- У каждого есть свой предел, переступив его, я понял, что обрёк себя на бессмысленные жизни… множества жизней. Нужно положить конец этим переселениям душ или засекретить, свернуть адскую программу, исчезнуть с поля видимости, чтобы все забыли обо мне. Понимаешь, Гриня, друг ты мой бесценный, бесит, когда старый толстосум с мешком денег обманом завлекает молодое тело для переселения своей души. А я - переселяю! Я – преступник! Знаю, что обрекаю другого на скорую смерть, всё равно делаю своё грязное дело. Гриня! Я – пре-ступ-ник!
- Ну, Виктор! Это уж слишком для моего впечатлительного сердца! Что, муки совести взяли верх над твоими истинами? Двести лет ты чем-то успокаивал свою совесть! Нет, ты хватил через край! Получить бессмертие и отказаться от него - это просто немыслимо! Ты несёшь бред! Это нескончаемый разговор. Раз мы начали об этом говорить, значит, так или иначе будут перемены в нашей вечной жизни. Не так ли? – решительно высказался Григорий и погрузился в немое раздумье. Он понимал, что теперь ничто не помешает окрепнуть этим мыслям и принести свои плоды, хочет он этого или не хочет.
Эта застольная беседа, навеявшая гнетущую атмосферу, так и подмывала Виктора встать и уйти, окончить разговор на эту больную тему. Виктор глянул в открытые окна: молодые колючие ветки акации сложились и переплелись в разных ракурсах в замысловатые иероглифы на светлом фоне весеннего неба. И, то ли от выпитого коньяка, то ли от пылкого воображения он прочёл в них слово: «Вечность». Подумав, что это знак свыше, успокоился и засобирался. Тут Виктор вспомнил, что должен сообщить Лизе неприятную новость и поспешил достать мобилу.
***
Из объятий затянувшейся хандры меня вывел настойчивый звонок от Виктора, помешав мне упиваться своими переживаниями. Он много раз пытался дозвониться, и на этот раз я ответила сходу первой.
- Не надо меня жалеть! Почему плачу? Просто плачется и всё! Мне нужно побыть одной…
- Лиза, у меня для тебя печальная новость: Алевтина не справилась с управлением и попала в аварию, находится в центральной больнице, врачи не дают никаких шансов, что она когда-нибудь встанет на ноги, – сообщил Виктор. – Не переживай, в этом великом милосердии времени беды, как и радости проходят…
Его слова утешения мне не нужны, и я забросила телефон подальше. Гм! Слова застряли в горле, а хотелось выругаться. Новость, конечно, потрясла меня (она недавно села за руль моей вишневки). В голове мелькнули нехорошие мысли: старуха, калека – как долго Антон выдержит? Глупый шанс, но затеплилась надежда. Моё лицо мрачнеет, как ночь, и я сама – хуже тьмы, а мысли – сволочные. Что это - случайная авария или этот недоносок Пётр додумался отправить её на тот свет? Если это так, то я не причём! Ну, это ещё не факт! Видимо, моя неуёмная энергия дала токсичную радиацию на его мозги, если они вообще у него есть. Но я не чувствую за собой вину. Что произошло, то произошло. Но почему-то, какой-то тревожный трепет надсадно нудит в груди. Нужно пресечь все волнения и выпить что-нибудь покрепче, так легче воспринять информацию без лишних эмоций.
Взбудоражившее воображение создавало разные ситуации, где был шанс отвоевать любимого, а память прорывалась из перспективы прошлого: горького, жалкого, эгоистичного. Помню, как вместе с рассветом просыпалась тоска, отчаяние, что мои ноги больше никогда не пойдут. Всё повторяется! Как насмешка судьбы! И опять моя горемычная жизнь получает «судьбоносный десерт» приправленный горчичной случайностью. Если бы я осталась в теле Алевтины, меня опять ждала бы инвалидная коляска и … любовь. Но я опять убежала, ища молодость, которую никогда не проживала всласть, наверное, эта роскошь не для меня.
Наконец, оклемавшись, я ринулась к Виктору и слёзно умоляла его вернуть меня в тело Алевтины, но он не пожелал, прочитав лекцию о моём безрассудном, глупом увлечении, что без острой надобности души нельзя тревожить. Но я зациклилась наедине с застывшим прошлым, и теперь в плену у этих мыслей и не желала слушать нравоучения. Когда в юной душе пожар, его уже не унять. Не от вина, а от сильной страсти обезумела я и хотела сидеть в инвалидном кресле, и видеть любящие глаза Антона, чтобы он любил меня, оберегал, ухаживал – это сверх счастья!
Я не отступала и уверяла Виктора, что все отлично придумала насчёт Алевтины. Не пожелает добром сделать рокировку - усыплю и привезу. Это моё тело, и я хочу его вернуть! Подстегиваемая этими чувствами, я уже летела как фурия в больницу, воинственно настроившись, вернуть любимого.
Чёрт! Не иначе, он замешан! Всё против моего счастья! Перед входом в палату меня перехватил Антон. Сурово окатил ледяным взглядом, процедив сквозь зубы:
- Пошла вон отсюда. Ты совсем ошалела! Хватит преследовать меня. Оставь нас в покое! Если узнаю, что ты каким-то образом замешана в аварии, то готовься к худшему.
Он хватал меня за руки - я вырывалась и умоляла разрешить мне переговорить с Алевтиной всего лишь пару минут - но тщетно. Я проникала пытливым, любящим взглядом в его глаза, душу, сердце, где может быть заблудился ещё не угаснувший лучик надежды. Но броня безразличия не пробиваема: не достучаться, ни словами, ни слезами, ни даже фантастической правдой, в которую он никогда не поверит. Поняв, что сильные руки не пропустят меня даже через порог, я крикнула в полуоткрытую дверь:
- Алевтина, ты всё знаешь… пойми меня… давай всё переиграем. Я всё для тебя сделаю! Тебе же все равно! Подумай… прошу тебя, подумай! Я буду за окном, в сквере. Если надумаешь, выгляни в окно, я буду ждать! Пожалуйста, не отказывай… Я буду ждать!
В ответ с грохотом захлопнулась дверь, будто навсегда разъединила наши души. О, мой трудолюбивый мозг, доселе не дававший осечек, теперь бессилен разрешить эту проблему. Он попросту взорвался, не понимая, где совершил ошибку.
И я сидела долго под окном на скамейке в безысходной отрешённости, не шелохнувшись, пока на небе не сменилось множество оттенков синевы, прорастая звёздами. Всё равно, не час и не два, в дикой исступленности я не сводила глаз со светлого пятнышка в окне. Вскоре и луна выжигала его своим взглядом, но тихо за окном – ни тени, ни шевеления. Алевтина так и не показалась. Я не знаю, что ею руководило, но в её любовь я не верила.
Озябла. Дрожь по телу. Темно кругом, как в моей голове. Дождь. Как же без него! А мне не нужен зонт! Зачем? Ведь внутри давно ливень и гроза! Из головы не выходили слова Антона: Я не люблю тебя… и не полюблю… Отчего сердце рвало в клочья, душа корчилась от боли и готова была лететь прочь, куда угодно. Как же я устала, словно не спала вечность. Хочу спать долго-долго… или быть птицей и лететь, лететь, легко, невесомо… Да - это мысль: лететь! Откуда же начать полёт - с моста или с высотки? С высотки можно почувствовать полёт - пусть секундный, мгновенный… Представляю: плавно наклоняюсь… падаю… падаю… В моём возбужденном мозгу прокручивалась эта картина, когда я шла к машине, когда садилась, включая зажигание, когда резко сорвалась и погнала свой новый голубой «мэрс» вон из города к новостройкам микрорайона. За мной неустанно, вторя моей скорости, следовал «хвост». Даже если это Виктор, он меня не остановит. Я прибавила скорость. Резкий свет фар моей машины разрывал темноту, и дорога, похожая на длинную белую стрелу несла меня к конечной точки, откуда нет возврата.
Последняя открытая площадка на восьмом этаже, обдуваемая ветрами. Я - на краю. Застыла, словно статуя из мрамора. Широко раскинула руки, распахнула, будто вывернула душу с глубоким вздохом и впустила в себя этот мир, последний мир плачущей непогоды. Небо так низко, еле сдерживается, чтобы не упасть, но трещат тучи по швам, выпуская водяной шквал, который хлещет в дикой пляске по ровной глади бетона. Всё вымерло вокруг. Луна, затушёванная тучами, не может осветить весь ужас моих мыслей, а дождь звонко чеканит трагической нотой и потоком льёт с каждой моей ресницы.
Как хорошо - ветер и дождь! Это успокаивает. Я вижу перед собой пропасть, а, может быть, свободу? Внизу смешно машет руками еле заметный чёрный силуэт - маленький, как игрушечный человечек и что-то кричит. Пусть кричит. Он не знает ещё, что я стану птицей, и это мой первый полёт, устремленный в область неизвестного.
В моей голове всё перемешалось: добро и зло, любовь и ненависть, глупость и мудрость. Пусть Антон с Алевтиной остаются в этой жизни, мне уже как-то всё равно – переболело… умерло. Казалось, что перешагнув эту черту, передо мной откроется что-то необыкновенное, таинственное, и я пойму смысл и цель жизни. А может, я его пропустила - этот смысл, владела когда-то и не заметила. У Виктора есть цель, которая проходит золотой нитью сквозь вечность, у Григория тоже не кончаются идеи - ему и вечности мало, даже у Жанны была идея, ради которой её чуть не казнили. А что я? Видите ли - люблю! На кон поставила жизнь! Через несколько секунд у меня будет другой мир, который я, наконец, узнаю, спустя две сотни лет.
Как и рисовалось в моём воображении: наклоняюсь, закрываю глаза и лечу - легко, беззвучно… но слишком быстро последовал удар. Сырая земля отбоксировала ответно, словно желала вышибить моё нутро. И всё! Темно. «Чёрный квадрат». Как будто бы захлопнулась обложка книги жизни, состоящая из десяток глав женских имён и последняя - под названием «Лиза» остановит жизненную цепочку этой эпопеи.
Я не видела себя со стороны, не слышала потусторонний зов, не взлетала вверх по туннелю, просто чувствовала что-то – пустоту, парение или падение. В какой-то миг – вдруг острая боль! Потом - чьи-то руки, поднимающие моё тело. Несут! Долго несут – вечность. Невозможно терпеть боль! Я открываю глаза, вижу расплывчатое лицо. Конечно, это Виктор. Разве он оставит меня? Тогда - двести лет назад - он любил меня, калеку, но я думала, что жалел. Потом, в теле старухи тоже любил, но я не верила – ушла в другое тело, потом - опять в другое…
Мне хватает сил прошептать:
- Виктор, милый…
Он наклоняется с улыбкой и шепчет:
- Я нашёл тебе «дом» в потрясающем теле…
Ростов-на-Дону. Спустя 25 лет.
Диана, убитая горем от внезапной потери своих родителей, уходила с кладбища последней, поддерживаемая под руку женихом или, как сейчас модно говорить: гражданским мужем Вадимом. Всё это время она сдерживала слёзы, чтобы не расклеиться и не упасть в обморок, но сейчас, осознав, что родителей больше нет, дала волю неудержимым слезам. На выходе у кладбищенских ворот их чуть не сбил, несущийся лошадиным галопом, Денис – её младший брат, опоздавший на похороны из-за пробок в городе, где, как в застывшем железобетоне, простоял битый час, проклиная городские лабиринты. Бросив машину на трассе, он стойко пробежал пару километров и, не останавливаясь у ворот, метнулся к свеженасыпанному холмику, обложенного похоронными венками.
Вадим обернулся и, увидев, как Денис ходит кругами вокруг могилы, размахивая руками, видимо что- то говорил эмоционально и возбужденно, вдруг пробурчал, обращаясь к Диане:
- Посмотри на него! Будто отчитывает родителей за смерть!
- Странная смерть какая-то, – её глубокий печальный вздох остановил поток слёз, и всё ещё всхлипывая, она углубилась в рассуждение. - Им ещё и шестидесяти не было, никто не болел… сами врачи с большим стажем. Как сумасшедшие любили путешествовать – все деньги до копеечки спускали. Они прожили прекрасную жизнь и умерли в один день. Как в сказке. Вот только папа мечтал внуков понянчить – не успел.
Денис, всё ещё пребывавший в возбужденном состоянии, догнал парочку уже у машины и потребовал ответа, дрожа всем телом от накативших чувств боли и утраты самых важных людей в его жизни.
- Как они умерли? Что случилось? В голове не укладывается, что их больше нет! Почему мочишь, Диана?
- Не знаю, не знаю, – был печальный и обречённый ответ сестры. - Ты же знаешь, я дома не жила. Ведь мы с Вадимом в городе квартиру купили…
Вадим, тем временем включил зажигание, а Диана предложила подвезти брата до трассы, где он бросил машину, тем самым, у них будет немного времени поговорить о родителях.
- Дня три я не могла дозвониться до них – забеспокоилась и поехала в станицу. Дом пуст, но еда не тронута, кофе на столе – всё это показалось странным. Мы с Вадимом всё осмотрели, соседей опросили – никто их не видел, потом Вадим полез в погреб за вином и обнаружил в кирпичной стене закрытую дверь. Представляешь, я и сама не знаю, откуда она взялась? Никогда раньше не видела. Ну, пошли мы её вскрывать. Открыли ломиком и топором, а там они – лежат в каких-то камерах и мёртвые. Ну, я в истерику, а Вадик звонить куда надо. Зачем они уединились в эту комнату? Чтобы умереть? Всё так странно! – закончила сестра. Рыжая прядь волос выбилась из чёрных локонов и упала на её лицо, тем самым скрыв новый наплыв слёз, которые только и ждали подходящую эмоцию. Даже карие глаза выцвели, будто соль съела их яркость и блеск. Дальше ехали молча, каждый думал о своем.
Войдя в родительский дом, Денис вдруг вспомнил о тайной комнате.
- Хочу взглянуть на комнату, где умерли родители. Покажете? А то ночь на дворе – страшновато одному в погреб лезть. Понаговорили про какие-то камеры, прямо фантастика!
Втроём они спустились в погреб, ничем не отличавшийся от обычных погребов: обложен кирпичной кладкой, отделка из дерева, полки с закатками и мешки с картошкой – вот и всё богатство. Пахнуло холодом и сыростью. Раскуроченная дверь ещё валялась на бетонном полу, как и различные инструменты. Зажгли свет - яркий, люминесцентный, вспыхнул со всех четырёх сторон. Вадим с Денисом кинулись рассматривать технику, а Диана по инерции включила ноутбук, оставленный на столе, параллельно просматривая бумаги и книги.
- Мужики, а ну – сюда! – вскрикнула девушка, увидев на экране видео от родителей. – Быстрей, включаю звук… Мамин голос!
«...Дорогие, любимые наши дети! Если вы слушаете эту запись, значит нас уже нет. Вы выросли, и мы теперь вправе распорядиться своими жизнями как того пожелаем. Не судите нас за это. В один прекрасный день нас может не стать, так как мы осознанно подвергаем свои жизни опасности. Каждый раз, когда мы покидали наши тела, мы прощались с вами, не зная точно, вернёмся ли мы обратно. Да, вы догадались, что мы не зря этим летом посещали Тибет, где практиковали выход души из тела. Вот такие у вас родители-чудаки. Этими экспериментами мы увлекались ещё смолоду, но вам не советуем, это очень опасно. Жить и радоваться жизни – вот истина. Будьте счастливы, обзаведитесь кучей ребятишек и живите ради них».
Голос отца:
"...Денис, ты обязательно станешь генералом, а мы будем радоваться за тебя там - наверху. Диана, побыстрее сыграйте свадьбу с Вадимом, не ждите нашей годовщины смерти. Эту комнату закройте или замуруйте кирпичами, никто не должен про неё знать, а бумаги сожгите – это наша последняя просьба. Целуем вас крепко-крепко!
- Ну, Виктор! Это уж слишком для моего впечатлительного сердца! Что, муки совести взяли верх над твоими истинами? Двести лет ты чем-то успокаивал свою совесть! Нет, ты хватил через край! Получить бессмертие и отказаться от него - это просто немыслимо! Ты несёшь бред! Это нескончаемый разговор. Раз мы начали об этом говорить, значит, так или иначе будут перемены в нашей вечной жизни. Не так ли? – решительно высказался Григорий и погрузился в немое раздумье. Он понимал, что теперь ничто не помешает окрепнуть этим мыслям и принести свои плоды, хочет он этого или не хочет.
Эта застольная беседа, навеявшая гнетущую атмосферу, так и подмывала Виктора встать и уйти, окончить разговор на эту больную тему. Виктор глянул в открытые окна: молодые колючие ветки акации сложились и переплелись в разных ракурсах в замысловатые иероглифы на светлом фоне весеннего неба. И, то ли от выпитого коньяка, то ли от пылкого воображения он прочёл в них слово: «Вечность». Подумав, что это знак свыше, успокоился и засобирался. Тут Виктор вспомнил, что должен сообщить Лизе неприятную новость и поспешил достать мобилу.
***
Из объятий затянувшейся хандры меня вывел настойчивый звонок от Виктора, помешав мне упиваться своими переживаниями. Он много раз пытался дозвониться, и на этот раз я ответила сходу первой.
- Не надо меня жалеть! Почему плачу? Просто плачется и всё! Мне нужно побыть одной…
- Лиза, у меня для тебя печальная новость: Алевтина не справилась с управлением и попала в аварию, находится в центральной больнице, врачи не дают никаких шансов, что она когда-нибудь встанет на ноги, – сообщил Виктор. – Не переживай, в этом великом милосердии времени беды, как и радости проходят…
Его слова утешения мне не нужны, и я забросила телефон подальше. Гм! Слова застряли в горле, а хотелось выругаться. Новость, конечно, потрясла меня (она недавно села за руль моей вишневки). В голове мелькнули нехорошие мысли: старуха, калека – как долго Антон выдержит? Глупый шанс, но затеплилась надежда. Моё лицо мрачнеет, как ночь, и я сама – хуже тьмы, а мысли – сволочные. Что это - случайная авария или этот недоносок Пётр додумался отправить её на тот свет? Если это так, то я не причём! Ну, это ещё не факт! Видимо, моя неуёмная энергия дала токсичную радиацию на его мозги, если они вообще у него есть. Но я не чувствую за собой вину. Что произошло, то произошло. Но почему-то, какой-то тревожный трепет надсадно нудит в груди. Нужно пресечь все волнения и выпить что-нибудь покрепче, так легче воспринять информацию без лишних эмоций.
Взбудоражившее воображение создавало разные ситуации, где был шанс отвоевать любимого, а память прорывалась из перспективы прошлого: горького, жалкого, эгоистичного. Помню, как вместе с рассветом просыпалась тоска, отчаяние, что мои ноги больше никогда не пойдут. Всё повторяется! Как насмешка судьбы! И опять моя горемычная жизнь получает «судьбоносный десерт» приправленный горчичной случайностью. Если бы я осталась в теле Алевтины, меня опять ждала бы инвалидная коляска и … любовь. Но я опять убежала, ища молодость, которую никогда не проживала всласть, наверное, эта роскошь не для меня.
Наконец, оклемавшись, я ринулась к Виктору и слёзно умоляла его вернуть меня в тело Алевтины, но он не пожелал, прочитав лекцию о моём безрассудном, глупом увлечении, что без острой надобности души нельзя тревожить. Но я зациклилась наедине с застывшим прошлым, и теперь в плену у этих мыслей и не желала слушать нравоучения. Когда в юной душе пожар, его уже не унять. Не от вина, а от сильной страсти обезумела я и хотела сидеть в инвалидном кресле, и видеть любящие глаза Антона, чтобы он любил меня, оберегал, ухаживал – это сверх счастья!
Я не отступала и уверяла Виктора, что все отлично придумала насчёт Алевтины. Не пожелает добром сделать рокировку - усыплю и привезу. Это моё тело, и я хочу его вернуть! Подстегиваемая этими чувствами, я уже летела как фурия в больницу, воинственно настроившись, вернуть любимого.
Чёрт! Не иначе, он замешан! Всё против моего счастья! Перед входом в палату меня перехватил Антон. Сурово окатил ледяным взглядом, процедив сквозь зубы:
- Пошла вон отсюда. Ты совсем ошалела! Хватит преследовать меня. Оставь нас в покое! Если узнаю, что ты каким-то образом замешана в аварии, то готовься к худшему.
Он хватал меня за руки - я вырывалась и умоляла разрешить мне переговорить с Алевтиной всего лишь пару минут - но тщетно. Я проникала пытливым, любящим взглядом в его глаза, душу, сердце, где может быть заблудился ещё не угаснувший лучик надежды. Но броня безразличия не пробиваема: не достучаться, ни словами, ни слезами, ни даже фантастической правдой, в которую он никогда не поверит. Поняв, что сильные руки не пропустят меня даже через порог, я крикнула в полуоткрытую дверь:
- Алевтина, ты всё знаешь… пойми меня… давай всё переиграем. Я всё для тебя сделаю! Тебе же все равно! Подумай… прошу тебя, подумай! Я буду за окном, в сквере. Если надумаешь, выгляни в окно, я буду ждать! Пожалуйста, не отказывай… Я буду ждать!
В ответ с грохотом захлопнулась дверь, будто навсегда разъединила наши души. О, мой трудолюбивый мозг, доселе не дававший осечек, теперь бессилен разрешить эту проблему. Он попросту взорвался, не понимая, где совершил ошибку.
И я сидела долго под окном на скамейке в безысходной отрешённости, не шелохнувшись, пока на небе не сменилось множество оттенков синевы, прорастая звёздами. Всё равно, не час и не два, в дикой исступленности я не сводила глаз со светлого пятнышка в окне. Вскоре и луна выжигала его своим взглядом, но тихо за окном – ни тени, ни шевеления. Алевтина так и не показалась. Я не знаю, что ею руководило, но в её любовь я не верила.
Озябла. Дрожь по телу. Темно кругом, как в моей голове. Дождь. Как же без него! А мне не нужен зонт! Зачем? Ведь внутри давно ливень и гроза! Из головы не выходили слова Антона: Я не люблю тебя… и не полюблю… Отчего сердце рвало в клочья, душа корчилась от боли и готова была лететь прочь, куда угодно. Как же я устала, словно не спала вечность. Хочу спать долго-долго… или быть птицей и лететь, лететь, легко, невесомо… Да - это мысль: лететь! Откуда же начать полёт - с моста или с высотки? С высотки можно почувствовать полёт - пусть секундный, мгновенный… Представляю: плавно наклоняюсь… падаю… падаю… В моём возбужденном мозгу прокручивалась эта картина, когда я шла к машине, когда садилась, включая зажигание, когда резко сорвалась и погнала свой новый голубой «мэрс» вон из города к новостройкам микрорайона. За мной неустанно, вторя моей скорости, следовал «хвост». Даже если это Виктор, он меня не остановит. Я прибавила скорость. Резкий свет фар моей машины разрывал темноту, и дорога, похожая на длинную белую стрелу несла меня к конечной точки, откуда нет возврата.
Последняя открытая площадка на восьмом этаже, обдуваемая ветрами. Я - на краю. Застыла, словно статуя из мрамора. Широко раскинула руки, распахнула, будто вывернула душу с глубоким вздохом и впустила в себя этот мир, последний мир плачущей непогоды. Небо так низко, еле сдерживается, чтобы не упасть, но трещат тучи по швам, выпуская водяной шквал, который хлещет в дикой пляске по ровной глади бетона. Всё вымерло вокруг. Луна, затушёванная тучами, не может осветить весь ужас моих мыслей, а дождь звонко чеканит трагической нотой и потоком льёт с каждой моей ресницы.
Как хорошо - ветер и дождь! Это успокаивает. Я вижу перед собой пропасть, а, может быть, свободу? Внизу смешно машет руками еле заметный чёрный силуэт - маленький, как игрушечный человечек и что-то кричит. Пусть кричит. Он не знает ещё, что я стану птицей, и это мой первый полёт, устремленный в область неизвестного.
В моей голове всё перемешалось: добро и зло, любовь и ненависть, глупость и мудрость. Пусть Антон с Алевтиной остаются в этой жизни, мне уже как-то всё равно – переболело… умерло. Казалось, что перешагнув эту черту, передо мной откроется что-то необыкновенное, таинственное, и я пойму смысл и цель жизни. А может, я его пропустила - этот смысл, владела когда-то и не заметила. У Виктора есть цель, которая проходит золотой нитью сквозь вечность, у Григория тоже не кончаются идеи - ему и вечности мало, даже у Жанны была идея, ради которой её чуть не казнили. А что я? Видите ли - люблю! На кон поставила жизнь! Через несколько секунд у меня будет другой мир, который я, наконец, узнаю, спустя две сотни лет.
Как и рисовалось в моём воображении: наклоняюсь, закрываю глаза и лечу - легко, беззвучно… но слишком быстро последовал удар. Сырая земля отбоксировала ответно, словно желала вышибить моё нутро. И всё! Темно. «Чёрный квадрат». Как будто бы захлопнулась обложка книги жизни, состоящая из десяток глав женских имён и последняя - под названием «Лиза» остановит жизненную цепочку этой эпопеи.
Я не видела себя со стороны, не слышала потусторонний зов, не взлетала вверх по туннелю, просто чувствовала что-то – пустоту, парение или падение. В какой-то миг – вдруг острая боль! Потом - чьи-то руки, поднимающие моё тело. Несут! Долго несут – вечность. Невозможно терпеть боль! Я открываю глаза, вижу расплывчатое лицо. Конечно, это Виктор. Разве он оставит меня? Тогда - двести лет назад - он любил меня, калеку, но я думала, что жалел. Потом, в теле старухи тоже любил, но я не верила – ушла в другое тело, потом - опять в другое…
Мне хватает сил прошептать:
- Виктор, милый…
Он наклоняется с улыбкой и шепчет:
- Я нашёл тебе «дом» в потрясающем теле…
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Ростов-на-Дону. Спустя 25 лет.
Диана, убитая горем от внезапной потери своих родителей, уходила с кладбища последней, поддерживаемая под руку женихом или, как сейчас модно говорить: гражданским мужем Вадимом. Всё это время она сдерживала слёзы, чтобы не расклеиться и не упасть в обморок, но сейчас, осознав, что родителей больше нет, дала волю неудержимым слезам. На выходе у кладбищенских ворот их чуть не сбил, несущийся лошадиным галопом, Денис – её младший брат, опоздавший на похороны из-за пробок в городе, где, как в застывшем железобетоне, простоял битый час, проклиная городские лабиринты. Бросив машину на трассе, он стойко пробежал пару километров и, не останавливаясь у ворот, метнулся к свеженасыпанному холмику, обложенного похоронными венками.
Вадим обернулся и, увидев, как Денис ходит кругами вокруг могилы, размахивая руками, видимо что- то говорил эмоционально и возбужденно, вдруг пробурчал, обращаясь к Диане:
- Посмотри на него! Будто отчитывает родителей за смерть!
- Странная смерть какая-то, – её глубокий печальный вздох остановил поток слёз, и всё ещё всхлипывая, она углубилась в рассуждение. - Им ещё и шестидесяти не было, никто не болел… сами врачи с большим стажем. Как сумасшедшие любили путешествовать – все деньги до копеечки спускали. Они прожили прекрасную жизнь и умерли в один день. Как в сказке. Вот только папа мечтал внуков понянчить – не успел.
Денис, всё ещё пребывавший в возбужденном состоянии, догнал парочку уже у машины и потребовал ответа, дрожа всем телом от накативших чувств боли и утраты самых важных людей в его жизни.
- Как они умерли? Что случилось? В голове не укладывается, что их больше нет! Почему мочишь, Диана?
- Не знаю, не знаю, – был печальный и обречённый ответ сестры. - Ты же знаешь, я дома не жила. Ведь мы с Вадимом в городе квартиру купили…
Вадим, тем временем включил зажигание, а Диана предложила подвезти брата до трассы, где он бросил машину, тем самым, у них будет немного времени поговорить о родителях.
- Дня три я не могла дозвониться до них – забеспокоилась и поехала в станицу. Дом пуст, но еда не тронута, кофе на столе – всё это показалось странным. Мы с Вадимом всё осмотрели, соседей опросили – никто их не видел, потом Вадим полез в погреб за вином и обнаружил в кирпичной стене закрытую дверь. Представляешь, я и сама не знаю, откуда она взялась? Никогда раньше не видела. Ну, пошли мы её вскрывать. Открыли ломиком и топором, а там они – лежат в каких-то камерах и мёртвые. Ну, я в истерику, а Вадик звонить куда надо. Зачем они уединились в эту комнату? Чтобы умереть? Всё так странно! – закончила сестра. Рыжая прядь волос выбилась из чёрных локонов и упала на её лицо, тем самым скрыв новый наплыв слёз, которые только и ждали подходящую эмоцию. Даже карие глаза выцвели, будто соль съела их яркость и блеск. Дальше ехали молча, каждый думал о своем.
Войдя в родительский дом, Денис вдруг вспомнил о тайной комнате.
- Хочу взглянуть на комнату, где умерли родители. Покажете? А то ночь на дворе – страшновато одному в погреб лезть. Понаговорили про какие-то камеры, прямо фантастика!
Втроём они спустились в погреб, ничем не отличавшийся от обычных погребов: обложен кирпичной кладкой, отделка из дерева, полки с закатками и мешки с картошкой – вот и всё богатство. Пахнуло холодом и сыростью. Раскуроченная дверь ещё валялась на бетонном полу, как и различные инструменты. Зажгли свет - яркий, люминесцентный, вспыхнул со всех четырёх сторон. Вадим с Денисом кинулись рассматривать технику, а Диана по инерции включила ноутбук, оставленный на столе, параллельно просматривая бумаги и книги.
- Мужики, а ну – сюда! – вскрикнула девушка, увидев на экране видео от родителей. – Быстрей, включаю звук… Мамин голос!
«...Дорогие, любимые наши дети! Если вы слушаете эту запись, значит нас уже нет. Вы выросли, и мы теперь вправе распорядиться своими жизнями как того пожелаем. Не судите нас за это. В один прекрасный день нас может не стать, так как мы осознанно подвергаем свои жизни опасности. Каждый раз, когда мы покидали наши тела, мы прощались с вами, не зная точно, вернёмся ли мы обратно. Да, вы догадались, что мы не зря этим летом посещали Тибет, где практиковали выход души из тела. Вот такие у вас родители-чудаки. Этими экспериментами мы увлекались ещё смолоду, но вам не советуем, это очень опасно. Жить и радоваться жизни – вот истина. Будьте счастливы, обзаведитесь кучей ребятишек и живите ради них».
Голос отца:
"...Денис, ты обязательно станешь генералом, а мы будем радоваться за тебя там - наверху. Диана, побыстрее сыграйте свадьбу с Вадимом, не ждите нашей годовщины смерти. Эту комнату закройте или замуруйте кирпичами, никто не должен про неё знать, а бумаги сожгите – это наша последняя просьба. Целуем вас крепко-крепко!
