Сердце бешено колотилось, и я прижала кулак к груди, будто этот беспомощный жест мог утишить бешеное биение. Глаза уже приобрели нормальный цвет. Как я могла увидеть пугающую дикую красоту в собственных совершенно заурядных чертах? Пепельно-русые волосы стянуты неровно, неряшливо, зрачки ореховых глаз ещё расширены. Слышала, что так бывает от испуга, но это всегда казалось художественным преувеличением.
Шагнула назад, окинула придирчивым взглядом всю фигуру. В белой хлопковой блузе и длинной расклёшенной салатовой юбке я выглядела тонкой и воздушной. Хмыкнула: и впрямь эльф, только острых ушей не хватает.
Особо сильный порыв ветра взметнул белое за моим плечом. Я обернулась, затравлено оглядела комнату. На запылённом полу перекатывались сухие листья. В углу лежало что-то…
Я подошла. Кучка перьев, тонкие косточки – трупик чайки истлел.
Не думала, что всё будет выглядеть настолько плохо. Зачем меня сюда понесло? Не девчонка, чтобы искать романтику по заброшкам. Что делать в этой дыре?
Еле сдерживая тошноту, решительно направилась к окну, собрала тюль и рванула на себя, опасливо косясь на карниз. Он удержался, ветхая ткань оборвалась почти полностью, оставив сверху лишь узкую бахрому.
Окно выходило в сторону берега, близость которого меня тоже разочаровала. Широкая полоса воды казалась рекой. Я плохо определяю расстояния, но решила, что здесь и километра не будет. Вид скал, поросших негустым лесом, вселил в душу обеспокоенность. Слишком неуютно.
Заглянула в приоткрытую дверь. Темновато. На крутую винтовую лестницу, забитую мебельными обломками, свет попадал через узкое стрельчатое окно, похожее на бойницу. Ламп я не заметила.
За спиной раздался шорох, я стиснула пальцы, перебарывая панику, с трудом перевела дыхание и негромко сказала:
– Чарли, но ведь здесь невозможно жить.
Он не ответил. Я обернулась – пусто. Послышалось?
Петли проржавели, дверь не закрывалась. С досадой прикусила нижнюю губу и отправилась разыскивать мужа.
Первый этаж был залит светом, тьма отступила и съёжилась за приоткрытыми дверями в следующей комнате, где жалюзи ещё были опущены. Деревья за окном раскачивались под порывами ветра, тени метались по комнате, и на плитках пола плясали цветные блики: окна оказались витражными. Классно!
Чарли стоял в центре у массивного квадратного стола и оглядывался с непередаваемой тоской во взоре, затем бросил на меня быстрый виноватый взгляд и отвернулся к камину, выложенному изразцами. Я невольно умилилась: никогда не могла безразлично относиться к настроению мужа, непривычная яркость выражения эмоций приводила в изумление и восхищение.
Чарли так гордился своим домом, так хотел, чтобы мне здесь понравилось! А я… эгоистичная, избалованная!
Я стремительной птицей пролетела по ступенькам, подскочила к мужу и от всей души обняла его. Как же он просиял!
Конечно, потом мы добрую четверть часа целовались, но Чарли всё ж не дал перерасти этому порыву в нечто большее. Оглядевшись, обеспокоенно и озабоченно спросил:
– Очень плохо? Я не думал, что стало всё… вот так.
– Очень, – честно сказала я. – Но справимся. Навести порядок, немного вложиться – и будет красота нереальная.
Чарли, отстранился, придерживая за локти, глядя недоверчиво. Виноватое выражение его лица медленно менялось на восторженную улыбку. Внезапно он чмокнул меня в нос и, подхватив на руки, закружил по комнате:
– Лиз, ты – прелесть!
Какой милый!
Только когда муж поставил меня на ноги и помчался на крыльцо за вещами, я сообразила, что вовсе не хотела здесь оставаться. И когда успела поменять мнение?
Закусила губу и растерянно огляделась, будто пытаясь найти ответ. Здесь было… странно. Обстановка почти музейная, чуждая, вызывала непонятный отклик в сердце, казалось смутно знакомой и родной.
Ясно, что для мужа дом, где прошло его детство, очень дорог. Надо попробовать наладить здесь быт. Может, в других комнатах всё же получше, чем в той, наверху. Но даже если нет… Ходила же я в походы, в конце концов, жила в палатке, а здесь есть крыша над головой, да и климат много мягче. Всё постепенно образуется. Сначала сделать ремонт в паре комнат – уютную жилую зону, потом постепенно привести в порядок остальные помещения – и хоть квесты здесь устраивай!
Мысль пришла в голову неожиданно, но показалась мне достойной тщательного рассмотрения. Надо обсудить с Чарли, но потом.
Я улыбнулась мужу, втащившему все вещи разом, и почувствовала, как сердце сжимается от нежности.
Первые две ночи мы провели в городе, а потом всё стало налаживаться. К моему удивлению, в доме был водопровод. Когда Чарли запустил ветряной двигатель, он заработал – и вода оказалось удивительно вкусной. Несколько поездок на распродажи помогли заполнить дом всякими мелочами, облегчающими быт. Ремонт предстоял нешуточный, но мы больше наслаждались обществом друг друга, чем работали. Мои попытки форсировать наведение порядка, Чарли пресёк решительным заявлением, что всё успеется: ремонтов у нас будет много, а медовый месяц один. Даже на обед мы частенько выезжали в город. Чарли знакомил меня с ним и вновь открывал себя, изумляясь порой, как много изменилось за прошедшие годы. Но кафе, в котором мы обедали после приезда, осталось самым любимым. Вид с веранды завораживал, заставляя дыхание прерываться, а сердце сжиматься от восторга.
Я попросила:
– Чарли, расскажи о своей маме.
Он безразлично пожал плечами:
– Не помню её. Мне и двух не было, когда она умерла. Отец счёл, что уехать сразу – это сродни предательству, да и для ребёнка важна стабильность обстановки, поэтому терпел, сколько смог. Но мы не жили на острове постоянно: ему больно находиться там, где её настигла смерть, да и за меня боялся. Здесь не место малышу.
– Да, понимаю, – сказала я, подумав о крутой лестнице в башне и обрывистых скалах вокруг дома, – извини.
Пабло, тот самый, который назвал меня эльфом, кудрявый брюнет с живым взглядом, принёс десерт – здесь потрясающе выпекали миндальный пирог – я улыбкой поблагодарила его и вновь отвернулась к океану, пытаясь скрыть смущение.
Какая у моего свёкра, оказывается, тонкая эмоциональная натура! Я по сравнению с ним – полено бесчувственное. А ещё говорят, что мужчины толстокожи. Теперь я лучше понимала мужа: его открытость и искренность, которые так пленили меня с первых минут знакомства.
Мы уже спустились к самой воде, когда Чарли заявил:
– Мне не нравится, что этот парень смотрит на тебя влюблёнными глазами.
Я ошеломленно уставилась на него. Забавно, когда взрослый сильный мужчина надувается, как детсадовец! Чмокнула обиженно выпяченные губы, демонстративно оглядела безлюдную пристань и саркастично спросила:
– Какой парень?
– Ну тот, официант.
Я побоялась, что Чарли обидится, и сдержала неуместный смех:
– Будь снисходительнее: он совсем мальчик! В таком возрасте они смотрят так на любую девушку! – заметила я. – Сам не был таким?
Чарли молча кивнул, но выглядел мрачным, и я отвернулась к океану, чтобы скрыть улыбку.
Мужу понравилась идея квестов. Мы решили, что первый этаж будем приводить в порядок позже – и в расчёте на туристов. Для себя сделали одну комнату-спальню на втором этаже. Дом имел прямоугольную планировку, и был вытянут почти параллельно берегу. С одного торца, там, где возвышалась башня с острым шпилем, находился парадный вход с широким и высоким крыльцом, откуда через небольшой холл можно было попасть в гостиную с камином. Ещё одну дверь – запертый вход в башню – мы открыть не сумели, ключей не было. За гостиной располагалась кухня, из которой можно было выйти на улицу или подняться по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и два громадных зала. Чарли сказал, что это столовая и библиотека, но сейчас тут не было ничего кроме ободранных стен. Наверху – тёмный коридор до зала с разбитым окном, по обе стороны от которого находились шесть небольших комнат, больше похожих на кельи. В них тоже было пусто и голо. Зал имел выход на лестницы в башню и вниз, в гостиную с камином. Муж застеклил окно, но мы решили всё же расположиться не в этой комнате, а в самой крохотной «келье», где не было пятен плесени на стенах и ремонт в которой требовал много меньшего вложения сил и средств. Да и близость к кухне сыграла при выборе немалую роль. Чарли скорчил скептическую физиономию и сказал:
– Вообще-то здесь была кладовка, насколько помню, но для начала сойдёт.
В оформлении он полностью положился на мой вкус. Я же выбрала весёлые обои в цветочек и желтые «солнечные» занавески. Кровать из зала, занявшую добрую треть комнаты, застелила желтым же с геометрическим узором покрывалом, купленным на распродаже. Кроме шкафа и комода больше ничего не поместилось. Получилось уютно, но до смешного похоже на мамин домик-времянку на огороде. Хотя по сути это и была времянка. На всё про всё ушла неделя. Жутко представить, сколько надо работать, чтобы привести в порядок и достойно обставить хотя бы часть помещений. Что за погром здесь устроили!
Я попробовала поговорить с Чарли о том, что будем делать дальше, но он отмахнулся:
– Ничего. Мы уже немного поработали, теперь будем отдыхать и развлекаться, а все хлопоты откладываем на потом.
Всё бы хорошо, но почти сразу, как мы начали спать в доме, мне стали сниться странные сны.
Сны повторялись с пугающей назойливостью из ночи в ночь. До этого мне почти не доводилось видеть кошмаров, во всяком случае, запомнились только какие-то мутные погони, которые привиделись во время затяжного и высокотемпературного бронхита, поэтому сравнивать было не с чем.
Я просто шла по дому. Заходила через кухню и поднималась наверх. Знала, что надо попасть в башню, но ни разу не удавалось даже добраться до винтовой лестницы: ничего страшного не происходило, но гнетущее чувство опасности заставляло замирать сердце, и я просыпалась в холодном поту. В первых снах всё было как в реале, но потом я обнаружила, что звуки вызывают странное запаздывающее и размыто-протяжённое эхо, неестественное и жутковатое.
Может, так было и раньше, просто не сразу заметила? Понимая бессмысленность этого, наяву я всё равно снова и снова пыталась припомнить мельчайшие подробности снов – с такой настойчивостью трогаешь языком больной зуб. Только около мужа избавлялась от наваждения. Знала, что Чарли приятно моё общество, но чувствовала неловкость, используя его как защиту от навязчивых мыслей. Рассказать ему о кошмарах не решилась: смешно жаловаться на сон, сознаваться в чрезмерной впечатлительности и пугливости. Я и сама понимала, что для леденящего страха нет никаких причин..
Потом во сны пришёл кто-то ещё. На краю поля зрения иногда металась тень, подобная отражению в зеркале, так испугавшем меня в день приезда. Я вздрагивала, поворачивалась, но никого не замечала. Наконец решилась сломать привычный ход сна и, замерев посреди комнаты, испуганно озираясь и вслушиваясь во всё ещё звучащее эхо собственных шагов, осипшим от испуга голосом выкрикнула в пустоту:
– Эй, кто тут?
И сразу пожалела.
– Эй, кто тут? – протяжно и гулко отозвалось эхо. – Эй, кто тут? – вскрикнуло с другой стороны.
Я шарахнулась, прижалась к стене. Похолодевшие пальцы беспомощно скользили по дереву облицовки, тщетно пытаясь уцепиться за гладкую лакированную поверхность.
-… кто тут? …кто тут? …кто тут… – зловещий шёпот нёсся сразу со всех сторон, то набирая силу, как шум лавины, то снова затихая, отдаляясь.
– ту-у-ут, – нежно и звонко пропело звонкое сопрано, и всё, наконец, смолкло.
Парализованная страхом, я не сразу смогла оторваться от деревянной панели, дающей иллюзорную защиту. Казалось, воздух наполнен дрожащим искрящимся напряжением, и малейшее движение снова вызовет обвал звуков.
Набравшись храбрости, стараясь ступать как можно легче, я рванулась к двери, за которой спиралью завивались крутые ступени. Ни разу не удавалось зайти так далеко! На миг замерла на пороге, не решаясь ни прикрыть за собой дверь, ни оставить её распахнутой, потянула, но и во сне тяжёлое дерево не желало поворачиваться на заржавелых петлях. Оставила бесплодные попытки и начала подниматься, но не успела преодолеть даже расстояние до первого узкого стрельчатого окошка, похожего на бойницу. Сзади раздался звон стекла резкое хлопанье крыльев и пронзительный крик чайки.
От неожиданности дёрнулась, обернулась. Нога соскользнула с узкой ступени, кирпичная кладка замелькала перед глазами и я стремительно понеслась в жуткую черноту.
Распахнув глаза, я слепо уставилась в ночную темень, не в силах пошевелить ватными конечностями. Сердце трепыхалось у самого горла, и я с обреченной покорностью вслушивалась в его бешеный ритм. Опять этот сон!
Из тьмы еле заметно проступали очертания комнаты. Не знай я, что и где находится, эти пятна разной степени черноты вряд ли сложились бы в моём сознания в цельную картину. Я скорее угадывала, чем видела, очертания предметов. Даже лицо Чарли на подушке рядом было почти неузнаваемым размытым пятном.
Закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на дыхании, и заставила себя улыбнуться – где-то читала, что это должно помочь.
Не надо было соглашаться жить здесь! Если бы отказалась сразу, Чарли принял бы это нормально, а сейчас, после того, как уже высказала решение, сказать, что передумала, казалось совершенно невозможным. Да ещё по такой глупой причине! Что греха таить, не хотелось в глазах мужа выглядеть слабонервной истеричкой. Чем бы занять голову, чтобы больше не думать о кошмаре?
Я придвинулась поближе к мужу: прижалась к горячему телу, положила голову на плечо, закинула ногу на бедро. Он что-то неразборчиво промычал, обнял меня, но не проснулся. Слушала тихое сопение и ровное сердцебиение и успокаивалась сама – мне всегда было спокойно и тепло в его объятиях.
Мягкие губы на моей груди, горячая ладонь, скользящая по животу… Утро началось с нежности, которая незаметно перетекла в водоворот страсти.
Потом я, разгорячённая и томная, делала тосты, пока Чарли варил кофе.
– Эх, сейчас бы окунуться!
– Вода холодная.
– Нормальная! – рассмеялась я. – Вы тут неженки.
Чарли хмыкнул:
– Здесь отвратительное дно. Для купания лучше выбираться на городской пляж.
Очевидно, вся глубина разочарования явственно отразилась на моём лице. Чарли обошёл меня и обнял, прижавшись к спине. Теплое дыхание шевелило волосы на макушке, сквозь одежду ощущалось тепло тела. Я не просто стояла в кольце родных рук, я чувствовала себя центром его Вселенной. Как здорово знать, что рядом есть любимый, который всегда поддержит!
Я повернулась и потёрлась щекой об его лицо.
– Колючий!
– Сейчас побреюсь, – отозвался он нежно, – после завтрака.
Эти слова звучали, как объяснение в любви.
Его руки скользнули по телу, поднимая новую волну нежности в душе, Чарли картинным жестом отодвинул мой стул и спросил:
– Что делаем сегодня?
Не зря говорят, что нужно обдумывать сложные вещи на сон грядущий. Очевидно, подсознание прекрасно продолжило работу без моего непосредственного участия и утром выдало готовый ответ.
И я решительно заявила:
– Чарли, давай разберём обломки на лестнице? Не понимаю, для чего нужно было забивать её хламом!
– Чтобы маленький я не лазил по опасным ступеням, – он вскинул брови. – Зачем тебе башня?
Шагнула назад, окинула придирчивым взглядом всю фигуру. В белой хлопковой блузе и длинной расклёшенной салатовой юбке я выглядела тонкой и воздушной. Хмыкнула: и впрямь эльф, только острых ушей не хватает.
Особо сильный порыв ветра взметнул белое за моим плечом. Я обернулась, затравлено оглядела комнату. На запылённом полу перекатывались сухие листья. В углу лежало что-то…
Я подошла. Кучка перьев, тонкие косточки – трупик чайки истлел.
Не думала, что всё будет выглядеть настолько плохо. Зачем меня сюда понесло? Не девчонка, чтобы искать романтику по заброшкам. Что делать в этой дыре?
Еле сдерживая тошноту, решительно направилась к окну, собрала тюль и рванула на себя, опасливо косясь на карниз. Он удержался, ветхая ткань оборвалась почти полностью, оставив сверху лишь узкую бахрому.
Окно выходило в сторону берега, близость которого меня тоже разочаровала. Широкая полоса воды казалась рекой. Я плохо определяю расстояния, но решила, что здесь и километра не будет. Вид скал, поросших негустым лесом, вселил в душу обеспокоенность. Слишком неуютно.
Заглянула в приоткрытую дверь. Темновато. На крутую винтовую лестницу, забитую мебельными обломками, свет попадал через узкое стрельчатое окно, похожее на бойницу. Ламп я не заметила.
За спиной раздался шорох, я стиснула пальцы, перебарывая панику, с трудом перевела дыхание и негромко сказала:
– Чарли, но ведь здесь невозможно жить.
Он не ответил. Я обернулась – пусто. Послышалось?
Петли проржавели, дверь не закрывалась. С досадой прикусила нижнюю губу и отправилась разыскивать мужа.
Первый этаж был залит светом, тьма отступила и съёжилась за приоткрытыми дверями в следующей комнате, где жалюзи ещё были опущены. Деревья за окном раскачивались под порывами ветра, тени метались по комнате, и на плитках пола плясали цветные блики: окна оказались витражными. Классно!
Чарли стоял в центре у массивного квадратного стола и оглядывался с непередаваемой тоской во взоре, затем бросил на меня быстрый виноватый взгляд и отвернулся к камину, выложенному изразцами. Я невольно умилилась: никогда не могла безразлично относиться к настроению мужа, непривычная яркость выражения эмоций приводила в изумление и восхищение.
Чарли так гордился своим домом, так хотел, чтобы мне здесь понравилось! А я… эгоистичная, избалованная!
Я стремительной птицей пролетела по ступенькам, подскочила к мужу и от всей души обняла его. Как же он просиял!
Конечно, потом мы добрую четверть часа целовались, но Чарли всё ж не дал перерасти этому порыву в нечто большее. Оглядевшись, обеспокоенно и озабоченно спросил:
– Очень плохо? Я не думал, что стало всё… вот так.
– Очень, – честно сказала я. – Но справимся. Навести порядок, немного вложиться – и будет красота нереальная.
Чарли, отстранился, придерживая за локти, глядя недоверчиво. Виноватое выражение его лица медленно менялось на восторженную улыбку. Внезапно он чмокнул меня в нос и, подхватив на руки, закружил по комнате:
– Лиз, ты – прелесть!
Какой милый!
Только когда муж поставил меня на ноги и помчался на крыльцо за вещами, я сообразила, что вовсе не хотела здесь оставаться. И когда успела поменять мнение?
Закусила губу и растерянно огляделась, будто пытаясь найти ответ. Здесь было… странно. Обстановка почти музейная, чуждая, вызывала непонятный отклик в сердце, казалось смутно знакомой и родной.
Ясно, что для мужа дом, где прошло его детство, очень дорог. Надо попробовать наладить здесь быт. Может, в других комнатах всё же получше, чем в той, наверху. Но даже если нет… Ходила же я в походы, в конце концов, жила в палатке, а здесь есть крыша над головой, да и климат много мягче. Всё постепенно образуется. Сначала сделать ремонт в паре комнат – уютную жилую зону, потом постепенно привести в порядок остальные помещения – и хоть квесты здесь устраивай!
Мысль пришла в голову неожиданно, но показалась мне достойной тщательного рассмотрения. Надо обсудить с Чарли, но потом.
Я улыбнулась мужу, втащившему все вещи разом, и почувствовала, как сердце сжимается от нежности.
***
Первые две ночи мы провели в городе, а потом всё стало налаживаться. К моему удивлению, в доме был водопровод. Когда Чарли запустил ветряной двигатель, он заработал – и вода оказалось удивительно вкусной. Несколько поездок на распродажи помогли заполнить дом всякими мелочами, облегчающими быт. Ремонт предстоял нешуточный, но мы больше наслаждались обществом друг друга, чем работали. Мои попытки форсировать наведение порядка, Чарли пресёк решительным заявлением, что всё успеется: ремонтов у нас будет много, а медовый месяц один. Даже на обед мы частенько выезжали в город. Чарли знакомил меня с ним и вновь открывал себя, изумляясь порой, как много изменилось за прошедшие годы. Но кафе, в котором мы обедали после приезда, осталось самым любимым. Вид с веранды завораживал, заставляя дыхание прерываться, а сердце сжиматься от восторга.
Я попросила:
– Чарли, расскажи о своей маме.
Он безразлично пожал плечами:
– Не помню её. Мне и двух не было, когда она умерла. Отец счёл, что уехать сразу – это сродни предательству, да и для ребёнка важна стабильность обстановки, поэтому терпел, сколько смог. Но мы не жили на острове постоянно: ему больно находиться там, где её настигла смерть, да и за меня боялся. Здесь не место малышу.
– Да, понимаю, – сказала я, подумав о крутой лестнице в башне и обрывистых скалах вокруг дома, – извини.
Пабло, тот самый, который назвал меня эльфом, кудрявый брюнет с живым взглядом, принёс десерт – здесь потрясающе выпекали миндальный пирог – я улыбкой поблагодарила его и вновь отвернулась к океану, пытаясь скрыть смущение.
Какая у моего свёкра, оказывается, тонкая эмоциональная натура! Я по сравнению с ним – полено бесчувственное. А ещё говорят, что мужчины толстокожи. Теперь я лучше понимала мужа: его открытость и искренность, которые так пленили меня с первых минут знакомства.
Мы уже спустились к самой воде, когда Чарли заявил:
– Мне не нравится, что этот парень смотрит на тебя влюблёнными глазами.
Я ошеломленно уставилась на него. Забавно, когда взрослый сильный мужчина надувается, как детсадовец! Чмокнула обиженно выпяченные губы, демонстративно оглядела безлюдную пристань и саркастично спросила:
– Какой парень?
– Ну тот, официант.
Я побоялась, что Чарли обидится, и сдержала неуместный смех:
– Будь снисходительнее: он совсем мальчик! В таком возрасте они смотрят так на любую девушку! – заметила я. – Сам не был таким?
Чарли молча кивнул, но выглядел мрачным, и я отвернулась к океану, чтобы скрыть улыбку.
Мужу понравилась идея квестов. Мы решили, что первый этаж будем приводить в порядок позже – и в расчёте на туристов. Для себя сделали одну комнату-спальню на втором этаже. Дом имел прямоугольную планировку, и был вытянут почти параллельно берегу. С одного торца, там, где возвышалась башня с острым шпилем, находился парадный вход с широким и высоким крыльцом, откуда через небольшой холл можно было попасть в гостиную с камином. Ещё одну дверь – запертый вход в башню – мы открыть не сумели, ключей не было. За гостиной располагалась кухня, из которой можно было выйти на улицу или подняться по скрипучей деревянной лестнице на второй этаж и два громадных зала. Чарли сказал, что это столовая и библиотека, но сейчас тут не было ничего кроме ободранных стен. Наверху – тёмный коридор до зала с разбитым окном, по обе стороны от которого находились шесть небольших комнат, больше похожих на кельи. В них тоже было пусто и голо. Зал имел выход на лестницы в башню и вниз, в гостиную с камином. Муж застеклил окно, но мы решили всё же расположиться не в этой комнате, а в самой крохотной «келье», где не было пятен плесени на стенах и ремонт в которой требовал много меньшего вложения сил и средств. Да и близость к кухне сыграла при выборе немалую роль. Чарли скорчил скептическую физиономию и сказал:
– Вообще-то здесь была кладовка, насколько помню, но для начала сойдёт.
В оформлении он полностью положился на мой вкус. Я же выбрала весёлые обои в цветочек и желтые «солнечные» занавески. Кровать из зала, занявшую добрую треть комнаты, застелила желтым же с геометрическим узором покрывалом, купленным на распродаже. Кроме шкафа и комода больше ничего не поместилось. Получилось уютно, но до смешного похоже на мамин домик-времянку на огороде. Хотя по сути это и была времянка. На всё про всё ушла неделя. Жутко представить, сколько надо работать, чтобы привести в порядок и достойно обставить хотя бы часть помещений. Что за погром здесь устроили!
Я попробовала поговорить с Чарли о том, что будем делать дальше, но он отмахнулся:
– Ничего. Мы уже немного поработали, теперь будем отдыхать и развлекаться, а все хлопоты откладываем на потом.
Всё бы хорошо, но почти сразу, как мы начали спать в доме, мне стали сниться странные сны.
Глава 2
Сны повторялись с пугающей назойливостью из ночи в ночь. До этого мне почти не доводилось видеть кошмаров, во всяком случае, запомнились только какие-то мутные погони, которые привиделись во время затяжного и высокотемпературного бронхита, поэтому сравнивать было не с чем.
Я просто шла по дому. Заходила через кухню и поднималась наверх. Знала, что надо попасть в башню, но ни разу не удавалось даже добраться до винтовой лестницы: ничего страшного не происходило, но гнетущее чувство опасности заставляло замирать сердце, и я просыпалась в холодном поту. В первых снах всё было как в реале, но потом я обнаружила, что звуки вызывают странное запаздывающее и размыто-протяжённое эхо, неестественное и жутковатое.
Может, так было и раньше, просто не сразу заметила? Понимая бессмысленность этого, наяву я всё равно снова и снова пыталась припомнить мельчайшие подробности снов – с такой настойчивостью трогаешь языком больной зуб. Только около мужа избавлялась от наваждения. Знала, что Чарли приятно моё общество, но чувствовала неловкость, используя его как защиту от навязчивых мыслей. Рассказать ему о кошмарах не решилась: смешно жаловаться на сон, сознаваться в чрезмерной впечатлительности и пугливости. Я и сама понимала, что для леденящего страха нет никаких причин..
Потом во сны пришёл кто-то ещё. На краю поля зрения иногда металась тень, подобная отражению в зеркале, так испугавшем меня в день приезда. Я вздрагивала, поворачивалась, но никого не замечала. Наконец решилась сломать привычный ход сна и, замерев посреди комнаты, испуганно озираясь и вслушиваясь во всё ещё звучащее эхо собственных шагов, осипшим от испуга голосом выкрикнула в пустоту:
– Эй, кто тут?
И сразу пожалела.
– Эй, кто тут? – протяжно и гулко отозвалось эхо. – Эй, кто тут? – вскрикнуло с другой стороны.
Я шарахнулась, прижалась к стене. Похолодевшие пальцы беспомощно скользили по дереву облицовки, тщетно пытаясь уцепиться за гладкую лакированную поверхность.
-… кто тут? …кто тут? …кто тут… – зловещий шёпот нёсся сразу со всех сторон, то набирая силу, как шум лавины, то снова затихая, отдаляясь.
– ту-у-ут, – нежно и звонко пропело звонкое сопрано, и всё, наконец, смолкло.
Парализованная страхом, я не сразу смогла оторваться от деревянной панели, дающей иллюзорную защиту. Казалось, воздух наполнен дрожащим искрящимся напряжением, и малейшее движение снова вызовет обвал звуков.
Набравшись храбрости, стараясь ступать как можно легче, я рванулась к двери, за которой спиралью завивались крутые ступени. Ни разу не удавалось зайти так далеко! На миг замерла на пороге, не решаясь ни прикрыть за собой дверь, ни оставить её распахнутой, потянула, но и во сне тяжёлое дерево не желало поворачиваться на заржавелых петлях. Оставила бесплодные попытки и начала подниматься, но не успела преодолеть даже расстояние до первого узкого стрельчатого окошка, похожего на бойницу. Сзади раздался звон стекла резкое хлопанье крыльев и пронзительный крик чайки.
От неожиданности дёрнулась, обернулась. Нога соскользнула с узкой ступени, кирпичная кладка замелькала перед глазами и я стремительно понеслась в жуткую черноту.
Распахнув глаза, я слепо уставилась в ночную темень, не в силах пошевелить ватными конечностями. Сердце трепыхалось у самого горла, и я с обреченной покорностью вслушивалась в его бешеный ритм. Опять этот сон!
Из тьмы еле заметно проступали очертания комнаты. Не знай я, что и где находится, эти пятна разной степени черноты вряд ли сложились бы в моём сознания в цельную картину. Я скорее угадывала, чем видела, очертания предметов. Даже лицо Чарли на подушке рядом было почти неузнаваемым размытым пятном.
Закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на дыхании, и заставила себя улыбнуться – где-то читала, что это должно помочь.
Не надо было соглашаться жить здесь! Если бы отказалась сразу, Чарли принял бы это нормально, а сейчас, после того, как уже высказала решение, сказать, что передумала, казалось совершенно невозможным. Да ещё по такой глупой причине! Что греха таить, не хотелось в глазах мужа выглядеть слабонервной истеричкой. Чем бы занять голову, чтобы больше не думать о кошмаре?
Я придвинулась поближе к мужу: прижалась к горячему телу, положила голову на плечо, закинула ногу на бедро. Он что-то неразборчиво промычал, обнял меня, но не проснулся. Слушала тихое сопение и ровное сердцебиение и успокаивалась сама – мне всегда было спокойно и тепло в его объятиях.
***
Мягкие губы на моей груди, горячая ладонь, скользящая по животу… Утро началось с нежности, которая незаметно перетекла в водоворот страсти.
Потом я, разгорячённая и томная, делала тосты, пока Чарли варил кофе.
– Эх, сейчас бы окунуться!
– Вода холодная.
– Нормальная! – рассмеялась я. – Вы тут неженки.
Чарли хмыкнул:
– Здесь отвратительное дно. Для купания лучше выбираться на городской пляж.
Очевидно, вся глубина разочарования явственно отразилась на моём лице. Чарли обошёл меня и обнял, прижавшись к спине. Теплое дыхание шевелило волосы на макушке, сквозь одежду ощущалось тепло тела. Я не просто стояла в кольце родных рук, я чувствовала себя центром его Вселенной. Как здорово знать, что рядом есть любимый, который всегда поддержит!
Я повернулась и потёрлась щекой об его лицо.
– Колючий!
– Сейчас побреюсь, – отозвался он нежно, – после завтрака.
Эти слова звучали, как объяснение в любви.
Его руки скользнули по телу, поднимая новую волну нежности в душе, Чарли картинным жестом отодвинул мой стул и спросил:
– Что делаем сегодня?
Не зря говорят, что нужно обдумывать сложные вещи на сон грядущий. Очевидно, подсознание прекрасно продолжило работу без моего непосредственного участия и утром выдало готовый ответ.
И я решительно заявила:
– Чарли, давай разберём обломки на лестнице? Не понимаю, для чего нужно было забивать её хламом!
– Чтобы маленький я не лазил по опасным ступеням, – он вскинул брови. – Зачем тебе башня?
