Есть хорошие, есть пригожие, но ни один не тронул сердца. Да и что они знают о ней, а она — о них. Ну, она о них, пожалуй, знает поболее. Ведь, что бы кто ни думал, она всё слышит, видит, понимает. А они о ней — ничего. Знают только, что волосы её пшеничные льются на плечи густой волной, что глаза голубые, большие да ясные, что фигурка ладная да стройная. А что на душе у неё, чем мысли полны — не знают да и знать не хотят. Ни к чему им это. Даже если бы могла она заговорить, должно быть, смотрели бы на неё, как на говорящую лавку или стол — с изумлением и недоумением. К чему лавке голос?
Но сегодня, когда девушки побежали встречать шаманку, то, приметив Лейлин, и её позвали с собой. Из жалости, видно. Хорошие они, ведь не со зла сторонятся Лейлин, просто не знают, как с ней себя вести. Жалеют… И что ж не пожалеть? Видно, останется до старости одинокой. Может, станет приживалкой в семье младшего брата, когда подрастёт он да обзаведётся семьёй. А своей семьи ей не видать.
Если бы и взял кто, то только негодный для других жених — вдовец пожилой или ещё кто. Но она не пойдёт. Не нужна ей семья без любви. Лучше уж быть одной или нянчить племянников. Братишка ведь любит её. И знает, что она не дурочка. Он один, если не считать родителей, говорит с ней и знает, что она всё понимает. И сам он понимает её, насколько может понять шестилетка.
"Пойдём, пойдём! — кричали ей девушки. — Ну что же ты, Лейлин? Не бойся! Шаманка хорошая! Вдруг скажет что-то. Вдруг чем-то поможет?"
"Они ведь и лечить могут… шаманки", — смущённо прибавила соседская девчушка.
И, может быть оттого, что сказала она это тихонько, не пытаясь докричаться до Лейлин, как до глухой, не пытаясь прогнать её "детские страхи", словно она слабоумная, Лейлин послушала и пошла.
А потом подумала: а вдруг и в самом деле вылечит?! Ведь нет причин ей молчать, родилась она здоровой и голосистой не хуже других! Вдруг шаманка сдвинет тот камень, что будто перекрыл ей горло, вдруг разрушит ту стену, что заперла внутри песни?
Но чуда не случилось… Если не считать чудом, что шаманка сразу же заметила в толпе девушек, парней, ребятишек именно её — Лейлин. Словно зацепила острым взглядом, как рыбак крючком рыбку, и подтянула к себе. Лейлин подошла, не чувствуя под собой ног, а все вокруг расступались. Шаманка посмотрела вокруг, схватила Лейлин за руку — твёрдо, но не грубо, надёжно и привычно схватила, словно была ей матерью или сестрой, и отвела в сторонку.
Никто не посмел пойти следом. Значит, шаманка хочет что-то сказать без свидетелей. А может, лечить будет?! Хорошо, что родителей не оказалось в той толпе. Зря только обнадёжились бы. Потому что не вылечила шаманка, а только сказала вот это — непонятное, бесполезное, бессмысленное… Сказала, потом внимательно посмотрела на Лейлин, вздохнула и погладила её по голове, словно прощения попросила за то, что больше ничем не может ей помочь. Прибавила ещё:
— Жди, недолго осталось, — да и пошла прочь.
Остальные сельчане кинулись вслед за ней, а Лейлин вернулась домой. Родители после рассказали, что шаманка вылечила двоих больных да наградила кое-кого весьма туманными изречениями или, может, предсказаниями — не понять. Соседи хотели узнать, не излечилась ли Лейлин от немоты, и девушка дня три вовсе не выходила из дому, желая избежать любопытных и сочувствующих взглядов. Через три дня все успокоились, жизнь потекла своим чередом.
"Снег, — думала Лейлин, — первый снег… Да выпадет ли он этой зимой? Про метель или буран и говорить нечего!"
В Счастливой долине частенько случались малоснежные, а то и вовсе бесснежные зимы. Обычно только одна зима из пяти была похожа на настоящую — с глубокими пушистыми сугробами, с морозцем, с кружащимися в прозрачном воздухе снежинками. Но сильных ветров здесь вовсе не бывало, какой уж тут буран?! Разве что в преданиях сохранились рассказы о бурях, которые, вроде бы случались здесь в давние времена.
Долину прикрывали горы, и те снежные тучи, что не рассыпали свои богатства в горах, часто пролетали мимо, величаво пронося тяжёлые свои перины, чтобы осыпать искрящимися сокровищами селения и города, что лежали дальше от гор.
Прошло ещё три дня. Лейлин проснулась раньше обычного, словно кто-то разбудил её. Но всё было тихо, и родители, и брат, и даже непоседа котавий — все ещё спали. Неясное волнение заставило её подняться и одеться, она выглянула в окошко и беззвучно ахнула.
Мир стал чистым, белоснежным, пушистым, как шкурка домашнего котавия. Прекрасным. Сказочным! В тот миг Лейлин и не вспомнила о словах шаманки, у неё просто дыхание перехватило от такой красоты. Деревья, кусты, каждая веточка — всё было покрыто волшебной белоснежностью, мир стал новым, словно только что родился — родился для чудес и счастья!
Песня закружилась у Лейлин внутри, и на этот раз ей даже не было больно оттого, что нельзя выпустить её наружу. Этому застывшему в снежном молчании миру можно было спеть и так — только в мыслях, без единого звука. Этот мир мог услышать и такую песню.
Девушка раскрыла окно, впуская в дом волну неповторимой свежести, вдыхая полной грудью. Было ещё совсем рано, Счастливая долина спала в предрассветной голубоватой дымке, окутанная снежной пеленой, досматривающая волшебные сны, какие могут присниться только в ночь первого снега.
Песня, новая, только что родившаяся в душе, продолжала звучать у Лейлин внутри, так что она не сразу поняла, что слышит её… слышит по-настоящему! Нежная переливчатая трель — совсем близко… Трель, похожая на птичью, но такой птицы Лейлин не знала, ни одна птица не могла выводить мелодию — так ясно, так чисто. Да ещё ту самую, что она только что напевала мысленно!
Девушка высунулась в окно — осторожно, стараясь не спугнуть неведомого певца. Птица сидела неподалёку — в ветвях разросшейся вишнянки, что росла рядом с окном, но чуть в стороне, чтобы не затенять комнату. Неподвижно сидящего на ветке гостя мудрено было заметить, а в другое время, наверное, и вовсе почти невозможно, но сейчас, когда всё было белым, Лейлин довольно быстро обнаружила птичку с коричнево-бежевым рябым оперением и большими круглыми глазами.
Она очень походила на маленькую сову размером примерно с кисть руки, вроде лесного сычика, но ведь у них здесь такие не водились. А если бы и занесло волшебным ветром такую птичку в их края да ещё и с утра пораньше, то разве могут сычики так петь?!
Или это не он… Нет, всё же он! Пристально наблюдая за птичкой, Лейлин приметила, как шевельнулась голова, как клюв приоткрылся, увидела даже, как завибрировали нежные перышки на шее. Сычик ещё немного повернул голову и теперь смотрел прямо на девушку, и Лейлин могла бы поручиться, что в его взгляде читается ум и доброжелательный интерес.
Круглая голова склонилась набок, и это выглядело так забавно, что Лейлин широко улыбнулась. Песня, притихшая было, зазвучала вновь — в её сознании и в исполнении удивительной птицы. Это было так странно… и так чудесно — слышать со стороны мелодию, только сейчас родившуюся в сердце.
Лейлин, верно, так и стояла бы у окна, пока совсем не закоченела, потому что не хотела и не могла прервать этот удивительный разговор, эту песню — одну на двоих. Но стоило девушке поёжиться от холода, птица смолкла, хлопнула крыльями и поднялась в воздух.
Загадочный певец неторопливо облетел вишнянку, приблизившись к открытому окну настолько, что Лейлин, кажется, могла бы коснуться его, если бы протянула руку. Сычик издал нежный курлычащий звук и улетел прочь. Не сразу Лейлин решилась закрыть окно. И хотя ей было очень жаль, что чудесная птица улетела, и не было ни малейшей надежды на новую встречу, всё равно на душе у девушки весь день было так светло и радостно, как давно не бывало.
К вечеру родители заметили, что дочь выглядит и ведёт себя не совсем как обычно и это уже вряд ли можно объяснить тем, что мир в этот день так волшебно преобразился. Конечно, Лейлин всегда была очень чутка к красоте, но что-то уж очень она задумчива.
Её стали расспрашивать, придвигали бумагу и писчий стержень, чтобы написала, что с ней приключилось или о чём её думы, ведь ясно, что одними жестами тут не объяснишь. Лейлин покрутила стержень в руках и сама не заметила, как начала рисовать удивительную птицу. Рисовала она хорошо, хотя до настоящего мастерства пока было далеко.
Посуду расписывала просто изумительно! Но одно дело яркие цветы и невиданные птицы на горшках и тарелках, а нарисовать птицу настоящую, передать её не сказочную, а реальную живую красоту — это уже другое. Получилось… пожалуй, хорошо. Но Лейлин была недовольна. Не то. Глаза не удались. Какой взгляд был у этой птицы!
Ведь это, верно, оборотень! — подумала она. Вот в чём дело. Но и оборотень не сумел бы так петь. А ещё — услышать её собственную песню, ту, что не слышна ни для кого. Мама забрала рисунок, долго рассматривала, перевела вопросительный взгляд на дочь. Отец выглядел встревоженным. Лейлин снова взяла стержень, написала: "Я видела эту птицу утром, — поколебалась и прибавила: Она пела песню, которую я… придумала".
Мама опустилась на лавку. Отец встревожился ещё сильнее. Некоторое время все молчали. Немота Лейлин приучила её близких экономно относиться к словам. Они никогда не болтали впустую и не говорили чего-то вроде "ах, как же это!" или "ну надо же!" Всё это читалось на их лицах, в позах и жестах, но если не было ничего определённого, пригодного для произнесения, они обычно молчали. Наконец мама сказала осторожно:
— А помнишь… тётушка Нея рассказывала про горного пересмешника?
Лейлин встрепенулась. И правда! Как могла она забыть?! Тётушка Нея и её муж Рохан жили в Счастливой долине всего несколько лет, но за это время они стали одними из самых уважаемых жителей долины. И тётушкой молодую рыжую красавицу Нею называли исключительно из уважения.
Хотя она держалась очень просто, никогда не гордилась, ни к кому не относилась свысока, но почему-то всем и каждому было ясно, что она не из простых. И муж её — тоже. Его ещё и слегка побаивались, хотя никто не мог бы объяснить, чем вызван этот страх на грани благоговения. Тётушка Нея с лёгкостью завоевала не только уважение, но и любовь всех окрестных детей и те с радостью бегали к ней слушать истории, а заодно и учиться.
Она не считала за труд обучать их грамоте и многим другим наукам — по способностям каждого, причём делала этот так, что её уроки любили не меньше, чем игры. Родители ребятишек в благодарность начали приносить ей всё, чем были богаты, и помогали всем, чем могли, но Нея принимала далеко не все дары и никогда не были они обременительны для сельчан.
А после уроков она часто рассказывала интересные истории, и послушать их приходили не только дети, но и взрослые, даже старики. И однажды рассказала она и об удивительном существе — горном пересмешнике.
Обитают они, будто бы, в другом мире — в том, куда ведут Радужные Врата. Но один пересмешник, — сказала тётушка Нея, — поселился и в их горах. Пришёл через Врата вместе с Хранителем. Похожи горные пересмешники на маленьких сов, вроде мелких сычиков, но они не просто птицы. И не оборотни.
Когда-то, очень давно и очень далеко — кто знает где? — эти удивительные создания были людьми. И была возложена на них особая служба и великая ответственность. Случилось так, что они не сумели довести свою службу до конца, и когда их души предстали перед Всетворцом, то попросили они, чтобы им было позволено продолжить службу свою и в посмертии. Не мог Всетворец отказать в такой просьбе, и стали те души Стражами — они оберегали живые миры и обитающих в них от злых сущностей, хранили границы между мирами.
Смертные мало что могут сказать о той службе, кроме того, что необычайно важна и почётна она. Однако на службе случается всякое. Была нарушена одна из границ, и существа из одного мира проникли в другой, принося смерть и разрушение, хотя недолжно было такому случиться. Но не по вине Стражей это произошло.
Однако, когда границу восстановили, то Стражей призвали в мир живых, чтобы следить за ней. Они отозвались на зов, хотя при этом потеряли изрядную часть своих сил и стали они горными персмешниками — существами таинственными, о которых людям почти ничего неизвестно. Только то знают люди, что пересмешники умеют подражать любым голосам и звукам.
Люди опасаются их, потому что пересмешники могут завести неведомо куда, сбить с пути. Хотя и говорят, что они не делают этого просто так. А ещё любят пересмешники шутить над путниками, ведь и у них должны быть какие ни на есть развлечения.
Теперь, в телах птиц, способны они заводить семьи и выводить птенцов, но нечасто случается такое. Говорят, если горный пересмешник полюбит человека всем сердцем, то сумеет обрести человеческое тело и прожить человеческую жизнь.
Всё это вспомнила Лейлин после слов матери и обрадовалась, что разрешилась загадка. Вот кого видела и слышала она! То был горный пересмешник. Не удивительно, что это таинственное создание показалось ей умным — пожалуй, умнее многих людей. Неудивительно и то, что сумел он услышать песню в её мыслях.
Да… умный и добрый. И, наверное, одинокий… Почему-то ещё тогда, слушая рассказ тётушки Неи, Лейлин подумала, что жизнь пересмешников печальна… Наверное, сама тётушка Нея считала так же и это как-то чувствовалось в её рассказе. Но как же грустно и одиноко должно быть одному-единственному пересмешнику, у которого в целом мире не найдётся родича или другого существа, подобного ему…
За этими мыслями Лейлин едва не пропустила слова отца, услышала только окончание. Почему-то он был встревожен ещё больше, чем раньше и просил Лейлин быть осторожной. И мать тоже беспокоилась.
— Что ему нужно от тебя? — озабоченно спросила она.
Лейлин удивлённо посмотрела на родителей, на братишку, который один излучал только радостное любопытство и интерес, прислушиваясь и рассматривая рисунок Лейлин.
"Он хороший", — написала она и даже слегка обиделась за пересмешника. Как только родителям пришло в голову опасаться, что он может навредить ей? Но обижалась она недолго. Родители всегда волновались за неё. Вот если бы они сами увидели это создание, то поняли бы — он очень хороший. Удивительный.
— Доченька, я верю, что хороший… — мать нерешительно помялась. — Только всё равно будь осторожна. Ведь шаманка, ты знаешь, говорила, что настало опасное время и в нашей долине может случиться беда!
Лейлин изумлённо и недоверчиво подняла брови. Такого она ещё не слышала.
— Да-да! Это правда. Её слова слышали многие. Она сказала, что придёт буря и может унести кого-то, если не найдётся достаточно любви… — мать растерянно развела руками, словно недоумевая, где и кто должен это достаточное количество искать и сколько именно будет достаточно.
— Сказала, что Хранитель оставил нашу долину. На время. Но оставил. И сейчас, когда уходит старый год и нарождается новый, для нашей долины наступило время испытания. Можем ли мы сами устоять в бурю. Я ведь ещё раньше хотела тебе рассказать! Да закрутилась и забыла…
Лейлин улыбнулась и успокаивающе погладила мать по плечу, без слов обещая, что запомнит и будет осторожна.
