом, как и четыре месяца назад. Только сейчас весна заявила на неё свои права, нежно касаясь теплыми лучами, уставшей от зимнего холода, земли. Заставляя ту поднять свои стебли, распустить малахитовые косы, расцвести пестрыми цветами, вдохнуть, наконец, тепла.
Девушка сидела, как обычно на земле, подобрав под себя ноги, чуть приподняв голову к верху, к бездонному синему небу. Такая трогательная, нежная, так нужная ему. Ещё один месяц прошёл в волнительном ожидании, во взглядах, бросаемых украдкой друг на друга, в привычном молчании, но лишь им двоим оно было понятно. Он не торопил, она не бежала. Застыло время, даря им шанс узнать друг друга: ей понять, простить и принять со всеми его недостатками, а ему завоевать ее доверие.
Он не ходил сюда очень давно, не решаясь нарушить её одиночество, но сегодня не смог усидеть на месте. Что-то вело его сюда. Наверное, время его пришло.
-- Я знаю, что вы здесь, не стоит таиться, -- произнесла она, непривычно мягким голосом.
-- Я не таюсь.
-- Я знаю, -- он усмехнулся её ответу, вышел из тени деревьев и направился к ней. Остановился в одном маленьком шаге от неё и тоже присел на землю. Глаза мужчины жадно разглядывали её, подмечая каждую деталь, упиваясь каждой чертой её лица. Как давно он не находился с ней рядом, так близко, чтобы слышать её ровное дыхание. Не выдержав, коснулся рукой светлых волос, перебирая их сквозь пальцы.
-- Тисса, - едва слышно позвал он. Его голос был наполнен нежностью с нотками боли. –Посмотри на меня, - мягко попросил он.
Девушка не шелохнулась, лишь голову опустила, больше не всматривалась в синеву неба. Мгновение он думал, что она и останется так сидеть, но вот буквально через секунду он утопал в яркой зелени её глаз, такой чистой и прекрасной. Она в ответ вглядывалась в его чёрные глаза и видела в их омуте надежду, нежность, горечь и то, что не могла даже про себя выговорить, чтобы не тешить себя пустой надеждой, чтобы не пришлось заново себя собирать. Сколько раз она ловила себя на мысли, что хотела бы, чтоб этот тёмный взглянул на неё так, разделил её чувства, и сколько раз пугалась своего желания, давая себе мысленного подзатыльника? Сколько раз твердила себе, что больше не пойдёт смотреть на его танец, но каждое утро приходила под одинокое дерево? Много, много раз. Зачем? Зря, наверное? А может не зря? Нет, не зря, кричали его глаза.
Осторожно прикоснулся к её лицу, проведя тыльной стороной ладони по щеке, подбородке, обводя большим пальцем её бледно-красные губы. Наклонился вперёд, всматриваясь в ее глаза, испрашивая у них разрешения. Такие серьёзные сейчас, они, кажется, пробирались к нему внутрь в поисках чего-то важного. Прошла минута, а она все вглядывалась в его лицо, но вот её ресницы дрогнули, опустились вниз, в знак молчаливого согласия, и он наконец перевёл взгляд на её губы.
Прикосновение, такое робкое, ласковое, долгожданное. Чуть дрожащие губы от охватившего обоих волнения. Один вдох на двоих. Дыхание сбилось, а сладость растекалась по венам. Он знал, что это первый в её жизни поцелуй, первый раз она чувствует вкус чужих губ на своих устах, он знал, что теперь она принадлежит ему, и от этого знания, глубоко внутри довольно заурчал демон, переставая дергать истрепанные струны, даря им покой, а тьма кружилась в безумном танце, как влюбленная девица перед помолвкой.
-- Моя, моя, -- как молитву шептал он ей в волосы, обнимая за плечи, а после немного отстранился и мягко попросил, -- Назови меня по имени, Тисса.
-- Что, впускаешь дочь проклятийника в личный круг? -- усмехнулись она, только затаенной горечью отдавали ее слова.
-- Нет. Я впускаю свою любимую женщину, - сказал он серьёзно, не отводя от её лица своих глаз. Пристальным был её взгляд, долгим, заставляющим быстрее кровь бежать по венам, сердце стучаться чаще, перехватить дыхание на полувдохе.
-- Кирсан. Кир, - мягко произнесла она, прижмурив глаза, от солнечного зайчика, так к некстати зашедшего в гости к ним. Бессмертный довольно улыбнулся, притягивал её крепче к себе, отпуская своё напряжение. Так тепло и уютно ей было в его объятиях. Такой холодный на первый взгляд, но каким тёплым он оказался.
А где-то в глубине ее мрачной темницы открылась настежь приоткрытая дверь, выпуская уже не маленький, робкий огонёк, а яркий, пылающий огонь. Вырвался он, освещая путь в темнице, открывая запертые двери, тесня тьму, а та и рада была уйти, присоединяясь к безудержной пляске своей сёстры.
-- Вы не можете судить детей по грехам их родителей. Вы не знаете ничего и уж тем более не знаете меня. Кто вам дал право меня осуждать? Вы ничуть не лучше!
Он уловил невидимую перемену в ней, буквально чувствовал, как она затолкала все чувства глубоко в себя, оставив лишь равнодушие. «Нет, дорогая, так дело не пойдёт», - со злостью подумал лорд и хотя он понимал, что не прав сейчас по отношению к ней, что те оборотни заслужили свою смерть, унеся с собой сотни жизней, заразив город болезнью, понимал, что она не может отвечать за поступки своего отца, но раненая гордость, просила услады. Так легко, для него оказалась поддаться клокотавшим в нем чувствам, требующих освободить их, так легко было взять её за руку, заставить смотреть в глаза, применить запрещённый приём и окунуться в её воспоминания со словами:
-- Ни чуть не лучше, говоришь? А давай проверим, милая!
И понеслась река воспоминаний, окуная его в свой бурный поток. Жестока была она, больно ударяя своими волнами, раня до крови, переламывая кости, утягивая на дно. Всплывали перед ним один за другим тёмные шары, сотканные из чёрного густого дыма, рассыпались они видениями чужой жизни. Много видел он, много прочувствовал на себе, гневно ранили они его, наполняя душу болью, страхом, отчаянием и жгучим стыдом. «Хотел увидеть, что внутри спрятано?» -- остервенело и зло нашептывали духи-видения, принимая облик девочки из «комнаты страха. «Так смотри! До конца смотри!» -- и вновь его скручивало от боли, ломало суставы, текла огненно-алая кровь.
-- Прости, - иступлено шептал он ей на ухо, выбравшись из реки, боясь взглянуть в её глаза, а в голове, как в наковальне стучало: «Лишь бы простила! Лишь бы простила!» Стояла неподвижно, словно замёрзшая, бесчувственная кукла, казалось даже не дышала. Заглянув ей в глаза ничего не нашёл там, кроме пугающей пустоты. И как гром среди ясного неба прозвучало её равнодушное:
-- Проверили? -- и не дождавшись его ответа добавила: -- Тогда, будьте так добры, покиньте мою комнату.
И потекли дни за днями сменяясь неделями, заходилось его сердце в страхе: «А сможет ли он? Простит ли она?». Не навязывал больше ей своё общество, встречаясь с ней случайно, знал, что нужно дать время остыть, не лез, не мешал, лишь провожал глазами её удаляющуюся хрупкую фигурку, как всегда с прямой спиной и уверенной поступью. «Нужно время, ещё немного подождать» -- твердил он себе и терпеливо ждал своего часа. Ведь тёмные никогда не проигрывают.
Ни дня не проходило без его присмотра, он всегда следил за ней на расстоянии, больше не подходил, не заговаривал, не копался в душе. Месяц прошёл в тревожном ожидании. Она никак не проявляла своих чувств, как всегда была молчалива, сдержанна, уверенна в себе, но больше он не видел её улыбки и так столь редкой для неё. От чувства вины сходил с ума, от тревоги напрочь пропал здоровый сон. Бессонница выгоняла его среди ночи на тренировочное поле, где он отпускал свое беспокойство на волю, изматывая себя тренировками до утра, чтобы после с невозмутимым лицом преподносить адептам новые знания о овладении тьмой и её контроле. Вот уж Бездна пошутила—свою сдержать не смог, а других учит! К чему привели его годы тренировок? К безудержной злости и ревности на пустом месте? К её боли?
Упражняясь с тяжелыми мечами, он думал о превратностях судьбы, сам над собой издеваясь. Миг, когда он понял, что его уединение нарушено, почувствовал сразу. Она стояла около одиноко растущего здесь дерева, на краю поля. Ветер трепал её светлые волосы, а снежинки кружась падали ей на голову, облепляли белым покрывалом чёрную форму, словно пытаясь залатать тёмное пятно на безукоризненно белом фоне полотна. Она смотрела на напряженные мышцы его тела, на точно выверенные движения рук, на тёмные волосы собранные на затылке и испытывала привкус горечи на кончике своего языка. Он не был таким же острым, как в начале, месяц назад, не обдирал горло своим болезненным вкусом, не заставлял корчиться в муках на полу своей комнаты, заходясь в немом крике. Лишь горькие скупые слёзы сглаживали остроту, чтобы мгновение спустя откликнуться более сильной волной боли. После она собрала себя воедино, кое-как соединив осколки, чтобы не выглядеть слабой, разбитой, доказать самой себе, что и это она выдержит, перешагнет, забудет. Только в голове бился настойчивый вопрос: когда он успел стать таким близким?
За месяц притупилась боль, разжимая медленно свои тиски, давая дышать более спокойно. В темницах души наглухо закрылись двери, лишь одна была приоткрыта и к ней никак не могла тьма подобрать ключи. Робкий, маленький огонёк горел за той дверью, не давая темнице погрузиться в вечную темноту. Он почувствовал тот огонёк исходящий от неё, улыбнулся себе под нос тихо и с облегчением перевёл дыхание, а она вновь завороженная его танцем придёт сюда завтра, и послезавтра, через неделю, другую, чтобы стоять под одиноким деревом, любуясь его грацией и силой. А он лишь для нее каждое утро будет танцевать, прося её о прощении.
Глава6
Поляна вновь была залита светом, как и четыре месяца назад. Только сейчас весна заявила на неё свои права, нежно касаясь теплыми лучами, уставшей от зимнего холода, земли. Заставляя ту поднять свои стебли, распустить малахитовые косы, расцвести пестрыми цветами, вдохнуть, наконец, тепла.
Девушка сидела, как обычно на земле, подобрав под себя ноги, чуть приподняв голову к верху, к бездонному синему небу. Такая трогательная, нежная, так нужная ему. Ещё один месяц прошёл в волнительном ожидании, во взглядах, бросаемых украдкой друг на друга, в привычном молчании, но лишь им двоим оно было понятно. Он не торопил, она не бежала. Застыло время, даря им шанс узнать друг друга: ей понять, простить и принять со всеми его недостатками, а ему завоевать ее доверие.
Он не ходил сюда очень давно, не решаясь нарушить её одиночество, но сегодня не смог усидеть на месте. Что-то вело его сюда. Наверное, время его пришло.
-- Я знаю, что вы здесь, не стоит таиться, -- произнесла она, непривычно мягким голосом.
-- Я не таюсь.
-- Я знаю, -- он усмехнулся её ответу, вышел из тени деревьев и направился к ней. Остановился в одном маленьком шаге от неё и тоже присел на землю. Глаза мужчины жадно разглядывали её, подмечая каждую деталь, упиваясь каждой чертой её лица. Как давно он не находился с ней рядом, так близко, чтобы слышать её ровное дыхание. Не выдержав, коснулся рукой светлых волос, перебирая их сквозь пальцы.
-- Тисса, - едва слышно позвал он. Его голос был наполнен нежностью с нотками боли. –Посмотри на меня, - мягко попросил он.
Девушка не шелохнулась, лишь голову опустила, больше не всматривалась в синеву неба. Мгновение он думал, что она и останется так сидеть, но вот буквально через секунду он утопал в яркой зелени её глаз, такой чистой и прекрасной. Она в ответ вглядывалась в его чёрные глаза и видела в их омуте надежду, нежность, горечь и то, что не могла даже про себя выговорить, чтобы не тешить себя пустой надеждой, чтобы не пришлось заново себя собирать. Сколько раз она ловила себя на мысли, что хотела бы, чтоб этот тёмный взглянул на неё так, разделил её чувства, и сколько раз пугалась своего желания, давая себе мысленного подзатыльника? Сколько раз твердила себе, что больше не пойдёт смотреть на его танец, но каждое утро приходила под одинокое дерево? Много, много раз. Зачем? Зря, наверное? А может не зря? Нет, не зря, кричали его глаза.
Осторожно прикоснулся к её лицу, проведя тыльной стороной ладони по щеке, подбородке, обводя большим пальцем её бледно-красные губы. Наклонился вперёд, всматриваясь в ее глаза, испрашивая у них разрешения. Такие серьёзные сейчас, они, кажется, пробирались к нему внутрь в поисках чего-то важного. Прошла минута, а она все вглядывалась в его лицо, но вот её ресницы дрогнули, опустились вниз, в знак молчаливого согласия, и он наконец перевёл взгляд на её губы.
Прикосновение, такое робкое, ласковое, долгожданное. Чуть дрожащие губы от охватившего обоих волнения. Один вдох на двоих. Дыхание сбилось, а сладость растекалась по венам. Он знал, что это первый в её жизни поцелуй, первый раз она чувствует вкус чужих губ на своих устах, он знал, что теперь она принадлежит ему, и от этого знания, глубоко внутри довольно заурчал демон, переставая дергать истрепанные струны, даря им покой, а тьма кружилась в безумном танце, как влюбленная девица перед помолвкой.
-- Моя, моя, -- как молитву шептал он ей в волосы, обнимая за плечи, а после немного отстранился и мягко попросил, -- Назови меня по имени, Тисса.
-- Что, впускаешь дочь проклятийника в личный круг? -- усмехнулись она, только затаенной горечью отдавали ее слова.
-- Нет. Я впускаю свою любимую женщину, - сказал он серьёзно, не отводя от её лица своих глаз. Пристальным был её взгляд, долгим, заставляющим быстрее кровь бежать по венам, сердце стучаться чаще, перехватить дыхание на полувдохе.
-- Кирсан. Кир, - мягко произнесла она, прижмурив глаза, от солнечного зайчика, так к некстати зашедшего в гости к ним. Бессмертный довольно улыбнулся, притягивал её крепче к себе, отпуская своё напряжение. Так тепло и уютно ей было в его объятиях. Такой холодный на первый взгляд, но каким тёплым он оказался.
А где-то в глубине ее мрачной темницы открылась настежь приоткрытая дверь, выпуская уже не маленький, робкий огонёк, а яркий, пылающий огонь. Вырвался он, освещая путь в темнице, открывая запертые двери, тесня тьму, а та и рада была уйти, присоединяясь к безудержной пляске своей сёстры.
