Слава спал на коротком диванчике, положив длинные ноги, которые свешивались с дивана, на стул со сломанной спинкой. С трудом растолкав коллегу я получил от него ключ от кабинета и темно-коричневую папку из кожезаменителя, набитую бланками.
- Ты как в нашу помойку попал? – спросил Слава между двумя сладкими зевками.
- Почему помойку?
- Сегодня поймешь - зловеще пообещал мне сосед по кабинету.
В это время в коридоре тревожно зубубнил громкоговоритель системы оповещения.
- Это тебя дежурный вызывает на выезд – перевел бубнение коллега.
Наскоро познакомился с дежурным по отделу, получив в качестве бонуса пачку сообщений и напутствие, куда ехать сначала, плюхнулся на жесткое сидение «дежурки». Водитель увидев пачку сообщений, скривился:
- Сколько?
- Шесть?
- Куда сначала?
- В больницу «скорой помощи», три сообщения.
- О, давай я тебя доброшу, а сам на обед смотаюсь, а то потом не дадут….
- Не вопрос, через сколько подъедешь?
- А я тебе телефон напишу, ты позвони, я минут через десять подъеду, я там рядом живу.
Больница встретила меня запахом крови и боли. Приемный покой был переполнен, раненые, избитые, скрюченные от приступа боли люди сидели на многочисленных стульях и даже на затертых керамических плитках пола, десяток врачей вели первичный прием, торопливо и неразборчиво заполняя карты больного. На каталке лежал вонючий БОМЖ, привязанный за руки бинтами к металлическим краям и просил всех проходящих мимо снять у него с рук авоськи со стеклотарой, а то они тяжелые, а он нос почесать хочет.
Получив от медсестры застиранный до невозможности белый халатик, с дыркой в правом боку, я двинулся в реанимацию. Вышедший на стук из запертого отделения доктор с сомнением посмотрел на мои бумаги:
- Ну не знаю. Кузнецов в сумеречном состоянии, попробуйте поговорить, но сомневаюсь. А Ильюхин очень тяжелый, в сознание не приходил, и, наверное, уже не придет. Обоим сделали трепанацию, но состояние пока очень тяжелое и динамика пока не ясна.
Реанимационная палата была наполнена бестолковым писком медицинских аппаратов, стонами и криками лежащих на койках людей. Мои «клиенты» занимали соседние кровати. Перемотанные бинтами головы, перемотанные кисти рук и ступни, трубки капельниц, протянувшиеся к катетерам, оба молодые, худощавые, они были очень похожи. Один, с обильной испариной на очень бледной коже, лежал с закрытыми глазами и беспрерывно шептал: «Мама, мамочка». Я обернулся к стоявшему на пороге врачу, он отрицательно помотал головой. Понятно, это Ильюхин, который совсем «плохой». Я заглянул под тонкую бумажную простынку прикрывавшую обнаженное тело. Поперек шеи Ильюхина шла синюшная полоса, других повреждений я не заметил. Я шагнул ко второму и позвал его по имени. Со второго раза закатившиеся под веки зрачки вздрогнули, взгляд парня поплыл, пока не остановился на мне.
- Сергей, я из милиции, что с тобой случилось, что ты помнишь?
Взгляд раненого вильнул от меня, зрачки снова закатились по веки. Я уже решил, что Сергей тоже потерял сознание, но по его лицу пробежала судорога и с трудом, еле слышно, но парень заговорил:
- Я вечером шел с работы, подходил к дому….почувствовал сзади удар и все, очнулся уже здесь.
- Сергей, в каком месте это было?
- За домом.. у гаража…
- Еще что-нибудь помнишь?
- Да. Крик. В голове раздаются слова, не помню- агонал, адонал. Я не помню.
Я быстро набросал текст объяснения, под неодобрительным взглядом врача, сунул в прибинтованную к кровати руку раненого авторучку и заставил его изобразить какой-то зигзаг вместо подписи. Оно так убедительней получается, чем справка, написанная от моего имени.
- Доктор, а чем их ударили?
- Пойдемте, покажу.
В небольшом закутке, где, очевидно, отдыхал персонал реанимации, мне передали пакет, в котором лежал покрытые бурым налетом гвоздь - «семидесятка» и какая-то субстанция.
- Это все вычистили из раны на голове Кузнецова.
Я достал из кармана маленькую лупу, присмотрелся. С идентификацией гвоздя проблем не возникло, гвоздь как гвоздь, в нижней части покрыт налетом запекшейся крови, головка слегка ржавая. Полужидкую кашицу, разделив ее стержнем от авторучки на несколько частей, смог разглядеть как измазанные кровью щепочки, и даже чешуйку краски синего цвета.
- Доктор, а фен у вас найдется?
- А зачем вам фен?
- Хотел бы подсушить, а то боюсь, что пока до экспертов это дойдет, все сгниет в пакете. Тут же не только кровь, еще какая-то жидкость?
- Ну да, раны то промывали….
- А кстати, чем раны то нанесены, по вашему мнению?
- Скорее всего доска с гвоздями. Очень похоже.
- Спасибо вам доктор.
Через час, подсушив и заново упаковав гвоздь и щепки из головы Кузнецова, скрепив пакет подписями понятых медработников, а также получив у сестры-хозяйки два пакета с мокрыми тряпками, бывшими когда-то одеждой потерпевших, я растерянно стоял у распахнутых ворот больницы. Женский голос по телефону, оставленному водителем дежурки, ответил, что его выдернули посреди обеда и отправили на какое-то убийство, дежурный по телефону ответил, что машина за мной будет только через час. Повторив утренний подвиг в виде поездки на чуть менее заполненном трамвае, я злой как собака, появился в дежурной части.
- А, появился, молодец, а то у нас тут двойное убийство, а машина всего одна - поприветствовал меня дежурный.
- На материалы по двум тяжким, третьего я не нашел, он из больницы сбежал, будет машина - съезжу к нему домой. А сейчас схожу, попробую место происшествия найти, мне потерпевший, который в сознании, объяснил, где на него напали.
Пока я искал место нападения, то выяснил, что оба пострадавших, хотя живут на разных улицах, но в соседних домах. И если в предполагаемом месте нападения на Кузнецова я с трудом нашел пару пятен на асфальте, которые можно было принять за кровь, то следы за домом Ильюхина мне не понравились совершенно. На беленном известкой фундаменте дома среди бурых подтеков кто-то уверенной рукой вывел перевернутый крест, нарисованный, похоже, кровью потерпевшего. В в паре метров я нашел оборванный шнурок, на котором висело нечто, что очень напоминало нательный крестик. Кто-то очень старательно согнул концы креста, превратив его в какой-то комок.
Ненужные встречи.
Николай.
Я замер на пороге дежурки. Посреди казённого помещения на полу колыхалась куча - мала из множества рук и ног, обтянутых серой тканью. Пока я пытался разглядеть в этой мешанине конечности хулиганов, чтобы принять участие в восстановлении порядка и законности, один из милиционеров засучил ногами, пытаясь вырваться из хвата огромной мужской ладони. Я упал на колени и стал по одному разгибать толстые, как сардельки пальцы. Ухватившись за средний палец, я стал жёстко выламывать его. Когда, казалось, осталось мгновение до мерзкого хруста ломаемого сустава, ладонь невидимого мне до сих пор мужика разжалась на горле несчастного правоохранителя и, ловко ухватив меня за ворот куртки, дернула вниз так резко, что я чуть не сплющил свое лицо о пол, а затем, быстро перебирая сильными пальцами по моему вороту, попыталась ухватить уже меня за горло. На какое-то мгновение мне удалось прижать ладонь противника к полу. К тому времени уже отдышался мой предшественник, который, мстительно наступив ботинком на ладонь своего обидчика, успел защелкнуть на широком запястье дужку наручников, зацепив второе кольцо браслетов на трубе отопления. Через минуту все было закончено. Милиционеры отряхивали помятую форму, на полу, растянутый наручниками между батареей отопления и решёткой оружейки, лежал огромный мужчина лет тридцати пяти, в сером турецком свитере, и жизнерадостно улыбался. Я, наскоро почистившись, двинулся к выходу, но был остановлен дежурным:
- Николай, а ты куда?
- В каком смысле куда? К себе.
- Этот гражданин на полу тебя дожидался.
- ???
- Он пришёл становиться на учёт, как ранее судимый, руководство сказало, чтоб ты провел с ним беседу, так что забирай, а то нам надо полы мыть, дежурство сдавать, а тут твой клиент лежит.
Под радостное хихиканье присутствующих, в том числе и жизнерадостного тела на полу, я забрал у дежурного голубенький листок справки об освобождении:
-Я сейчас схожу к начальству, а потом к вам вернусь. Я у вас поработаю, а то у меня в кабинете не прибрано, гостей неудобно принимать. А с полом вы уж сами разбирайтесь.
Весёлый гражданин, дожидавшийся меня на полу, по документам оказался форменным душегубом. За первое убийство он был помещён в психбольницу, откуда был выпущен через три года, как полностью излеченный. А подышав год воздухом свободы, и, очевидно, заскучав, нанёс тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом, а потом, уже на "зоне" убил ещё кого-то, за что в совокупности отсидел четыре года, но был опять признан невменяемым, и после двух лет лечения, был признан неопасным членом общества. Вот с таким гражданином я, согласно приказа министра, должен был провести беседу, а затем «профилактировать» его, что бы гражданин больше не совершал ничего дурного, а уж если совершил, то, по замыслу мудрецов из министерства, должен быть задержан чуть ли ни в момент совершения противоправного проступка. Слава Богу, на выполнение данного приказа особо никто внимание не обращал, пока бывший «зека» не совершит двойного убийства. Вот тогда и опера и участкового, на территории которого злодей был прописан, увольняли автоматически, а то и привлекали к суду. Поэтому, брать на себя ответственность за поведение такого гражданина было смерти подобно, и с этим надо было что-то делать.
Когда я вернулся в дежурку, там все было благопристойно, мой клиент смирно сидел в одной из камер, свежевымытый пол влажно блестел и радовал глаз. Я подошел к дежурному, кивая на гражданина в сером свитере:
- А что за скандал то был с утра?
- Да твой псих в коридоре мужику какому-то в нос заехал, а потом, представляешь, кровь с кулака слизывает и говорит: "Земляк, а ты вкусный, я тебя потом съем".
- А зачем наручники с психа сняли?
- Мы психиатрическую бригаду вызвали, а он пообещал, что больше так шутить не будет, так как в больницу не хочет.
- А пострадавший то где?
- Пострадавший сказал, что претензий не имеет и ушёл от греха подальше. Объяснение вот. - дежурный протянул мне исписанный неровным почерком лист сероватого казённого бланка. Ну да, все верно, Иван Башкатов пояснил, что сегодня утром он в помещении отдела милиции поссорился с ранее незнакомым ему человеком, что их ссора является его личным делом, претензий по данному делу он ни к кому не имеет, больше по данному вопросу просит его не беспокоить.
Следующий час я сидел, ни на секунду не отвлекаясь от фигуры своего собеседника. Гражданин Ангелов Борис Владимирович (фамилию он зачем-то сменил перед первым убийством), казался мне медведем в человеческом обличии. Огромный, физически развитый мужчина, добродушно улыбался, глядя на меня по детски наивными голубыми глазами. Но картинка, как этот "олимпийский мишка" чуть не придушил помощника дежурного, а потом и меня, причём не глядя и одной рукой, заставляло меня быть в постоянном напряжении. Медведь, как известно, существо абсолютно не предсказуемое и коварное. Сейчас оно умильно заглядывает тебе в глаза, выпрашивая лакомство, а через долю мгновения острые, как ножи, когти отрывают голову глупого человечка с тонкой шейки. Я чувствовал, что передо мной сидит вот такой зверь в облике человека, зверь, который вероятно, сам не знал, что он выкинет в следующую минуту. И я боялся. Нет, меня не пробивала не контролируемая дрожь рук, голос мой не скрывался на истерический визг, но я боялся. Я чувствовал, что ухоженные руки Ангелова, жестикуляцией которых он сопровождал историю своей неправедной жизни, в любой момент может изменит свою траекторию, и этот толстый сильный палец с аккуратно обрезанным ногтем, например, воткнется в мою глазницу. И этот "шалун" обязательно бы сделал это, но его останавливает, что просто так он отсюда уйти не сможет, и это его удерживает от того, чтобы дать волю своим желаниям. Конечно, я всегда, все годы службы, одним глазом следил за посетителями моих многочисленных служебных кабинетов. И, неважно, кто это был - седой и жёсткий "зэчара" с двадцатилетним сроком отсидки или семнадцатилетняя нимфа, перебравшая на вечеринке слабоалкогольных коктелей. Истории о невнимательных следователях и дознавателях, обваренных кипятком из чайника или получивших в глаз авторучку во время допроса, нам регулярно доводили. Но сегодняшний мой "гость" отличался от всех предыдущих. Я чувствовал, что он бы убил меня с весёлым любопытством, как злой ребёнок отрывающий крылышки бабочке и был очень рад, что не повёл этого человека беседовать один на один в мой кабинет. А Борис Владимирович продолжал вещать хорошо поставленными голосом, доброжелательно улыбаясь:
- А потом меня перевели в спецбольницу в Набережных Челнах, и я понял, что на зоне был просто курорт. Нас с утра выгоняли в общий зал, и там держали до вечера, даже в туалет не выводили. А хоть слово скажешь - тебя сразу на сутки на «вязки» в кровать и двойную дозу магнезии вколят, а то еще чего похуже. И ты лежишь сутки привязанный к этой кровати, и чувствуешь, как у тебя мозги и все тело просто кипит, сутки ты просто умираешь в этой кровати. И тогда я стал лечиться по настоящему, и вести себя примерно, и меня вскоре признали общественно не опасным и выпустили...
Через час приехал психиатр, пожилой доктор с глазами библейского мудреца, в сопровождении двух санитаров. Присев в уголке, он поговорил с Ангеловым минут пять, и сказав, что случай не его, невменяемости он не наблюдает, откланялся.
- Мне сегодня очень все понравилось, и вы мне понравились, гражданин начальник - внезапно голос Ангелова стал скрипучим, как наждак. Я от неожиданности вскинул взгляд вверх. На меня смотрели абсолютно чёрные глаза собеседника.
-У вас глаза потемнели, Борис Владимирович, абсолютно черными стали. Почему?
- А это я глаза в камере закапал, мне доктор прописал, вот у меня зрачки и расширились. Я уже могу идти, а то загостился у вас?
Мне оставалось только кивнуть. И этот кошмар с лицом, чем-то напоминающем Есенина, вежливо кивнув присутствующим, покинул наше заведение.
Следующее утро началось для меня на рассвете. Молодой мужчина лежал навзнич, широко, как парящая птица крылья, раскинув в стороны руки. Голова, лежащая на дорожке из потрескавшегося асфальта, была окружена ореолом багровых сгустков запекшейся крови. В правой руке мужчина и после смерти продолжал сжимать молоток. Рядом, обнявшись, рыдали две женщины, сестра и мать погибшего.
- Типичное самоубийство - под одобрительный кивок следователя прокуратуры, изрёк начальник розыска: - Запил, белая горячка, вон, молотком от демонов отбивался. Отбиться не смог, вот и шагнул с балкона. Давай, Николай, быстро осмотри квартиру, опрос матери, сестры, обход соседей и через полтора часа материалы мне на стол.
- Какие полтора часа? Сейчас пять утра! Люди спят, мне дверь никто не откроет.
-Уговорил, через два часа. Иди, работай, а то соседи на работу разбегутся.
Покойный жил один в квартире, доставшейся в наследство от бабушки, работал грузчиком в какой-то конторе.
- Ты как в нашу помойку попал? – спросил Слава между двумя сладкими зевками.
- Почему помойку?
- Сегодня поймешь - зловеще пообещал мне сосед по кабинету.
В это время в коридоре тревожно зубубнил громкоговоритель системы оповещения.
- Это тебя дежурный вызывает на выезд – перевел бубнение коллега.
Наскоро познакомился с дежурным по отделу, получив в качестве бонуса пачку сообщений и напутствие, куда ехать сначала, плюхнулся на жесткое сидение «дежурки». Водитель увидев пачку сообщений, скривился:
- Сколько?
- Шесть?
- Куда сначала?
- В больницу «скорой помощи», три сообщения.
- О, давай я тебя доброшу, а сам на обед смотаюсь, а то потом не дадут….
- Не вопрос, через сколько подъедешь?
- А я тебе телефон напишу, ты позвони, я минут через десять подъеду, я там рядом живу.
Больница встретила меня запахом крови и боли. Приемный покой был переполнен, раненые, избитые, скрюченные от приступа боли люди сидели на многочисленных стульях и даже на затертых керамических плитках пола, десяток врачей вели первичный прием, торопливо и неразборчиво заполняя карты больного. На каталке лежал вонючий БОМЖ, привязанный за руки бинтами к металлическим краям и просил всех проходящих мимо снять у него с рук авоськи со стеклотарой, а то они тяжелые, а он нос почесать хочет.
Получив от медсестры застиранный до невозможности белый халатик, с дыркой в правом боку, я двинулся в реанимацию. Вышедший на стук из запертого отделения доктор с сомнением посмотрел на мои бумаги:
- Ну не знаю. Кузнецов в сумеречном состоянии, попробуйте поговорить, но сомневаюсь. А Ильюхин очень тяжелый, в сознание не приходил, и, наверное, уже не придет. Обоим сделали трепанацию, но состояние пока очень тяжелое и динамика пока не ясна.
Реанимационная палата была наполнена бестолковым писком медицинских аппаратов, стонами и криками лежащих на койках людей. Мои «клиенты» занимали соседние кровати. Перемотанные бинтами головы, перемотанные кисти рук и ступни, трубки капельниц, протянувшиеся к катетерам, оба молодые, худощавые, они были очень похожи. Один, с обильной испариной на очень бледной коже, лежал с закрытыми глазами и беспрерывно шептал: «Мама, мамочка». Я обернулся к стоявшему на пороге врачу, он отрицательно помотал головой. Понятно, это Ильюхин, который совсем «плохой». Я заглянул под тонкую бумажную простынку прикрывавшую обнаженное тело. Поперек шеи Ильюхина шла синюшная полоса, других повреждений я не заметил. Я шагнул ко второму и позвал его по имени. Со второго раза закатившиеся под веки зрачки вздрогнули, взгляд парня поплыл, пока не остановился на мне.
- Сергей, я из милиции, что с тобой случилось, что ты помнишь?
Взгляд раненого вильнул от меня, зрачки снова закатились по веки. Я уже решил, что Сергей тоже потерял сознание, но по его лицу пробежала судорога и с трудом, еле слышно, но парень заговорил:
- Я вечером шел с работы, подходил к дому….почувствовал сзади удар и все, очнулся уже здесь.
- Сергей, в каком месте это было?
- За домом.. у гаража…
- Еще что-нибудь помнишь?
- Да. Крик. В голове раздаются слова, не помню- агонал, адонал. Я не помню.
Я быстро набросал текст объяснения, под неодобрительным взглядом врача, сунул в прибинтованную к кровати руку раненого авторучку и заставил его изобразить какой-то зигзаг вместо подписи. Оно так убедительней получается, чем справка, написанная от моего имени.
- Доктор, а чем их ударили?
- Пойдемте, покажу.
В небольшом закутке, где, очевидно, отдыхал персонал реанимации, мне передали пакет, в котором лежал покрытые бурым налетом гвоздь - «семидесятка» и какая-то субстанция.
- Это все вычистили из раны на голове Кузнецова.
Я достал из кармана маленькую лупу, присмотрелся. С идентификацией гвоздя проблем не возникло, гвоздь как гвоздь, в нижней части покрыт налетом запекшейся крови, головка слегка ржавая. Полужидкую кашицу, разделив ее стержнем от авторучки на несколько частей, смог разглядеть как измазанные кровью щепочки, и даже чешуйку краски синего цвета.
- Доктор, а фен у вас найдется?
- А зачем вам фен?
- Хотел бы подсушить, а то боюсь, что пока до экспертов это дойдет, все сгниет в пакете. Тут же не только кровь, еще какая-то жидкость?
- Ну да, раны то промывали….
- А кстати, чем раны то нанесены, по вашему мнению?
- Скорее всего доска с гвоздями. Очень похоже.
- Спасибо вам доктор.
Через час, подсушив и заново упаковав гвоздь и щепки из головы Кузнецова, скрепив пакет подписями понятых медработников, а также получив у сестры-хозяйки два пакета с мокрыми тряпками, бывшими когда-то одеждой потерпевших, я растерянно стоял у распахнутых ворот больницы. Женский голос по телефону, оставленному водителем дежурки, ответил, что его выдернули посреди обеда и отправили на какое-то убийство, дежурный по телефону ответил, что машина за мной будет только через час. Повторив утренний подвиг в виде поездки на чуть менее заполненном трамвае, я злой как собака, появился в дежурной части.
- А, появился, молодец, а то у нас тут двойное убийство, а машина всего одна - поприветствовал меня дежурный.
- На материалы по двум тяжким, третьего я не нашел, он из больницы сбежал, будет машина - съезжу к нему домой. А сейчас схожу, попробую место происшествия найти, мне потерпевший, который в сознании, объяснил, где на него напали.
Пока я искал место нападения, то выяснил, что оба пострадавших, хотя живут на разных улицах, но в соседних домах. И если в предполагаемом месте нападения на Кузнецова я с трудом нашел пару пятен на асфальте, которые можно было принять за кровь, то следы за домом Ильюхина мне не понравились совершенно. На беленном известкой фундаменте дома среди бурых подтеков кто-то уверенной рукой вывел перевернутый крест, нарисованный, похоже, кровью потерпевшего. В в паре метров я нашел оборванный шнурок, на котором висело нечто, что очень напоминало нательный крестик. Кто-то очень старательно согнул концы креста, превратив его в какой-то комок.
Глава тридцать.
Ненужные встречи.
Николай.
Я замер на пороге дежурки. Посреди казённого помещения на полу колыхалась куча - мала из множества рук и ног, обтянутых серой тканью. Пока я пытался разглядеть в этой мешанине конечности хулиганов, чтобы принять участие в восстановлении порядка и законности, один из милиционеров засучил ногами, пытаясь вырваться из хвата огромной мужской ладони. Я упал на колени и стал по одному разгибать толстые, как сардельки пальцы. Ухватившись за средний палец, я стал жёстко выламывать его. Когда, казалось, осталось мгновение до мерзкого хруста ломаемого сустава, ладонь невидимого мне до сих пор мужика разжалась на горле несчастного правоохранителя и, ловко ухватив меня за ворот куртки, дернула вниз так резко, что я чуть не сплющил свое лицо о пол, а затем, быстро перебирая сильными пальцами по моему вороту, попыталась ухватить уже меня за горло. На какое-то мгновение мне удалось прижать ладонь противника к полу. К тому времени уже отдышался мой предшественник, который, мстительно наступив ботинком на ладонь своего обидчика, успел защелкнуть на широком запястье дужку наручников, зацепив второе кольцо браслетов на трубе отопления. Через минуту все было закончено. Милиционеры отряхивали помятую форму, на полу, растянутый наручниками между батареей отопления и решёткой оружейки, лежал огромный мужчина лет тридцати пяти, в сером турецком свитере, и жизнерадостно улыбался. Я, наскоро почистившись, двинулся к выходу, но был остановлен дежурным:
- Николай, а ты куда?
- В каком смысле куда? К себе.
- Этот гражданин на полу тебя дожидался.
- ???
- Он пришёл становиться на учёт, как ранее судимый, руководство сказало, чтоб ты провел с ним беседу, так что забирай, а то нам надо полы мыть, дежурство сдавать, а тут твой клиент лежит.
Под радостное хихиканье присутствующих, в том числе и жизнерадостного тела на полу, я забрал у дежурного голубенький листок справки об освобождении:
-Я сейчас схожу к начальству, а потом к вам вернусь. Я у вас поработаю, а то у меня в кабинете не прибрано, гостей неудобно принимать. А с полом вы уж сами разбирайтесь.
Весёлый гражданин, дожидавшийся меня на полу, по документам оказался форменным душегубом. За первое убийство он был помещён в психбольницу, откуда был выпущен через три года, как полностью излеченный. А подышав год воздухом свободы, и, очевидно, заскучав, нанёс тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом, а потом, уже на "зоне" убил ещё кого-то, за что в совокупности отсидел четыре года, но был опять признан невменяемым, и после двух лет лечения, был признан неопасным членом общества. Вот с таким гражданином я, согласно приказа министра, должен был провести беседу, а затем «профилактировать» его, что бы гражданин больше не совершал ничего дурного, а уж если совершил, то, по замыслу мудрецов из министерства, должен быть задержан чуть ли ни в момент совершения противоправного проступка. Слава Богу, на выполнение данного приказа особо никто внимание не обращал, пока бывший «зека» не совершит двойного убийства. Вот тогда и опера и участкового, на территории которого злодей был прописан, увольняли автоматически, а то и привлекали к суду. Поэтому, брать на себя ответственность за поведение такого гражданина было смерти подобно, и с этим надо было что-то делать.
Когда я вернулся в дежурку, там все было благопристойно, мой клиент смирно сидел в одной из камер, свежевымытый пол влажно блестел и радовал глаз. Я подошел к дежурному, кивая на гражданина в сером свитере:
- А что за скандал то был с утра?
- Да твой псих в коридоре мужику какому-то в нос заехал, а потом, представляешь, кровь с кулака слизывает и говорит: "Земляк, а ты вкусный, я тебя потом съем".
- А зачем наручники с психа сняли?
- Мы психиатрическую бригаду вызвали, а он пообещал, что больше так шутить не будет, так как в больницу не хочет.
- А пострадавший то где?
- Пострадавший сказал, что претензий не имеет и ушёл от греха подальше. Объяснение вот. - дежурный протянул мне исписанный неровным почерком лист сероватого казённого бланка. Ну да, все верно, Иван Башкатов пояснил, что сегодня утром он в помещении отдела милиции поссорился с ранее незнакомым ему человеком, что их ссора является его личным делом, претензий по данному делу он ни к кому не имеет, больше по данному вопросу просит его не беспокоить.
Следующий час я сидел, ни на секунду не отвлекаясь от фигуры своего собеседника. Гражданин Ангелов Борис Владимирович (фамилию он зачем-то сменил перед первым убийством), казался мне медведем в человеческом обличии. Огромный, физически развитый мужчина, добродушно улыбался, глядя на меня по детски наивными голубыми глазами. Но картинка, как этот "олимпийский мишка" чуть не придушил помощника дежурного, а потом и меня, причём не глядя и одной рукой, заставляло меня быть в постоянном напряжении. Медведь, как известно, существо абсолютно не предсказуемое и коварное. Сейчас оно умильно заглядывает тебе в глаза, выпрашивая лакомство, а через долю мгновения острые, как ножи, когти отрывают голову глупого человечка с тонкой шейки. Я чувствовал, что передо мной сидит вот такой зверь в облике человека, зверь, который вероятно, сам не знал, что он выкинет в следующую минуту. И я боялся. Нет, меня не пробивала не контролируемая дрожь рук, голос мой не скрывался на истерический визг, но я боялся. Я чувствовал, что ухоженные руки Ангелова, жестикуляцией которых он сопровождал историю своей неправедной жизни, в любой момент может изменит свою траекторию, и этот толстый сильный палец с аккуратно обрезанным ногтем, например, воткнется в мою глазницу. И этот "шалун" обязательно бы сделал это, но его останавливает, что просто так он отсюда уйти не сможет, и это его удерживает от того, чтобы дать волю своим желаниям. Конечно, я всегда, все годы службы, одним глазом следил за посетителями моих многочисленных служебных кабинетов. И, неважно, кто это был - седой и жёсткий "зэчара" с двадцатилетним сроком отсидки или семнадцатилетняя нимфа, перебравшая на вечеринке слабоалкогольных коктелей. Истории о невнимательных следователях и дознавателях, обваренных кипятком из чайника или получивших в глаз авторучку во время допроса, нам регулярно доводили. Но сегодняшний мой "гость" отличался от всех предыдущих. Я чувствовал, что он бы убил меня с весёлым любопытством, как злой ребёнок отрывающий крылышки бабочке и был очень рад, что не повёл этого человека беседовать один на один в мой кабинет. А Борис Владимирович продолжал вещать хорошо поставленными голосом, доброжелательно улыбаясь:
- А потом меня перевели в спецбольницу в Набережных Челнах, и я понял, что на зоне был просто курорт. Нас с утра выгоняли в общий зал, и там держали до вечера, даже в туалет не выводили. А хоть слово скажешь - тебя сразу на сутки на «вязки» в кровать и двойную дозу магнезии вколят, а то еще чего похуже. И ты лежишь сутки привязанный к этой кровати, и чувствуешь, как у тебя мозги и все тело просто кипит, сутки ты просто умираешь в этой кровати. И тогда я стал лечиться по настоящему, и вести себя примерно, и меня вскоре признали общественно не опасным и выпустили...
Через час приехал психиатр, пожилой доктор с глазами библейского мудреца, в сопровождении двух санитаров. Присев в уголке, он поговорил с Ангеловым минут пять, и сказав, что случай не его, невменяемости он не наблюдает, откланялся.
- Мне сегодня очень все понравилось, и вы мне понравились, гражданин начальник - внезапно голос Ангелова стал скрипучим, как наждак. Я от неожиданности вскинул взгляд вверх. На меня смотрели абсолютно чёрные глаза собеседника.
-У вас глаза потемнели, Борис Владимирович, абсолютно черными стали. Почему?
- А это я глаза в камере закапал, мне доктор прописал, вот у меня зрачки и расширились. Я уже могу идти, а то загостился у вас?
Мне оставалось только кивнуть. И этот кошмар с лицом, чем-то напоминающем Есенина, вежливо кивнув присутствующим, покинул наше заведение.
Следующее утро началось для меня на рассвете. Молодой мужчина лежал навзнич, широко, как парящая птица крылья, раскинув в стороны руки. Голова, лежащая на дорожке из потрескавшегося асфальта, была окружена ореолом багровых сгустков запекшейся крови. В правой руке мужчина и после смерти продолжал сжимать молоток. Рядом, обнявшись, рыдали две женщины, сестра и мать погибшего.
- Типичное самоубийство - под одобрительный кивок следователя прокуратуры, изрёк начальник розыска: - Запил, белая горячка, вон, молотком от демонов отбивался. Отбиться не смог, вот и шагнул с балкона. Давай, Николай, быстро осмотри квартиру, опрос матери, сестры, обход соседей и через полтора часа материалы мне на стол.
- Какие полтора часа? Сейчас пять утра! Люди спят, мне дверь никто не откроет.
-Уговорил, через два часа. Иди, работай, а то соседи на работу разбегутся.
Покойный жил один в квартире, доставшейся в наследство от бабушки, работал грузчиком в какой-то конторе.
