Перед глазами все еще плясали темные пятна. Ледяной ветер пробирал до костей, ведь свое пальто он накинул на девочку. Теперь им срочно требовалось где–нибудь переждать непогоду, вот только…
— От нее женесет магией! — склоняясь к плечу друга, прошипел Генри. Опасливо оглянувшись на суетящихся людей, добавил: — Что теперь делать–то? А если здесь кто–нибудь почувствует?
Эдмонд наградил друга странным нечитаемым взглядом, будто обзывая того последним идиотом. Ему самому ответы казались такими очевидными, что мужчина откровенно не понимал, как можно задавать подобные вопросы.
— Если так случится, я признаюсь в колдовстве, а ты, — Эд погладил девочку по голове и так же тихо добавил, — заберешь её к себе.
— Да ты с ума сошел…
Генри явно хотел добавить что–то еще, но в их сторону направлялась пожилая женщина. Она едва передвигалась, из–за погоды или болезни какой, но шла определенно к ним.
— Эх, сыночки, что же вы стоите в такую погоду на улице? Идемте домой, а не–то замерзните совсем…
Эта женщина не внушала опасения. Как бы она не напрягалась, чтобы перекричать ветер, но даже так её было слышно тихо. В голову мужчины закралась мысль, что старушка эта может сообщить о них инквизиции, ему даже показалось, что глаза её хитро блестят. И все же он отмел эти подозрения.
— Хорошая ли это идея? — спросил Генри, который куда меньше своего товарища был склонен забывать об осторожности. Передавая девочку Эдмонду, он яростно зашептал тому на ухо. — Бабка может сдать нас инквизиторам…
— У нас выбора нет, — ответил Эд, шагая за бабулькой так решительно, что другу пришлось его нагонять. — Нам нужна помощь. Если останемся на улице, местные точно заметят неладное и сообщат, или мы замерзнем с ней на руках. А так, хоть согреемся да метель переждем.
— Ты ведь понимаешь, что это глупая затея? — однако на этот вопрос ответа не последовало. Пройдя еще несколько шагов, Генри добавил: — Тогда мы перед уходом обязаны будем от неё избавиться.
«Да ей и так не долго осталось, — с тоской подумал он Эдмонд. — Какой ей прок от чего-то такого, когда она одной ногой в могиле?».
— Я не готов сейчас думать об этом. Будем действовать по ситуации.
Генри бросил на друга еще один недовольный взгляд. Эд бережно прижимал девочку к себе всю дорогу, пока они не дошли до дома. Дом этот был, похоже, еще более ветхим, чем та лачуга, где жила девочка, и в другой ситуации Эдмонд погнушался бы даже заходить в такое место… Но сейчас им срочно было нужно скрыться от людей, пока шлейф от магии не перестанет ощущаться. А еще надо оказать девочке помощь, осмотреть более внимательно на наличие травм и ран, да и отогреть. А ведь еще с утра таких приключений и близко не предвиделось — пожар, побег, теперь еще и прятки в сомнительном здании! Еще и шляпу свою Эдмонд умудрился где–то потерять…
Старушка привела незнакомцев в свой маленький домик, абсолютно не беспокоясь о безопасности или сохранности своих немногочисленных вещей. Во–первых, отнимать у нее было практически ничего. Во–вторых, она только что видела, как один из них рискнул жизнью, спасая девочку. Разве после этого стоит опасаться разбоя? И в–третьих, от девочки несло магией. Не то, чтобы старушка сама практиковала нечто подобное… Однако какой–никакой опыт у неё был. И теперь, глядя в беспокойное лицо одного из мужчин, старушка позволила себе расслабиться. Кем бы они ни были — у них есть дела поважнее, чем нападать на нее.
Домик пропах травами. Пропах настолько, насколько это вообще было возможно. Тут и там пучки травы свисали с потолка, их запахи смешивались между собой в странную, совершенно непонятную смесь, от которой у непривычных людей сразу начинала болеть голова.
Мужчины старалась сохранять спокойные лица, но то и дело морщились. Старушка наблюдала за ними с хорошо скрываемым весельем, видя, что они все еще не догадались о причинах, по которым она развесила повсюду траву. Молодые еще, да неопытные…
Девочку заботливо уложили на скамью и осмотрели. Как и надеялся Эдмонд, серьезных травм у нее не было. Это знание принесло ему огромное облегчение. У старушки, правда, вызвала беспокойство шишка на голове, но волшебник не считал ее чем-то серьезным. Как случился пожар — вот что на самом деле важно. Точнее, не так уж сложно понять, что произошло, но хотелось бы знать, как все это выглядело в глазах девочки. Как много она будет помнить, когда очнется? Не испугается ли того, что натворила?
В любом случае, вопросы подождут. Вот и старушка, похоже, так же решила, потому что, не задавая лишних вопросов, стала неспешно перебирать свои травы. Некоторые она снимала с потолка, и ступой растирала в миске, время от времени подливая в получающуюся массу немножко воды.
— Ты ведь знаешь, что с этим делать? — спросила она у Эдмонда, наконец протягивая ему миску с травяной кашицей.
Мужчина послушно взял в руки миску, но на самом деле он понятия не имел, что с этим делать. Запашок от этой каши шел такой, что глаза начинали слезиться. Действительно ли на воде старуха замешивала это? Складывалось ощущение, что на спирте каком-то… Это еда? А если лекарство, то его принимают внутрь или втирают?
— Дай сюда, — ворчливо произнес Генри и забрал миску.
Эд без возражений отдал, и сел, прислонившись спиной к стене. Силы покидали его. Хотелось отключиться прямо сейчас, но вместо этого он боролся со сном, наблюдая, как друг наносит кашицу (похоже, это оказалась мазь) девочке на руки. Сейчас сам Эдмонд вряд ли бы мог справиться даже с таким простым действием. Лишь сейчас, когда он посмотрел на это со стороны, до него начало доходить — задачей этой травы было перебить магический шлейф вонью. Не в прямом смысле, конечно, ведь обоняние не способно почувствовать магию. Расчет был на то, что, почуяв такой запах, ни один человек не захочет искать поблизости нечто еще. И, в общем–то, расчет был неплохой. У Эдмонда вот уже голова начинала болеть от вони.
Генри вернул опустевшую миску старушке и встал подле друга. Повисло неловкое молчание. Мужчины не знали, стоит ли говорить нечто сейчас. Спрашивать бабку о причинах её поступков не хотелось, да и рассказать о себе, пожалуй, не стоило. А старушка хлопотала у печи, от которой шел приятный аромат, к сожалению практически не заметный среди травяной вони.
Вскоре на столе появились пирожки с капустой да какой–то простенький супец. Из–за метели сложно было определить, который сейчас час, но Эдмонд понимал, что им придется здесь задержаться. По крайней мере, ему, пока девочка не придет в себя, погода не улучшится и не исчезнет шлейф. Генри, если у него есть важные дела, может идти — он и так уже влез в неприятности из-за него.
Генри вежливо поблагодарил старушку, и та расцвела в улыбке. Давно у нее не было таких хороших гостей, только внучок–оболтус захаживает иногда… А сейчас вон какие люди. Девочку спасли запросто так, хотя она им и чужая. Да и друг за друга, сразу видно, стеной стоят. Старушка даже расчувствовалась, вспоминая что–то из прошлого.
В итоге у них завязался небольшой разговор о том, что они будут делать дальше и как поступить с девочкой. Старушка сетовала на болезнь, из–за которой она не сможет приглядеть за малышкой, хотя очень хотела бы. Все что она может — это предложить мужчинам переждать метель у нее, а то поговаривают, что она еще пару дней может продлится… Несколько раз она упомянула лекарства и то, что мазь в ближайшие дни надо втирать постоянно. Наконец, видя, что намеков они не понимают, старушка спросила прямо в лоб — уж не балуют ли они магией?
Эдмонд, начавший уже клевать носом после ужина, резко пробудился. Ему-то уже начало казаться, что бабушка — божий одуванчик и ничего не понимает, а тут такое! Генри, который был чуть посообразительней друга, давно уже понял, что их раскрыли — неспроста же старушка приготовила вонючую мазь, скрывающую магический шлейф, и так настойчиво им ее втюхивала — и лишь печально вздохнул. Теперь догадливую бабку точно придется убить… Старушка, однако, поспешила заверить обоих волшебников, что никому ничего не расскажет, ей, мол, это ни к чему. По ее словам, её дочь в молодом возрасте тоже баловалась магией, за что была схвачена инквизицией и показательно сожжена. После смерти дочки остался ей внучок — выросший, правда, детиной необразованной и, как честно призналась старушка, чересчур глупой, даже по меркам их деревни. После такого рассказа мужчины почувствовали к старой женщине некоторое сочувствие — Эдмонд — искреннее, а Генри — приправленное некоторым скептицизмом.
Эдмонд в ответ на искренность старушки, рассказал про то, как увидел эту девочку во дворе, когда та пыталась использовать магию. А после его привело обратно предчувствие беды. На вопрос старушки о том, почему он так спешил помочь, мужчина откровенно растерялся. Зато за него ответил Генри, беззлобно отметив, что он всегда был слегка дурной на голову и всем стремился помогать. Старушка долго потом смеялась от этих слов, пока сам Эдмонд недовольно зыркал в сторону друга, а тот довольно лыбился.
После старушка слегка рассказала им о девочке и ее семье. Как и предполагал Эдмонд, семья оказалась не самой счастливой. Мама Лазетт — так звали девочку — умерла при родах, потому материнской любви она не знала. Отец поначалу пытался обзавестись другой женщиной, только не выходило — дурная слава шла впереди него. Выпивал он часто, а после смерти жены и вовсе почти спился. Лишь иногда перебивался какими–то заработками и едва сводил концы с концами.
О каком уж тут воспитании ребенка могла идти речь? Но тут за дело брались неравнодушные люди, в том числе и эта самая старушка. От дочки у нее осталась какая–то книжка — старая уже, правда, с наполовину выцветшими буквами — и по ней она учила Лазетт читать. Правда, учеба девочке не давалась… Она тянулась не к знаниям, а, скорее, к доброму к ней отношению и вниманию. На вопрос о том, откуда она сама умеет читать, женщина лишь улыбнулась… Впрочем, занимались они недолго. Отец девочки, узнавший об этом, так разошелся, что чуть не убил ребенка. Отчего он так разозлился — никто из соседей так и не понял, а сами отец и девочка не рассказывали.
Старушка искренне переживала за малышку, за ее будущее, и потому надеялась, что о девочке позаботятся достойные люди.
Мужчины сидели темнее тучи. Один думал о том, как тяжела жизнь обычного селянина, в которой случаются такие вот повороты и тебя могут побить даже за то, что ты учился читать… Другой еще больше соглашался со своими мыслями — так дело не пойдет. Приютить ее, дать кров и пищу — это меньшее, .чем он может помочь девочке… «Точнее, Лазетт», — поправил он себя.
За разговорами никто не заметил, как за окном стемнело. Поскольку кровать в домике была всего одна, разумеется ее должна была занять хозяйка дома. Девочке было решено оставить лавку, на которой она и так лежала все это время, будучи укрытой теплым пальто. А мужчины легли на полу, поскольку больше спать было не на чем. Старушка нашла у себя в закромах лишь пару старых одеял — это все, что она смогла им выделить, но даже за такую малость её тепло поблагодарили, отчего женщина вновь почувствовала себя счастливой.
Ночь выдалась неспокойной. Пол был твердый, неудобный, ветер все время завывал, в окна то и дело летели какие-то сучки, а крыша зловеще трещала каждый раз, когда с нее осыпалась очередная груда снега… К тому же, Генри пинался во сне. В общем, заснуть сразу у Эда не получилось.
А потом в голову начали лезть мысли, много мыслей. Эдмонд отмахивался от них, как мог, уговаривал себя, что подумать обо всем можно будет и утром — метель–то, судя по всему, к затихать не собирается, и им долго еще торчать в этой лачуге… Но мысли упорно лезли, не давая погрузиться в сон. Эд чувствовал, насколько он хочет спать — измученное тело, получившее такую дозу адреналина, требовало отдыха — но голова отказывалась это принимать. Память подсовывала картинки из прошлого. Кажется, он снова встает на тот неприятный путь наставничества, на который зарекся ступать…
Чего он пытается добиться, решаясь забрать девочку… «Лазетт», — вновь поправляет себя мужчина, мысленно произнося ее имя, очень необычное на его вкус. Доказать что–то себе? Кому–то еще? Эдмонд чуть приподнимается, рассматривая силуэт девочки. Захочет ли она сама пойти с ним? Он ей никто, случайный человек. У нее нет причин доверять ему. Также как и у него — забирать ее. А если и пойдет, захочет ли обучаться магии? Кто знает, может этот пожар оставит на ней тяжкий отпечаток…
Эдмонд лег обратно. Столько мыслей, столько вопросов, столько неизвестных… И столько странного. Уже одно его желание броситься спасать эту девочку — Лазетт — странно. Друг списал это на то, что он добряк, но так ли это на самом деле? Как же сложно…
Впервые в жизни захотелось отдать на отсечение голову, чтобы в ней покопались как следует, навели порядок, разложили мысли по полочкам, и вернули обратно… Так было бы проще. Для всех. Особенно для Эдмонда, который не слишком–то любил так глубоко копаться в чувствах, причинах и следствиях своих поступков.
Наутро, когда друг проснулся бодрым и относительно выспавшимся, Эдмонд пожелал ему сгинуть. Совершенно не отдохнувшее за ночь тело слушалось отвратительно, а голова, похоже, вот-вот должна была взорваться. От навязчивых, будто мух, мыслей, от застоявшихся ароматов трав, от голосов вокруг. А еще друг с его беззлобными шутками по поводу его состояния… Давненько уже Эдмонду не хотелось так сильно от него избавиться.
Старушка лишь посмеивалась над всем этим, явно наслаждаясь компанией. Как же давно у нее не было так шумно и весело в доме. Ах, вот бы еще Лазетт очнулась… Но девочка не спешила приходить в себя, так же как и не спешила утихать метель за окном.
Впрочем, нужно отдать им должное, Эдмонда практически не трогали. В основном со старушкой общался Генри, рассказывал какие–то истории из жизни… Во время одной из которых, Эдмонд уже почти смирился с тем, что совершит убийство. «Будучи неспособным сдержать нахлынувшие чувства…», — даже стал придумывать он оправдание. Это ведь надо — рассказывать малознакомой женщине о том, как он, Эдмонд, в юности за девушками в баню бегал! Совсем ни стыда, ни совести у человека нет! От убийства друга спасло лишь то, что старушка не поверила его словам, долго смеялась и после назвала его обманщиком… Зато сам Эдмонд пообещал себе и другу, стоило женщине отвернуться, что обязательно поквитается с ним за подобное унижение.
Стоит ли говорить о том, насколько настроение у невыспавшегося мужчины было отвратительным. Порадовать его смогло только одно — ближе к вечеру очнулась девочка… Поначалу она лишь смотрела на всех, ничего не отвечая на вопросы, а после вообще расплакалась. В конце концов она сквозь слезы сообщила им, что ничего не помнит. Если не помнишь, то чего рыдаешь тогда? Даже доверчивому Эдмонду показалось, что она нечто от них скрывает.
Ну, по крайней мере, она жива, здорова и в сознании — это главное… Старушка окружила девочку заботой, ненадолго даже забывая о других своих вынужденных гостях.
— От нее женесет магией! — склоняясь к плечу друга, прошипел Генри. Опасливо оглянувшись на суетящихся людей, добавил: — Что теперь делать–то? А если здесь кто–нибудь почувствует?
Эдмонд наградил друга странным нечитаемым взглядом, будто обзывая того последним идиотом. Ему самому ответы казались такими очевидными, что мужчина откровенно не понимал, как можно задавать подобные вопросы.
— Если так случится, я признаюсь в колдовстве, а ты, — Эд погладил девочку по голове и так же тихо добавил, — заберешь её к себе.
— Да ты с ума сошел…
Генри явно хотел добавить что–то еще, но в их сторону направлялась пожилая женщина. Она едва передвигалась, из–за погоды или болезни какой, но шла определенно к ним.
— Эх, сыночки, что же вы стоите в такую погоду на улице? Идемте домой, а не–то замерзните совсем…
Эта женщина не внушала опасения. Как бы она не напрягалась, чтобы перекричать ветер, но даже так её было слышно тихо. В голову мужчины закралась мысль, что старушка эта может сообщить о них инквизиции, ему даже показалось, что глаза её хитро блестят. И все же он отмел эти подозрения.
— Хорошая ли это идея? — спросил Генри, который куда меньше своего товарища был склонен забывать об осторожности. Передавая девочку Эдмонду, он яростно зашептал тому на ухо. — Бабка может сдать нас инквизиторам…
— У нас выбора нет, — ответил Эд, шагая за бабулькой так решительно, что другу пришлось его нагонять. — Нам нужна помощь. Если останемся на улице, местные точно заметят неладное и сообщат, или мы замерзнем с ней на руках. А так, хоть согреемся да метель переждем.
— Ты ведь понимаешь, что это глупая затея? — однако на этот вопрос ответа не последовало. Пройдя еще несколько шагов, Генри добавил: — Тогда мы перед уходом обязаны будем от неё избавиться.
«Да ей и так не долго осталось, — с тоской подумал он Эдмонд. — Какой ей прок от чего-то такого, когда она одной ногой в могиле?».
— Я не готов сейчас думать об этом. Будем действовать по ситуации.
Генри бросил на друга еще один недовольный взгляд. Эд бережно прижимал девочку к себе всю дорогу, пока они не дошли до дома. Дом этот был, похоже, еще более ветхим, чем та лачуга, где жила девочка, и в другой ситуации Эдмонд погнушался бы даже заходить в такое место… Но сейчас им срочно было нужно скрыться от людей, пока шлейф от магии не перестанет ощущаться. А еще надо оказать девочке помощь, осмотреть более внимательно на наличие травм и ран, да и отогреть. А ведь еще с утра таких приключений и близко не предвиделось — пожар, побег, теперь еще и прятки в сомнительном здании! Еще и шляпу свою Эдмонд умудрился где–то потерять…
Глава 4. Травы и воспоминания
Старушка привела незнакомцев в свой маленький домик, абсолютно не беспокоясь о безопасности или сохранности своих немногочисленных вещей. Во–первых, отнимать у нее было практически ничего. Во–вторых, она только что видела, как один из них рискнул жизнью, спасая девочку. Разве после этого стоит опасаться разбоя? И в–третьих, от девочки несло магией. Не то, чтобы старушка сама практиковала нечто подобное… Однако какой–никакой опыт у неё был. И теперь, глядя в беспокойное лицо одного из мужчин, старушка позволила себе расслабиться. Кем бы они ни были — у них есть дела поважнее, чем нападать на нее.
Домик пропах травами. Пропах настолько, насколько это вообще было возможно. Тут и там пучки травы свисали с потолка, их запахи смешивались между собой в странную, совершенно непонятную смесь, от которой у непривычных людей сразу начинала болеть голова.
Мужчины старалась сохранять спокойные лица, но то и дело морщились. Старушка наблюдала за ними с хорошо скрываемым весельем, видя, что они все еще не догадались о причинах, по которым она развесила повсюду траву. Молодые еще, да неопытные…
Девочку заботливо уложили на скамью и осмотрели. Как и надеялся Эдмонд, серьезных травм у нее не было. Это знание принесло ему огромное облегчение. У старушки, правда, вызвала беспокойство шишка на голове, но волшебник не считал ее чем-то серьезным. Как случился пожар — вот что на самом деле важно. Точнее, не так уж сложно понять, что произошло, но хотелось бы знать, как все это выглядело в глазах девочки. Как много она будет помнить, когда очнется? Не испугается ли того, что натворила?
В любом случае, вопросы подождут. Вот и старушка, похоже, так же решила, потому что, не задавая лишних вопросов, стала неспешно перебирать свои травы. Некоторые она снимала с потолка, и ступой растирала в миске, время от времени подливая в получающуюся массу немножко воды.
— Ты ведь знаешь, что с этим делать? — спросила она у Эдмонда, наконец протягивая ему миску с травяной кашицей.
Мужчина послушно взял в руки миску, но на самом деле он понятия не имел, что с этим делать. Запашок от этой каши шел такой, что глаза начинали слезиться. Действительно ли на воде старуха замешивала это? Складывалось ощущение, что на спирте каком-то… Это еда? А если лекарство, то его принимают внутрь или втирают?
— Дай сюда, — ворчливо произнес Генри и забрал миску.
Эд без возражений отдал, и сел, прислонившись спиной к стене. Силы покидали его. Хотелось отключиться прямо сейчас, но вместо этого он боролся со сном, наблюдая, как друг наносит кашицу (похоже, это оказалась мазь) девочке на руки. Сейчас сам Эдмонд вряд ли бы мог справиться даже с таким простым действием. Лишь сейчас, когда он посмотрел на это со стороны, до него начало доходить — задачей этой травы было перебить магический шлейф вонью. Не в прямом смысле, конечно, ведь обоняние не способно почувствовать магию. Расчет был на то, что, почуяв такой запах, ни один человек не захочет искать поблизости нечто еще. И, в общем–то, расчет был неплохой. У Эдмонда вот уже голова начинала болеть от вони.
Генри вернул опустевшую миску старушке и встал подле друга. Повисло неловкое молчание. Мужчины не знали, стоит ли говорить нечто сейчас. Спрашивать бабку о причинах её поступков не хотелось, да и рассказать о себе, пожалуй, не стоило. А старушка хлопотала у печи, от которой шел приятный аромат, к сожалению практически не заметный среди травяной вони.
Вскоре на столе появились пирожки с капустой да какой–то простенький супец. Из–за метели сложно было определить, который сейчас час, но Эдмонд понимал, что им придется здесь задержаться. По крайней мере, ему, пока девочка не придет в себя, погода не улучшится и не исчезнет шлейф. Генри, если у него есть важные дела, может идти — он и так уже влез в неприятности из-за него.
Генри вежливо поблагодарил старушку, и та расцвела в улыбке. Давно у нее не было таких хороших гостей, только внучок–оболтус захаживает иногда… А сейчас вон какие люди. Девочку спасли запросто так, хотя она им и чужая. Да и друг за друга, сразу видно, стеной стоят. Старушка даже расчувствовалась, вспоминая что–то из прошлого.
В итоге у них завязался небольшой разговор о том, что они будут делать дальше и как поступить с девочкой. Старушка сетовала на болезнь, из–за которой она не сможет приглядеть за малышкой, хотя очень хотела бы. Все что она может — это предложить мужчинам переждать метель у нее, а то поговаривают, что она еще пару дней может продлится… Несколько раз она упомянула лекарства и то, что мазь в ближайшие дни надо втирать постоянно. Наконец, видя, что намеков они не понимают, старушка спросила прямо в лоб — уж не балуют ли они магией?
Эдмонд, начавший уже клевать носом после ужина, резко пробудился. Ему-то уже начало казаться, что бабушка — божий одуванчик и ничего не понимает, а тут такое! Генри, который был чуть посообразительней друга, давно уже понял, что их раскрыли — неспроста же старушка приготовила вонючую мазь, скрывающую магический шлейф, и так настойчиво им ее втюхивала — и лишь печально вздохнул. Теперь догадливую бабку точно придется убить… Старушка, однако, поспешила заверить обоих волшебников, что никому ничего не расскажет, ей, мол, это ни к чему. По ее словам, её дочь в молодом возрасте тоже баловалась магией, за что была схвачена инквизицией и показательно сожжена. После смерти дочки остался ей внучок — выросший, правда, детиной необразованной и, как честно призналась старушка, чересчур глупой, даже по меркам их деревни. После такого рассказа мужчины почувствовали к старой женщине некоторое сочувствие — Эдмонд — искреннее, а Генри — приправленное некоторым скептицизмом.
Эдмонд в ответ на искренность старушки, рассказал про то, как увидел эту девочку во дворе, когда та пыталась использовать магию. А после его привело обратно предчувствие беды. На вопрос старушки о том, почему он так спешил помочь, мужчина откровенно растерялся. Зато за него ответил Генри, беззлобно отметив, что он всегда был слегка дурной на голову и всем стремился помогать. Старушка долго потом смеялась от этих слов, пока сам Эдмонд недовольно зыркал в сторону друга, а тот довольно лыбился.
После старушка слегка рассказала им о девочке и ее семье. Как и предполагал Эдмонд, семья оказалась не самой счастливой. Мама Лазетт — так звали девочку — умерла при родах, потому материнской любви она не знала. Отец поначалу пытался обзавестись другой женщиной, только не выходило — дурная слава шла впереди него. Выпивал он часто, а после смерти жены и вовсе почти спился. Лишь иногда перебивался какими–то заработками и едва сводил концы с концами.
О каком уж тут воспитании ребенка могла идти речь? Но тут за дело брались неравнодушные люди, в том числе и эта самая старушка. От дочки у нее осталась какая–то книжка — старая уже, правда, с наполовину выцветшими буквами — и по ней она учила Лазетт читать. Правда, учеба девочке не давалась… Она тянулась не к знаниям, а, скорее, к доброму к ней отношению и вниманию. На вопрос о том, откуда она сама умеет читать, женщина лишь улыбнулась… Впрочем, занимались они недолго. Отец девочки, узнавший об этом, так разошелся, что чуть не убил ребенка. Отчего он так разозлился — никто из соседей так и не понял, а сами отец и девочка не рассказывали.
Старушка искренне переживала за малышку, за ее будущее, и потому надеялась, что о девочке позаботятся достойные люди.
Мужчины сидели темнее тучи. Один думал о том, как тяжела жизнь обычного селянина, в которой случаются такие вот повороты и тебя могут побить даже за то, что ты учился читать… Другой еще больше соглашался со своими мыслями — так дело не пойдет. Приютить ее, дать кров и пищу — это меньшее, .чем он может помочь девочке… «Точнее, Лазетт», — поправил он себя.
За разговорами никто не заметил, как за окном стемнело. Поскольку кровать в домике была всего одна, разумеется ее должна была занять хозяйка дома. Девочке было решено оставить лавку, на которой она и так лежала все это время, будучи укрытой теплым пальто. А мужчины легли на полу, поскольку больше спать было не на чем. Старушка нашла у себя в закромах лишь пару старых одеял — это все, что она смогла им выделить, но даже за такую малость её тепло поблагодарили, отчего женщина вновь почувствовала себя счастливой.
Ночь выдалась неспокойной. Пол был твердый, неудобный, ветер все время завывал, в окна то и дело летели какие-то сучки, а крыша зловеще трещала каждый раз, когда с нее осыпалась очередная груда снега… К тому же, Генри пинался во сне. В общем, заснуть сразу у Эда не получилось.
А потом в голову начали лезть мысли, много мыслей. Эдмонд отмахивался от них, как мог, уговаривал себя, что подумать обо всем можно будет и утром — метель–то, судя по всему, к затихать не собирается, и им долго еще торчать в этой лачуге… Но мысли упорно лезли, не давая погрузиться в сон. Эд чувствовал, насколько он хочет спать — измученное тело, получившее такую дозу адреналина, требовало отдыха — но голова отказывалась это принимать. Память подсовывала картинки из прошлого. Кажется, он снова встает на тот неприятный путь наставничества, на который зарекся ступать…
Чего он пытается добиться, решаясь забрать девочку… «Лазетт», — вновь поправляет себя мужчина, мысленно произнося ее имя, очень необычное на его вкус. Доказать что–то себе? Кому–то еще? Эдмонд чуть приподнимается, рассматривая силуэт девочки. Захочет ли она сама пойти с ним? Он ей никто, случайный человек. У нее нет причин доверять ему. Также как и у него — забирать ее. А если и пойдет, захочет ли обучаться магии? Кто знает, может этот пожар оставит на ней тяжкий отпечаток…
Эдмонд лег обратно. Столько мыслей, столько вопросов, столько неизвестных… И столько странного. Уже одно его желание броситься спасать эту девочку — Лазетт — странно. Друг списал это на то, что он добряк, но так ли это на самом деле? Как же сложно…
Впервые в жизни захотелось отдать на отсечение голову, чтобы в ней покопались как следует, навели порядок, разложили мысли по полочкам, и вернули обратно… Так было бы проще. Для всех. Особенно для Эдмонда, который не слишком–то любил так глубоко копаться в чувствах, причинах и следствиях своих поступков.
Глава 5. Разговоры и шутки
Наутро, когда друг проснулся бодрым и относительно выспавшимся, Эдмонд пожелал ему сгинуть. Совершенно не отдохнувшее за ночь тело слушалось отвратительно, а голова, похоже, вот-вот должна была взорваться. От навязчивых, будто мух, мыслей, от застоявшихся ароматов трав, от голосов вокруг. А еще друг с его беззлобными шутками по поводу его состояния… Давненько уже Эдмонду не хотелось так сильно от него избавиться.
Старушка лишь посмеивалась над всем этим, явно наслаждаясь компанией. Как же давно у нее не было так шумно и весело в доме. Ах, вот бы еще Лазетт очнулась… Но девочка не спешила приходить в себя, так же как и не спешила утихать метель за окном.
Впрочем, нужно отдать им должное, Эдмонда практически не трогали. В основном со старушкой общался Генри, рассказывал какие–то истории из жизни… Во время одной из которых, Эдмонд уже почти смирился с тем, что совершит убийство. «Будучи неспособным сдержать нахлынувшие чувства…», — даже стал придумывать он оправдание. Это ведь надо — рассказывать малознакомой женщине о том, как он, Эдмонд, в юности за девушками в баню бегал! Совсем ни стыда, ни совести у человека нет! От убийства друга спасло лишь то, что старушка не поверила его словам, долго смеялась и после назвала его обманщиком… Зато сам Эдмонд пообещал себе и другу, стоило женщине отвернуться, что обязательно поквитается с ним за подобное унижение.
Стоит ли говорить о том, насколько настроение у невыспавшегося мужчины было отвратительным. Порадовать его смогло только одно — ближе к вечеру очнулась девочка… Поначалу она лишь смотрела на всех, ничего не отвечая на вопросы, а после вообще расплакалась. В конце концов она сквозь слезы сообщила им, что ничего не помнит. Если не помнишь, то чего рыдаешь тогда? Даже доверчивому Эдмонду показалось, что она нечто от них скрывает.
Ну, по крайней мере, она жива, здорова и в сознании — это главное… Старушка окружила девочку заботой, ненадолго даже забывая о других своих вынужденных гостях.
