Граф Орлов требовал создать для Екатерины II «эликсир бессмертия», но я отказался профанировать науку. После пугачёвской смуты любой секрет считали заговором. Моя лаборатория в Кузьминках была предана огню, а ученики — сосланы в сибирскую глушь.
Следуя заветам Парацельса, я верил: истинный целитель должен быть чист духом. «Только тот, кто слышит шёпот корней, обретёт дар исцеления».
Предостережение
— Не используй рецепт при свидетелях — их сомнения, словно ржавчина, разрушат силу эликсира.
— Если вода помутнеет — значит, Яуза отравлена, ищи новый источник у развалин Николо-Угрешского монастыря.
— Соблюдай пропорции строго — ошибка в 1 грамм превратит лекарство в яд, что жжёт плоть хуже купороса.
Железо хранит шалфей, шалфей очищает железо.
Григорий Зельдович
Алхимик, ботаник, узник совести
Пока Эдуард, словно ребёнок, бегал вокруг сундука, разглядывая колбы и зачитывая особо впечатляющие фрагменты из письма Зельдовича, Алёна внимательно осмотрела дерево. Её взгляд зацепился за участок коры, где угадывался старый, почти заросший шрам. Она провела пальцами и ощутила под ними твёрдые, гладкие вкрапления. Медь. Кто-то вырезал руну, а потом залил металлом. Она показала её Эдуарду.
— Руна места силы, — пояснила она. — Говорит, что тут спрятана сила.
Потом она взяла лопату и несколько раз с силой провела остриём по поверхности того самого камня, с одной стороны, потом перевернула и повторила с другой. После этого ещё немного покопала в ямке, сделала разочарованное лицо и вернула лопату Жанне.
Эдуард, заметив её выражение, подошёл и похлопал по плечу.
— Алёна, вы не представляете, какую ценную находку вы помогли отыскать! И… пусть это не магические амулеты или артефакты, это всё равно прекрасное путешествие и очень ценные исторические вещи! И кстати… У тебя банковская карта есть?
— Нету, — ответила Алёна, удивлённая вопросом. — А на кой-она мне?
— Ну… — удивился Эдуард. — Безопаснее так. Деньги хранить.
— Я бы поспорила, где безопаснее, — с хитрой ухмылкой ответила Алёна, про себя подумав: «Если кто мои деньги тронет, я ему кое-что, через кое-куда, с помощью кое-чего засуну!»
Довольный Эдуард аккуратно упаковал свои драгоценности и всю дорогу не выпускал портфель из рук, продолжая восхищаться находкой. В особняке Жанна вручила Алёне плотный конверт и с обычным своим спокойствием поблагодарила. Эдуард отнёс вещи в тайную комнату, предложил Алёне остаться на ужин, но та, чувствуя смертельную усталость, отказалась.
На прощание Эдуард дал ей свою изящную, тиснёную золотом визитку.
— Этот номер знает очень мало людей. Если что-то случится — звоните! Деньги деньгами, но связи в наше время важнее!
Они ещё немного постояли в прихожей, обсуждая итоги дела.
— И подумать только, — качал головой Эдуард, — практически без магии! Одна ваша светлая головушка!
В хостел Алёну привезла Жанна уже в густых сумерках. Она зашла в свою комнату, заперла дверь и только тогда вскрыла конверт. Внутри лежала пачка денег. Она пересчитала их — пятьдесят тысяч рублей. Радость и облегчение волной накатили на неё. Целых пятьдесят!
Но главные её мысли были не о деньгах. Она лежала на кровати и смотрела в потолок, вспоминая дуб. Она вспомнила, как, осматривая кору, нашла не одну, а две руны. Вторая, меньшего размера и почти незаметная, была вырезана ниже, ближе к корням. Она означала «обман» или «ложь». Алёна тогда незаметно, ногтем, отколупала её вместе с кусочком коры. А на том самом камне, который она так старательно скребла лопатой, с обратной стороны была нацарапана стрелка, указывающая направление. Она стёрла её.
И под самым сундуком, в земле, лежал тот самый, единственный предмет, который она и надеялась найти. Она достала его из кармана и положила на ладонь. Жёлудь. Совершенно обычный на вид, но… зелёный. Сочный и упругий, словно его только что сорвали с ветки. Жёлудь, пролежавший в земле двести лет и не тронутый тленом. Он был холодным, и когда она сжимала его в кулаке, то чувствовала странную пустоту вокруг себя, будто он создавал невидимый барьер, поглощающий любое колдовство. Но стоило ей сосредоточиться, вложить в него своё намерение, как он отвечал едва уловимым ответным импульсом, крошечной искрой, которая казалась ярче на фоне окружающей его магической тишины. Он не отражал силу. Он её скрывал. Или концентрировал. Пока было неясно.
Завтра… или послезавтра… — мысленно пообещала она себе, сжимая в ладони прохладный зелёный жёлудь. Я вернусь и найду то, что ты скрываешь.
Рассвет в комнате хостела был серым и безразличным. Алёна проснулась от того, что луч солнца упёрся прямо в глаза. Она потянулась, села на кровати и первым делом открыла потрёпанный блокнот, записав:
Остаток: 79 210 рублей. До цели — 40 790.
— У-у-ух, — тихо выдохнула она, проводя пальцем по столбцам. — Эдуард выручил, конечно, теперь можно и немного своими делами позаниматься…
Она отложила блокнот и потянулась к тумбочке. На вышитом платке лежал зелёный желудь — холодный, гладкий и невероятно плотный. От него веяло лесной тишиной.
Вот сегодня-то мы с тобой, дружок, и разберёмся. Поедем в Битцу, поговорим с землёй, с деревьями… Разгадаем, что за тайну скрывал старый алхимик.
Она уже закидывала в армейский рюкзак бабушкин нож в чехле и мешочки с травами, когда телефон на тумбочке завибрировал и залился трелью. Незнакомый номер.
Алёна нахмурилась, но взяла трубку.
— Алё?
— Алёна? — голос в трубке был молодым, сорванным до шёпота, и в нём слышался такой страх, что по коже побежали мурашки. — Это вы… та, что помогает? От… от странного? Я вас по объявлению нашел… Мне… мне очень плохо.
— Слушаю вас, — мягко сказала Алёна, не сводя глаз с рюкзака.
— Я не выдумываю! Клянусь! Они… оно… я не сплю… — он задыхался. — Помогите. Я, кажется, сойду с ума. Или хуже…
Алёна сжала телефон. Бабушка учила: крик души нельзя игнорировать. Чужую беду на порог не пустишь — своя по пятам прийдёт.
— Хорошо, — выдохнула она, глядя на свой собранный рюкзак. — Где вам удобно встретиться?
Договорившись о месте у метро, она положила трубку и с сожалением посмотрела на свёрток с желудем.
— Прости, дружок, — тихо сказала она, убирая шкатулку в дальний угол. — Человеку хуже. Его беда поважнее нашей с тобой тайны. Придётся подождать.
Дорога до указанного метро заняла у Алёны почти час с двумя пересадками. Она вышла на улицу, оглядываясь в поисках заветной вывески. Воздух был густым от выхлопов и пах сладковатой ванилью из соседней кондитерской, перебиваясь резкими нотами кофе из дверей кафе.
За стеклом, в полумраке зала, она сразу заметила его. Парень сидел в дальнем углу, сгорбившись над столиком, и был похож на затравленного зверька. Ну, конечно, это мой клиент. Видно же, что тени за ним ходят по пятам. Ну…как минимум под глазами.
Она вошла внутрь. Запах ударил в нос — густой, как суп-пюре: пережаренные кофейные зёрна, сладкий сироп и едкая нота химического освежителя. Она подошла к столику.
— Здравствуйте. Кирилл? Я Алёна.
Он вздрогнул, словно его ударили током, и поднял на неё широко раскрытые глаза. Тёмные, как будто провалившиеся внутрь.
— Привет, — сдавленно прошептал он.
— Привет, — она села напротив, сняла рюкзак и поставила его на пол у ноги. — Рассказывайте, что у вас стряслось. Только, пожалуйста, по порядку. И дышите глубже, воздух в Москве и так не сахар.
Она достала из рюкзака свой термос с чаем из душицы и мяты. Аромат трав тонкой струйкой противостоял всеобщей кофейной.
Кирилл сглотнул, его пальцы сжали бумажную салфетку, превращая её в мокрый комок.
— Я не спал… — он замолчал, снова сглотнул. — Я не спал три дня.
Алёна кивнула, давая ему собраться с мыслями.
Глотая слова, Кирилл прошептал:
— Сначала… просто кошмары. Обычные. А потом… — он понизил голос до шёпота, и Алёна наклонилась ближе. — Потом я стал видеть их наяву. Тени в углу… шевелятся. А ночью… я иду. Во сне. Я поднимаюсь по лестнице… меня кто-то зовёт. Голоса… их много… они зовут и… угрожают. Но я просыпаюсь… всегда просыпаюсь до того, как найду то, что меня зовёт.
Он замолчал, переводя дух. Пальцы его дрожали.
— А вчера… — он с трудом выговорил. — Вчера во сне… меня кто-то вёл за руку. А когда я проснулся… — он закатал рукав свитера и показал Алёне запястье. На бледной коже синел чёткий, почти чёрный след, похожий на отпечаток длинных тонких пальцев.
Алёна внимательно посмотрела на след, но не дотронулась. Внутри всё похолодело. Это уже не просто дурной сон.
— Скажите, Кирилл, — начала она мягко, — вы к врачам обращались? К неврологу?
— Да! — он кивнул с такой безнадёгой, что стало больно смотреть. — После первых трёх ночей. Мне выписали снотворное, успокоительное… Не помогает. Вообще. Я будто и не пил их.
Совсем плохо. Значит, дело не в медицине.
— Возможно, сильный сглаз… или порча, — тихо сказала она, больше думая вслух. — Вы ничего не поднимали на улице? Деньги, монеты, крестик, может быть, на перекрёстке?
Кирилл задумался, вглядываясь в свою пустую чашку.
— Нет, — наконец выдохнул он. — Ничего такого не было. Я… я вообще стараюсь на землю не смотреть, когда иду.
— Ладно, — согласилась Алёна, закручивая термос. — Тогда давайте поедем к вам. Осмотрим квартиру. Иногда корень зла прячется там, где его не ждёшь.
— Прямо сейчас? — он смотрел на неё с облегчением.
— А то когда? Ждать, пока вас до ручки доведут? — Алёна встала, взвалила рюкзак на плечо. — Поехали.
Дорога до Коньково показалась вечностью. Метро, потом автобус, толчея, чужие локти. Алёна молчала, прислушиваясь к своим ощущениям. Чем ближе они подъезжали к дому Кирилла, тем сильнее сжималось у неё в груди — верный знак, что дело пахнет серой и пеплом.
Его квартира оказалась маленькой, заваленной стопками книг и папками с архивными выписками. Воздух был спёртым, пахло пылью, старой бумагой и… страхом. Таким густым и кислым, что его, казалось, можно было пощупать.
— Ну-ка, — сказала Алёна, оглядываясь. — Покажите, где именно эти… гости появляются.
Она начала с самого простого — проверки дома на предмет подклада. Проверила вентиляцию, заглянув внутрь с фонариком. Осмотрела углы, провела рукой по плинтусам — нет ли иголок, мешочков с землёй, зашитых волос. Всё было сухо и чисто. Она даже спустилась на один этаж и проверила пространство под дверью соседей — ничего.
Парень совсем не выглядел как человек, способный нажить себе таких врагов, чтобы вот так изводить. Он был типичным аспирантом-историком, затравленным дедлайнами и своей работой.
— Ничего, — констатировала она, выпрямляясь. — Никаких признаков подклада. Значит, дело не в квартире. И не в вас лично, как я полагаю.
Она посмотрела на него. Он стоял посреди комнаты, белый как мел, и ждал приговора.
— Нужен ритуал посерьёзнее, — сказала Алёна, скидывая рюкзак. — Для него мне нужно подготовиться. Инструменты дома. Вы до вечера продержитесь? Главное — не спать. Ни в коем случае. Договорились?
Он кивнул, и в его глазах читалась такая надежда, что стало не по себе.
— Договорились, — прошептал он.
Алёна вздохнула, поднимая рюкзак. Ну, желудь, полежи ещё. Видно, твоя тайна куда хитрее припрятана, чем эта, раз ждать приходится.
Обратная дорога в хостел далась Алёне тяжело. В ушах стоял приглушённый шепот — не звук, а само ощущение тревоги, исходившее от Кирилла. Синий след на руке… Голоса… Это не сглаз. Это что-то прицепилось. Намертво.
В своей комнате она заперла дверь на ключ и щеколду, повесила на ручку платок, смоченный в отваре полыни — от чужих глаз. Пахло пылью, чаем и тишиной. Теперь можно думать.
Она достала Книгу Теней. Кожаная обложка была шершавой и тёплой, будто живой. Перелистывая страницы, испещрённые бабушкиным бисерным почерком и её собственными схемами, она искала нужное.
— Бабушка, родная, наведи на мысль, — прошептала она. — Что это за нежить, что за руку водит да следы на коже оставляет?
И нашла. Ритуал «Видения Проклятого». Для него требовалась особая свеча и порошок из костей птицы, истолчённых в ступе с сухой полынью. И три капли крови ведуньи.
Два часа ушло на приготовления. Она растопила воск на переносной плитке, смешала его с толчёным древесным углём и щепоткой сажи из печки старого дома. Последнее — её кровь. Лезвие бабушкиного ножа кольнула палец, алая капля упала в чёрную массу. Свеча вышла неказистой, тёмной и холодной. Пахла она не воском, а пеплом и железом.
Отдельно она истолкла в ступке высушенные кости воробья — лёгкий, пористый пепел, смешала его с полынью. Получился серо-зелёный порошок, пахнущий пылью и горечью.
На всякий случай она сняла с запястья браслет из конского волоса, прошептала над ним старый заговор на крепость духа и снова надела. Волос впился в кожу, обещая боль, если воля дрогнет.
Вечером она снова ехала в метро. В кармане куртки лежала твёрдая, холодная свеча, в мешочке — порошок. На спине — рюкзак. В квартире Кирилла было нечем дышать. Он метался по комнате, не в силах найти себе места.
— Встаньте в центре комнаты. И, ради всего святого и не очень, не двигайтесь и не мешайте! — строго сказала Алёна.
Она очертила вокруг него круг обычной солью. Потом, отступив, начертила на полу за его пределами кривым ножом три руны — Ансуз, Райдо, Эваз. Руны пути, посланника и сдвига. Чтобы увидеть не-видимое.
Встала на колени, воткнула перед собой чёрную свечу. Чиркнула спичкой. Пламя вспыхнуло и погасло, затем разгорелось вновь — тёмно-багровым, почти чёрным светом.
— Духи-свидетели, духи-указчики! — начала она нараспев, и голос её звучал глухо и властно. Она взяла в левую руку щепотку порошка. — Пеплом крылатым, полынью горькой зову! Кровью своей скрепляю! Покажите мне тварь, на душу севшую, волю вяжущую, покой воровавшую! Явите лик немой скорби его!
Она бросила порошок через пламя свечи в сторону Кирилла.
И мир перевернулся.
Пламя свечи дёрнулось, вытянулось в длинный, тонкий язык и вонзилось в пространство перед Кириллом. Не в него, а в то, что было к нему привязано.
Алёна вскрикнула — коротко и гортанно. Её взгляд, обострённый ритуалом, увидел то, что было скрыто. Он увидел душу Кирилла.
Она была не светящимся шаром, а чем-то живым, трепещущим. И её сейчас рвали на части. Тонкие, чёрные, словно дымные щупальца, пронзали её насквозь, сжимали, вытягивая из неё последние силы. Душа дрожала, сжималась, вот-вот готовая погаснуть, сдаться под натиском этой чумы. Определить которую с ходу Алёна не могла — это было похоже на десятки проклятий, наложенных разом.
Тело её покрылось холодным, липким потом. Руки задрожали. Она не могла пошевелиться, оцепенев от ужаса.
Кирилл, увидев её взгляд — полный неподдельного ужаса, — просто издал короткий стон и рухнул на пол в глубоком обмороке.
И тут она разглядела её. Не щупальца, а их источник. На его затылке, в самой ауре, сидела и пульсировала огромная, туманная пиявка. Безглазая, с огромной зубастой пастью, вцепившейся в его волю. Она сосала, поглощала последние силы к сопротивлению.
Следуя заветам Парацельса, я верил: истинный целитель должен быть чист духом. «Только тот, кто слышит шёпот корней, обретёт дар исцеления».
Предостережение
— Не используй рецепт при свидетелях — их сомнения, словно ржавчина, разрушат силу эликсира.
— Если вода помутнеет — значит, Яуза отравлена, ищи новый источник у развалин Николо-Угрешского монастыря.
— Соблюдай пропорции строго — ошибка в 1 грамм превратит лекарство в яд, что жжёт плоть хуже купороса.
Железо хранит шалфей, шалфей очищает железо.
Григорий Зельдович
Алхимик, ботаник, узник совести
Пока Эдуард, словно ребёнок, бегал вокруг сундука, разглядывая колбы и зачитывая особо впечатляющие фрагменты из письма Зельдовича, Алёна внимательно осмотрела дерево. Её взгляд зацепился за участок коры, где угадывался старый, почти заросший шрам. Она провела пальцами и ощутила под ними твёрдые, гладкие вкрапления. Медь. Кто-то вырезал руну, а потом залил металлом. Она показала её Эдуарду.
— Руна места силы, — пояснила она. — Говорит, что тут спрятана сила.
Потом она взяла лопату и несколько раз с силой провела остриём по поверхности того самого камня, с одной стороны, потом перевернула и повторила с другой. После этого ещё немного покопала в ямке, сделала разочарованное лицо и вернула лопату Жанне.
Эдуард, заметив её выражение, подошёл и похлопал по плечу.
— Алёна, вы не представляете, какую ценную находку вы помогли отыскать! И… пусть это не магические амулеты или артефакты, это всё равно прекрасное путешествие и очень ценные исторические вещи! И кстати… У тебя банковская карта есть?
— Нету, — ответила Алёна, удивлённая вопросом. — А на кой-она мне?
— Ну… — удивился Эдуард. — Безопаснее так. Деньги хранить.
— Я бы поспорила, где безопаснее, — с хитрой ухмылкой ответила Алёна, про себя подумав: «Если кто мои деньги тронет, я ему кое-что, через кое-куда, с помощью кое-чего засуну!»
Довольный Эдуард аккуратно упаковал свои драгоценности и всю дорогу не выпускал портфель из рук, продолжая восхищаться находкой. В особняке Жанна вручила Алёне плотный конверт и с обычным своим спокойствием поблагодарила. Эдуард отнёс вещи в тайную комнату, предложил Алёне остаться на ужин, но та, чувствуя смертельную усталость, отказалась.
На прощание Эдуард дал ей свою изящную, тиснёную золотом визитку.
— Этот номер знает очень мало людей. Если что-то случится — звоните! Деньги деньгами, но связи в наше время важнее!
Они ещё немного постояли в прихожей, обсуждая итоги дела.
— И подумать только, — качал головой Эдуард, — практически без магии! Одна ваша светлая головушка!
В хостел Алёну привезла Жанна уже в густых сумерках. Она зашла в свою комнату, заперла дверь и только тогда вскрыла конверт. Внутри лежала пачка денег. Она пересчитала их — пятьдесят тысяч рублей. Радость и облегчение волной накатили на неё. Целых пятьдесят!
Но главные её мысли были не о деньгах. Она лежала на кровати и смотрела в потолок, вспоминая дуб. Она вспомнила, как, осматривая кору, нашла не одну, а две руны. Вторая, меньшего размера и почти незаметная, была вырезана ниже, ближе к корням. Она означала «обман» или «ложь». Алёна тогда незаметно, ногтем, отколупала её вместе с кусочком коры. А на том самом камне, который она так старательно скребла лопатой, с обратной стороны была нацарапана стрелка, указывающая направление. Она стёрла её.
И под самым сундуком, в земле, лежал тот самый, единственный предмет, который она и надеялась найти. Она достала его из кармана и положила на ладонь. Жёлудь. Совершенно обычный на вид, но… зелёный. Сочный и упругий, словно его только что сорвали с ветки. Жёлудь, пролежавший в земле двести лет и не тронутый тленом. Он был холодным, и когда она сжимала его в кулаке, то чувствовала странную пустоту вокруг себя, будто он создавал невидимый барьер, поглощающий любое колдовство. Но стоило ей сосредоточиться, вложить в него своё намерение, как он отвечал едва уловимым ответным импульсом, крошечной искрой, которая казалась ярче на фоне окружающей его магической тишины. Он не отражал силу. Он её скрывал. Или концентрировал. Пока было неясно.
Завтра… или послезавтра… — мысленно пообещала она себе, сжимая в ладони прохладный зелёный жёлудь. Я вернусь и найду то, что ты скрываешь.
Глава 4. «Дело о Манускрипте Молчальника»
Рассвет в комнате хостела был серым и безразличным. Алёна проснулась от того, что луч солнца упёрся прямо в глаза. Она потянулась, села на кровати и первым делом открыла потрёпанный блокнот, записав:
Остаток: 79 210 рублей. До цели — 40 790.
— У-у-ух, — тихо выдохнула она, проводя пальцем по столбцам. — Эдуард выручил, конечно, теперь можно и немного своими делами позаниматься…
Она отложила блокнот и потянулась к тумбочке. На вышитом платке лежал зелёный желудь — холодный, гладкий и невероятно плотный. От него веяло лесной тишиной.
Вот сегодня-то мы с тобой, дружок, и разберёмся. Поедем в Битцу, поговорим с землёй, с деревьями… Разгадаем, что за тайну скрывал старый алхимик.
Она уже закидывала в армейский рюкзак бабушкин нож в чехле и мешочки с травами, когда телефон на тумбочке завибрировал и залился трелью. Незнакомый номер.
Алёна нахмурилась, но взяла трубку.
— Алё?
— Алёна? — голос в трубке был молодым, сорванным до шёпота, и в нём слышался такой страх, что по коже побежали мурашки. — Это вы… та, что помогает? От… от странного? Я вас по объявлению нашел… Мне… мне очень плохо.
— Слушаю вас, — мягко сказала Алёна, не сводя глаз с рюкзака.
— Я не выдумываю! Клянусь! Они… оно… я не сплю… — он задыхался. — Помогите. Я, кажется, сойду с ума. Или хуже…
Алёна сжала телефон. Бабушка учила: крик души нельзя игнорировать. Чужую беду на порог не пустишь — своя по пятам прийдёт.
— Хорошо, — выдохнула она, глядя на свой собранный рюкзак. — Где вам удобно встретиться?
Договорившись о месте у метро, она положила трубку и с сожалением посмотрела на свёрток с желудем.
— Прости, дружок, — тихо сказала она, убирая шкатулку в дальний угол. — Человеку хуже. Его беда поважнее нашей с тобой тайны. Придётся подождать.
Дорога до указанного метро заняла у Алёны почти час с двумя пересадками. Она вышла на улицу, оглядываясь в поисках заветной вывески. Воздух был густым от выхлопов и пах сладковатой ванилью из соседней кондитерской, перебиваясь резкими нотами кофе из дверей кафе.
За стеклом, в полумраке зала, она сразу заметила его. Парень сидел в дальнем углу, сгорбившись над столиком, и был похож на затравленного зверька. Ну, конечно, это мой клиент. Видно же, что тени за ним ходят по пятам. Ну…как минимум под глазами.
Она вошла внутрь. Запах ударил в нос — густой, как суп-пюре: пережаренные кофейные зёрна, сладкий сироп и едкая нота химического освежителя. Она подошла к столику.
— Здравствуйте. Кирилл? Я Алёна.
Он вздрогнул, словно его ударили током, и поднял на неё широко раскрытые глаза. Тёмные, как будто провалившиеся внутрь.
— Привет, — сдавленно прошептал он.
— Привет, — она села напротив, сняла рюкзак и поставила его на пол у ноги. — Рассказывайте, что у вас стряслось. Только, пожалуйста, по порядку. И дышите глубже, воздух в Москве и так не сахар.
Она достала из рюкзака свой термос с чаем из душицы и мяты. Аромат трав тонкой струйкой противостоял всеобщей кофейной.
Кирилл сглотнул, его пальцы сжали бумажную салфетку, превращая её в мокрый комок.
— Я не спал… — он замолчал, снова сглотнул. — Я не спал три дня.
Алёна кивнула, давая ему собраться с мыслями.
Глотая слова, Кирилл прошептал:
— Сначала… просто кошмары. Обычные. А потом… — он понизил голос до шёпота, и Алёна наклонилась ближе. — Потом я стал видеть их наяву. Тени в углу… шевелятся. А ночью… я иду. Во сне. Я поднимаюсь по лестнице… меня кто-то зовёт. Голоса… их много… они зовут и… угрожают. Но я просыпаюсь… всегда просыпаюсь до того, как найду то, что меня зовёт.
Он замолчал, переводя дух. Пальцы его дрожали.
— А вчера… — он с трудом выговорил. — Вчера во сне… меня кто-то вёл за руку. А когда я проснулся… — он закатал рукав свитера и показал Алёне запястье. На бледной коже синел чёткий, почти чёрный след, похожий на отпечаток длинных тонких пальцев.
Алёна внимательно посмотрела на след, но не дотронулась. Внутри всё похолодело. Это уже не просто дурной сон.
— Скажите, Кирилл, — начала она мягко, — вы к врачам обращались? К неврологу?
— Да! — он кивнул с такой безнадёгой, что стало больно смотреть. — После первых трёх ночей. Мне выписали снотворное, успокоительное… Не помогает. Вообще. Я будто и не пил их.
Совсем плохо. Значит, дело не в медицине.
— Возможно, сильный сглаз… или порча, — тихо сказала она, больше думая вслух. — Вы ничего не поднимали на улице? Деньги, монеты, крестик, может быть, на перекрёстке?
Кирилл задумался, вглядываясь в свою пустую чашку.
— Нет, — наконец выдохнул он. — Ничего такого не было. Я… я вообще стараюсь на землю не смотреть, когда иду.
— Ладно, — согласилась Алёна, закручивая термос. — Тогда давайте поедем к вам. Осмотрим квартиру. Иногда корень зла прячется там, где его не ждёшь.
— Прямо сейчас? — он смотрел на неё с облегчением.
— А то когда? Ждать, пока вас до ручки доведут? — Алёна встала, взвалила рюкзак на плечо. — Поехали.
Дорога до Коньково показалась вечностью. Метро, потом автобус, толчея, чужие локти. Алёна молчала, прислушиваясь к своим ощущениям. Чем ближе они подъезжали к дому Кирилла, тем сильнее сжималось у неё в груди — верный знак, что дело пахнет серой и пеплом.
Его квартира оказалась маленькой, заваленной стопками книг и папками с архивными выписками. Воздух был спёртым, пахло пылью, старой бумагой и… страхом. Таким густым и кислым, что его, казалось, можно было пощупать.
— Ну-ка, — сказала Алёна, оглядываясь. — Покажите, где именно эти… гости появляются.
Она начала с самого простого — проверки дома на предмет подклада. Проверила вентиляцию, заглянув внутрь с фонариком. Осмотрела углы, провела рукой по плинтусам — нет ли иголок, мешочков с землёй, зашитых волос. Всё было сухо и чисто. Она даже спустилась на один этаж и проверила пространство под дверью соседей — ничего.
Парень совсем не выглядел как человек, способный нажить себе таких врагов, чтобы вот так изводить. Он был типичным аспирантом-историком, затравленным дедлайнами и своей работой.
— Ничего, — констатировала она, выпрямляясь. — Никаких признаков подклада. Значит, дело не в квартире. И не в вас лично, как я полагаю.
Она посмотрела на него. Он стоял посреди комнаты, белый как мел, и ждал приговора.
— Нужен ритуал посерьёзнее, — сказала Алёна, скидывая рюкзак. — Для него мне нужно подготовиться. Инструменты дома. Вы до вечера продержитесь? Главное — не спать. Ни в коем случае. Договорились?
Он кивнул, и в его глазах читалась такая надежда, что стало не по себе.
— Договорились, — прошептал он.
Алёна вздохнула, поднимая рюкзак. Ну, желудь, полежи ещё. Видно, твоя тайна куда хитрее припрятана, чем эта, раз ждать приходится.
Обратная дорога в хостел далась Алёне тяжело. В ушах стоял приглушённый шепот — не звук, а само ощущение тревоги, исходившее от Кирилла. Синий след на руке… Голоса… Это не сглаз. Это что-то прицепилось. Намертво.
В своей комнате она заперла дверь на ключ и щеколду, повесила на ручку платок, смоченный в отваре полыни — от чужих глаз. Пахло пылью, чаем и тишиной. Теперь можно думать.
Она достала Книгу Теней. Кожаная обложка была шершавой и тёплой, будто живой. Перелистывая страницы, испещрённые бабушкиным бисерным почерком и её собственными схемами, она искала нужное.
— Бабушка, родная, наведи на мысль, — прошептала она. — Что это за нежить, что за руку водит да следы на коже оставляет?
И нашла. Ритуал «Видения Проклятого». Для него требовалась особая свеча и порошок из костей птицы, истолчённых в ступе с сухой полынью. И три капли крови ведуньи.
Два часа ушло на приготовления. Она растопила воск на переносной плитке, смешала его с толчёным древесным углём и щепоткой сажи из печки старого дома. Последнее — её кровь. Лезвие бабушкиного ножа кольнула палец, алая капля упала в чёрную массу. Свеча вышла неказистой, тёмной и холодной. Пахла она не воском, а пеплом и железом.
Отдельно она истолкла в ступке высушенные кости воробья — лёгкий, пористый пепел, смешала его с полынью. Получился серо-зелёный порошок, пахнущий пылью и горечью.
На всякий случай она сняла с запястья браслет из конского волоса, прошептала над ним старый заговор на крепость духа и снова надела. Волос впился в кожу, обещая боль, если воля дрогнет.
Вечером она снова ехала в метро. В кармане куртки лежала твёрдая, холодная свеча, в мешочке — порошок. На спине — рюкзак. В квартире Кирилла было нечем дышать. Он метался по комнате, не в силах найти себе места.
— Встаньте в центре комнаты. И, ради всего святого и не очень, не двигайтесь и не мешайте! — строго сказала Алёна.
Она очертила вокруг него круг обычной солью. Потом, отступив, начертила на полу за его пределами кривым ножом три руны — Ансуз, Райдо, Эваз. Руны пути, посланника и сдвига. Чтобы увидеть не-видимое.
Встала на колени, воткнула перед собой чёрную свечу. Чиркнула спичкой. Пламя вспыхнуло и погасло, затем разгорелось вновь — тёмно-багровым, почти чёрным светом.
— Духи-свидетели, духи-указчики! — начала она нараспев, и голос её звучал глухо и властно. Она взяла в левую руку щепотку порошка. — Пеплом крылатым, полынью горькой зову! Кровью своей скрепляю! Покажите мне тварь, на душу севшую, волю вяжущую, покой воровавшую! Явите лик немой скорби его!
Она бросила порошок через пламя свечи в сторону Кирилла.
И мир перевернулся.
Пламя свечи дёрнулось, вытянулось в длинный, тонкий язык и вонзилось в пространство перед Кириллом. Не в него, а в то, что было к нему привязано.
Алёна вскрикнула — коротко и гортанно. Её взгляд, обострённый ритуалом, увидел то, что было скрыто. Он увидел душу Кирилла.
Она была не светящимся шаром, а чем-то живым, трепещущим. И её сейчас рвали на части. Тонкие, чёрные, словно дымные щупальца, пронзали её насквозь, сжимали, вытягивая из неё последние силы. Душа дрожала, сжималась, вот-вот готовая погаснуть, сдаться под натиском этой чумы. Определить которую с ходу Алёна не могла — это было похоже на десятки проклятий, наложенных разом.
Тело её покрылось холодным, липким потом. Руки задрожали. Она не могла пошевелиться, оцепенев от ужаса.
Кирилл, увидев её взгляд — полный неподдельного ужаса, — просто издал короткий стон и рухнул на пол в глубоком обмороке.
И тут она разглядела её. Не щупальца, а их источник. На его затылке, в самой ауре, сидела и пульсировала огромная, туманная пиявка. Безглазая, с огромной зубастой пастью, вцепившейся в его волю. Она сосала, поглощала последние силы к сопротивлению.
