— Арне настолько пренебрег своими обязанностями?
— О баронессе мне докладывала гера Тарн.
Не зря, ох не зря вспомнился Астору великий насмешник Штенмайер! Чем дальше, тем больше он ощущал себя персонажем одной из его пьес. Нет, ну это же надо! Дворецкий непонятно куда смотрит и чем занят, вместо того чтобы предложить достоуважаемой баронессе согласовать свой визит с хозяином дома. Хозяйке вместо него докладывает о гостье экономка, и она же, очевидно, решает позаботиться об угощении. Хотя это как раз понятно, гера Тарн всегда относилась к Фредерике очень по-доброму. Но чтобы любовница объясняла жене, кто из них двоих более уместен в постели мужа?! А жена… а что, кстати, жена?
— Эрдбирен… Рена? Скажите прямо, вы пытались указать баронессе на дверь?
— Разумеется, нет. Она пришла к вам, а у меня нет привычки выгонять чьих-то гостей. К тому же… — Эрдбирен подняла голову, посмотрела прямо и снова грустно усмехнулась. Астор отметил, что все-таки ошибся: краски с ее лица, в которое он сейчас так пристально всматривался, никуда не делись, во всем виноваты проклятые серебристые светлячки, надо бы убрать их к чертям, или заменить на золотые. В теплом золотом свете яркое и удивительно живое лицо его жены будет смотреться совсем иначе. — Я ничего не знаю о ваших отношениях. С ее слов казалось, что она желанная гостья в этом доме. Поэтому я просто предложила ей наставить на путь истинный не меня, а, к примеру, кофейную чашку, или, если ей так хочется живого общения, геру Тарн, потому что лично мне ее измышления не интересны, и оставила ее дожидаться вас в одиночестве. Я согласна выслушать претензии к своему виду, возрасту, неспособности как следует согреть постель опытному мужчине и каким-то несуществующим амбициям от вас, но не от ваших ретивых любовниц. Честное слово, Ульрика по сравнению с баронессой — образец тактичности и дружелюбия.
Вот уж точно, от одной обиженной женщины вреда и пакостей больше, чем от целой своры открытых врагов! Что Астор мог сказать своей жене? Что ни одна из бывших любовниц не имеет права обращаться так с ней? Эрдбирен и сама это знает. Что он их не звал? А какая разница, если, пусть незваные, все равно явились? Что все слова Фредерики — только оттого, что именно ее, а не Рену, Астор не желает видеть ни у себя дома, ни в своей постели?
— Я приму меры, чтобы эта безобразная ситуация больше не повторилась, — сказал он. И добавил: — Честно говоря, меня ее визит обрадовал не больше, чем вас. И без того был отвратительно сложный день. Любопытно, что бы она делала, если бы я остался на ночь во дворце?
Внезапную мысль о том, что у Фредерики хватило бы наглости лечь в его постель и дожидаться там, Астор отмел как совсем уж бредовую. Сказал, поймав взгляд жены:
— Вы можете быть уверены, все мои с ней “отношения” закончились в тот день, когда я узнал о предстоящей свадьбе. В моем доме ей нечего делать. Если она, несмотря на все мои слова, до сих пор считает иначе — тем хуже для нее.
— Вы удивительный человек, герцог Гросс. Вас боится вся столица, если не весь Стормберг. Но ваши женщины не только не боятся, но и считают возможным забыть о любых приличиях, вламываясь в ваш дом без приглашения. Вы слишком мягки в отношениях с дамами или просто дамы теряют разум от вашего очарования? — Эрдбирен вдруг улыбнулась, тряхнула кудрями, будто отгоняя неприятные мысли. — Мне стоит морально подготовиться к приходу еще кого-нибудь обиженного, или баронесса была последней? Судя по тому, как некоторые особы пожирали вас глазами на приеме во дворце, я предпочла бы знать хотя бы примерно, скольких еще разочарованных моим появлением в вашей жизни самоуверенных красавиц мне придется от вас отгонять.
— Если кто-нибудь еще заявит вам, что имеет на меня права, знайте, это наглая ложь, так что можете гнать их хоть одолженной у садовника метлой, — Астор покачал головой. — Сегодня я понял, что ощущают те герои Штенмайера, над которыми так весело смеется публика. Им, несчастным, не до смеха.
— Мой бедный герцог, — Эрдбирен шагнула вперед и мягко подхватила его под локоть, увлекая по дорожке. — Я не знаю, как вас утешить. Может, тем, что вы не одиноки? Только вообразите, как должна была себя чувствовать я, сначала обнаружив среди ночи в спальне непонятную женщину, потом выслушивая в собственном доме наставления еще одной покинутой. Может, нам стоит сходить в театр? Полюбоваться на несчастных со стороны и посмеяться вместе со всеми? Пойдемте в дом. Вы наверняка не успели поужинать. И я тоже.
— Прекрасные идеи. Обе, — согласился Астор. Налетел порыв холодного ветра, над головой зашелестели листья, взлаял вдалеке пес. Эти простые звуки оттеняли и делали глубже наступившую наконец-то тишину. Нарушать ее не хотелось. Да и зачем? Сказать Рене, что он приятно удивлен ее пониманием и благодарен за то, что обошлось без скандала? Астору казалось, что, выраженная словами, эта мысль прозвучит глупо и беспомощно. Гораздо лучше просто провести вместе спокойный вечер.
А светлячков все-таки надо заменить.
— Будьте уверены, госпожа герцогиня, я лично передам деньги и сделаю все, что следует. И если я хоть немного разбираюсь в людях, досточтимая гера Хульден не передумает. За означенную сумму она согласна передать все права на племянника и на дом. Даже если вы предпочтете до конца действовать инкогнито.
— Этот вопрос я оставлю на ваше усмотрение. В моем имени нет тайны, но и размахивать им перед каждым встречным я бы не хотела.
Эрдбирен опустила на стол кошель. Двадцать полновесных золотых кронов, все, что оставалось в ее шкатулке с наличностью. Гер Ильшер, тот самый законник портового района, оказавшийся пожилым сухощавым мужчиной с клочковатыми седыми бакенбардами и умным, внимательным взглядом опытного юриста, уверял, что этого хватит и на отступные для тетки Дидо, и на все расходы, связанные с оформлением необходимых бумаг. Только вот о собственном гонораре он не заикнулся ни разу, поэтому к монетам Эрдбирен добавила в кошель свое кольцо.
— Понимаю, ваше сиятельство. И смею вас заверить, что сделаю все возможное, чтобы о вашем участии узнали только те, кому необходимо знать.
— То, что останется после уплаты издержек, оставьте себе в качестве вознаграждения за труды.
Уже у дверей Эрдбирен задержалась. Гер Ильшер, почтительно провожавший ее к выходу из своей крошечной конторки, ютящейся у самого порта между сапожником и скобяной лавкой, заинтересованно прищурился.
— Я могу быть еще чем-то полезен?
— Скажите, как скоро я смогу войти в дом Анессы?
— Мальчик беспокоится о растениях? — гер Ильшер понимающе кивнул. — Боюсь, прошло уже слишком много времени.
— Хотелось бы успеть спасти хоть что-то.
— Я немедленно отправлюсь к Хульденам. Как только они подпишут бумаги, вы сможете беспрепятственно находиться в доме. Оформление и утверждение всех необходимых документов, конечно, займет какое-то время, но на фактическое право владения это уже никак не повлияет.
— Значит, мы можем приехать уже завтра?
— Надеюсь, что так, ваше сиятельство. Я сразу вам сообщу.
— Благодарю, гер Ильшер. И Дидо тоже очень вам благодарен.
— Ему стоило бы благодарить не меня, а вас. Я за свою долгую карьеру повидал много чужого горя, а вот счастливых случаев меньше малого. И я тоже искренне вам благодарен. За то, что так неожиданно вернули мне мою юношескую веру в чудеса. Я даже помолодел за эти несколько дней. Уж простите, госпожа, что говорю с вами так запросто.
— Мне не за что прощать вас, — Эрдбирен улыбнулась. — Всего доброго, гер Ильшер.
Неподалеку от выхода, в арочном простенке перед спуском к причалам, скучал Вим, безуспешно изображая из себя любителя поглазеть на корабли. Таких зевак в порту и впрямь встречалось немало, только все они, в отличие от Вима, смотрели в сторону моря, а не поджидали хозяек, готовые в любой момент броситься на помощь.
За прошедшие несколько дней Рена почти успела привыкнуть к его компании, иногда молчаливой, иногда — не очень. У Вима имелось свое, особенное представление о том, как следует служить господам. Когда молчать, а когда говорить, невзирая на чье-то нежелание слушать. Когда подчиняться, а когда просто молча делать по-своему. Сердиться за это на него по-прежнему не получалось. Особенно после того, как Юва громким шепотом, с трудом сдерживая хлещущее из нее во все стороны возмущение, рассказала, какую бурю негодования среди слуг вызвал разговор Вима с герцогом.
Разговор, к слову, Юва передавала почти дословно, как услышала из пересудов на кухне, в прачечной, в людской и даже в погребах, куда бегала за спиртовой основой для лаборатории. Рена сомневалась, что беседу Астора с кучером, которая, кажется, велась за закрытой дверью, на самом деле подслушивали — вряд ли кто-то из слуг проявил бы настолько явное неуважение к любимому господину. Скорее, его додумали со слов самого Вима, а потом приукрасили. Но факт оставался фактом: Вим сам вызвался служить новоиспеченной хозяйке. Вот так запросто лично отправился к герцогу и попросил! В самом деле, какое немыслимое безобразие. А по мнению некоторых, даже самое настоящее предательство.
Юва то возмущенно взмахивала руками, то фыркала, вспоминая красную от гнева «облезлую треску» геру Тарн и невозмутимого Вима, на которого, едва он успел вечером переступить порог людской, обрушились волны негодования.
«Представьте, госпожа, он так и ушел! Схватил со стола краюху хлеба, обозвал всех стадом безголовых кур, послал к лысым богольтам и хлопнул дверью. Ночевал на конюшне!»
С тех пор ситуация не изменилась. Вим предпочитал не лезть в домашние дрязги и не ворошить лишний раз местный змеюшник. Повариха молчком оставляла для него еду, а он молча ее забирал и уходил к лошадям. В своем решении Вим остался тверд, чем вызвал у Ювы уважение и человеческий, хотя, может, и очень даже девичий интерес. Она, разумеется, не спешила с ним сближаться, да и Вим не отличался особой общительностью, но все же Рена была уверена, что рано или поздно эти двое найдут общий язык, хотя бы потому что Юва, как и он, тоже любила лошадей, а Вим, как и она, терпеть не мог сплетен и пересудов.
Таким неожиданным образом у Ювы появился единомышленник, а Эрдбирен обзавелась личным кучером и, похоже, телохранителем. Во всяком случае, сам Вим всячески на это намекал, наотрез отказываясь сидеть на козлах, когда хозяйку несет в очередное подозрительное место. Впрочем, подозрительными Вим счел и аптеку почтенного господина Лойдера в западном предместье, и мастерскую братьев Эдерхазе, где Рена заказывала новые увеличительные стекла и склянки для опытов, и даже зеленщицу с северного тракта, которая, по словам Вима, водила не всегда законные знакомства. Зачем каким-то подозрительным бандитам могли понадобиться услуги старушки Берты, у которой Эрдбирен пришлось покупать подкормки для грунтов, которые раньше всегда находились у Анессы, она не представляла, но спорить с Вимом не хотелось. Его присутствие не мешало, а чаще и вовсе оказывалось полезным: ящики с подкормками и оборудованием не могли сами собой запрыгнуть в карету, но больше не нужно было искать мальчишек-носильщиков, потому что все тяжести безропотно таскал ее неправильный кучер.
Сейчас Вим по привычке пристроился позади, он всегда отставал на пару шагов, давая себе больше пространства для обзора и маневра. А еще он никогда ни о чем не спрашивал, хотя порой Рена отчетливо чувствовала его любопытство. Вот как сейчас.
— Все хорошо, — негромко сказала она. — Гер Ильшер обещал сегодня же подписать все бумаги.
— Ему можно доверять, — так же негромко отозвался Вим.
— Может быть, уже завтра отвезешь нас с Дидо к дому Анессы. Попробуем спасти его зеленое наследство. Вдруг хоть что-то осталось.
— Как скажете, госпожа. А сейчас куда изволите?
— Сейчас? — Эрдбирен задумалась. Нужно было наведаться в академию, заглянуть к портному на Кожевенную улицу за рабочей одеждой для лаборатории, снова съездить к Берте — грунт для закатницы уже должен быть готов. Но все это могло подождать. А вот поездка за книгами в Вальдхольм, пожалуй, не могла. Листерис после свадебного обряда все-таки удалось как следует надавить на жалость его величества, и ей было разрешено посетить Кронбург вместе с мужем. Правда, покидать загородное имение отцу по-прежнему не рекомендовали. Но Листерис могла принять там родных, да и сама нанести несколько визитов. А значит, уже завтра в Вальдхольме начнется кутерьма, в которой Рене совсем не хотелось участвовать. А еще больше не хотелось объяснять отцу, с чего вдруг ей понадобились книги, которые наверняка есть в библиотеке ее мужа.
— В Вальдхольм, — решила Эрдбирен. — Нужно кое-что оттуда перевезти.
Ситуация в ее новом доме с каждым днем становилась все напряженнее и одновременно забавнее. Эрдбирен, устав обижаться и огорчаться, попыталась взглянуть на нее с другой, комической, стороны и неожиданно обнаружила, что Астор был прав в тот памятный вечер после явления в гости баронессы Виттернимской. Чувствовать себя героиней комедии было и впрямь очень неприятно. Однако если вообразить, что ты всего лишь зритель, который с большим вниманием смотрит на сцену, стараясь ничего не упустить, наблюдая за каждым актером в отдельности и за всеми сразу, то многое становилось гораздо проще. Например, Эрдбирен научилась предугадывать реплики и поступки почти всех действующих лиц в определенных ситуациях. И когда в очередной раз оказывалась права, не испытывала ни злости, ни разочарования, потому что была готова. Правда, действующие лица в ответ на ее понимающие улыбки, кажется, раздражались и негодовали еще больше, и вот это было уже по-настоящему забавно.
Зачинщицей тихого мятежа против новой хозяйки оказалась, разумеется, гера Тарн. Именно она была негласным лидером и идейным вдохновителем домашней прислуги. От нее почти не отставал Керт. Личный слуга хозяина делал, кажется, все возможное, чтобы держать Эрдбирен подальше от мужа. Об этой странности она догадалась не сразу, а только тогда, когда ее и без того недолгие и нечастые встречи с Астором стали регулярно прерываться именно Кертом. Формально к его вторжениям придраться бы не получилось. Он отзывал герцога исключительно по делам, однако каждый раз словно нарочно выбирал для этого самое неподходящее время, будто и впрямь не гнушался подслушивать или подсматривать. Эрдбирен отчетливо чуяла в нем глухое недовольство, а в гере Тарн холодную, рассудочную злобу, порой доходившую почти до отвращения.
Иногда Рене казалось, что она ввязалась в какую-то глупую игру, в которой ее то ли проверяют на прочность, то ли вынуждают сделать опрометчивый шаг, о котором потом придется пожалеть. Только единственный шаг, который она могла бы сделать, был прост и ясен с первого дня этих неуместных проверок. Ей нужно было просто рассказать Астору, что происходит в его доме. Рассказать об отказе экономки выдать ей ключи от всех помещений, о запрете Керта входить в оружейную без прямого распоряжения хозяина. О том, что дверь оборудованной подвальной лаборатории осталась для нее закрыта, как и дверь в библиотеку. Поэтому рядом с основной пришлось устраивать свою маленькую, отдельную лабораторию в пустующем чулане.
— О баронессе мне докладывала гера Тарн.
Не зря, ох не зря вспомнился Астору великий насмешник Штенмайер! Чем дальше, тем больше он ощущал себя персонажем одной из его пьес. Нет, ну это же надо! Дворецкий непонятно куда смотрит и чем занят, вместо того чтобы предложить достоуважаемой баронессе согласовать свой визит с хозяином дома. Хозяйке вместо него докладывает о гостье экономка, и она же, очевидно, решает позаботиться об угощении. Хотя это как раз понятно, гера Тарн всегда относилась к Фредерике очень по-доброму. Но чтобы любовница объясняла жене, кто из них двоих более уместен в постели мужа?! А жена… а что, кстати, жена?
— Эрдбирен… Рена? Скажите прямо, вы пытались указать баронессе на дверь?
— Разумеется, нет. Она пришла к вам, а у меня нет привычки выгонять чьих-то гостей. К тому же… — Эрдбирен подняла голову, посмотрела прямо и снова грустно усмехнулась. Астор отметил, что все-таки ошибся: краски с ее лица, в которое он сейчас так пристально всматривался, никуда не делись, во всем виноваты проклятые серебристые светлячки, надо бы убрать их к чертям, или заменить на золотые. В теплом золотом свете яркое и удивительно живое лицо его жены будет смотреться совсем иначе. — Я ничего не знаю о ваших отношениях. С ее слов казалось, что она желанная гостья в этом доме. Поэтому я просто предложила ей наставить на путь истинный не меня, а, к примеру, кофейную чашку, или, если ей так хочется живого общения, геру Тарн, потому что лично мне ее измышления не интересны, и оставила ее дожидаться вас в одиночестве. Я согласна выслушать претензии к своему виду, возрасту, неспособности как следует согреть постель опытному мужчине и каким-то несуществующим амбициям от вас, но не от ваших ретивых любовниц. Честное слово, Ульрика по сравнению с баронессой — образец тактичности и дружелюбия.
Вот уж точно, от одной обиженной женщины вреда и пакостей больше, чем от целой своры открытых врагов! Что Астор мог сказать своей жене? Что ни одна из бывших любовниц не имеет права обращаться так с ней? Эрдбирен и сама это знает. Что он их не звал? А какая разница, если, пусть незваные, все равно явились? Что все слова Фредерики — только оттого, что именно ее, а не Рену, Астор не желает видеть ни у себя дома, ни в своей постели?
— Я приму меры, чтобы эта безобразная ситуация больше не повторилась, — сказал он. И добавил: — Честно говоря, меня ее визит обрадовал не больше, чем вас. И без того был отвратительно сложный день. Любопытно, что бы она делала, если бы я остался на ночь во дворце?
Внезапную мысль о том, что у Фредерики хватило бы наглости лечь в его постель и дожидаться там, Астор отмел как совсем уж бредовую. Сказал, поймав взгляд жены:
— Вы можете быть уверены, все мои с ней “отношения” закончились в тот день, когда я узнал о предстоящей свадьбе. В моем доме ей нечего делать. Если она, несмотря на все мои слова, до сих пор считает иначе — тем хуже для нее.
— Вы удивительный человек, герцог Гросс. Вас боится вся столица, если не весь Стормберг. Но ваши женщины не только не боятся, но и считают возможным забыть о любых приличиях, вламываясь в ваш дом без приглашения. Вы слишком мягки в отношениях с дамами или просто дамы теряют разум от вашего очарования? — Эрдбирен вдруг улыбнулась, тряхнула кудрями, будто отгоняя неприятные мысли. — Мне стоит морально подготовиться к приходу еще кого-нибудь обиженного, или баронесса была последней? Судя по тому, как некоторые особы пожирали вас глазами на приеме во дворце, я предпочла бы знать хотя бы примерно, скольких еще разочарованных моим появлением в вашей жизни самоуверенных красавиц мне придется от вас отгонять.
— Если кто-нибудь еще заявит вам, что имеет на меня права, знайте, это наглая ложь, так что можете гнать их хоть одолженной у садовника метлой, — Астор покачал головой. — Сегодня я понял, что ощущают те герои Штенмайера, над которыми так весело смеется публика. Им, несчастным, не до смеха.
— Мой бедный герцог, — Эрдбирен шагнула вперед и мягко подхватила его под локоть, увлекая по дорожке. — Я не знаю, как вас утешить. Может, тем, что вы не одиноки? Только вообразите, как должна была себя чувствовать я, сначала обнаружив среди ночи в спальне непонятную женщину, потом выслушивая в собственном доме наставления еще одной покинутой. Может, нам стоит сходить в театр? Полюбоваться на несчастных со стороны и посмеяться вместе со всеми? Пойдемте в дом. Вы наверняка не успели поужинать. И я тоже.
— Прекрасные идеи. Обе, — согласился Астор. Налетел порыв холодного ветра, над головой зашелестели листья, взлаял вдалеке пес. Эти простые звуки оттеняли и делали глубже наступившую наконец-то тишину. Нарушать ее не хотелось. Да и зачем? Сказать Рене, что он приятно удивлен ее пониманием и благодарен за то, что обошлось без скандала? Астору казалось, что, выраженная словами, эта мысль прозвучит глупо и беспомощно. Гораздо лучше просто провести вместе спокойный вечер.
А светлячков все-таки надо заменить.
Прода от 01.09.2023, 10:58
ГЛАВА 6
— Будьте уверены, госпожа герцогиня, я лично передам деньги и сделаю все, что следует. И если я хоть немного разбираюсь в людях, досточтимая гера Хульден не передумает. За означенную сумму она согласна передать все права на племянника и на дом. Даже если вы предпочтете до конца действовать инкогнито.
— Этот вопрос я оставлю на ваше усмотрение. В моем имени нет тайны, но и размахивать им перед каждым встречным я бы не хотела.
Эрдбирен опустила на стол кошель. Двадцать полновесных золотых кронов, все, что оставалось в ее шкатулке с наличностью. Гер Ильшер, тот самый законник портового района, оказавшийся пожилым сухощавым мужчиной с клочковатыми седыми бакенбардами и умным, внимательным взглядом опытного юриста, уверял, что этого хватит и на отступные для тетки Дидо, и на все расходы, связанные с оформлением необходимых бумаг. Только вот о собственном гонораре он не заикнулся ни разу, поэтому к монетам Эрдбирен добавила в кошель свое кольцо.
— Понимаю, ваше сиятельство. И смею вас заверить, что сделаю все возможное, чтобы о вашем участии узнали только те, кому необходимо знать.
— То, что останется после уплаты издержек, оставьте себе в качестве вознаграждения за труды.
Уже у дверей Эрдбирен задержалась. Гер Ильшер, почтительно провожавший ее к выходу из своей крошечной конторки, ютящейся у самого порта между сапожником и скобяной лавкой, заинтересованно прищурился.
— Я могу быть еще чем-то полезен?
— Скажите, как скоро я смогу войти в дом Анессы?
— Мальчик беспокоится о растениях? — гер Ильшер понимающе кивнул. — Боюсь, прошло уже слишком много времени.
— Хотелось бы успеть спасти хоть что-то.
— Я немедленно отправлюсь к Хульденам. Как только они подпишут бумаги, вы сможете беспрепятственно находиться в доме. Оформление и утверждение всех необходимых документов, конечно, займет какое-то время, но на фактическое право владения это уже никак не повлияет.
— Значит, мы можем приехать уже завтра?
— Надеюсь, что так, ваше сиятельство. Я сразу вам сообщу.
— Благодарю, гер Ильшер. И Дидо тоже очень вам благодарен.
— Ему стоило бы благодарить не меня, а вас. Я за свою долгую карьеру повидал много чужого горя, а вот счастливых случаев меньше малого. И я тоже искренне вам благодарен. За то, что так неожиданно вернули мне мою юношескую веру в чудеса. Я даже помолодел за эти несколько дней. Уж простите, госпожа, что говорю с вами так запросто.
— Мне не за что прощать вас, — Эрдбирен улыбнулась. — Всего доброго, гер Ильшер.
Неподалеку от выхода, в арочном простенке перед спуском к причалам, скучал Вим, безуспешно изображая из себя любителя поглазеть на корабли. Таких зевак в порту и впрямь встречалось немало, только все они, в отличие от Вима, смотрели в сторону моря, а не поджидали хозяек, готовые в любой момент броситься на помощь.
За прошедшие несколько дней Рена почти успела привыкнуть к его компании, иногда молчаливой, иногда — не очень. У Вима имелось свое, особенное представление о том, как следует служить господам. Когда молчать, а когда говорить, невзирая на чье-то нежелание слушать. Когда подчиняться, а когда просто молча делать по-своему. Сердиться за это на него по-прежнему не получалось. Особенно после того, как Юва громким шепотом, с трудом сдерживая хлещущее из нее во все стороны возмущение, рассказала, какую бурю негодования среди слуг вызвал разговор Вима с герцогом.
Разговор, к слову, Юва передавала почти дословно, как услышала из пересудов на кухне, в прачечной, в людской и даже в погребах, куда бегала за спиртовой основой для лаборатории. Рена сомневалась, что беседу Астора с кучером, которая, кажется, велась за закрытой дверью, на самом деле подслушивали — вряд ли кто-то из слуг проявил бы настолько явное неуважение к любимому господину. Скорее, его додумали со слов самого Вима, а потом приукрасили. Но факт оставался фактом: Вим сам вызвался служить новоиспеченной хозяйке. Вот так запросто лично отправился к герцогу и попросил! В самом деле, какое немыслимое безобразие. А по мнению некоторых, даже самое настоящее предательство.
Юва то возмущенно взмахивала руками, то фыркала, вспоминая красную от гнева «облезлую треску» геру Тарн и невозмутимого Вима, на которого, едва он успел вечером переступить порог людской, обрушились волны негодования.
«Представьте, госпожа, он так и ушел! Схватил со стола краюху хлеба, обозвал всех стадом безголовых кур, послал к лысым богольтам и хлопнул дверью. Ночевал на конюшне!»
С тех пор ситуация не изменилась. Вим предпочитал не лезть в домашние дрязги и не ворошить лишний раз местный змеюшник. Повариха молчком оставляла для него еду, а он молча ее забирал и уходил к лошадям. В своем решении Вим остался тверд, чем вызвал у Ювы уважение и человеческий, хотя, может, и очень даже девичий интерес. Она, разумеется, не спешила с ним сближаться, да и Вим не отличался особой общительностью, но все же Рена была уверена, что рано или поздно эти двое найдут общий язык, хотя бы потому что Юва, как и он, тоже любила лошадей, а Вим, как и она, терпеть не мог сплетен и пересудов.
Таким неожиданным образом у Ювы появился единомышленник, а Эрдбирен обзавелась личным кучером и, похоже, телохранителем. Во всяком случае, сам Вим всячески на это намекал, наотрез отказываясь сидеть на козлах, когда хозяйку несет в очередное подозрительное место. Впрочем, подозрительными Вим счел и аптеку почтенного господина Лойдера в западном предместье, и мастерскую братьев Эдерхазе, где Рена заказывала новые увеличительные стекла и склянки для опытов, и даже зеленщицу с северного тракта, которая, по словам Вима, водила не всегда законные знакомства. Зачем каким-то подозрительным бандитам могли понадобиться услуги старушки Берты, у которой Эрдбирен пришлось покупать подкормки для грунтов, которые раньше всегда находились у Анессы, она не представляла, но спорить с Вимом не хотелось. Его присутствие не мешало, а чаще и вовсе оказывалось полезным: ящики с подкормками и оборудованием не могли сами собой запрыгнуть в карету, но больше не нужно было искать мальчишек-носильщиков, потому что все тяжести безропотно таскал ее неправильный кучер.
Сейчас Вим по привычке пристроился позади, он всегда отставал на пару шагов, давая себе больше пространства для обзора и маневра. А еще он никогда ни о чем не спрашивал, хотя порой Рена отчетливо чувствовала его любопытство. Вот как сейчас.
— Все хорошо, — негромко сказала она. — Гер Ильшер обещал сегодня же подписать все бумаги.
— Ему можно доверять, — так же негромко отозвался Вим.
— Может быть, уже завтра отвезешь нас с Дидо к дому Анессы. Попробуем спасти его зеленое наследство. Вдруг хоть что-то осталось.
— Как скажете, госпожа. А сейчас куда изволите?
— Сейчас? — Эрдбирен задумалась. Нужно было наведаться в академию, заглянуть к портному на Кожевенную улицу за рабочей одеждой для лаборатории, снова съездить к Берте — грунт для закатницы уже должен быть готов. Но все это могло подождать. А вот поездка за книгами в Вальдхольм, пожалуй, не могла. Листерис после свадебного обряда все-таки удалось как следует надавить на жалость его величества, и ей было разрешено посетить Кронбург вместе с мужем. Правда, покидать загородное имение отцу по-прежнему не рекомендовали. Но Листерис могла принять там родных, да и сама нанести несколько визитов. А значит, уже завтра в Вальдхольме начнется кутерьма, в которой Рене совсем не хотелось участвовать. А еще больше не хотелось объяснять отцу, с чего вдруг ей понадобились книги, которые наверняка есть в библиотеке ее мужа.
— В Вальдхольм, — решила Эрдбирен. — Нужно кое-что оттуда перевезти.
Ситуация в ее новом доме с каждым днем становилась все напряженнее и одновременно забавнее. Эрдбирен, устав обижаться и огорчаться, попыталась взглянуть на нее с другой, комической, стороны и неожиданно обнаружила, что Астор был прав в тот памятный вечер после явления в гости баронессы Виттернимской. Чувствовать себя героиней комедии было и впрямь очень неприятно. Однако если вообразить, что ты всего лишь зритель, который с большим вниманием смотрит на сцену, стараясь ничего не упустить, наблюдая за каждым актером в отдельности и за всеми сразу, то многое становилось гораздо проще. Например, Эрдбирен научилась предугадывать реплики и поступки почти всех действующих лиц в определенных ситуациях. И когда в очередной раз оказывалась права, не испытывала ни злости, ни разочарования, потому что была готова. Правда, действующие лица в ответ на ее понимающие улыбки, кажется, раздражались и негодовали еще больше, и вот это было уже по-настоящему забавно.
Зачинщицей тихого мятежа против новой хозяйки оказалась, разумеется, гера Тарн. Именно она была негласным лидером и идейным вдохновителем домашней прислуги. От нее почти не отставал Керт. Личный слуга хозяина делал, кажется, все возможное, чтобы держать Эрдбирен подальше от мужа. Об этой странности она догадалась не сразу, а только тогда, когда ее и без того недолгие и нечастые встречи с Астором стали регулярно прерываться именно Кертом. Формально к его вторжениям придраться бы не получилось. Он отзывал герцога исключительно по делам, однако каждый раз словно нарочно выбирал для этого самое неподходящее время, будто и впрямь не гнушался подслушивать или подсматривать. Эрдбирен отчетливо чуяла в нем глухое недовольство, а в гере Тарн холодную, рассудочную злобу, порой доходившую почти до отвращения.
Иногда Рене казалось, что она ввязалась в какую-то глупую игру, в которой ее то ли проверяют на прочность, то ли вынуждают сделать опрометчивый шаг, о котором потом придется пожалеть. Только единственный шаг, который она могла бы сделать, был прост и ясен с первого дня этих неуместных проверок. Ей нужно было просто рассказать Астору, что происходит в его доме. Рассказать об отказе экономки выдать ей ключи от всех помещений, о запрете Керта входить в оружейную без прямого распоряжения хозяина. О том, что дверь оборудованной подвальной лаборатории осталась для нее закрыта, как и дверь в библиотеку. Поэтому рядом с основной пришлось устраивать свою маленькую, отдельную лабораторию в пустующем чулане.
