- Тогда охрана убьёт меня и мою Жанну. Соглашайтесь - время в обрез. Казнь через час.
- Хотя, чем чёрт не шутит? – воскликнул судья, но всё-таки недобро блеснули его глаза. – Вообще-то, я вам не верю, ни единому слову, но уж коли вы настаиваете, я должен хотя бы это расследовать и принять меры.
После пятиминутного раздумья он, наконец, изобразил приятную, дружескую улыбку и воскликнул:
- Сидит тут у меня в тюрьме один юноша – Жульен! Поклонник лидера женского движения, которую мы казнили намедни. Хороший экземпляр! Сегодня должен быть казнен вместе с твоей Жанной. Королевских кровей, чертяга! Богат несметно. Красавец. Ну и так далее…
- Хотелось бы заполучить его согласие! – забеспокоился доктор.
- Какое согласие? Или он умрёт сегодня или будет мной… - он гордо выпятил грудь и уже тише добавил: – Жаль, править недолго будет, но это ему незачем знать.
Последовало молчание, каждый подумал о чём-то своём.
- Вы не пожалеете! Сейчас срочно нужно заняться бумагами! Отменить казнь. Подписать ордер на беспрепятственный выезд мне и вам, – спохватился вдруг Виктор.
- Мне зачем?
- Вы, будучи в теле Жульена тоже приговорены к казни, дорогой мой! – последовал ответ.
Представитель революционной власти чуть снова не поперхнулся, но вовремя схватил стакан с водой. Собрав бумаги, пока ещё не до конца поверивший во всю эту аферу, но очень желавший разоблачить этого сумасшедшего доктора, он кликнул четырёх охранников и спешно велел подать карету. Григ в это время нервно мерил шагами судейскую приёмную и, увидев друга в хорошем настроении, кивнул на его взгляд, тем самым спрашивая: готовить ли комнату к приёму?
Стены «тайной комнаты» отгородили посетителей от реального мира и скрыли преступления над божественными душами. Григ впервые участвовал в этом эксперименте и был поражён простотой операции, которая заняла всего несколько минут. Виктор велел Григу закладывать карету на длительное расстояние, а сам занялся пациентом, который, очнувшись, заорал во всю глотку:
- Ага! Живой! Значит, не убил колдун!
Виктор, молча поволок его к зеркалам, дабы посмотреть на его реакцию. Тот опять завопил:
- Колдун, а где я? Ты, что со мной сделал?
Доктор, всё также молча, подвёл его к лежащему пациенту и указал пальцем. Себастьян, увидев своё тело, оторопел, потеряв дар речи, и только промычал:
- У-у-у… - затем потрогал его и выговорил заикаясь: - Э-это я? Я-я, что – мёртв?
Виктор предполагал такой результат, поэтому предложил поторопиться, напоминая, что казнь вот-вот начнётся. Пациенту, который теперь стал судьей, доктор дал снотворное, подумав, что очнувшись, неизвестно ещё, как он себя поведёт в новом теле. Как бы ни нарушил их планы. Себастьян никак не мог поверить, что отражение в зеркале принадлежит ему, никак не налюбуется: кривлялся пару минут, как мартышка перед зеркалом. Потом он попросил минутку на прощание со своим телом: жалостливо смотрел, не отводя взгляда, будто изучал каждую чёрточку, каждый штрих, чтобы запечатлеть в памяти тело, данное от рождения.
Они вышли через чёрный ход, сели каждый в свою карету и помчались навстречу новых, быть может, самых главных событий, приключений, или ловушек, которые уготовила им искушённая судьба.
Улица многолюдна, насыщена скверными запахами после ночного ливня. Народ, жаждущий острых ощущений публичной казни, потихоньку подтягивался на площадь Революции. Флёр медленно поднималась по лестнице на высокий эшафот с возвышающим на нём огромным орудием убийства, где её с нетерпением ждали палачи - «механики судебной машины». Её лицо, опухшее от слёз, несло следы страдания и смертельного ужаса. Она смотрела в толпу, будто выискивала кого-то, но ловила ликующие взгляды мужчин и женщин и тщетно старалась понять - почему они так жаждут её смерти? Революция имеет доброе лицо, но сердце тирана. Люди ожесточились, видя кровь и смерть на улицах города, и им нужно, чтобы кто-то за это ответил.
Со всех сторон море ненавистных, враждебных лиц, выражавших презрение и равнодушие к врагу революции. Флёр дрожала от страха и холода, в голову приходили мысли одна страшнее другой, и тут её пронзило мучительное ощущение бесполезности переселение её души, лучше бы она оставалась лежать недвижимой, но молодой и красивой, ведь тогда Виктор любил её. А сейчас её ждёт казнь - жестокая смерть через гильотину. Так что же она обнаружит по ту сторону смерти, когда всё исчезнет, погаснет, растворится во мраке? Для всех жизнь будет продолжаться, но только не для неё. В мыслях она уже видит свою отрубленную голову, откатившуюся от тела: «Что будет на этом мёртвом лице: ужас или улыбка? Ведь палач поднимет мою отрубленную голову, скорее всего за волосы, и покажет ликующей толпе. Интересно, мои глаза увидят это?»
Флёр подняла глаза на орудие убийства – гильотину. Вздрогнула всем телом, ужаснулась, и вдруг нашло оцепенение, лишившее способности двигаться и говорить, голова закружилась, сердце выпрыгивало, лишь слёзы безостановочно образовывали ручейки на её холодном лице. Вот оно - страшное орудие убийства с косым лезвием повергающее в ужас: скамья в тёмных пятнах застаревшей крови, корзина для отрубленной головы, две доски с выемками, ремни – ясно для чего, – она непроизвольно провела рукой по шее. Мысли кричали её связками: «Я сейчас упаду в обморок или у меня подкосятся ноги. Умереть бы сейчас от разрыва сердца!». Усилием воли она отвела взгляд и заставила себя закрыть глаза. Душа была уже готова освободиться от жизни и подчиниться злому року судьбы. Девушка выпрямилась, развела руки и, не дыша, устремила свой взор в пустое бездонное небо. Это были последние минуты в этом мире.
Гулко пульсирует кровь в висках, отбивая секунды, минуты; тени двух палачей в смешных шапочках падают на её лицо, заслоняя солнце, но она их не замечает, как и не слышит третьего, громко зачитывающего приговор. Флёр прощалась с жизнью: последний раз глубоко вдыхает воздух, будто пьёт сладостный напиток, каждая оставшаяся минута растягивается наслаждением.
А там, на площади толпа зевак недовольно расступалась, пропуская всадника, который явно очень торопился, размахивая документом с печатью об отмене казни. Палачи долго изучали документ, а арестантка, упав на колени, рыдала, всё ещё не веря, что её помиловали, но разглядев спасителя, только и смогла вскрикнуть: «Виктор!»
По толпе пробежал вздох разочарования и недовольства. Картину хаоса дополняли вопящие женщины и дети, выпустив на волю свои низменные эмоции. Собравшиеся в кучки недовольные зеваки возмущённо ругали правосудие, возбуждаясь общим хором, достигая апофеоза озверения, выкрикивали крепкие словечки, иные неохотно расходились.
«Слетелись, как стервятники», - пробурчал Виктор, наливаясь яростью и злостью. Он готов был рушить стены, выдергивать решётки и засовы, затем повалить к чёртовой матери этот инструмент смерти. Наиболее рьяные и ушлые «бандиты» направились к эшафоту, чтобы учинить самосуд над узницей. Готовый к неожиданным нападкам и сопротивлению Виктор сжал до боли кулаки и тут же ринулся в толпу, раскидывая их тела своими железными ручищами, как яблоки по углам. Потом увидел её, свою маленькую Флёр или несчастную Жанну. Увидел её холодные синие губы, застывший обречённый взгляд и дрожь в руках. Сама, как ходячая тень: измождённая и потерянная.
- Моя маленькая Флёр, моя Богиня! Неужели ты думала, что я брошу тебя? – Он подхватил её слабую и еле живую, целовал мокрое лицо, холодные руки и гладил чёрные локоны длинных, спутанных волос.
Она хотела выплеснуть на него весь свой гнев, свою обиду и боль, попытаться вырваться из его объятий, но не было сил, лишь бессильно опустились руки и подкосились ноги. В какой-то миг дрогнули её брови, и она вымученно улыбнулась, потом не удержалась и зарыдала, облегчая тем самым душевные страдания.
Прощай, Париж… 1793год…
Прощай, Париж! Дорога на восток, а он уже зарумянился и открывал свои километровые объятия. Куда приведёт долгая дорога, какие приключения таит в себе, и где её конец? Клубы пыли на безлюдных дорогах, да выцветшая от жары лазурь знойного неба сливались блестящим миражом, повисая на горизонте прозрачной дымкой. Не видать на окраине Бастилии – каменной короны города, и тёмным мутным пятном удаляется умирающий Париж. Следуя изгибу дороги, путники оборачиваются, чтобы запечатлеть в памяти этот уходящий момент. Взметённая копытами лошадей пыль, как завеса, скрыла город. Версту за версту путники проделывали обратный путь, чтобы ступить на новую дорогу неизвестного будущего. От пьянящего чувства свободы уже витавшего в воздухе, которое будет покрепче всех горячительных напитков, друзья обнялись и от избытка чувств кричали по-русски слова восторга, а их спутница дополняла на родном французском: «Aurevoir, I'ami Fleur!» (прощай, малышка Флёр). И, пожалуй, впервые за эти бурные пять лет, Виктор почувствовал глубокую ностальгию по родным местам.
Живописный ландшафт маленьких поселений раскинулся пёстрыми квадратами стёганого одеяла из деревенских посевных наделов. На горизонте кучевые облака то лежали на чёрной пахоте, то прятались за чередой перелесков, а то - выныривали из-за холмов огромной белесой облачностью. Погода, как на заказ: щедра на ласковый ветерок и тёплую негу божественного светила - торжественно провожала путников в другой мир. Флёр приняла имя Жанны: теперь - это её имя до скончания дней в этом теле. Уткнувшись в подушки, она дремала всю дорогу, а мужчины вели тихий разговор.
- Cestdugenie! Ты настоящий гений! Ты всё-таки сделал это сам! Я сначала не поверил, да и до сих пор в прострации… Как всё это работает? – искренне восхищался Григ своим другом.
Виктор вспыхнул, зарделся, как будто задели самые сокровенные струны его тайны. Ему хотелось высказаться, открыть скрытое под семью печатями и было бы хорошо, чтобы это был его друг. Это открытие стало тяготить его, переполняло и кипело, вырывалось наружу и, охваченный благоговейным трепетом, он доверился другу.
- Я думал, что ты тоже пойдёшь в этом направлении. Мы ведь вместе начинали. То, что в момент смерти от человека отделяется некий полупрозрачный энергетический объект эллиптической формы, то есть душа, внешней оболочкой которой служит эфирное тело - давно доказано, я и сам это видел, когда изучал ауры людей. Но вот задумался: нельзя ли её пересадить? Всё это время я только и думал об этом. Сколько я научных трудов перелопатил, древних книг изучил! Потихоньку шёл дальше, ставя перед собой новые вопросы, не скрою: делал опыты, правда, на собаках... Наконец я понял, что душа - это излучение всех без исключения живых клеток человеческого организма. Энергетический стержень души пронизывает всё тело человека от макушки до пят. И я её вытаскиваю как траву с корнем, пускаю по ложному пути, главное не упустить мгновение «золотой секунды», когда она идёт на выход. Вот тут её ждут ловушки. Ну, а про ловушки это отдельная тема. Как-нибудь потом!
- Я тебя искал в Париже, затем закрутился в своей лаборатории – тоже опыты, заседания… Я изучал сердце… - как-то нерадостно сказал Григ и добавил: - Виктор, мы опять вместе и опять бежим! Что будем делать?
- Жить Григ, и жить хорошо, на широкую ногу с золотыми горизонтами, – отозвался друг. - Я всё время думаю, что если со мной что-нибудь случится, и я, владея тайной бессмертия, ничего не смогу сделать для себя… Предлагаю работать в паре – ты должен быть со мной. Конечно, можешь заниматься своими опытами по пересадке органов, но в «тайной комнате» ты будешь моим ассистентом. По рукам?
Григ улыбнулся и протянул руку…
Флёр больше нет – она теперь Жанна - проснулась, когда горячее солнце захватило полнеба. Тёплый воздух, пахнувший какими-то приятными знакомыми летними запахами, доставлял наслаждение. За маленьким окошком кареты – синий рай! Потрясающее зрелище!
. Приказав остановиться, Флёр выпорхнула, как птичка из клетки в этот волшебный мир с чарующим ароматом! Фиолетовые ряды ароматной лаванды наполнили воздух тонким благоуханием. Зачарованная живописными лиловыми полями: от дымчато-сиреневых, до иссиня-фиолетовых оттенков цветущей лаванды, девушка, не раздумывая, кинулась в море этих запахов. Она растворялась в фиолете и поглощала всем своим существом его волшебный магический цвет, черпая чистую энергию божественной природы.
- Виктор! Это - чудо! Это – голубое золото! Синее море! Это – сказка! – кричала она как ошаленная девчонка. Потом с размаху упала на траву, раскинула руки и душой улетела в глубины бездонного неба.
Виктор присел рядом и тоже устремился мыслями в синюю глубину. Что они там искали? О чём думали и мечтали в этом сладостном состоянии с умиротворяющими лицами? Только чувствовали они в этих нескольких минутах первозданной тишины объятия Матушки-земли и дыхание неба в гармонии с Вселенной. Этот подарок небывалой щедрости в виде магической терапии послан им как награда: за обретение свободы и победы над судьбоносным врагом.
1794 год …
Путники, путешествуя из города в город, нигде надолго не задерживались. Впереди их ждала Польша и вынужденная зимовка, а уже ранней весной собирались выдвинуться в Россию. Как всегда друзья занимались знахарством и врачеванием. Слух о них быстро распространялся, и помещение, где Жанна вела запись пациентов всегда забивалось до отказа. Это был тяжелый год. Не весть откуда появившаяся холера в некоторых селениях распространилась на всю округу. Вскоре дошли слухи, что вся Европа стонет от этой заразы - началась эпидемия. Друзья решили, что их долг - помогать больным и с головой ушли во врачебную практику. Флёр, принявшая имя Жанны вместе с её крепким бесстрашным телом, с некоторых пор ощущала в себе бойцовские черты характера, которые позволили ей влиться в команду врачевателей и ринуться в эпицентр событий.
Путешественники находились на постое в небольшом домике на окраине селения. Хозяйка, старая сгорбленная старуха, похожая на ведьму, но хорошая и грамотная травница наставляла Жанну своими рецептами. Её внучка Агнешка, лет восемнадцати, с длинной богатой русой косой и взглядом любопытной лисички, заправляла у печи, готовя еду для постояльцев. Григ, всегда сдержанный, серьёзный, порой суровый, вдруг обольстился миловидной девчушкой и не сводил с неё глаз, за что Виктор часто подтрунивал над ним, а Жанна шутила, что придётся выкрасть Агнешку у сварливой бабки и увезти с собой в Россию.
Когда наступил пик заболеваемости, постояльцы приходили в дом, чтобы переодеться, помыться, перекусить и поспать пару часов. Затем, взяв с собой бутыльки с уксусом и хлоркой, снова уходили в свой лечебный барак, заваленный, как дровами на зиму, больными и умирающими от страшной болезни. Как-то Григ и Жанна вернулись вдвоём. Сообщив бабке, что Виктор болен, Жанна собрала еду, чистое бельё и спешно ушла. Обеспокоенный Григорий впал в мрачные раздумья, пока Агнешка не отвлекла его своим звонким щебетанием.
- Хотя, чем чёрт не шутит? – воскликнул судья, но всё-таки недобро блеснули его глаза. – Вообще-то, я вам не верю, ни единому слову, но уж коли вы настаиваете, я должен хотя бы это расследовать и принять меры.
После пятиминутного раздумья он, наконец, изобразил приятную, дружескую улыбку и воскликнул:
- Сидит тут у меня в тюрьме один юноша – Жульен! Поклонник лидера женского движения, которую мы казнили намедни. Хороший экземпляр! Сегодня должен быть казнен вместе с твоей Жанной. Королевских кровей, чертяга! Богат несметно. Красавец. Ну и так далее…
- Хотелось бы заполучить его согласие! – забеспокоился доктор.
- Какое согласие? Или он умрёт сегодня или будет мной… - он гордо выпятил грудь и уже тише добавил: – Жаль, править недолго будет, но это ему незачем знать.
Последовало молчание, каждый подумал о чём-то своём.
- Вы не пожалеете! Сейчас срочно нужно заняться бумагами! Отменить казнь. Подписать ордер на беспрепятственный выезд мне и вам, – спохватился вдруг Виктор.
- Мне зачем?
- Вы, будучи в теле Жульена тоже приговорены к казни, дорогой мой! – последовал ответ.
Представитель революционной власти чуть снова не поперхнулся, но вовремя схватил стакан с водой. Собрав бумаги, пока ещё не до конца поверивший во всю эту аферу, но очень желавший разоблачить этого сумасшедшего доктора, он кликнул четырёх охранников и спешно велел подать карету. Григ в это время нервно мерил шагами судейскую приёмную и, увидев друга в хорошем настроении, кивнул на его взгляд, тем самым спрашивая: готовить ли комнату к приёму?
Стены «тайной комнаты» отгородили посетителей от реального мира и скрыли преступления над божественными душами. Григ впервые участвовал в этом эксперименте и был поражён простотой операции, которая заняла всего несколько минут. Виктор велел Григу закладывать карету на длительное расстояние, а сам занялся пациентом, который, очнувшись, заорал во всю глотку:
- Ага! Живой! Значит, не убил колдун!
Виктор, молча поволок его к зеркалам, дабы посмотреть на его реакцию. Тот опять завопил:
- Колдун, а где я? Ты, что со мной сделал?
Доктор, всё также молча, подвёл его к лежащему пациенту и указал пальцем. Себастьян, увидев своё тело, оторопел, потеряв дар речи, и только промычал:
- У-у-у… - затем потрогал его и выговорил заикаясь: - Э-это я? Я-я, что – мёртв?
Виктор предполагал такой результат, поэтому предложил поторопиться, напоминая, что казнь вот-вот начнётся. Пациенту, который теперь стал судьей, доктор дал снотворное, подумав, что очнувшись, неизвестно ещё, как он себя поведёт в новом теле. Как бы ни нарушил их планы. Себастьян никак не мог поверить, что отражение в зеркале принадлежит ему, никак не налюбуется: кривлялся пару минут, как мартышка перед зеркалом. Потом он попросил минутку на прощание со своим телом: жалостливо смотрел, не отводя взгляда, будто изучал каждую чёрточку, каждый штрих, чтобы запечатлеть в памяти тело, данное от рождения.
Они вышли через чёрный ход, сели каждый в свою карету и помчались навстречу новых, быть может, самых главных событий, приключений, или ловушек, которые уготовила им искушённая судьба.
Улица многолюдна, насыщена скверными запахами после ночного ливня. Народ, жаждущий острых ощущений публичной казни, потихоньку подтягивался на площадь Революции. Флёр медленно поднималась по лестнице на высокий эшафот с возвышающим на нём огромным орудием убийства, где её с нетерпением ждали палачи - «механики судебной машины». Её лицо, опухшее от слёз, несло следы страдания и смертельного ужаса. Она смотрела в толпу, будто выискивала кого-то, но ловила ликующие взгляды мужчин и женщин и тщетно старалась понять - почему они так жаждут её смерти? Революция имеет доброе лицо, но сердце тирана. Люди ожесточились, видя кровь и смерть на улицах города, и им нужно, чтобы кто-то за это ответил.
Со всех сторон море ненавистных, враждебных лиц, выражавших презрение и равнодушие к врагу революции. Флёр дрожала от страха и холода, в голову приходили мысли одна страшнее другой, и тут её пронзило мучительное ощущение бесполезности переселение её души, лучше бы она оставалась лежать недвижимой, но молодой и красивой, ведь тогда Виктор любил её. А сейчас её ждёт казнь - жестокая смерть через гильотину. Так что же она обнаружит по ту сторону смерти, когда всё исчезнет, погаснет, растворится во мраке? Для всех жизнь будет продолжаться, но только не для неё. В мыслях она уже видит свою отрубленную голову, откатившуюся от тела: «Что будет на этом мёртвом лице: ужас или улыбка? Ведь палач поднимет мою отрубленную голову, скорее всего за волосы, и покажет ликующей толпе. Интересно, мои глаза увидят это?»
Флёр подняла глаза на орудие убийства – гильотину. Вздрогнула всем телом, ужаснулась, и вдруг нашло оцепенение, лишившее способности двигаться и говорить, голова закружилась, сердце выпрыгивало, лишь слёзы безостановочно образовывали ручейки на её холодном лице. Вот оно - страшное орудие убийства с косым лезвием повергающее в ужас: скамья в тёмных пятнах застаревшей крови, корзина для отрубленной головы, две доски с выемками, ремни – ясно для чего, – она непроизвольно провела рукой по шее. Мысли кричали её связками: «Я сейчас упаду в обморок или у меня подкосятся ноги. Умереть бы сейчас от разрыва сердца!». Усилием воли она отвела взгляд и заставила себя закрыть глаза. Душа была уже готова освободиться от жизни и подчиниться злому року судьбы. Девушка выпрямилась, развела руки и, не дыша, устремила свой взор в пустое бездонное небо. Это были последние минуты в этом мире.
Гулко пульсирует кровь в висках, отбивая секунды, минуты; тени двух палачей в смешных шапочках падают на её лицо, заслоняя солнце, но она их не замечает, как и не слышит третьего, громко зачитывающего приговор. Флёр прощалась с жизнью: последний раз глубоко вдыхает воздух, будто пьёт сладостный напиток, каждая оставшаяся минута растягивается наслаждением.
А там, на площади толпа зевак недовольно расступалась, пропуская всадника, который явно очень торопился, размахивая документом с печатью об отмене казни. Палачи долго изучали документ, а арестантка, упав на колени, рыдала, всё ещё не веря, что её помиловали, но разглядев спасителя, только и смогла вскрикнуть: «Виктор!»
По толпе пробежал вздох разочарования и недовольства. Картину хаоса дополняли вопящие женщины и дети, выпустив на волю свои низменные эмоции. Собравшиеся в кучки недовольные зеваки возмущённо ругали правосудие, возбуждаясь общим хором, достигая апофеоза озверения, выкрикивали крепкие словечки, иные неохотно расходились.
«Слетелись, как стервятники», - пробурчал Виктор, наливаясь яростью и злостью. Он готов был рушить стены, выдергивать решётки и засовы, затем повалить к чёртовой матери этот инструмент смерти. Наиболее рьяные и ушлые «бандиты» направились к эшафоту, чтобы учинить самосуд над узницей. Готовый к неожиданным нападкам и сопротивлению Виктор сжал до боли кулаки и тут же ринулся в толпу, раскидывая их тела своими железными ручищами, как яблоки по углам. Потом увидел её, свою маленькую Флёр или несчастную Жанну. Увидел её холодные синие губы, застывший обречённый взгляд и дрожь в руках. Сама, как ходячая тень: измождённая и потерянная.
- Моя маленькая Флёр, моя Богиня! Неужели ты думала, что я брошу тебя? – Он подхватил её слабую и еле живую, целовал мокрое лицо, холодные руки и гладил чёрные локоны длинных, спутанных волос.
Она хотела выплеснуть на него весь свой гнев, свою обиду и боль, попытаться вырваться из его объятий, но не было сил, лишь бессильно опустились руки и подкосились ноги. В какой-то миг дрогнули её брови, и она вымученно улыбнулась, потом не удержалась и зарыдала, облегчая тем самым душевные страдания.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Прощай, Париж… 1793год…
Прощай, Париж! Дорога на восток, а он уже зарумянился и открывал свои километровые объятия. Куда приведёт долгая дорога, какие приключения таит в себе, и где её конец? Клубы пыли на безлюдных дорогах, да выцветшая от жары лазурь знойного неба сливались блестящим миражом, повисая на горизонте прозрачной дымкой. Не видать на окраине Бастилии – каменной короны города, и тёмным мутным пятном удаляется умирающий Париж. Следуя изгибу дороги, путники оборачиваются, чтобы запечатлеть в памяти этот уходящий момент. Взметённая копытами лошадей пыль, как завеса, скрыла город. Версту за версту путники проделывали обратный путь, чтобы ступить на новую дорогу неизвестного будущего. От пьянящего чувства свободы уже витавшего в воздухе, которое будет покрепче всех горячительных напитков, друзья обнялись и от избытка чувств кричали по-русски слова восторга, а их спутница дополняла на родном французском: «Aurevoir, I'ami Fleur!» (прощай, малышка Флёр). И, пожалуй, впервые за эти бурные пять лет, Виктор почувствовал глубокую ностальгию по родным местам.
Живописный ландшафт маленьких поселений раскинулся пёстрыми квадратами стёганого одеяла из деревенских посевных наделов. На горизонте кучевые облака то лежали на чёрной пахоте, то прятались за чередой перелесков, а то - выныривали из-за холмов огромной белесой облачностью. Погода, как на заказ: щедра на ласковый ветерок и тёплую негу божественного светила - торжественно провожала путников в другой мир. Флёр приняла имя Жанны: теперь - это её имя до скончания дней в этом теле. Уткнувшись в подушки, она дремала всю дорогу, а мужчины вели тихий разговор.
- Cestdugenie! Ты настоящий гений! Ты всё-таки сделал это сам! Я сначала не поверил, да и до сих пор в прострации… Как всё это работает? – искренне восхищался Григ своим другом.
Виктор вспыхнул, зарделся, как будто задели самые сокровенные струны его тайны. Ему хотелось высказаться, открыть скрытое под семью печатями и было бы хорошо, чтобы это был его друг. Это открытие стало тяготить его, переполняло и кипело, вырывалось наружу и, охваченный благоговейным трепетом, он доверился другу.
- Я думал, что ты тоже пойдёшь в этом направлении. Мы ведь вместе начинали. То, что в момент смерти от человека отделяется некий полупрозрачный энергетический объект эллиптической формы, то есть душа, внешней оболочкой которой служит эфирное тело - давно доказано, я и сам это видел, когда изучал ауры людей. Но вот задумался: нельзя ли её пересадить? Всё это время я только и думал об этом. Сколько я научных трудов перелопатил, древних книг изучил! Потихоньку шёл дальше, ставя перед собой новые вопросы, не скрою: делал опыты, правда, на собаках... Наконец я понял, что душа - это излучение всех без исключения живых клеток человеческого организма. Энергетический стержень души пронизывает всё тело человека от макушки до пят. И я её вытаскиваю как траву с корнем, пускаю по ложному пути, главное не упустить мгновение «золотой секунды», когда она идёт на выход. Вот тут её ждут ловушки. Ну, а про ловушки это отдельная тема. Как-нибудь потом!
- Я тебя искал в Париже, затем закрутился в своей лаборатории – тоже опыты, заседания… Я изучал сердце… - как-то нерадостно сказал Григ и добавил: - Виктор, мы опять вместе и опять бежим! Что будем делать?
- Жить Григ, и жить хорошо, на широкую ногу с золотыми горизонтами, – отозвался друг. - Я всё время думаю, что если со мной что-нибудь случится, и я, владея тайной бессмертия, ничего не смогу сделать для себя… Предлагаю работать в паре – ты должен быть со мной. Конечно, можешь заниматься своими опытами по пересадке органов, но в «тайной комнате» ты будешь моим ассистентом. По рукам?
Григ улыбнулся и протянул руку…
Флёр больше нет – она теперь Жанна - проснулась, когда горячее солнце захватило полнеба. Тёплый воздух, пахнувший какими-то приятными знакомыми летними запахами, доставлял наслаждение. За маленьким окошком кареты – синий рай! Потрясающее зрелище!
. Приказав остановиться, Флёр выпорхнула, как птичка из клетки в этот волшебный мир с чарующим ароматом! Фиолетовые ряды ароматной лаванды наполнили воздух тонким благоуханием. Зачарованная живописными лиловыми полями: от дымчато-сиреневых, до иссиня-фиолетовых оттенков цветущей лаванды, девушка, не раздумывая, кинулась в море этих запахов. Она растворялась в фиолете и поглощала всем своим существом его волшебный магический цвет, черпая чистую энергию божественной природы.
- Виктор! Это - чудо! Это – голубое золото! Синее море! Это – сказка! – кричала она как ошаленная девчонка. Потом с размаху упала на траву, раскинула руки и душой улетела в глубины бездонного неба.
Виктор присел рядом и тоже устремился мыслями в синюю глубину. Что они там искали? О чём думали и мечтали в этом сладостном состоянии с умиротворяющими лицами? Только чувствовали они в этих нескольких минутах первозданной тишины объятия Матушки-земли и дыхание неба в гармонии с Вселенной. Этот подарок небывалой щедрости в виде магической терапии послан им как награда: за обретение свободы и победы над судьбоносным врагом.
1794 год …
Путники, путешествуя из города в город, нигде надолго не задерживались. Впереди их ждала Польша и вынужденная зимовка, а уже ранней весной собирались выдвинуться в Россию. Как всегда друзья занимались знахарством и врачеванием. Слух о них быстро распространялся, и помещение, где Жанна вела запись пациентов всегда забивалось до отказа. Это был тяжелый год. Не весть откуда появившаяся холера в некоторых селениях распространилась на всю округу. Вскоре дошли слухи, что вся Европа стонет от этой заразы - началась эпидемия. Друзья решили, что их долг - помогать больным и с головой ушли во врачебную практику. Флёр, принявшая имя Жанны вместе с её крепким бесстрашным телом, с некоторых пор ощущала в себе бойцовские черты характера, которые позволили ей влиться в команду врачевателей и ринуться в эпицентр событий.
Путешественники находились на постое в небольшом домике на окраине селения. Хозяйка, старая сгорбленная старуха, похожая на ведьму, но хорошая и грамотная травница наставляла Жанну своими рецептами. Её внучка Агнешка, лет восемнадцати, с длинной богатой русой косой и взглядом любопытной лисички, заправляла у печи, готовя еду для постояльцев. Григ, всегда сдержанный, серьёзный, порой суровый, вдруг обольстился миловидной девчушкой и не сводил с неё глаз, за что Виктор часто подтрунивал над ним, а Жанна шутила, что придётся выкрасть Агнешку у сварливой бабки и увезти с собой в Россию.
Когда наступил пик заболеваемости, постояльцы приходили в дом, чтобы переодеться, помыться, перекусить и поспать пару часов. Затем, взяв с собой бутыльки с уксусом и хлоркой, снова уходили в свой лечебный барак, заваленный, как дровами на зиму, больными и умирающими от страшной болезни. Как-то Григ и Жанна вернулись вдвоём. Сообщив бабке, что Виктор болен, Жанна собрала еду, чистое бельё и спешно ушла. Обеспокоенный Григорий впал в мрачные раздумья, пока Агнешка не отвлекла его своим звонким щебетанием.
