На премьеры собиралось не то чтобы сплошь изысканное общество, но, безусловно, новая пьеса Штенмайера была событием, проигнорировать которое означало лишиться темы для разговоров. Здесь наверняка с избытком аристократов, придворных, может, даже каких-нибудь послов. Если вдруг всем этим людям, или хотя бы половине из них, взбредет в голову пусть и издалека поприветствовать герцога Гросса, то до бедной вдовы Лико они доберутся хорошо если к финальному поклону.
— Что вы, — Астор усмехнулся неожиданно жестко. — Поверьте, гораздо больше здесь тех, кто только усилием воли не шарахается от ужасного Черного Ястреба. Ну а те, кто действительно рад видеть герцога Гросса, подойдут в антракте, без лишних глаз и ушей. На ложах королевской семьи, кроме обычной защиты, еще и чары конфиденциальности.
Он был прав. Поднялись по мраморным ступеням центральной лестницы, прошли через украшенный колоннами, высокими вазами с живыми цветами и неизменными магическими светлячками холл, преодолели — не без помощи лакея — тяжелые бархатные шторы, прикрывавшие дверь в ложу, и все это время Астор напоминал Рене горделивый боевой фрегат, с пути которого торопливо убирались в стороны мелкие кораблики. Только однажды он с кем-то раскланялся издали, но в толчее Рена даже не успела заметить, кто именно оказался таким храбрым.
Хотя взглядов она ощущала — много. Любопытствующих, восторженных, завистливых, всяких. И пока шли, и когда уселись в удобные кресла в ложе. Какие бы чары конфиденциальности здесь ни стояли, сейчас они явно были отключены, и, пока не начался спектакль, внимание публики было им обеспечено.
— Чувствую себя цветком в общественной королевской оранжерее, — поведя плечами, призналась Рена. — Все смотрят, и спасибо, что никто не пытается оторвать лепесток на память.
— Потерпите немного. Когда начнется спектакль, я активирую чары, но пока… дадим любителям сплетен их сладкую морковку. Нравится нам то или нет, но новости свежее, чем моя женитьба, все еще нет, а нужно ведь чем-то занимать языки.
— Я не против побыть цветком, — она качнула головой. — Ее величество намекала, что мне стоит чаще бывать в свете и не только в свете. Стать ближе… к людям. Может быть, заняться благотворительностью. “У Астора репутация опасного человека”, — припомнила, услышав точно наяву негромкий голос королевы. — “Оттените его своей мягкостью. Докажите всем, что герцогу Гроссу не чуждо ничто человеческое”. — Она усмехнулась, взглянула на Астора. — Как думаете, у меня получится вас… оттенить?
— А вы хотели бы? — спросил он удивленно. — Вместо своих исследований, увлечений, планов заняться… оттенением? — Последнее слово прозвучало крайне скептически. — Притом что, уверяю вас, мою поистине кошмарную репутацию не пошатнет и целый отряд благотворительниц.
— Вы долгие годы усердно трудились над ее созданием, — согласилась Рена. — Хотя я искренне не понимаю, чем вы так пугаете людей. Не уверена насчет “оттенения”, но чего я точно не хочу, так это остаться Эрдбирен Мьёль, которая что-то исследует в вашем подвале. — Она обернулась к нему, взглянула прямо: — Я ваша жена, и взяла вас в мужья вместе с вашей репутацией, так что она теперь и моя тоже. И мне вовсе не сложно попытаться стать ближе к жителям хоть столицы, хоть всего Стормберга сразу.
— Хотите честно? — Астор склонился к ее уху, защекотал дыханием кожу. — Как пожелаете, я не стану возражать, к тому же идеи нашей королевы обычно себя оправдывают, даже когда на первый взгляд кажутся странными. Но лично я предпочел бы, чтобы для начала вы стали ближе ко мне.
— Так подпустите меня ближе, ваше пугающее сиятельство. Ближе, чем на расстояние через стол за завтраком. — Она вздохнула, чувствуя, как покрывается россыпью теплых волнующих мурашек шея, там, где ее едва не касаются губы. — Я тоже этого хочу.
Неизвестно, что бы он ответил, и ответил бы вообще? Возможно, и нет. Но, как бы то ни было, заиграла увертюра, затих негромкий рокот голосов в зале, магические светлячки начали угасать, двинулся в стороны тяжелый занавес — и стало не до разговоров.
Действие начиналось, что называется, с места в карьер. С трагического монолога великолепной вдовы — а она и в самом деле была великолепна, знойная южанка лет двадцати пяти - двадцати восьми, со жгучим взглядом глубоких темных глаз, смоляными кудрями, тонкой талией при пышных груди и бедрах, с грудным, бархатно-страстным голосом и порывистыми движениями. И очень искренне страдала, рассказывая залу, что ее возлюбленный, самый пылкий, самый богатый и щедрый, знатный и прославленный, самый завидный из всех мужчин, что за последний год падали к ее ногам… женится! Не на ней! О, коварство мужчин, о, жестокая судьба! И неужто она в чем-то уступает разлучнице?
Астор чуть слышно фыркнул. Рена бросила на него веселый взгляд. Гер Штенмайер, похоже, в поисках вдохновения опирался на известные всей столице события.
— Но я докажу! — патетично воскликнула вдова Лико в завершение своего монолога. — Докажу этому презренному, который предпочел мне, мне! никому не известную скучную провинциалку! что он поторопился, что он неправ, что я… — она запнулась, вытерла несуществующую слезинку и вдруг заявила: — Я тоже выйду замуж! И еще посмотрим, чья свадьба наделает больше шума в свете, чей брак будет блистательней, и кому в итоге позавидуют, мне или той девице!
— Надеюсь, баронессы нет в зале, — негромко заметила Рена. — А то это может быть, как любит говорить Юва, ужас как неловко. Интересно, господин драматург обезопасил себя от всех неудобных вопросов неизменным “Во всех совпадениях с реальными лицами прошу винить… совпадения”?
— Кто рискнет задать хоть один неудобный вопрос любимцу не только всей столичной публики, но и королевской семьи? Наша королева любит его комедии, да и Арнольд не раз говорил, что его развлекают “совпадения” и что у гера Штенмайера хирургически точный взгляд.
Безутешная вдова тем временем пустилась во все тяжкие. Перебирая внушительную коллекцию визиток верных поклонников и воздыхателей, она рассуждала о достоинствах и недостатках каждого в роли возможного мужа, и взвесив все “за” и “против”, швыряла визитку в разожженный камин либо писала короткую записку с приглашением на свидание. Дама оказалась привередливой, поэтому записочек в итоге получилось совсем мало.
— Да, немного, — задумчиво подвела итог вдова Лико, которую Рена мысленно уже называла баронессой. — Зато какие экземпляры! Даже не знаю, которого из них выбрать. Придется устроить заезд… забег…
— Баронесса Виттернимская играет на скачках, — сообщил Астор на ухо пикантную подробность.
— По зову сердца? — удивилась Рена. — Или потому что рядом с завидными жеребцами всегда есть не менее завидные всадники?
— Вот уж не знаю, — с мимолетной задумчивостью ответил Астор. — Она действительно заядлая лошадница, но причины… никогда не интересовался.
Эрдбирен обернулась к нему, скользнула взглядом по сосредоточенному профилю и не стала сдерживать неожиданно острый порыв — накрыла его руку своей.
— Мне кажется, гер Штенмайер очень скоро прольет свет на все темные места. Вместе со всеми завидными претендентами на сердце великолепной вдовы. Кем бы они ни были.
Рена, конечно, не могла догадываться, кто из фаворитов “забега” был срисован драматургом с реального человека, а кто — навеян шаловливой музой. Откровенно говоря, все были одинаково смешны, но смеялся Штенмайер не зло. То есть… не зло — над “фаворитами”, сменявшими один другого, но почему-то так и норовившими сойти с дистанции. А вот баронесса…
Предполагаемые мужья разбегались от страстной вдовы, как застигнутые врасплох тараканы на кухне у нерадивой хозяйки. Один объявил, что уже завтра отбывает с посольством в Брионию. Другой — распустил слух, что болен, и надо было видеть, как он ныряет под одеяло в камзоле и при шпаге, чудом успев сбросить обувь, едва заслышав под окном голос пришедшей навестить больного баронессы… ой, то есть, конечно же, вдовы Лико.
Третий… что случилось с третьим, Рена упустила, потому что как раз в этот момент Астор мягко взял ее руку в свою и поцеловал. После этого коварного демарша на сцену Рена, конечно, смотрела, но все, что там творилось, казалось таким далеким и смутным, что если бы ее спросили о подробностях, ответить она бы не сумела. К тому же, Астор и не думал останавливаться. За невинным поцелуем последовал еще один, такой же невинный, чуть выше, потом под губами очутилось запястье, потом ладонь, а потом и вовсе кончики пальцев, которые неожиданно оказались крайне чувствительными. Астор касался каждого по очереди легкими, вроде бы мимолетными поцелуями, а Рене не хватало дыхания и не было совершенно никакого дела до вдовы-баронессы, какой бы тысячу раз великолепной и забавной та ни была.
— Знаете, — выдохнула она шепотом, не в состоянии больше молчать и делать вид, что увлечена спектаклем, — я никогда не думала, что руки… можно целовать… вот так.
— Вам нравится?
— Это… не совсем подходящее слово. Точнее, совсем не подходящее.
Вместо ответа Астор перевернул ее руку ладонью вверх и поцеловал снова, в самый центр. Туда, где, по мнению ярмарочных гадалок, пересекались всякие линии любви, жизни, страсти и боги знают чего еще. А потом взял вторую руку, повторил весь этот завораживающий поцелуйный ритуал еще и с ней и сказал с преувеличенной серьезностью:
— Неправильно выделять одну, а вторую обижать пренебрежением.
И неизвестно чем бы все это закончилось, если бы в зале вдруг не зажегся свет, а в дверь настойчиво не постучали. Появился лакей с подносом, разместил на столике бокалы с игристым вином и блюдо с фруктами и, поклонившись, вышел. Но обменяться с Астором хотя бы парой слов Рена не успела: снова постучали.
Низенький пухлый человечек, который вошел в ложу, не дожидаясь ответа, раскланивался с преувеличенной почтительностью, но Рена отлично заметила остро-внимательный взгляд и лукавую улыбку.
— Ваши сиятельства, безмерно, честное слово, безмерно рад видеть вас сегодня здесь. Так уж вышло, что мне не удалось присутствовать на приеме у его величества, но смею надеяться, сегодня вы позволите мне поздравить вас с новорожденным союзом. Когда два сердца бьются в унисон и с законным браком, и с чувствами — это же счастье, не правда ли?
— Гер Траунде, — Астор слегка поклонился, отвечая на приветствие, а может, на поздравление, и тут же продолжил с нескрываемой иронией: — От вас, как обычно, исходит слишком много слов, маскирующих истинный смысл.
— Ох, ваше сиятельство, вы же знаете, во всем виновата моя профессия. Госпожа герцогиня, простите, ради богов, мою невежливость. Позвольте отрекомендоваться. Гер Траунде, главный редактор “Кронбургского вестника”.
— И по совместительству его владелец, — ровно, но будто с затаенным весельем, заметил Астор. — И так же по совместительству идейный вдохновитель листка “Три короны и окрестности”, альманаха для матрон и благовоспитанных девиц “Светоч Эйдельбурга”, совладелец кулинарного журнала “Услада королей” и полулегальной бульварной газетенки “Пышечка”.
Гер Траунде горестно вздохнул и порывисто припал к ручке. Впрочем, его приветственный поцелуй не был ни излишне вульгарным, ни чересчур навязчивым. И самое главное, почти тут же закончился.
— Ваши сиятельства, я ни в коем случае не рискнул бы отнимать ваше время.
— Что вы хотели? — на удивление благосклонно спросил Астор. Видимо, этот гер Траунде был на довольно хорошем счету у королевской семьи. Впрочем, обычного охотника за сенсациями вряд ли бы вот так запросто впустили в герцогскую ложу. Эрдбирен присмотрелась внимательнее. Тот самый острый взгляд выдавал в гере Траунде человека очень неглупого, в меру осторожного, а эмоции, те, что лежали на поверхности, скорее располагали к нему, чем отталкивали: увлеченный интерес сродни азарту, взбудораженность и… неуверенность. Он действительно чего-то хотел.
— У меня эксклюзивное право на освещение этой премьеры, — гер Траунде неуловимо изменился. Взгляд стал цепким и пристальным, даже, пожалуй, хищным. Он всматривался в Астора так, будто решил, если не победить его в дуэли взглядов, то хотя бы не дать себя разбить в пух и прах. — Могу ли я без опаски осветить и ваше здесь присутствие? Ваши сиятельства ближе к концу первого акта так мастерски обыграли вдову Лико вместе со всем, что творилось на сцене, так взбудоражили почтенную публику, что об этом уже к утру будет знать весь Кронбург. Так позвольте мне представить ваш личный дебют в самом выгодном свете. Поверьте, если я и не перекричу остальное многоголосье, то хотя бы буду самым объективным и популярным свидетелем.
Он говорил, а Эрдбирен чувствовала, как загораются уши и к щекам устремляется кровь. Астор… не активировал чары, и их… чувственное общение перед антрактом наблюдал весь зал?! Боги. И, похоже, очень пристально наблюдал. Однако, хоть сама ситуация и была смущающей, она отчего-то не беспокоила, а вот реакция Астора — да. Рена перевела взгляд на мужа.
А тот приподнял бровь, с откровенной задумчивостью всматриваясь в газетчика, и вдруг улыбнулся.
— За потерю бдительности приходится платить, я без устали вдалбливаю это своим людям, и вот попался сам. Что ж, гер Траунде, видимо, нам остается уповать на вашу сдержанность?
— Ах, ваше сиятельство, право же, вы так это сказали, что я услышал не “сдержанность”, а “благоразумие”. Но вы же знаете, я всегда благоразумен.
— И виртуозно умеете балансировать на грани, не переступая ее, — кивнул Астор. — Уверен, и в этом случае не ошибетесь. Буду ждать с утренней почтой по экземпляру ваших изданий. — Добавил с усмешкой: — Так у меня хотя бы будет время подготовиться к комментариям Арнольда. И да, гер Траунде, я оценил, что вы пришли с этим вопросом сейчас, а не после финальной сцены.
Гер Траунде более чем серьезно отнесся к его пожеланию: с утренней почтой действительно доставили пачку газет, причем не только тех, к которым имел отношение он сам. Перед Астором лежала вся подборка мало-мальски значимой столичной прессы, и он с любопытством и некоторым беспокойством развернул лежавший верхним “Вестник Кронбурга”.
Что ж, внезапный порыв, который привел к неожиданному, но осознанному решению отпустить ситуацию, закончился предсказуемо. Во всяком случае теперь всему Кронбургу известно его отношение к жене.
Саму премьеру осветили в русле и в духе характерного для пьес Штенмайера насмешливого сарказма, откровенно намекнув на узнаваемость главной героини. Намек на оставшегося за сценой истинного главного героя, нашедшего свое счастье отнюдь не с великолепной вдовой, получился логичным и забавным.
А сам Астор невольно вспомнил свои слова, сказанные Эрдбирен, когда опустился занавес: о том, что самый комический персонаж этой феерии так и не появился перед публикой. Фредерика получилась настолько узнаваемой под пером гениального драматурга и в образе, созданном непревзойденной примой Марчеллой Гариэльде, что Астор невольно задумывался, сколько правды было в представшем перед зрителями параде потенциальных мужей. Ведь он определенно узнал посла Стормберга в Арассе графа
— Что вы, — Астор усмехнулся неожиданно жестко. — Поверьте, гораздо больше здесь тех, кто только усилием воли не шарахается от ужасного Черного Ястреба. Ну а те, кто действительно рад видеть герцога Гросса, подойдут в антракте, без лишних глаз и ушей. На ложах королевской семьи, кроме обычной защиты, еще и чары конфиденциальности.
Он был прав. Поднялись по мраморным ступеням центральной лестницы, прошли через украшенный колоннами, высокими вазами с живыми цветами и неизменными магическими светлячками холл, преодолели — не без помощи лакея — тяжелые бархатные шторы, прикрывавшие дверь в ложу, и все это время Астор напоминал Рене горделивый боевой фрегат, с пути которого торопливо убирались в стороны мелкие кораблики. Только однажды он с кем-то раскланялся издали, но в толчее Рена даже не успела заметить, кто именно оказался таким храбрым.
Хотя взглядов она ощущала — много. Любопытствующих, восторженных, завистливых, всяких. И пока шли, и когда уселись в удобные кресла в ложе. Какие бы чары конфиденциальности здесь ни стояли, сейчас они явно были отключены, и, пока не начался спектакль, внимание публики было им обеспечено.
— Чувствую себя цветком в общественной королевской оранжерее, — поведя плечами, призналась Рена. — Все смотрят, и спасибо, что никто не пытается оторвать лепесток на память.
— Потерпите немного. Когда начнется спектакль, я активирую чары, но пока… дадим любителям сплетен их сладкую морковку. Нравится нам то или нет, но новости свежее, чем моя женитьба, все еще нет, а нужно ведь чем-то занимать языки.
— Я не против побыть цветком, — она качнула головой. — Ее величество намекала, что мне стоит чаще бывать в свете и не только в свете. Стать ближе… к людям. Может быть, заняться благотворительностью. “У Астора репутация опасного человека”, — припомнила, услышав точно наяву негромкий голос королевы. — “Оттените его своей мягкостью. Докажите всем, что герцогу Гроссу не чуждо ничто человеческое”. — Она усмехнулась, взглянула на Астора. — Как думаете, у меня получится вас… оттенить?
— А вы хотели бы? — спросил он удивленно. — Вместо своих исследований, увлечений, планов заняться… оттенением? — Последнее слово прозвучало крайне скептически. — Притом что, уверяю вас, мою поистине кошмарную репутацию не пошатнет и целый отряд благотворительниц.
— Вы долгие годы усердно трудились над ее созданием, — согласилась Рена. — Хотя я искренне не понимаю, чем вы так пугаете людей. Не уверена насчет “оттенения”, но чего я точно не хочу, так это остаться Эрдбирен Мьёль, которая что-то исследует в вашем подвале. — Она обернулась к нему, взглянула прямо: — Я ваша жена, и взяла вас в мужья вместе с вашей репутацией, так что она теперь и моя тоже. И мне вовсе не сложно попытаться стать ближе к жителям хоть столицы, хоть всего Стормберга сразу.
— Хотите честно? — Астор склонился к ее уху, защекотал дыханием кожу. — Как пожелаете, я не стану возражать, к тому же идеи нашей королевы обычно себя оправдывают, даже когда на первый взгляд кажутся странными. Но лично я предпочел бы, чтобы для начала вы стали ближе ко мне.
— Так подпустите меня ближе, ваше пугающее сиятельство. Ближе, чем на расстояние через стол за завтраком. — Она вздохнула, чувствуя, как покрывается россыпью теплых волнующих мурашек шея, там, где ее едва не касаются губы. — Я тоже этого хочу.
Неизвестно, что бы он ответил, и ответил бы вообще? Возможно, и нет. Но, как бы то ни было, заиграла увертюра, затих негромкий рокот голосов в зале, магические светлячки начали угасать, двинулся в стороны тяжелый занавес — и стало не до разговоров.
Прода от 15.09.2023, 10:45
Действие начиналось, что называется, с места в карьер. С трагического монолога великолепной вдовы — а она и в самом деле была великолепна, знойная южанка лет двадцати пяти - двадцати восьми, со жгучим взглядом глубоких темных глаз, смоляными кудрями, тонкой талией при пышных груди и бедрах, с грудным, бархатно-страстным голосом и порывистыми движениями. И очень искренне страдала, рассказывая залу, что ее возлюбленный, самый пылкий, самый богатый и щедрый, знатный и прославленный, самый завидный из всех мужчин, что за последний год падали к ее ногам… женится! Не на ней! О, коварство мужчин, о, жестокая судьба! И неужто она в чем-то уступает разлучнице?
Астор чуть слышно фыркнул. Рена бросила на него веселый взгляд. Гер Штенмайер, похоже, в поисках вдохновения опирался на известные всей столице события.
— Но я докажу! — патетично воскликнула вдова Лико в завершение своего монолога. — Докажу этому презренному, который предпочел мне, мне! никому не известную скучную провинциалку! что он поторопился, что он неправ, что я… — она запнулась, вытерла несуществующую слезинку и вдруг заявила: — Я тоже выйду замуж! И еще посмотрим, чья свадьба наделает больше шума в свете, чей брак будет блистательней, и кому в итоге позавидуют, мне или той девице!
— Надеюсь, баронессы нет в зале, — негромко заметила Рена. — А то это может быть, как любит говорить Юва, ужас как неловко. Интересно, господин драматург обезопасил себя от всех неудобных вопросов неизменным “Во всех совпадениях с реальными лицами прошу винить… совпадения”?
— Кто рискнет задать хоть один неудобный вопрос любимцу не только всей столичной публики, но и королевской семьи? Наша королева любит его комедии, да и Арнольд не раз говорил, что его развлекают “совпадения” и что у гера Штенмайера хирургически точный взгляд.
Безутешная вдова тем временем пустилась во все тяжкие. Перебирая внушительную коллекцию визиток верных поклонников и воздыхателей, она рассуждала о достоинствах и недостатках каждого в роли возможного мужа, и взвесив все “за” и “против”, швыряла визитку в разожженный камин либо писала короткую записку с приглашением на свидание. Дама оказалась привередливой, поэтому записочек в итоге получилось совсем мало.
— Да, немного, — задумчиво подвела итог вдова Лико, которую Рена мысленно уже называла баронессой. — Зато какие экземпляры! Даже не знаю, которого из них выбрать. Придется устроить заезд… забег…
— Баронесса Виттернимская играет на скачках, — сообщил Астор на ухо пикантную подробность.
— По зову сердца? — удивилась Рена. — Или потому что рядом с завидными жеребцами всегда есть не менее завидные всадники?
— Вот уж не знаю, — с мимолетной задумчивостью ответил Астор. — Она действительно заядлая лошадница, но причины… никогда не интересовался.
Эрдбирен обернулась к нему, скользнула взглядом по сосредоточенному профилю и не стала сдерживать неожиданно острый порыв — накрыла его руку своей.
— Мне кажется, гер Штенмайер очень скоро прольет свет на все темные места. Вместе со всеми завидными претендентами на сердце великолепной вдовы. Кем бы они ни были.
Рена, конечно, не могла догадываться, кто из фаворитов “забега” был срисован драматургом с реального человека, а кто — навеян шаловливой музой. Откровенно говоря, все были одинаково смешны, но смеялся Штенмайер не зло. То есть… не зло — над “фаворитами”, сменявшими один другого, но почему-то так и норовившими сойти с дистанции. А вот баронесса…
Предполагаемые мужья разбегались от страстной вдовы, как застигнутые врасплох тараканы на кухне у нерадивой хозяйки. Один объявил, что уже завтра отбывает с посольством в Брионию. Другой — распустил слух, что болен, и надо было видеть, как он ныряет под одеяло в камзоле и при шпаге, чудом успев сбросить обувь, едва заслышав под окном голос пришедшей навестить больного баронессы… ой, то есть, конечно же, вдовы Лико.
Третий… что случилось с третьим, Рена упустила, потому что как раз в этот момент Астор мягко взял ее руку в свою и поцеловал. После этого коварного демарша на сцену Рена, конечно, смотрела, но все, что там творилось, казалось таким далеким и смутным, что если бы ее спросили о подробностях, ответить она бы не сумела. К тому же, Астор и не думал останавливаться. За невинным поцелуем последовал еще один, такой же невинный, чуть выше, потом под губами очутилось запястье, потом ладонь, а потом и вовсе кончики пальцев, которые неожиданно оказались крайне чувствительными. Астор касался каждого по очереди легкими, вроде бы мимолетными поцелуями, а Рене не хватало дыхания и не было совершенно никакого дела до вдовы-баронессы, какой бы тысячу раз великолепной и забавной та ни была.
— Знаете, — выдохнула она шепотом, не в состоянии больше молчать и делать вид, что увлечена спектаклем, — я никогда не думала, что руки… можно целовать… вот так.
— Вам нравится?
— Это… не совсем подходящее слово. Точнее, совсем не подходящее.
Вместо ответа Астор перевернул ее руку ладонью вверх и поцеловал снова, в самый центр. Туда, где, по мнению ярмарочных гадалок, пересекались всякие линии любви, жизни, страсти и боги знают чего еще. А потом взял вторую руку, повторил весь этот завораживающий поцелуйный ритуал еще и с ней и сказал с преувеличенной серьезностью:
— Неправильно выделять одну, а вторую обижать пренебрежением.
И неизвестно чем бы все это закончилось, если бы в зале вдруг не зажегся свет, а в дверь настойчиво не постучали. Появился лакей с подносом, разместил на столике бокалы с игристым вином и блюдо с фруктами и, поклонившись, вышел. Но обменяться с Астором хотя бы парой слов Рена не успела: снова постучали.
Прода от 18.09.2023, 10:55
Низенький пухлый человечек, который вошел в ложу, не дожидаясь ответа, раскланивался с преувеличенной почтительностью, но Рена отлично заметила остро-внимательный взгляд и лукавую улыбку.
— Ваши сиятельства, безмерно, честное слово, безмерно рад видеть вас сегодня здесь. Так уж вышло, что мне не удалось присутствовать на приеме у его величества, но смею надеяться, сегодня вы позволите мне поздравить вас с новорожденным союзом. Когда два сердца бьются в унисон и с законным браком, и с чувствами — это же счастье, не правда ли?
— Гер Траунде, — Астор слегка поклонился, отвечая на приветствие, а может, на поздравление, и тут же продолжил с нескрываемой иронией: — От вас, как обычно, исходит слишком много слов, маскирующих истинный смысл.
— Ох, ваше сиятельство, вы же знаете, во всем виновата моя профессия. Госпожа герцогиня, простите, ради богов, мою невежливость. Позвольте отрекомендоваться. Гер Траунде, главный редактор “Кронбургского вестника”.
— И по совместительству его владелец, — ровно, но будто с затаенным весельем, заметил Астор. — И так же по совместительству идейный вдохновитель листка “Три короны и окрестности”, альманаха для матрон и благовоспитанных девиц “Светоч Эйдельбурга”, совладелец кулинарного журнала “Услада королей” и полулегальной бульварной газетенки “Пышечка”.
Гер Траунде горестно вздохнул и порывисто припал к ручке. Впрочем, его приветственный поцелуй не был ни излишне вульгарным, ни чересчур навязчивым. И самое главное, почти тут же закончился.
— Ваши сиятельства, я ни в коем случае не рискнул бы отнимать ваше время.
— Что вы хотели? — на удивление благосклонно спросил Астор. Видимо, этот гер Траунде был на довольно хорошем счету у королевской семьи. Впрочем, обычного охотника за сенсациями вряд ли бы вот так запросто впустили в герцогскую ложу. Эрдбирен присмотрелась внимательнее. Тот самый острый взгляд выдавал в гере Траунде человека очень неглупого, в меру осторожного, а эмоции, те, что лежали на поверхности, скорее располагали к нему, чем отталкивали: увлеченный интерес сродни азарту, взбудораженность и… неуверенность. Он действительно чего-то хотел.
— У меня эксклюзивное право на освещение этой премьеры, — гер Траунде неуловимо изменился. Взгляд стал цепким и пристальным, даже, пожалуй, хищным. Он всматривался в Астора так, будто решил, если не победить его в дуэли взглядов, то хотя бы не дать себя разбить в пух и прах. — Могу ли я без опаски осветить и ваше здесь присутствие? Ваши сиятельства ближе к концу первого акта так мастерски обыграли вдову Лико вместе со всем, что творилось на сцене, так взбудоражили почтенную публику, что об этом уже к утру будет знать весь Кронбург. Так позвольте мне представить ваш личный дебют в самом выгодном свете. Поверьте, если я и не перекричу остальное многоголосье, то хотя бы буду самым объективным и популярным свидетелем.
Он говорил, а Эрдбирен чувствовала, как загораются уши и к щекам устремляется кровь. Астор… не активировал чары, и их… чувственное общение перед антрактом наблюдал весь зал?! Боги. И, похоже, очень пристально наблюдал. Однако, хоть сама ситуация и была смущающей, она отчего-то не беспокоила, а вот реакция Астора — да. Рена перевела взгляд на мужа.
А тот приподнял бровь, с откровенной задумчивостью всматриваясь в газетчика, и вдруг улыбнулся.
— За потерю бдительности приходится платить, я без устали вдалбливаю это своим людям, и вот попался сам. Что ж, гер Траунде, видимо, нам остается уповать на вашу сдержанность?
— Ах, ваше сиятельство, право же, вы так это сказали, что я услышал не “сдержанность”, а “благоразумие”. Но вы же знаете, я всегда благоразумен.
— И виртуозно умеете балансировать на грани, не переступая ее, — кивнул Астор. — Уверен, и в этом случае не ошибетесь. Буду ждать с утренней почтой по экземпляру ваших изданий. — Добавил с усмешкой: — Так у меня хотя бы будет время подготовиться к комментариям Арнольда. И да, гер Траунде, я оценил, что вы пришли с этим вопросом сейчас, а не после финальной сцены.
Прода от 20.09.2023, 11:55
ГЛАВА 7
Гер Траунде более чем серьезно отнесся к его пожеланию: с утренней почтой действительно доставили пачку газет, причем не только тех, к которым имел отношение он сам. Перед Астором лежала вся подборка мало-мальски значимой столичной прессы, и он с любопытством и некоторым беспокойством развернул лежавший верхним “Вестник Кронбурга”.
Что ж, внезапный порыв, который привел к неожиданному, но осознанному решению отпустить ситуацию, закончился предсказуемо. Во всяком случае теперь всему Кронбургу известно его отношение к жене.
Саму премьеру осветили в русле и в духе характерного для пьес Штенмайера насмешливого сарказма, откровенно намекнув на узнаваемость главной героини. Намек на оставшегося за сценой истинного главного героя, нашедшего свое счастье отнюдь не с великолепной вдовой, получился логичным и забавным.
А сам Астор невольно вспомнил свои слова, сказанные Эрдбирен, когда опустился занавес: о том, что самый комический персонаж этой феерии так и не появился перед публикой. Фредерика получилась настолько узнаваемой под пером гениального драматурга и в образе, созданном непревзойденной примой Марчеллой Гариэльде, что Астор невольно задумывался, сколько правды было в представшем перед зрителями параде потенциальных мужей. Ведь он определенно узнал посла Стормберга в Арассе графа
