– Дядя Наум, а кто там в воде живет?
– А-а, то люди худые, что не своей смертью померли, - кого казнили, кого притопили, земля их не берет, вот и мыкаются бедные посреди реки. Резвушка добра, все терпит, жалко ей и пустой народ.
– А от нас они чего хотели?
– Знамо дело, кровушки твоей молоденькой испить, силы взять да на берег выбраться. Такое уж не раз бывало, ходили топляки по округе, пока местные кол им в глотку не забивали, а после не сжигали останки.
– Так, они что же – вампиры?
– Упыри, проще сказать… До живой плоти охочи люто, но и на них управа имеется.
«Ма-ма, куда же я попала!»
– А скоро мы уже доберемся до того, кто меня отсюда отправит домой? Этот ваш знаток – он хоть человек?
Затянувшееся молчание отнюдь не вдохновило, но деваться было совершенно некуда. Однако, скоро лодка причалила к пологому берегу, и Леда выбралась на песок. А ее невидимый спутник благодушно молвил:
– Вот и славненько! Потерпи, душа моя, скоро на месте будем. Там и узнаешь путь-дорогу в свои края. Если бабке понравишься, конечно. Со старухой не спорь, гляди ласково, ступая мягонько, коготочки спрячь, словно кошечка домашняя. Любишь, небось, кошек, красавица?
– Мне, знаешь ли, не до питомцев сейчас. Голова кругом идет от всех ваших чудес! Пойдем уже поскорее, только можно я сама, ножками, так сказать. Мне как-то привычней…
– Эх, ты, кулема! Лучше бы я тебя перенес через Мертвый лес, но раз прогуляться желаешь, против не буду. И зверей ты любишь, как погляжу, авось и звери тебя не тронут…
– Люблю животных, - согласилась Леда, - только смотря каких!
– Пушистых, да ласковых, тех, что до смерти забаюкать могут…
– Похоже, на свободу вы не торопитесь, Сват Наум! Что ни слово, то загадка.
– Да какой же я тебе-то сват, дядькой лучше зови. Ну, пойдем, кулемушка дорогая, коли не шутишь.
– Обзываться, пожалуйста, бросьте! Я сейчас очень серьезно настроена. Я до сих пор не могу поверить, что все со мной происходит на самом деле. Мне как-то не до веселья и приколов. Чужой непонятный мир, страшенные обитатели.
– Э-э, моя ж ты красота! Дед лесной да Болотная Бабка – это же разве страшно, даже топляки – тьфу, нежить тухлая. Есть и похужее твари, особливо те, что с крылами по небу летают да дышат огнем. Ладно, хоть тот, из Гнездовья, своих, говорят, не трогает, даже бережет-защищает. А ну, как останется один, одичает совсем? Где тогда искать на него управу? Округу разорит в одночасье...
– Погодите, ничего не пойму! Кто останется один? Местный Дракон? Ой, ужас! У вас тут и такое бывает? И далеко он живет?
– Сказал же тебе, недалече его Гнездовье. Вот же ты недотепа какая, память девичья, приблуда залетная. Навязалась на мою голову, тошнехонько такой недотепе служить!
– У вас есть чудесная возможность от меня избавиться – отправьте меня в мой мир наконец!
– Избавиться я от тебя мог еще на реке, нежити только того и ждали, да я-то не совсем падаль, помню твое добро. Отплачу сполна, полный короб отмерю.
Леда зажмурилась, представив на мгновение, что летит с лодки прямо в голодные раззявленные пасти речных кровососов.
– Спасибо, вам, дядя Наум! Ведите меня к своей бабке или куда там надобно.
– Вот и ладненько! Там и распрощаемся по добру, по здорову.
Она старалась шагать быстро, чтобы не отстать от задорного молодого голоса, который, посвистывая, вел ее за собой по заболоченной луговине до леса. Да и можно ли было тот сухостой лесом назвать? Торчали из земли голые стволы деревьев, точно колья, с ободранной корой. Кучи валежника преграждали путь, а в сторону шагнешь – увязнешь в трясине.
Леда только сейчас пожалела, что вызвалась пробираться своим ходом, спутник ее невидимый мог бы, пожалуй, гораздо ловчее с маршрутом справится, она бы даже ножек не промочила. Да еще эти вороны настроение портят, ишь, расселись на каждой кочке, будто дожидаются чего. Вот уж верно сказано – Мертвый лес, да и только.
Тихо, мрачно, под ногами болотная жижа хлюпает, атмосфера гнетущая. Леда крепилась из последних сил, чтобы не взмолиться Науму о подмоге, как вдруг услышала впереди чарующее пение, переходящее в воркованье. Голос вроде не человеческий, но и птицы не так поют. Очень интересно, надо бы подобраться поближе да разведать, что здесь выискался за сладкоголосый певец.
– Стой, дурища! Косу отрастила, а ума не нажила. Пропадешь ведь ни за грош.
– Да я же только разочек глянуть…
– Поглядишь, ужо! Только под моим присмотром, а то опосля и косточек твоих не соберу.
Жалостливый всхлип над ухом показался Леде притворным и она рванулась вперед, на зов нежного мурлыканья. Но не добежав несколько шагов остановилась, как каменная, вытаращив глаза на невиданное существо, издававшее дивные звуки.
На высоком гладком столбе сидело нечто, очень похожее на крупного кота породы мейн-кун, только непомерно больше обычного. Все же это был именно кот, а не леопард или ягуар, никаких сомнений. Добродушный на вид домашний Васька - переросток. Восседал на своей деревянной жердочке, лапки мохнатые облизывал, и при этом громко урчал и мурлыкал так приятно, что издалека это походило на монотонное монашеское пение.
– Красавец какой! – восхитилась Леда, желая подойти еще ближе, но кто-то сильно дернул ее за край футболки.
– Ты понизу-то хоть глянь, дурная! Чары разом пройдут.
Леда нехотя опустила глаза, да так и застыла в ужасе, вся земля вокруг столба была усеяна костями, а пустые глазницы человеческих черепов явно свидетельствовали о том, кто именно был здесь в качестве блюда.
Чудовищный Кот тотчас выгнул спину дугой, выпуская кривые когти-кинжалы, с вершины столба в разные стороны полетела драная щепа.
– Ми-я-у-у... мя-у-конькая девчо-о-нка пожа-ловала…
Что было дальше, Леда запомнила смутно. Перед лицом мелькнули желтые круглые глаза с острыми зрачками, да белые клыки клацнули едва ли не у самой шеи. А после что-то подняло ее к самим небесам и понесло над лесом.
– Испужалась, небось? Знать будешь теперь, каков наш Баюн на самом-то деле?
– Твоя правда, дяденька. Спасибо, что спас.
– Ты ж хозяюшка моя. О тебе лишь печаль да забота, и про речку я тогда лжу сказал, нипочем бы тебя упырям не скинул, так, шугнуть малость хотел, чтобы воли не брала на себя много. Ты, как я погляжу, девка шустрая, на слова скорая. Чай уже и под мужиком побывала? Сразу видно, молодайка... Нехитрое дело, может, от худой славы и бежишь в чужие края.
– Да ты… ничего ты не знаешь. Я любить хотела, а не получилось. И больше никогда не полюблю.
– Порча на тебе, что ли? Брось, я бы это мигом прознал. Чиста ты духом, и сердце у тебя доброе. Только в голове шибко думок много, а девке справной много думать не требуется. Для того есть мужик, он над ней голова.
– Ага! А женщина – шея…
– А на непокорную шею бус вязанку да покрепче затянуть, чтоб рта раскрыть не могла, не срамила мужа!
– Я мужа хочу уважать, за другого и не пойду. Я, вообще, наверно, замуж не выйду, так и помру старой девой. Никто меня не полюбит по-настоящему, а фальшивки мне не надо.
– Вот, бабы-дуры! О чем плачутся… Да была бы каша навариста, а уж ложка хлебать завсегда найдется.
– Ваше сравнение женщины с кашей довольно обидно.
– Не любо – не слушай, а врать не мешай.
– Дядя Наум, а ты кого-нибудь сам взаправду любил?
– Может, и любил, да только за тыщу лет разве всех вас упомнишь. Ну, вот, кажись, и бабкина хоромина. Туда мне ходу нет, одна пойдешь на поклон. Прощай, красавица, может, еще и свидимся, коли живы будем.
Леда неловко бухнулась на колени, и в полном недоумении разглядывала перед собой частокол из кривых заостренных бревен. О спутнике ее разговорчивом только хохоток вдали напоминал. Она снова осталась одна посреди незнакомого леса, рядом с чужой усадебкой. Небо заволокли сизые тучи, приближался вечер, хотя Леда давно счет времени потеряла. Что же делать, поневоле придется стучать в ворота, проситься на ночлег. Может, и отворят…
Он пришел, лишь на час опережая рассвет;
Он принес на плечах печали и горицвет.
Щурился на месяц, хмурился на тучи,
Противосолонь обходил деревню,
И молчали ветры на зеленых кручах,
И цепные птицы стерегли деревья…
Хелависа
Какое-то время Леда просто стояла у высокого забора, не решаясь колотить в двери. Оглядывалась по сторонам и все большая тревога заползала в душу.
"Место здесь какое глухое, недоброе… Сухостой да коряги валяются, пни замшелые, мухоморы и прочие поганки под ноги лезут. И ни одного-то птичьего голоска не слышно, будто вымерли все. Деревья голехоньки, без единого листочка. Хотя дальше вон, ельник зеленеет. Чащоба дремучая… Эх, дядя Наум, дядя Наум, неужто бросил меня здесь на прямую погибель и сам трусливо удрал. А ведь я тебя вызволила от того страшненького старичка. Эх, ты…"
Леда несмело толкнула кулачком ворота, и они медленно, с душераздирающим скрежетом начали отворяться. Что ж, назвалась опенкой, полезай в кузов... Осталось выдохнуть и ступить внутрь ограды, с опаской поглядывая вокруг.
Домишка старый, неказистый стоял посреди маленького двора на высоких столбиках – подпорках, так же густо укутанных бархатистым мхом и седыми клочьями лишайника. Чем не «избушка на курьих ножках»? Леда испуганно поискала взглядом ступу с помелом, но ничего такого вблизи не обнаружилось.
"Так, поди, самой хозяйки еще дома нет? Может, и мне бы убраться куда подальше, пока не поздно?"
Она живенько обернулась, но с тоской заметила, что тесовые ворота позади нее уже сами собой сомкнулись. Каким-то шестым чувством Леда догадалась, что так легко ее обратно не выпустят. Что же делать, придется идти вперед, судьбу испытать. Сам дворик внутри ограды густо зарос папоротником, и только узенькая извилистая тропка вела к избенке. По ней-то Леда и двинулась, отводя руками перистые листья кочедыжника, едва не достававшего ей до пояса.
«Избушка, ты избушечка, как же ладно стоишь предо мной и дверцы как раз видны, и махонькое окошечко сбоку, даже ничего просить у тебя не надо».
Наконец Леда остановилась у ветхой на вид лесенки в пять перекладин и громко воскликнула, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности и веселья:
– Здравствуйте, люди добрые! Есть кто дома, принимайте гостей!
Никто не отзывался, тогда Леда подумала немного и добавила уже несколько тише и печальней:
– С миром я к вам пришла. Меня Сват Наум отправил, я его за помощь отпустила. Меня Ледой зовут. как одну древнюю царицу. К ней белый лебедь прилетал соблазнять. А это был вовсе не простой лебедь, а самый настоящий небесный бог - громовержец, которому красавица приглянулась. Вот такая удивительная история.
Расстроено шмыгнув носом от недоостатка слушателей, она уселась на нижнюю ступеньку спиной к запертым дверям и продолжала говорить вслух сама себе, чувствуя, что скоро заплачет от всей этой странной и неловкой ситуации.
– Потом Леда родила дитя, то есть яйцо, ну, все равно ребеночек из него вышел, а папе - лебедю хоть бы что, у него таких цариц много перебывало. И зачем только меня в ее честь назвали, уж лучше бы я Лидочкой была. И так путают постоянно.
За своими грустными мыслями она едва расслышала позади себя скрип двери, но следом уже раздался хрипловатый старушечий голос:
– Чую, сказки ты мастерица сказывать, а я басенки шибко люблю, особливо про глупых девиц, что падки на Тварей Крылатых. Сама ты не из таковских будешь?
Леда отскочила от лесенки и теперь с испугом хлопала глазами на низенькую сгорбленную старушку, которая сидела в дверном проеме, отводя от морщинистого лица белесые космы.
– Здравствуйте, бабушка!
– И ты не хворай, молодушка! Пожаловала зачем ко мне?
Отчего-то разом пропал испуг, не верилось, что это маленькое высохшее создание способно ей какое-то зло причинить. Леда низко поклонилась, а сама лихорадочно соображала, нет ли какого специального пароля на этот вопрос. Может, ответить, как сказочные добры молодцы? «Сперва в баньке попарь, накорми да спать уложи, а потом и спрашивай…» Нет, не вежливо как-то прозвучит, ладно, рискнем иначе:
– Понимаете, я из другого мира. Совсем другого. Мне бы вернуться на Русь. Только в современную Россию, в двадцать первый век. Знаете, как это сделать? Попасть туда, где я родилась.
Уже начиная разговор, Леда вдруг осознала тщетность своих надежд. Ничего у нее не выйдет, откуда этой лесной старушенции знать о незримом проходе между мирами, если и объяснить-то толком не получается. Однако и надежды терять нельзя.
– Вы женщина пожилая и очень мудрая, вас все, наверно, уважают в этих краях. К кому же мне еще обратиться, если не к вам? Получается, что я здесь – гостья из другого мира. У нас леших нет и русалок нет, и таких как Сват Наум, кажется, не осталось. Хотя мы же многого еще научно обосновать не умеем, а в природе столько загадок. Теперь понимаю, что миры наши так близки, стоит лишь руку протянуть и в сказке окажешься, только вот как же потом вернуться обратно?
Леда набрала в грудь побольше воздуха и продолжила рассказ, умоляюще сложив ладони перед собой:
– Понимаете, я упала в яму. На высокой горе, ну, не так, чтобы очень высокой, но там был курган над могилой древнего народа. Как все это случилось, сама не знаю. Луна еще светила тогда…
– Луна, говоришь? - недобро прищурилась бабка. - Подумать надо… Чудны твои речи, девка, ой чудны! А я-то решила, ты ребеночка ко мне вытравить пришла аль соперницу наказать, уже хотела тебя саму в печку кинуть. А ты с Луной небо не поделила, эвоно как…
Леда чуть себе язык прикусила после таких жутких слов.
– Да вы что, бабушка? Я же ни сном не духом, никакого ребенка у меня нет, ни с кем я не ругалась. Просто родилась в понедельник, в день Луны, так уж считается по народным древнегреческим поверьям. И больше ничего общего. Один разочек только с Луной и заговорила в лесу, матушкой назвала в шутку. Просто так, как в заговоре одном.
– Заговоры зря не сказывают, еще при луне да с горячей крови! - хлестнула старуха отповедью.
– К-ка-акой крови?
– Да той самой, что второпях по жилкам бежит, видать, на волю просится. Все невтерпежь вам, молодайкам, знаю я!
Тут Леда совсем растерялась и расстроилась. Стояла перед избой, опустив голову, изо всех сил сдерживая слезы.
– Бабушка, помогите, очень вас прошу, мне надо домой. У меня мама будет волноваться, подумает, что меня в лесу убили. И папа будет себя винить, что устроил на такую вредную работу. Начальника еще по судам затаскают, а он хоть и скользкий тип, а ничего плохого мне не сделал.
Ничего другого не придумав, Леда упала на колени и склонилась головой чуть ли не до самой земли. Старуха тут с кряхтением поднялась, ковыляя обратно в избу.
– За мной ступай! Думку гадать буду, спрошу еще кой-кого, как с тобой лучше поступить. Пока у меня поживешь, а там я уж решу. Голодна, небось, долго по лесу шаталась?
– Нет-нет, спасибо, я есть не хочу. Только устала.
– Ну, коли так, спать ложись. Утро вечера мудренее.
Вслед за хозяйкой, нехотя забралась она по чахлой лесенке в темное нутро избы. Пахло грибами и сухой травой, огня никто не зажигал. Старуха молча указала на широкую лавку в углу, и незваная гостья смирно прилегла на старенький овечий тулуп. Назревала ночь...
– А-а, то люди худые, что не своей смертью померли, - кого казнили, кого притопили, земля их не берет, вот и мыкаются бедные посреди реки. Резвушка добра, все терпит, жалко ей и пустой народ.
– А от нас они чего хотели?
– Знамо дело, кровушки твоей молоденькой испить, силы взять да на берег выбраться. Такое уж не раз бывало, ходили топляки по округе, пока местные кол им в глотку не забивали, а после не сжигали останки.
– Так, они что же – вампиры?
– Упыри, проще сказать… До живой плоти охочи люто, но и на них управа имеется.
«Ма-ма, куда же я попала!»
– А скоро мы уже доберемся до того, кто меня отсюда отправит домой? Этот ваш знаток – он хоть человек?
Затянувшееся молчание отнюдь не вдохновило, но деваться было совершенно некуда. Однако, скоро лодка причалила к пологому берегу, и Леда выбралась на песок. А ее невидимый спутник благодушно молвил:
– Вот и славненько! Потерпи, душа моя, скоро на месте будем. Там и узнаешь путь-дорогу в свои края. Если бабке понравишься, конечно. Со старухой не спорь, гляди ласково, ступая мягонько, коготочки спрячь, словно кошечка домашняя. Любишь, небось, кошек, красавица?
– Мне, знаешь ли, не до питомцев сейчас. Голова кругом идет от всех ваших чудес! Пойдем уже поскорее, только можно я сама, ножками, так сказать. Мне как-то привычней…
– Эх, ты, кулема! Лучше бы я тебя перенес через Мертвый лес, но раз прогуляться желаешь, против не буду. И зверей ты любишь, как погляжу, авось и звери тебя не тронут…
– Люблю животных, - согласилась Леда, - только смотря каких!
– Пушистых, да ласковых, тех, что до смерти забаюкать могут…
– Похоже, на свободу вы не торопитесь, Сват Наум! Что ни слово, то загадка.
– Да какой же я тебе-то сват, дядькой лучше зови. Ну, пойдем, кулемушка дорогая, коли не шутишь.
– Обзываться, пожалуйста, бросьте! Я сейчас очень серьезно настроена. Я до сих пор не могу поверить, что все со мной происходит на самом деле. Мне как-то не до веселья и приколов. Чужой непонятный мир, страшенные обитатели.
– Э-э, моя ж ты красота! Дед лесной да Болотная Бабка – это же разве страшно, даже топляки – тьфу, нежить тухлая. Есть и похужее твари, особливо те, что с крылами по небу летают да дышат огнем. Ладно, хоть тот, из Гнездовья, своих, говорят, не трогает, даже бережет-защищает. А ну, как останется один, одичает совсем? Где тогда искать на него управу? Округу разорит в одночасье...
– Погодите, ничего не пойму! Кто останется один? Местный Дракон? Ой, ужас! У вас тут и такое бывает? И далеко он живет?
– Сказал же тебе, недалече его Гнездовье. Вот же ты недотепа какая, память девичья, приблуда залетная. Навязалась на мою голову, тошнехонько такой недотепе служить!
– У вас есть чудесная возможность от меня избавиться – отправьте меня в мой мир наконец!
– Избавиться я от тебя мог еще на реке, нежити только того и ждали, да я-то не совсем падаль, помню твое добро. Отплачу сполна, полный короб отмерю.
Леда зажмурилась, представив на мгновение, что летит с лодки прямо в голодные раззявленные пасти речных кровососов.
– Спасибо, вам, дядя Наум! Ведите меня к своей бабке или куда там надобно.
– Вот и ладненько! Там и распрощаемся по добру, по здорову.
Она старалась шагать быстро, чтобы не отстать от задорного молодого голоса, который, посвистывая, вел ее за собой по заболоченной луговине до леса. Да и можно ли было тот сухостой лесом назвать? Торчали из земли голые стволы деревьев, точно колья, с ободранной корой. Кучи валежника преграждали путь, а в сторону шагнешь – увязнешь в трясине.
Леда только сейчас пожалела, что вызвалась пробираться своим ходом, спутник ее невидимый мог бы, пожалуй, гораздо ловчее с маршрутом справится, она бы даже ножек не промочила. Да еще эти вороны настроение портят, ишь, расселись на каждой кочке, будто дожидаются чего. Вот уж верно сказано – Мертвый лес, да и только.
Тихо, мрачно, под ногами болотная жижа хлюпает, атмосфера гнетущая. Леда крепилась из последних сил, чтобы не взмолиться Науму о подмоге, как вдруг услышала впереди чарующее пение, переходящее в воркованье. Голос вроде не человеческий, но и птицы не так поют. Очень интересно, надо бы подобраться поближе да разведать, что здесь выискался за сладкоголосый певец.
– Стой, дурища! Косу отрастила, а ума не нажила. Пропадешь ведь ни за грош.
– Да я же только разочек глянуть…
– Поглядишь, ужо! Только под моим присмотром, а то опосля и косточек твоих не соберу.
Жалостливый всхлип над ухом показался Леде притворным и она рванулась вперед, на зов нежного мурлыканья. Но не добежав несколько шагов остановилась, как каменная, вытаращив глаза на невиданное существо, издававшее дивные звуки.
На высоком гладком столбе сидело нечто, очень похожее на крупного кота породы мейн-кун, только непомерно больше обычного. Все же это был именно кот, а не леопард или ягуар, никаких сомнений. Добродушный на вид домашний Васька - переросток. Восседал на своей деревянной жердочке, лапки мохнатые облизывал, и при этом громко урчал и мурлыкал так приятно, что издалека это походило на монотонное монашеское пение.
– Красавец какой! – восхитилась Леда, желая подойти еще ближе, но кто-то сильно дернул ее за край футболки.
– Ты понизу-то хоть глянь, дурная! Чары разом пройдут.
Леда нехотя опустила глаза, да так и застыла в ужасе, вся земля вокруг столба была усеяна костями, а пустые глазницы человеческих черепов явно свидетельствовали о том, кто именно был здесь в качестве блюда.
Чудовищный Кот тотчас выгнул спину дугой, выпуская кривые когти-кинжалы, с вершины столба в разные стороны полетела драная щепа.
– Ми-я-у-у... мя-у-конькая девчо-о-нка пожа-ловала…
Что было дальше, Леда запомнила смутно. Перед лицом мелькнули желтые круглые глаза с острыми зрачками, да белые клыки клацнули едва ли не у самой шеи. А после что-то подняло ее к самим небесам и понесло над лесом.
– Испужалась, небось? Знать будешь теперь, каков наш Баюн на самом-то деле?
– Твоя правда, дяденька. Спасибо, что спас.
– Ты ж хозяюшка моя. О тебе лишь печаль да забота, и про речку я тогда лжу сказал, нипочем бы тебя упырям не скинул, так, шугнуть малость хотел, чтобы воли не брала на себя много. Ты, как я погляжу, девка шустрая, на слова скорая. Чай уже и под мужиком побывала? Сразу видно, молодайка... Нехитрое дело, может, от худой славы и бежишь в чужие края.
– Да ты… ничего ты не знаешь. Я любить хотела, а не получилось. И больше никогда не полюблю.
– Порча на тебе, что ли? Брось, я бы это мигом прознал. Чиста ты духом, и сердце у тебя доброе. Только в голове шибко думок много, а девке справной много думать не требуется. Для того есть мужик, он над ней голова.
– Ага! А женщина – шея…
– А на непокорную шею бус вязанку да покрепче затянуть, чтоб рта раскрыть не могла, не срамила мужа!
– Я мужа хочу уважать, за другого и не пойду. Я, вообще, наверно, замуж не выйду, так и помру старой девой. Никто меня не полюбит по-настоящему, а фальшивки мне не надо.
– Вот, бабы-дуры! О чем плачутся… Да была бы каша навариста, а уж ложка хлебать завсегда найдется.
– Ваше сравнение женщины с кашей довольно обидно.
– Не любо – не слушай, а врать не мешай.
– Дядя Наум, а ты кого-нибудь сам взаправду любил?
– Может, и любил, да только за тыщу лет разве всех вас упомнишь. Ну, вот, кажись, и бабкина хоромина. Туда мне ходу нет, одна пойдешь на поклон. Прощай, красавица, может, еще и свидимся, коли живы будем.
Леда неловко бухнулась на колени, и в полном недоумении разглядывала перед собой частокол из кривых заостренных бревен. О спутнике ее разговорчивом только хохоток вдали напоминал. Она снова осталась одна посреди незнакомого леса, рядом с чужой усадебкой. Небо заволокли сизые тучи, приближался вечер, хотя Леда давно счет времени потеряла. Что же делать, поневоле придется стучать в ворота, проситься на ночлег. Может, и отворят…
Глава 7. Болотная бабка и ее приемыш
Он пришел, лишь на час опережая рассвет;
Он принес на плечах печали и горицвет.
Щурился на месяц, хмурился на тучи,
Противосолонь обходил деревню,
И молчали ветры на зеленых кручах,
И цепные птицы стерегли деревья…
Хелависа
Какое-то время Леда просто стояла у высокого забора, не решаясь колотить в двери. Оглядывалась по сторонам и все большая тревога заползала в душу.
"Место здесь какое глухое, недоброе… Сухостой да коряги валяются, пни замшелые, мухоморы и прочие поганки под ноги лезут. И ни одного-то птичьего голоска не слышно, будто вымерли все. Деревья голехоньки, без единого листочка. Хотя дальше вон, ельник зеленеет. Чащоба дремучая… Эх, дядя Наум, дядя Наум, неужто бросил меня здесь на прямую погибель и сам трусливо удрал. А ведь я тебя вызволила от того страшненького старичка. Эх, ты…"
Леда несмело толкнула кулачком ворота, и они медленно, с душераздирающим скрежетом начали отворяться. Что ж, назвалась опенкой, полезай в кузов... Осталось выдохнуть и ступить внутрь ограды, с опаской поглядывая вокруг.
Домишка старый, неказистый стоял посреди маленького двора на высоких столбиках – подпорках, так же густо укутанных бархатистым мхом и седыми клочьями лишайника. Чем не «избушка на курьих ножках»? Леда испуганно поискала взглядом ступу с помелом, но ничего такого вблизи не обнаружилось.
"Так, поди, самой хозяйки еще дома нет? Может, и мне бы убраться куда подальше, пока не поздно?"
Она живенько обернулась, но с тоской заметила, что тесовые ворота позади нее уже сами собой сомкнулись. Каким-то шестым чувством Леда догадалась, что так легко ее обратно не выпустят. Что же делать, придется идти вперед, судьбу испытать. Сам дворик внутри ограды густо зарос папоротником, и только узенькая извилистая тропка вела к избенке. По ней-то Леда и двинулась, отводя руками перистые листья кочедыжника, едва не достававшего ей до пояса.
«Избушка, ты избушечка, как же ладно стоишь предо мной и дверцы как раз видны, и махонькое окошечко сбоку, даже ничего просить у тебя не надо».
Наконец Леда остановилась у ветхой на вид лесенки в пять перекладин и громко воскликнула, стараясь вложить в голос как можно больше уверенности и веселья:
– Здравствуйте, люди добрые! Есть кто дома, принимайте гостей!
Никто не отзывался, тогда Леда подумала немного и добавила уже несколько тише и печальней:
– С миром я к вам пришла. Меня Сват Наум отправил, я его за помощь отпустила. Меня Ледой зовут. как одну древнюю царицу. К ней белый лебедь прилетал соблазнять. А это был вовсе не простой лебедь, а самый настоящий небесный бог - громовержец, которому красавица приглянулась. Вот такая удивительная история.
Расстроено шмыгнув носом от недоостатка слушателей, она уселась на нижнюю ступеньку спиной к запертым дверям и продолжала говорить вслух сама себе, чувствуя, что скоро заплачет от всей этой странной и неловкой ситуации.
– Потом Леда родила дитя, то есть яйцо, ну, все равно ребеночек из него вышел, а папе - лебедю хоть бы что, у него таких цариц много перебывало. И зачем только меня в ее честь назвали, уж лучше бы я Лидочкой была. И так путают постоянно.
За своими грустными мыслями она едва расслышала позади себя скрип двери, но следом уже раздался хрипловатый старушечий голос:
– Чую, сказки ты мастерица сказывать, а я басенки шибко люблю, особливо про глупых девиц, что падки на Тварей Крылатых. Сама ты не из таковских будешь?
Леда отскочила от лесенки и теперь с испугом хлопала глазами на низенькую сгорбленную старушку, которая сидела в дверном проеме, отводя от морщинистого лица белесые космы.
– Здравствуйте, бабушка!
– И ты не хворай, молодушка! Пожаловала зачем ко мне?
Отчего-то разом пропал испуг, не верилось, что это маленькое высохшее создание способно ей какое-то зло причинить. Леда низко поклонилась, а сама лихорадочно соображала, нет ли какого специального пароля на этот вопрос. Может, ответить, как сказочные добры молодцы? «Сперва в баньке попарь, накорми да спать уложи, а потом и спрашивай…» Нет, не вежливо как-то прозвучит, ладно, рискнем иначе:
– Понимаете, я из другого мира. Совсем другого. Мне бы вернуться на Русь. Только в современную Россию, в двадцать первый век. Знаете, как это сделать? Попасть туда, где я родилась.
Уже начиная разговор, Леда вдруг осознала тщетность своих надежд. Ничего у нее не выйдет, откуда этой лесной старушенции знать о незримом проходе между мирами, если и объяснить-то толком не получается. Однако и надежды терять нельзя.
– Вы женщина пожилая и очень мудрая, вас все, наверно, уважают в этих краях. К кому же мне еще обратиться, если не к вам? Получается, что я здесь – гостья из другого мира. У нас леших нет и русалок нет, и таких как Сват Наум, кажется, не осталось. Хотя мы же многого еще научно обосновать не умеем, а в природе столько загадок. Теперь понимаю, что миры наши так близки, стоит лишь руку протянуть и в сказке окажешься, только вот как же потом вернуться обратно?
Леда набрала в грудь побольше воздуха и продолжила рассказ, умоляюще сложив ладони перед собой:
– Понимаете, я упала в яму. На высокой горе, ну, не так, чтобы очень высокой, но там был курган над могилой древнего народа. Как все это случилось, сама не знаю. Луна еще светила тогда…
– Луна, говоришь? - недобро прищурилась бабка. - Подумать надо… Чудны твои речи, девка, ой чудны! А я-то решила, ты ребеночка ко мне вытравить пришла аль соперницу наказать, уже хотела тебя саму в печку кинуть. А ты с Луной небо не поделила, эвоно как…
Леда чуть себе язык прикусила после таких жутких слов.
– Да вы что, бабушка? Я же ни сном не духом, никакого ребенка у меня нет, ни с кем я не ругалась. Просто родилась в понедельник, в день Луны, так уж считается по народным древнегреческим поверьям. И больше ничего общего. Один разочек только с Луной и заговорила в лесу, матушкой назвала в шутку. Просто так, как в заговоре одном.
– Заговоры зря не сказывают, еще при луне да с горячей крови! - хлестнула старуха отповедью.
– К-ка-акой крови?
– Да той самой, что второпях по жилкам бежит, видать, на волю просится. Все невтерпежь вам, молодайкам, знаю я!
Тут Леда совсем растерялась и расстроилась. Стояла перед избой, опустив голову, изо всех сил сдерживая слезы.
– Бабушка, помогите, очень вас прошу, мне надо домой. У меня мама будет волноваться, подумает, что меня в лесу убили. И папа будет себя винить, что устроил на такую вредную работу. Начальника еще по судам затаскают, а он хоть и скользкий тип, а ничего плохого мне не сделал.
Ничего другого не придумав, Леда упала на колени и склонилась головой чуть ли не до самой земли. Старуха тут с кряхтением поднялась, ковыляя обратно в избу.
– За мной ступай! Думку гадать буду, спрошу еще кой-кого, как с тобой лучше поступить. Пока у меня поживешь, а там я уж решу. Голодна, небось, долго по лесу шаталась?
– Нет-нет, спасибо, я есть не хочу. Только устала.
– Ну, коли так, спать ложись. Утро вечера мудренее.
Вслед за хозяйкой, нехотя забралась она по чахлой лесенке в темное нутро избы. Пахло грибами и сухой травой, огня никто не зажигал. Старуха молча указала на широкую лавку в углу, и незваная гостья смирно прилегла на старенький овечий тулуп. Назревала ночь...
