Она вскочила на кровати, ударившись головой о низкий потолок. В глазах потемнело. Внизу, с нижней койки, послышался резкий, отрывистый звук — Иван, сброшенный адреналином в реальность, рухнул на пол, уже нащупывая кобуру.
— Что?! — его голос был хриплым от сна, но тело уже было напряжено как струна.
Крик повторился. Теперь в нём можно было разобрать слово: «ПОМОГИТИИТЕЕЕ?!» Это была Катя.
Иван, не глядя на Алёну, рывком рванул к двери, на ходу натягивая куртку. Его лицо было маской яростной концентрации. Он выскочил в коридор, и Алёна, не раздумывая, спрыгнула вниз и бросилась за ним, на ходу натягивая первую попавшуюся кофту.
Коридор хостела был пуст, но из холла, где располагался ресепшен, доносились приглушённые рыдания и какой-то тяжёлый, хлюпающий звук, который её мозг отказывался распознать.
Иван замер в дверях, спиной к ней. Его плечи напряглись, стали каменными. Он застыл на секунду, и эта секунда показалась Алёне вечностью. Потом он сделал шаг вперёд, открывая ей вид.
Сначала она ничего не поняла. Просто хаос. Потом детали начали вставать на места с чудовищной, медленной чёткостью.
Весь ресепшен был залит чем-то тёмным, липким, блестящим в тусклом свете лампы. Стены, стойка, пол. Воздух был густым и тяжёлым, пропитанным сладковато-медным ужасом, от которого перехватывало дыхание. Запах крови. Очень много крови.
За стойкой, прямо на стуле, сидел тот самый молодой полицейский, Митя. Он сидел, откинувшись на спинку, руки лежали на коленях. Но там, где должно было быть лицо, была лишь… пустота. Кровавый обрубок шеи.
А на самой стойке, рядом с кружкой с недопитым кофе и маленьким серебристым колокольчиком для вызова администратора, стояла его голова.
Алёна застыла, не в силах пошевелиться. Её взгляд прилип к бледному, восковому лицу. И тогда веки на этой голове дрогнули и медленно поползли вверх. Из-под них открылись остекленевшие, ничего не видящие глаза. Они были направлены прямо на неё.
Челюсть отвисла, обнажив влажную темноту рта. Движение было механическим, кукольным. Казалось, сейчас раздастся хрип. Но звука не было. Только этот мёртвый, пустой взгляд и беззвучно открытый рот. И тишина, нарушаемая лишь всхлипами Кати, прижавшейся к стене.
У Алёны из горла вырвался тонкий, сдавленный визг. Рядом, словно эхо, завизжала Катя.
Иван, казалось, окаменел, но только на мгновение. Он резко выдохнул, и его лицо исказилось гримасой ярости и отвращения.
— Что здесь произошло?! — его голос прозвучал как удар хлыста, заставив Катю вздрогнуть.
Девушка не отвечала. Она смотрела на труп и голову невидящим, остекленевшим взглядом, её тело била крупная дрожь.
Иван шагнул к ней, схватил за плечи и легонько встряхнул. — Катя! Смотри на меня! Что случилось?!
Она медленно повернула к нему голову. Глаза были пусты. — Мы… пили кофе… — её голос был безжизненным, монотонным. — Болтали… Я… пошла в туалет… Слышала, как дверь открылась… Потом Митя засмеялся… Потом… глухой стук… И смех… Чужой… ужасный смех… Я вышла… через минуту… И… это…
Она снова уставилась на окровавленный ресепшен.
Взгляд Алёны, скользнув по стене за стойкой, наткнулся на надпись. Буквы были выведены той же тёмной, почти чёрной субстанцией, что и везде. Угловатые, неровные, с подтёками.
«28 ДНЕЙ И МЫ ВСТРЕТИМСЯ! ХА ХА ХА!»
Словно по её жилам влили жидкий азот. Восьмая… двадцать восемь дней… отсчёт начался.
Иван, отпустив Катю, уже доставал телефон, вызывая подмогу. Его пальцы дрожали, но голос был стальным, он отдавал чёткие, лаконичные команды, требуя немедленного выезда следственно-оперативной группы, оцепления, криминалистов. Алёна же, не в силах больше дышать этим воздухом, этим сладким ужасом, отшатнулась и побежала к выходу. Ей нужно было на улицу. Нужен был глоток холодного, чистого воздуха.
Она выскочила из подъезда, судорожно глотая ночной воздух. Горло сжалось спазмом. Она наклонилась над асфальтом, и её вырвало. Горькая, жгучая жидкость обожгла пищевод. Она стояла, опершись руками о колени, трясясь и пытаясь отдышаться.
Прямо перед ней стояла та самая серая иномарка. Иван, закончив звонок, вышел следом и тут же замер, уставившись на неё.
— Нет… — прошептал он. — Не может быть…
Он подошёл к машине и дёрнул ручку водительской двери. Она не поддалась. Он потянул сильнее, затем начал яростно трясти её, белыми костяшками сжимая ручку.
— Чёрт! Чёрт возьми! — его крик был полон бессильной ярости.
Алёна подняла голову и посмотрела внутрь.
Салон машины, от пола до потолка, был залит кровью. Она была повсюду — на стеклах, на сиденьях, на приборной панели. За рулём сидел второй полицейский, его голова была запрокинута, а стеклянный взгляд уставился в потолок. Машина была похожа на аквариум, где вместо воды — густая, алая жижа.
Иван с силой ударил ладонью по стеклу. — Как?! — кричал он, не понимая. — Как он это сделал?! Дверь заперта изнутри!
***
Визг сирен сливался в один оглушительный вой, заполняя улицу до отказа. Синие проблесковые маячки, отражаясь в стёклах соседних домов, заливали всё вокруг тревожным, нереальным светом. Алёну, закутанную в чужой, пахнущий табаком бомбер, быстро провели под прикрытием тел оперативников в бронированную служебную машину. Она не помнила, кто её накинул. Вцепившись пальцами в подол, она смотрела, как мимо носятся фигуры в форменных куртках, как Соколов, багровея, что-то хрипло кричит, размахивая руками, как из хостела выносят на носилках тело под полупрозрачной плёнкой.
Её отвезли в участок. Быстрая, обрывистая беседа в кабинете Соколова. Он не кричал на неё, смотрел усталыми, впалыми глазами, в которых читалась беспомощная ярость. — Всё, Берёзкина, — сказал он, постукивая согнутым пальцем по столу. — Игры кончились. Убит сотрудник. Два сотрудника. Никаких хостелов. До конца этого дела — на спецквартире. Глухая охрана, круглосуточно. Никаких контактов.
Она молча кивнула. Спорить не было сил.
Переезд был смазанным пятном в памяти. Другая, более серьёзная машина, другие, ещё более хмурые люди. Иван всё время был рядом, его плечо служило ей единственной опорой. Он молчал, но его присутствие было плотным, почти осязаемым щитом.
Новая квартира оказалась в старой панельной пятиэтажке на самой окраине. Обычная «хрущёвка» с низкими потолками и запахом старого линолеума. Но теперь это была её крепость.
Иван провёл её внутрь. В тесной прихожей стояли двое оперативников в штатском. Суровые, подтянутые мужчины. Один, постарше, с живыми, внимательными глазами, представился Виктором. Второй, молодой и угрюмый, — Сергеем. — Всё чисто, Иван Олегович, — отрапортовал Виктор. — Объект осмотрен. Двое дежурят в машине у подъезда, ещё один на чердаке. Протокол нарушен быть не может.
Иван кивнул и повёл Алёну в гостиную. Комната была заставлена старой мебелью: диван с протёртой обивкой, телевизор с выпуклым экраном, на столе — пластиковая ваза с пыльными искусственными цветами.
— Вот твой новый штаб, — попытался пошутить Иван, но шутка не удалась. Его голос был слишком уставшим.
Он усадил её на диван, накрыл пледом, который нашел на спинке. — Сиди. Не двигайся. Сейчас будем ужинать.
Он исчез на кухне. Послышался звук открывающейся консервной банки, шипение масла на сковороде. Через десять минут он вернулся с двумя тарелками. Простые макароны с тушёнкой. Пахло как в студенческой общаге, но для Алёны этот запах стал символом странного, вымученного уюта.
Они ели молча. Из соседней комнаты доносился низкий гул голосов Виктора и Сергея. Каждые десять минут, с точностью швейцарских часов, в рации Ивана раздавался лаконичный доклад: «Первый пост, всё чисто». «Второй пост, порядок».
Этот ритм, эта военная чёткость, действовали гипнотически. Алёна чувствовала, как ледяной осколок страха в её груди понемногу таял, сменяясь глухим, оглушающим истощением. Она доела макароны и поставила тарелку на стол.
— Спасибо, — прошептала она.
Иван взял её тарелку, поставил свою сверху. — Всё будет хорошо, Алён, — сказал он тихо, глядя на неё. — Он силён, да. Но мы — система. А против системы не попрёшь. Он не всесильный. Ошибётся. И мы его возьмём.
Она хотела верить. О, как она хотела. Кивнула, глядя на его руки, крепко сжимающие края тарелок.
Позже он уговорил её лечь спать в маленькой спальне. Сама она бы не пошла, но он был настойчив. Она укрылась одеялом, а он сел в кресло у двери, положив пистолет на колени. — Спи. Я побуду тут.
Алёна закрыла глаза, ожидая, что страх снова накатит волной. Но вместо этого её накрыла густая, чёрная мгла истощения. Последнее, что она услышала перед тем, как провалиться в сон, — это очередной шёпот из рации: «…всё спокойно». И тихий, ровный звук дыхания Ивана.
***
Утро пришло резко, с полосой бледного, холодного света из окна. Алёна открыла глаза, и первое, что она ощутила, был не страх, а глубокая, почти физическая усталость. Потом она вспомнила, где она, и резко села на кровати.
Иван не спал. Он сидел в том же кресле, его глаза были красными от бессонницы, но взгляд — ясным и острым. На его коленях лежал пистолет. Увидев, что она проснулась, он тихо улыбнулся. Это была уставшая, но настоящая улыбка.
— Ну вот, — прошептал он, его голос был хриплым. — Ночь прошла, Алён. Он не смог. Никаких посланий. Никаких намёков. Значит, мы его планы нарушили. Он не всесильный.
Эти слова, как камень, упали в тишину комнаты и вдруг прорвали ледяную плотину внутри неё. Она сделала глубокий, долгий вдох, словно первый раз за много часов. Он прав. Прошла целая ночь. Ничего не случилось. Слабый, дрожащий лучик надежды тронул её сердце. Маньяк был силён, но не Бог. Его можно остановить.
— Да… — выдохнула она, и её собственный голос показался ей странно громким. — Да, ты прав.
Она встала, её тело ныло, но уже не так сильно. Из-за двери доносился запах дешёвого растворимого кофе и жареного сала. Иван поднялся с кресла, потянулся, кости хрустнули.
— Пойдём, позавтракаем. Сергей там, кажется, яичницу делает.
Они вышли в маленькую гостиную. Сергей, угрюмый оперативник, стоял у плиты на крохотной кухне, помешивая что-то на сковороде. На столе стояли три кружки с парким, тёмным кофе.
— Всё спокойно, — буркнул Сергей, не глядя на них. — За ночь — ни шевеления. Напарник спит, будить?
— Буди, — кивнул Иван, пододвигая Алёне кружку. — Пусть подкрепляется.
Сергей кивнул, отложил лопатку и направился в соседнюю комнату, где спал Виктор. Дверь он прикрыл за собой.
Алёна взяла свою кружку. Горячий пар обжёг ей губы, но это было приятно. Она смотрела на Ивана, который помешивал ложечкой сахар в своём кофе. Он выглядел измождённым, но спокойным. Может, и правда… Может, конец этому кошмару близок.
Из соседней комнаты донёсся приглушённый голос Сергея: «Виктор… Вставай, завтрак…».
Потом — пауза.
Затем — резкий, сдавленный возглас, полный такого неподдельного ужаса, что у Алёны похолодели пальцы, сжимающие кружку.
— ИВАН ОЛЕГОВИЧ!
Иван бросил ложку. Она со звоном упала на пол. Он рванулся к двери, Алёна — следом, сердце колотилось где-то в горле.
В маленькой комнате было темно, шторы не раздвинуты. На раскладном диване лежал Виктор. Он лежал на спине, одеяло аккуратно подоткнуто под подбородок. Его лицо было бледным и странно спокойным.
Сергей стоял над ним, его рука всё ещё была протянута, чтобы разбудить напарника. Его собственное лицо посерело.
— Он… не дышит, — прошептал Сергей, отводя руку, как от раскалённого железа.
Иван резко шагнул вперёд, наклонился, приложил два пальца к шее Виктора. Его спина напряглась.
— Чёрт… — вырвалось у него. — Ни пульса… Ничего…
Алёна застыла на пороге, не в силах пошевелиться. Её взгляд упал на лицо Виктора. Его губы были слегка приоткрыты. И в этом тёмном промежутке между ними белел маленький, аккуратно сложенный клочок бумаги.
Иван, сжав зубы, осторожно, кончиками пальцев, извлёк его. Он развернул записку. На чистой белой бумаге было выведено всего две цифры, чёткие и безжалостные:
27
В комнате повисла гробовая тишина. Снаружи доносился утренний гул пробуждающегося города, звук машины, заводившейся под окном. Обычная жизнь. А здесь, в этой комнате, был только этот мёртвый человек и эта цифра. Отсчёт продолжался. Ни стены, ни вооружённая охрана, ничто не имело значения.
Иван медленно поднял на Алёну глаза. В них не было ни усталости, ни надежды. Только ледяная, беспощадная ярость. Он скомкал записку в кулаке.
— Всё, — сказал он хрипло. — Хватит. Мы играем по его правилам. Пора менять игру.
Иван выбежал из комнаты с мёртвым оперативником, сжимая в кулаке зловещую записку. Алёна слышала его сдавленный, яростный разговор по телефону: «Да, Соколов, здесь… Нет, следов нет… Ничего! Просто не проснулся!»
Через двадцать минут квартира снова наполнилась людьми. Суетой, шумом, громкими голосами, пытающимися заглушить немой ужас происходящего. Приехала бригада медиков, криминалисты. Соколов, с лицом цвета пепла, хрипло ругался, требуя невозможного — найти зацепку, улику, хоть что-то. Осмотр ничего не дал: ни следов насилия, ни признаков отравления, ни следов проникновения. Словно смерть пришла сама по себе, по воздуху, и оставила свою визитку.
Иван, отозвав Соколова в сторону, о чём-то говорил с ним тихо и настойчиво. Капитан сначала мрачно качал головой, потом замолкал, слушая, его взгляд становился всё тяжелее. В конце концов, он тяжело вздохнул и кивнул, дав добро на что-то.
Когда суматоха немного улеглась и Соколов уехал, координируя расследование нового «невозможного» убийства, Иван подошёл к Алёне. Его глаза горели холодным огнём.
— Всё, Алён. Хватит. Мы будем сидеть в осаде, а он будет выкашивать нас по одному, как мух. Тактика выжженной земли не работает. — Он провёл рукой по лицу. — Нужно его выманить. Заставить сделать ошибку.
Она смотрела на него, не понимая. — Как?
— Тот каменный клинок. Ты говорила, он ищет вторую часть. Значит, она ему нужна. Что, если мы дадим ему то, что он хочет?
Алёна почувствовала, как по спине пробежал холодок. — Подделать?
— Да. Создать искусную подделку. И пустить слух, что она найдена. Устроить выставку, показать её. Сделать так, чтобы он об этом узнал. И ждать, когда он придёт её забрать. Мы будем готовы.
Идея была отчаянной, почти безумной. Но в её безумии была чёткая, железная логика. Логика охотника, меняющего тактику.
— Но… кто сможет сделать такую подделку? — медленно проговорила Алёна. — Это же не просто кусок камня. Там руны… сложные…
— Твой знакомый. Коллекционер. Эдуард, — твёрдо сказал Иван. — У него наверняка есть связи. Резчики, реставраторы. Люди, которые могут работать с камнем. Позвони ему. Объясни ситуацию.
Алёна колебалась. Вовлекать Эдуарда? Подставлять его под удар? Но выбора не было. Она кивнула и дрожащей рукой достала телефон.
Эдуард Алексеевич ответил почти сразу. Его бархатный голос прозвучал спокойно и участливо. — Алёна? Что случилось, дорогая? Вы пропали…
— Эдуард Алексеевич, — её голос дрогнул, и она сделала усилие, чтобы выговорить слова чётко. — На меня… напали. Тот маньяк. Он знает… знает о наших поисках. Он следил за нами тогда, у дуба. И теперь он ведёт на меня охоту.
