— Мы... мы знакомы? — наконец выдавил он. В его голосе прозвучала неподдельная, мучительная неуверенность.
Кристина, стоявшая рядом, резко схватила его за локоть.
— Нет, Лекс, не знакомы. Пойдём.
Она потянула его за собой, бросив на меня взгляд, полный такой ненависти, что от неё мог бы загореться воздух.
Но я уже не обращала на неё внимания. Я смотрела ему вслед. Он шёл, но обернулся ещё раз. Его взгляд был полон смятения. Трещина становилась шире.
Они могли стереть его память. Но они не могли стереть меня. Потому что я была не просто воспоминанием. Я была частью его самого, той частью, что он сам когда-то признал. И теперь эта часть требовала своё обратно.
Пусть он не помнил моего имени. Но он начинал помнить боль. Тоску. И меня.
Той ночью за ужином я молча ковыряла вилкой в картофельном пюре. Тишину нарушал только стук приборов. Леша откашлялся.
— Слушай, Диан... — начал он нерешительно. — Мы с мамой кое-что заметили.
Я подняла на него взгляд.
— Ты последние дни... — он мотнул головой в сторону окна, за которым был виден университет, — ...ты как призрак. Ходишь, не видя ничего вокруг. И этот Воронов... Ты словно нарочно всё время оказываешься рядом с ним.
Тётя Вика положила руку на мою.
— Детка, мы видим, что ты страдаешь. Может, хватит? Может, просто оставить всё как есть? — в её глазах стояли слёзы. — Я не могу смотреть, как ты себя изводишь. Он, видно, не тот человек, с которым стоит связываться.
Я отодвинула тарелку. Они видели лишь верхушку айсберга — моё молчаливое преследование. Они не видели битв с Тенью, ритуалов, поцелуя в библиотеке. Они не знали, что он не «не тот человек». Он был единственным человеком.
— Вы не понимаете, — тихо сказала я. — Это не просто... симпатия. Это что-то гораздо большее.
— Что может быть больше? — Леша нахмурился. — Он тебя игнорирует, Диан! Смотрит сквозь тебя! Ты что, хочешь всю жизнь бегать за парнем, который даже не узнаёт тебя?
«Он начинает узнавать», — промелькнуло у меня в голове, но я не сказала этого вслух.
— Это сложно объяснить, — я посмотрела на тётю Вику. — Ты же верила в подкову. Верила в то, что мама исчезла не просто так. Поверь и сейчас. Поверь, что я... что мы с ним... связаны. И эта связь важнее, чем кажется.
Тётя Вика сжала мои пальцы.
— Я верю, что ты веришь в это, — прошептала она. — Но я твоя тётя. Я не могу позволить тебе разрушать себя из-за призрака. Из-за человека, которого, возможно, никогда не было в твоей жизни так, как тебе кажется.
Леша тяжело вздохнул.
— Мы просто не хотим, чтобы тебе было больно.
Я смотрела на их обеспокоенные лица и понимала — они никогда не поймут. Их мир был чёрно-белым: либо человек тебя ценит, либо нет. Они не знали о мире, где чувства можно стереть заклинанием, где любовь может быть опасностью, а преследование — единственным способом спасти того, кого любишь.
— Я всё понимаю, — сказала я, вставая. — И я люблю вас за вашу заботу. Но... я не могу остановиться. Простите.
Я ушла в свою комнату, оставив их за столом — мою обычную, любящую семью, которая пыталась уберечь меня от мира, в котором я уже жила. Они были моим якорем в нормальности. Но мой корабль уже уплыл в такое море, где их якорь не доставал до дна.
Я подошла к окну. Где-то там был он. Человек, который не помнил меня. И я была его единственным шансом вспомнить. Даже если этот шанс стоил мне слёз моей семьи. Цена была высока. Но на кону стояла его душа. И я была готова заплатить.
Подготовка к Карнавалу стала для меня странным убежищем. Вихрь страз, блёсток, споров о тканях и фасонах был настолько земным, так далёк от мира Теней и Стражей, что я с головой погрузилась в эту суету, как в терапию.
Мы с девочками часами пропадали в мастерской. Я шила своё платье — не просто карнавальный костюм, а нечто большее. Я выбрала ткань цвета ночного неба, тёмно-синий бархат, и расшивала его серебряными нитями, повторяющими те самые узоры, что появлялись на моей коже. Это платье было моим молчаливым вызовом. Моим заявлением.
— Боже, Дина, это потрясающе! — Лика с восторгом разглядывала почти готовое платье. — Но оно такое... тёмное. И загадочное. Совсем не похоже на тебя.
«Если бы ты знала», — подумала я, натягивая очередную бисеринку.
— Мне нравится, — пожала плечами Юля. — Как у королевы ночи. Только... — она прищурилась, — ...здесь, у плеча, узор... он будто живой. Словно светится изнутри.
Я лишь улыбнулась. Возможно, моя сила понемногу просачивалась и в обычные вещи.
Репетиции, украшение зала, составление плейлиста — всё это отнимало время и силы, не оставляя места на тоску. Я смеялась с подругами, спорила о музыке, чувствовала себя почти нормальной.
Почти.
Потому что даже здесь, в этом эпицентре студенческой радости, он был. Александр. Его, как и нашу группу, привлекли для помощи в организации — то с физической силой, то с чёрной магией университетского бюджета. Я видела, как он расставляет тяжёлые ящики с декорациями, его лицо оставалось невозмутимым и пустым. Но теперь, когда я проходила мимо, его взгляд задерживался на мне на секунду дольше. Он не узнавал, но... регистрировал. Я стала для него фактом, аномалией, которую его стёртая память не могла классифицировать.
Однажды мы оказались одни в подсобке, заваленной картонными гирляндами. Я тянулась за коробкой на верхней полке, когда его рука протянулась рядом с моей. Он легко достал коробку и молча протянул мне.
— Спасибо, — сказала я, и наша встреча взглядов длилась целую вечность.
Он смотрел на меня, и в глубине его глаз снова зашевелилось что-то знакомое, тревожное. Его пальцы слегка дрогнули.
— Мы... — он начал и замолчал, будто слова застряли у него в горле.
— Мы что? — мягко спросила я, задерживая дыхание.
Он покачал головой, отступив на шаг. Пустота снова сомкнулась в его взгляде.
— Ничего. Кажется, я ошибся.
Он развернулся и вышел. Но в тот момент, прежде чем дверь закрылась, я увидела, как он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть навязчивый образ.
Я осталась стоять с коробкой в руках, чувствуя странный прилив надежды. Он не помнил меня. Но его душа — помнила. И Карнавал, эта ночь масок и превращений, была моим шансом. Под шумок музыки и всеобщего веселья, под покровом тайны, я могла достучаться до него. Не как навязчивая незнакомка, а как призрак из его прошлого, который он должен был узнать.
Моё платье было не просто костюмом. Это была приманка. И ловушка. Для нас обоих.
Наступила ночь Карнавала. Университетский зал преобразился до неузнаваемости. Гирлянды, маски, смех — всё кружилось в вихре музыки и праздника. Я стояла у входа в своём бархатном платье цвета ночи, с серебряными узорами, переливающимися при каждом движении. Я была не просто гостьей. Я была охотником.
И вот он вошёл.
Александр. Не в своём обычном чёрном, а в костюме, что отсылал к чему-то древнему — тёмный, почти средневековый камзол, подчёркивавший его мощь. Маска скрывала верхнюю часть лица, но не могла скрыть напряжённой линии его губ. Он был красив, как падший ангел, и так же недоступен.
Его взгляд скользнул по залу и... задержался на мне. На этот раз не на секунду. Он смотрел, и в его позе читалось замешательство. Узоры на моём платье, казалось, притягивали его.
Музыка сменилась на медленную, чувственную. Пары начали двигаться к танцполу. Это был мой шанс.
Я не стала ждать приглашения. Я подошла к нему сама, остановившись так близко, что видела, как расширяются его зрачки.
— Танец? — спросила я, и мой голос прозвучал тихо, но с той самой интонацией, что он когда-то называл «своей».
Он не ответил. Не кивнул. Но когда я протянула руку, его пальцы сомкнулись вокруг моих. Холодные. Неуверенные.
Мы вышли на площадку. Его рука легла на мою талию — жёстко, почти как захват. Мы начали двигаться. Он вёл грубо, без изящества, будто танец был для него битвой. Но я не сопротивлялась. Я подчинялась, моё тело помнило каждый его шаг, каждый поворот, даже если его разум — нет.
— Кто ты? — его вопрос прозвучал у самого моего уха, шёпотом, полным мучительного напряжения.
— Ты знаешь, — так же тихо ответила я, поднимая взгляд. Наши маски были так близко, что я видела только его глаза — серые, полные бури. — Ты просто забыл.
Он резко повернул меня, его пальцы впились в мою талию почти больно.
— Что ты со мной делаешь? — в его голосе прозвучала ярость, но под ней — отчаяние. — Почему я... я чувствую...
Он не договорил. Его рука дрогнула. Он смотрел на меня, и в его взгляде шла война. Пустота боролась с чем-то тёплым, живым, что пробивалось сквозь пелену.
— Ты помнишь это, — прошептала я, и моя рука сама легла ему на щеку, поверх маски. Его кожа была обжигающе горячей. — Ты помнишь меня.
Он замер. Вся его мощь, вся его ярость ушли, сменившись хрупким, беззащитным смятением. Он наклонился ближе, его дыхание смешалось с моим.
— Ди... — он попытался выговорить имя и не смог. Боль исказила его черты.
В этот момент музыка смолкла. Зазвучали аплодисменты. Заклинание рассеялось.
Он отпрянул от меня, как от огня. Его глаза снова стали пустыми, но теперь в этой пустоте читался ужас. Ужас перед тем, что он почти вспомнил.
— Это кончено, — прошептал он, и это прозвучало как приговор. Самому себе.
Он развернулся и затерялся в толпе, оставив меня одну на танцполе с ещё горящей щекой и с сердцем, разорванным на части. Он почти вспомнил. Почти.
Но «почти» в нашей игре было всё равно что проиграть.
Я стояла одна посреди веселящейся толпы, и праздник вокруг внезапно стал чужим и бессмысленным. Смех резал слух, музыка висела тяжёлым грузом. Его отступление, его последний взгляд, полный ужаса... Это было хуже, чем простое безразличие. Это было признание поражения.
Сильная рука легла мне на плечо. Я вздрогнула и обернулась. Леша. Его карнавальный костюм ковбоя выглядел нелепо, но выражение лица было серьёзным.
— Всё, хватит, — сказал он тихо, но твёрдо. — Я видел. Идём домой.
Я не стала сопротивляться. Позже, может, мне будет стыдно за эту слабость, но сейчас я позволила ему обнять меня за плечи и вывести из шумного зала. Мы молча шли по ночным улицам. Я чувствовала, как он время от времени сжимает моё плечо — без слов, просто напоминая, что он рядом.
— Он почти вспомнил, — наконец выдохнула я, когда наш дом показался вдали. Голос мой дрожал. — Но... испугался. Испугался меня.
Леша тяжело вздохнул.
— Может, оно и к лучшему, Диан. Иногда... некоторые вещи лучше оставить в прошлом.
Я не ответила. Он не понимал. Не мог понять.
Мы свернули в наш тихий, тёмный переулок. И тут воздух сгустился. Фонари погасли один за другим, погружая улицу в кромешную тьму. Леша сразу напрягся, толкая меня за спину.
— Беги к дому, — прошептал он.
Но было поздно.
Из каждой щели, из-под каждой трещины поползли Тени. Не одна, не две. Десятки. Они сливались в единую, шевелящуюся массу тьмы, и их беззвучный вой заполнил собой всё. Они пахли холодом и тлением. И они были здесь ради меня.
Леша встал передо мной, сжимая ключи в кулаке, как единственное оружие.
— Отвали! — крикнул он, но его голос дрогнул.
Одна из Теней ринулась вперёд. Леша отбил её ударом, но тень обвилась вокруг его руки, и он закричал от боли — не физической, а как будто сама тьма впивалась в его душу. Леша, несмотря на боль, вскочил на ноги. Его лицо исказила ярость — простая, человеческая, направленная на то, что причинило вред его сестре.
— Я тебя, тварь! — зарычал он и, выхватив из кармана складной нож (глупая, отчаянная попытка), ринулся на ближайшую Тень.
Но его удар прошёл сквозь неё, словно сквозь дым. Тень даже не дрогнула. Она просто обернулась вокруг его руки, и на этот раз Леша рухнул на колени с подавленным стоном. Его лицо посерело, дыхание стало прерывистым. Он смотрел на меня полными ужаса глазами, пытаясь что-то сказать, но не в силах выдавить ни звука. Он был беспомощен. Его мужество, его готовность защищать — всё это оказалось бессмысленным против этой нематериальной угрозы.
Именно это зрелище — его беспомощность — и стало тем спусковым крючком.
Ярость сменилась чем-то холодным и абсолютным. Это были не они. Это была я. Моё наследие. Моя война.
— Хватит, — сказала я, и мой голос прозвучал эхом в внезапно наступившей тишине.
Я сделала шаг вперёд, заслоняя собой Лешу. Я не кричала, не размахивала руками. Я просто... отпустила контроль.
Свет, что раньше лишь мерцал под кожей, хлынул наружу. Он не был слепящим — он был холодным, лунным, безжалостным. Он исходил от меня волной, и там, где он касался Теней, те не просто отступали. Они растворялись. Исчезали с тихим, шипящим звуком, словно лёд на раскалённой сковороде.
Вся улица на мгновение оказалась залита этим призрачным сиянием. Я видела каждую трещину на асфальте, каждую пылинку в воздухе. Я чувствовала каждую Тень, каждую искру жизни вокруг — и слабый, болезненный отклик, шедший откуда-то издалека. От него.
Когда свет погас, улица была пуста. Тени исчезли. Леша сидел на земле, уставившись на меня с благоговейным ужасом.
Я тяжело дышала, чувствуя головокружение от выплеснутой силы. Я повернулась к темноте, туда, откуда шла его боль, и прошептала:
— Ты видишь? Ты можешь прятаться. Можешь забывать. Но я всегда буду здесь. И я всегда буду сражаться. С тобой или без тебя.
На этот раз это было не обещание. Это был факт.
Мы молча дошли до дома, и эта тишина была громче любых слов. Леша, обычно такой болтливый, не произносил ни слова, лишь изредка бросал на меня быстрые, испуганные взгляды. Он только что видел, как его сестра излучает свет и обращает в бегство нечто из кошмаров.
Тётя Вика ждала нас в прихожей, и по её лицу я поняла — она всё видела из окна. Её руки дрожали, когда она обняла нас, задерживая объятие дольше обычного.
— Дети... — её голос сорвался. — Что... что это было?
Мы переоделись в сухое и собрались на кухне за чаем, который не мог согреть ледяной холод, исходивший уже не с улицы, а изнутри нас.
— Рассказывай, — тихо сказал Леша, уставившись на свою кружку. — Всё. С самого начала.
И я рассказала. Всё. О странных снах. О встрече с Александром. О Тени в библиотеке. О том, кто я на самом деле — потомок той самой Милославы. О силе, что просыпалась во мне. О его поцелуе. Об их исчезновении. О том, как они стёрли его память. О моих попытках вернуть её. О сегодняшней битве.
Я говорила долго, и они слушали, не перебивая. Лицо тёти Вики становилось всё бледнее, а Леша всё мрачнее сжимал кулаки.
Когда я закончила, в кухне повисла тяжёлая тишина.
— Выходит, мама... — начала тётя Вика и замолчала, сглатывая ком в горле. — Она знала. И пыталась тебя защитить. Спрятать.
— Получается, так, — тихо подтвердила я.
— И этот... Александр, — Леша произнёс его имя с таким усилием, будто это было ругательство. — Он... что, демон?
— Я не знаю, кто он, — честно ответила я. — Страж. Тот, кто охраняет границы между мирами. Но он... важен для меня. И они отняли у него память обо мне. А я... я не могу с этим смириться.
— Поэтому ты рисковала? — голос Леши дрогнул от ярости и беспомощности. — Сегодня... эти твари... они могли тебя убить! Или его! А ты... ты светилась, как ёлка!
— Я не могла позволить им причинить тебе вред! — вспылила я. — И я контролировала это! Наконец-то контролировала!
Кристина, стоявшая рядом, резко схватила его за локоть.
— Нет, Лекс, не знакомы. Пойдём.
Она потянула его за собой, бросив на меня взгляд, полный такой ненависти, что от неё мог бы загореться воздух.
Но я уже не обращала на неё внимания. Я смотрела ему вслед. Он шёл, но обернулся ещё раз. Его взгляд был полон смятения. Трещина становилась шире.
Они могли стереть его память. Но они не могли стереть меня. Потому что я была не просто воспоминанием. Я была частью его самого, той частью, что он сам когда-то признал. И теперь эта часть требовала своё обратно.
Пусть он не помнил моего имени. Но он начинал помнить боль. Тоску. И меня.
Той ночью за ужином я молча ковыряла вилкой в картофельном пюре. Тишину нарушал только стук приборов. Леша откашлялся.
— Слушай, Диан... — начал он нерешительно. — Мы с мамой кое-что заметили.
Я подняла на него взгляд.
— Ты последние дни... — он мотнул головой в сторону окна, за которым был виден университет, — ...ты как призрак. Ходишь, не видя ничего вокруг. И этот Воронов... Ты словно нарочно всё время оказываешься рядом с ним.
Тётя Вика положила руку на мою.
— Детка, мы видим, что ты страдаешь. Может, хватит? Может, просто оставить всё как есть? — в её глазах стояли слёзы. — Я не могу смотреть, как ты себя изводишь. Он, видно, не тот человек, с которым стоит связываться.
Я отодвинула тарелку. Они видели лишь верхушку айсберга — моё молчаливое преследование. Они не видели битв с Тенью, ритуалов, поцелуя в библиотеке. Они не знали, что он не «не тот человек». Он был единственным человеком.
— Вы не понимаете, — тихо сказала я. — Это не просто... симпатия. Это что-то гораздо большее.
— Что может быть больше? — Леша нахмурился. — Он тебя игнорирует, Диан! Смотрит сквозь тебя! Ты что, хочешь всю жизнь бегать за парнем, который даже не узнаёт тебя?
«Он начинает узнавать», — промелькнуло у меня в голове, но я не сказала этого вслух.
— Это сложно объяснить, — я посмотрела на тётю Вику. — Ты же верила в подкову. Верила в то, что мама исчезла не просто так. Поверь и сейчас. Поверь, что я... что мы с ним... связаны. И эта связь важнее, чем кажется.
Тётя Вика сжала мои пальцы.
— Я верю, что ты веришь в это, — прошептала она. — Но я твоя тётя. Я не могу позволить тебе разрушать себя из-за призрака. Из-за человека, которого, возможно, никогда не было в твоей жизни так, как тебе кажется.
Леша тяжело вздохнул.
— Мы просто не хотим, чтобы тебе было больно.
Я смотрела на их обеспокоенные лица и понимала — они никогда не поймут. Их мир был чёрно-белым: либо человек тебя ценит, либо нет. Они не знали о мире, где чувства можно стереть заклинанием, где любовь может быть опасностью, а преследование — единственным способом спасти того, кого любишь.
— Я всё понимаю, — сказала я, вставая. — И я люблю вас за вашу заботу. Но... я не могу остановиться. Простите.
Я ушла в свою комнату, оставив их за столом — мою обычную, любящую семью, которая пыталась уберечь меня от мира, в котором я уже жила. Они были моим якорем в нормальности. Но мой корабль уже уплыл в такое море, где их якорь не доставал до дна.
Я подошла к окну. Где-то там был он. Человек, который не помнил меня. И я была его единственным шансом вспомнить. Даже если этот шанс стоил мне слёз моей семьи. Цена была высока. Но на кону стояла его душа. И я была готова заплатить.
Глава 14
Подготовка к Карнавалу стала для меня странным убежищем. Вихрь страз, блёсток, споров о тканях и фасонах был настолько земным, так далёк от мира Теней и Стражей, что я с головой погрузилась в эту суету, как в терапию.
Мы с девочками часами пропадали в мастерской. Я шила своё платье — не просто карнавальный костюм, а нечто большее. Я выбрала ткань цвета ночного неба, тёмно-синий бархат, и расшивала его серебряными нитями, повторяющими те самые узоры, что появлялись на моей коже. Это платье было моим молчаливым вызовом. Моим заявлением.
— Боже, Дина, это потрясающе! — Лика с восторгом разглядывала почти готовое платье. — Но оно такое... тёмное. И загадочное. Совсем не похоже на тебя.
«Если бы ты знала», — подумала я, натягивая очередную бисеринку.
— Мне нравится, — пожала плечами Юля. — Как у королевы ночи. Только... — она прищурилась, — ...здесь, у плеча, узор... он будто живой. Словно светится изнутри.
Я лишь улыбнулась. Возможно, моя сила понемногу просачивалась и в обычные вещи.
Репетиции, украшение зала, составление плейлиста — всё это отнимало время и силы, не оставляя места на тоску. Я смеялась с подругами, спорила о музыке, чувствовала себя почти нормальной.
Почти.
Потому что даже здесь, в этом эпицентре студенческой радости, он был. Александр. Его, как и нашу группу, привлекли для помощи в организации — то с физической силой, то с чёрной магией университетского бюджета. Я видела, как он расставляет тяжёлые ящики с декорациями, его лицо оставалось невозмутимым и пустым. Но теперь, когда я проходила мимо, его взгляд задерживался на мне на секунду дольше. Он не узнавал, но... регистрировал. Я стала для него фактом, аномалией, которую его стёртая память не могла классифицировать.
Однажды мы оказались одни в подсобке, заваленной картонными гирляндами. Я тянулась за коробкой на верхней полке, когда его рука протянулась рядом с моей. Он легко достал коробку и молча протянул мне.
— Спасибо, — сказала я, и наша встреча взглядов длилась целую вечность.
Он смотрел на меня, и в глубине его глаз снова зашевелилось что-то знакомое, тревожное. Его пальцы слегка дрогнули.
— Мы... — он начал и замолчал, будто слова застряли у него в горле.
— Мы что? — мягко спросила я, задерживая дыхание.
Он покачал головой, отступив на шаг. Пустота снова сомкнулась в его взгляде.
— Ничего. Кажется, я ошибся.
Он развернулся и вышел. Но в тот момент, прежде чем дверь закрылась, я увидела, как он провёл рукой по лицу, словно пытаясь стереть навязчивый образ.
Я осталась стоять с коробкой в руках, чувствуя странный прилив надежды. Он не помнил меня. Но его душа — помнила. И Карнавал, эта ночь масок и превращений, была моим шансом. Под шумок музыки и всеобщего веселья, под покровом тайны, я могла достучаться до него. Не как навязчивая незнакомка, а как призрак из его прошлого, который он должен был узнать.
Моё платье было не просто костюмом. Это была приманка. И ловушка. Для нас обоих.
Наступила ночь Карнавала. Университетский зал преобразился до неузнаваемости. Гирлянды, маски, смех — всё кружилось в вихре музыки и праздника. Я стояла у входа в своём бархатном платье цвета ночи, с серебряными узорами, переливающимися при каждом движении. Я была не просто гостьей. Я была охотником.
И вот он вошёл.
Александр. Не в своём обычном чёрном, а в костюме, что отсылал к чему-то древнему — тёмный, почти средневековый камзол, подчёркивавший его мощь. Маска скрывала верхнюю часть лица, но не могла скрыть напряжённой линии его губ. Он был красив, как падший ангел, и так же недоступен.
Его взгляд скользнул по залу и... задержался на мне. На этот раз не на секунду. Он смотрел, и в его позе читалось замешательство. Узоры на моём платье, казалось, притягивали его.
Музыка сменилась на медленную, чувственную. Пары начали двигаться к танцполу. Это был мой шанс.
Я не стала ждать приглашения. Я подошла к нему сама, остановившись так близко, что видела, как расширяются его зрачки.
— Танец? — спросила я, и мой голос прозвучал тихо, но с той самой интонацией, что он когда-то называл «своей».
Он не ответил. Не кивнул. Но когда я протянула руку, его пальцы сомкнулись вокруг моих. Холодные. Неуверенные.
Мы вышли на площадку. Его рука легла на мою талию — жёстко, почти как захват. Мы начали двигаться. Он вёл грубо, без изящества, будто танец был для него битвой. Но я не сопротивлялась. Я подчинялась, моё тело помнило каждый его шаг, каждый поворот, даже если его разум — нет.
— Кто ты? — его вопрос прозвучал у самого моего уха, шёпотом, полным мучительного напряжения.
— Ты знаешь, — так же тихо ответила я, поднимая взгляд. Наши маски были так близко, что я видела только его глаза — серые, полные бури. — Ты просто забыл.
Он резко повернул меня, его пальцы впились в мою талию почти больно.
— Что ты со мной делаешь? — в его голосе прозвучала ярость, но под ней — отчаяние. — Почему я... я чувствую...
Он не договорил. Его рука дрогнула. Он смотрел на меня, и в его взгляде шла война. Пустота боролась с чем-то тёплым, живым, что пробивалось сквозь пелену.
— Ты помнишь это, — прошептала я, и моя рука сама легла ему на щеку, поверх маски. Его кожа была обжигающе горячей. — Ты помнишь меня.
Он замер. Вся его мощь, вся его ярость ушли, сменившись хрупким, беззащитным смятением. Он наклонился ближе, его дыхание смешалось с моим.
— Ди... — он попытался выговорить имя и не смог. Боль исказила его черты.
В этот момент музыка смолкла. Зазвучали аплодисменты. Заклинание рассеялось.
Он отпрянул от меня, как от огня. Его глаза снова стали пустыми, но теперь в этой пустоте читался ужас. Ужас перед тем, что он почти вспомнил.
— Это кончено, — прошептал он, и это прозвучало как приговор. Самому себе.
Он развернулся и затерялся в толпе, оставив меня одну на танцполе с ещё горящей щекой и с сердцем, разорванным на части. Он почти вспомнил. Почти.
Но «почти» в нашей игре было всё равно что проиграть.
Я стояла одна посреди веселящейся толпы, и праздник вокруг внезапно стал чужим и бессмысленным. Смех резал слух, музыка висела тяжёлым грузом. Его отступление, его последний взгляд, полный ужаса... Это было хуже, чем простое безразличие. Это было признание поражения.
Сильная рука легла мне на плечо. Я вздрогнула и обернулась. Леша. Его карнавальный костюм ковбоя выглядел нелепо, но выражение лица было серьёзным.
— Всё, хватит, — сказал он тихо, но твёрдо. — Я видел. Идём домой.
Я не стала сопротивляться. Позже, может, мне будет стыдно за эту слабость, но сейчас я позволила ему обнять меня за плечи и вывести из шумного зала. Мы молча шли по ночным улицам. Я чувствовала, как он время от времени сжимает моё плечо — без слов, просто напоминая, что он рядом.
— Он почти вспомнил, — наконец выдохнула я, когда наш дом показался вдали. Голос мой дрожал. — Но... испугался. Испугался меня.
Леша тяжело вздохнул.
— Может, оно и к лучшему, Диан. Иногда... некоторые вещи лучше оставить в прошлом.
Я не ответила. Он не понимал. Не мог понять.
Мы свернули в наш тихий, тёмный переулок. И тут воздух сгустился. Фонари погасли один за другим, погружая улицу в кромешную тьму. Леша сразу напрягся, толкая меня за спину.
— Беги к дому, — прошептал он.
Но было поздно.
Из каждой щели, из-под каждой трещины поползли Тени. Не одна, не две. Десятки. Они сливались в единую, шевелящуюся массу тьмы, и их беззвучный вой заполнил собой всё. Они пахли холодом и тлением. И они были здесь ради меня.
Леша встал передо мной, сжимая ключи в кулаке, как единственное оружие.
— Отвали! — крикнул он, но его голос дрогнул.
Одна из Теней ринулась вперёд. Леша отбил её ударом, но тень обвилась вокруг его руки, и он закричал от боли — не физической, а как будто сама тьма впивалась в его душу. Леша, несмотря на боль, вскочил на ноги. Его лицо исказила ярость — простая, человеческая, направленная на то, что причинило вред его сестре.
— Я тебя, тварь! — зарычал он и, выхватив из кармана складной нож (глупая, отчаянная попытка), ринулся на ближайшую Тень.
Но его удар прошёл сквозь неё, словно сквозь дым. Тень даже не дрогнула. Она просто обернулась вокруг его руки, и на этот раз Леша рухнул на колени с подавленным стоном. Его лицо посерело, дыхание стало прерывистым. Он смотрел на меня полными ужаса глазами, пытаясь что-то сказать, но не в силах выдавить ни звука. Он был беспомощен. Его мужество, его готовность защищать — всё это оказалось бессмысленным против этой нематериальной угрозы.
Именно это зрелище — его беспомощность — и стало тем спусковым крючком.
Ярость сменилась чем-то холодным и абсолютным. Это были не они. Это была я. Моё наследие. Моя война.
— Хватит, — сказала я, и мой голос прозвучал эхом в внезапно наступившей тишине.
Я сделала шаг вперёд, заслоняя собой Лешу. Я не кричала, не размахивала руками. Я просто... отпустила контроль.
Свет, что раньше лишь мерцал под кожей, хлынул наружу. Он не был слепящим — он был холодным, лунным, безжалостным. Он исходил от меня волной, и там, где он касался Теней, те не просто отступали. Они растворялись. Исчезали с тихим, шипящим звуком, словно лёд на раскалённой сковороде.
Вся улица на мгновение оказалась залита этим призрачным сиянием. Я видела каждую трещину на асфальте, каждую пылинку в воздухе. Я чувствовала каждую Тень, каждую искру жизни вокруг — и слабый, болезненный отклик, шедший откуда-то издалека. От него.
Когда свет погас, улица была пуста. Тени исчезли. Леша сидел на земле, уставившись на меня с благоговейным ужасом.
Я тяжело дышала, чувствуя головокружение от выплеснутой силы. Я повернулась к темноте, туда, откуда шла его боль, и прошептала:
— Ты видишь? Ты можешь прятаться. Можешь забывать. Но я всегда буду здесь. И я всегда буду сражаться. С тобой или без тебя.
На этот раз это было не обещание. Это был факт.
Мы молча дошли до дома, и эта тишина была громче любых слов. Леша, обычно такой болтливый, не произносил ни слова, лишь изредка бросал на меня быстрые, испуганные взгляды. Он только что видел, как его сестра излучает свет и обращает в бегство нечто из кошмаров.
Тётя Вика ждала нас в прихожей, и по её лицу я поняла — она всё видела из окна. Её руки дрожали, когда она обняла нас, задерживая объятие дольше обычного.
— Дети... — её голос сорвался. — Что... что это было?
Мы переоделись в сухое и собрались на кухне за чаем, который не мог согреть ледяной холод, исходивший уже не с улицы, а изнутри нас.
— Рассказывай, — тихо сказал Леша, уставившись на свою кружку. — Всё. С самого начала.
И я рассказала. Всё. О странных снах. О встрече с Александром. О Тени в библиотеке. О том, кто я на самом деле — потомок той самой Милославы. О силе, что просыпалась во мне. О его поцелуе. Об их исчезновении. О том, как они стёрли его память. О моих попытках вернуть её. О сегодняшней битве.
Я говорила долго, и они слушали, не перебивая. Лицо тёти Вики становилось всё бледнее, а Леша всё мрачнее сжимал кулаки.
Когда я закончила, в кухне повисла тяжёлая тишина.
— Выходит, мама... — начала тётя Вика и замолчала, сглатывая ком в горле. — Она знала. И пыталась тебя защитить. Спрятать.
— Получается, так, — тихо подтвердила я.
— И этот... Александр, — Леша произнёс его имя с таким усилием, будто это было ругательство. — Он... что, демон?
— Я не знаю, кто он, — честно ответила я. — Страж. Тот, кто охраняет границы между мирами. Но он... важен для меня. И они отняли у него память обо мне. А я... я не могу с этим смириться.
— Поэтому ты рисковала? — голос Леши дрогнул от ярости и беспомощности. — Сегодня... эти твари... они могли тебя убить! Или его! А ты... ты светилась, как ёлка!
— Я не могла позволить им причинить тебе вред! — вспылила я. — И я контролировала это! Наконец-то контролировала!
